На верблюдах. 3
Н. Уралов. На верблюдах. Воспоминания из жизни в Средней Азии. - СПб., 1897. Другие части: [1], [2], [3], [4], [5], [6], [7], [8], [9], [10].
Начало пути
7-го июня 1872 года, в шестом часу утра, мы оставили город.
Прощай, Ташкент! часто я покидал тебя; казалось, мог бы и свыкнуться с той разлукой, а все-таки каждый раз, когда я оставлял позади себя золотой крест церкви, а затем пестрый шлагбаум, бывало как-то неловко в груди, а на этот раз сердце щемило еще больше обыкновенного…
Московская улица
Миновав русскую часть города, мы въехали в узкие улицы Старого Ташкента. Потянулись чувалы (глинобитные заборы), почти сплошь залитые яркою зеленью тополей, ветел, карагачей, айлантусов, кленов, акаций, глядичий, бигноний и проч. Домов не было видно совсем: они затерялись в лабиринте маленьких дворов, и ни одно окно не выходило на улицу из-за стен этих последних. Совершенный Восток, где внутренняя жизнь человека глубоко сокрыта от посторонних взоров, и где всего яснее определяется разделение общества на семейства, как было во времена патриархальные.
Старый город
Стены, окружающие дома, сделаны не столько для защиты от воров, сколько для ограждения от любовных подмигиваний соседей, вечно злоумышляющих в этом отношении (в Туркестане вообще взглядывать на женщину, даже на некотором расстоянии, считается бесчестием).
Вскоре мы попали на базар. Толпы туземцев буквально запрудили площадь. Несмотря на ранний час утра, уличная жизнь была уже в полном разгаре: неумолчный шум, трескотня, отрывистые звуки гортанного сартовского наречия резко поражали ухо. У некоторых лавок, тут же на улице, были устроены небольшие кузницы, где выделывались разные мелкие вещи.
Кузница
Самые товары расположены в строго систематическом порядке: тут тянулся ряд исключительно медных, блестящих кумганов [Медный высокий кувшин чеканной работы, служащий главным образом для омовения.], далее целая коллекция фаянсовых чашек, там пестрели различные восточные ткани, а рядом - арсенал холодного оружия различного образца и размера, начиная от длинного, тяжелого, великолепной чеканки хороссанского клинка [Хороссан - северная провинция в Персии, известная по выделке дорогих шашек.], и кончая небольшим кривым стальным ножиком.
Продажа медных изделий
Базар глазурованной и фаянсовой посуды
Продажа ситцу
Груды фруктов: персиков, винограду, яблок, груш, гранатов, дынь, арбузов и проч. наполняли воздух приятным ароматом.
Продажа фруктов
Арбузный и дынный рынок
Но всего интереснее было отдел войлочных изделий: поистине надо было удивляться, чего-чего не выделывает сартовский кустарь из верблюжьей шерсти. «Разве только каши не варить» - как справедливо заметил Левашев.
Продажа веревок
Между тем как толпа глухо шумела и гудела, продавцы разных разностей как будто силились заглушить и ее, и друг друга, и рев верблюдов, и пронзительное ржание мулов. Кто звенел в таз, кто гудел в рог, кто щелкал железными плитками, кто ревел своим и не своим голосом. Какой-то нищий, растянувшийся возле лавки, стонал что есть сил, желая обратить на себя внимание. Это - дувона (юродивый). И все это теснилось, шумело, сталкивалось друг с другом, путалось в стаде прогоняемых тут же баранов; собаки шныряли между народом, голодные, взлохмаченные, понурив головы и жалобно завывая.
Мы едва выбрались из этого ада. С удалением от базарной площади улицы становились все пустыннее и пустыннее; но вот кончились дворы и только изредка попадались отдельные кишлаки - признак, что город миновали. Поля, расстилавшиеся между кишлаками и дорогой, были покрыты сетью небольших арыков и пересечены множеством глинобитных стенок, отделявших один владельческий участок от другого.
Немного далее мы поехали низменными долинами, сплошь засеянными рисом (шалы), ежеминутно сгоняя черногузок [Аисты - священная для магометан птица.], которые, сильно хлопая крыльями, взлетали кверху и с унылым клектаньем кружились над нами. Наконец кончилась и болотистая местность, за ней мертвые солончаки и степь (чуль) с местной флорой (бижгун, кукпек, жуслан) раскинулись на сотни верст. Где только глаз мог окинуть пространство, все степь и степь, производящая самое безотрадное впечатление мертвой пустыни. Впрочем, в первый день признаки близости города еще не совсем исчезли: то и дело попадались верховые всадники, арбакеши; временами слышалось мерное звяканье бубенчиков, и на дороге показывался медленно двигавшийся на тощем ишаке загорелый, убого одетый киргиз или сартовский мулла. Где-то далеко впереди раздался странный, режущий ухо скрип - так кричат журавли, когда тянут высоко над землею, - а в скором времени показался и источник этого странного звука - азиатская двухколесная несмазанная арба, высоко нагруженная снопами клевера.
Мы поравнялись. Арбакеш, завидев русского «тюру», приветливо раскланялся.
Кокандская арба
- Это, может быть, последняя арба! - почему-то подумалось мне, и я с любопытством принялся ее разглядывать, как будто до этого времени никогда и в глаза не видел подобного экипажа. В самом деле, было любопытно: несмотря на небольшой размер прилаженной над осью платформы, она была так ловко нагружена, что вмещала не менее снопов, чем и наш обыкновенный крестьянский воз. Снопы далеко свешивались сзади, а вперед выступали настолько, что закрывали впряженную в арбу лошадь почти до самой головы, поддерживаясь искусно приделанными к платформе жердями. Вследствие этого издали, покуда еще ничего нельзя было рассмотреть, кроме массы наваленных снопов, громадных колес арбы, да двигающихся под снопами прикрытых ими ног лошади, получался очень странный вид: точно какое-то исполинское насекомое, скрипы, двигалось по степи… Мы разъехались, а я все продолжал глядеть вслед удалявшейся арбе, но вот она исчезла, а вскоре замолк и скрип, - и снова перед глазами безбрежные пески.
Фотографии 1865-1872 гг. взяты из «Туркестанского альбома». Все фото кликабельны.
Начало пути
7-го июня 1872 года, в шестом часу утра, мы оставили город.
Прощай, Ташкент! часто я покидал тебя; казалось, мог бы и свыкнуться с той разлукой, а все-таки каждый раз, когда я оставлял позади себя золотой крест церкви, а затем пестрый шлагбаум, бывало как-то неловко в груди, а на этот раз сердце щемило еще больше обыкновенного…
Московская улица
Миновав русскую часть города, мы въехали в узкие улицы Старого Ташкента. Потянулись чувалы (глинобитные заборы), почти сплошь залитые яркою зеленью тополей, ветел, карагачей, айлантусов, кленов, акаций, глядичий, бигноний и проч. Домов не было видно совсем: они затерялись в лабиринте маленьких дворов, и ни одно окно не выходило на улицу из-за стен этих последних. Совершенный Восток, где внутренняя жизнь человека глубоко сокрыта от посторонних взоров, и где всего яснее определяется разделение общества на семейства, как было во времена патриархальные.
Старый город
Стены, окружающие дома, сделаны не столько для защиты от воров, сколько для ограждения от любовных подмигиваний соседей, вечно злоумышляющих в этом отношении (в Туркестане вообще взглядывать на женщину, даже на некотором расстоянии, считается бесчестием).
Вскоре мы попали на базар. Толпы туземцев буквально запрудили площадь. Несмотря на ранний час утра, уличная жизнь была уже в полном разгаре: неумолчный шум, трескотня, отрывистые звуки гортанного сартовского наречия резко поражали ухо. У некоторых лавок, тут же на улице, были устроены небольшие кузницы, где выделывались разные мелкие вещи.
Кузница
Самые товары расположены в строго систематическом порядке: тут тянулся ряд исключительно медных, блестящих кумганов [Медный высокий кувшин чеканной работы, служащий главным образом для омовения.], далее целая коллекция фаянсовых чашек, там пестрели различные восточные ткани, а рядом - арсенал холодного оружия различного образца и размера, начиная от длинного, тяжелого, великолепной чеканки хороссанского клинка [Хороссан - северная провинция в Персии, известная по выделке дорогих шашек.], и кончая небольшим кривым стальным ножиком.
Продажа медных изделий
Базар глазурованной и фаянсовой посуды
Продажа ситцу
Груды фруктов: персиков, винограду, яблок, груш, гранатов, дынь, арбузов и проч. наполняли воздух приятным ароматом.
Продажа фруктов
Арбузный и дынный рынок
Но всего интереснее было отдел войлочных изделий: поистине надо было удивляться, чего-чего не выделывает сартовский кустарь из верблюжьей шерсти. «Разве только каши не варить» - как справедливо заметил Левашев.
Продажа веревок
Между тем как толпа глухо шумела и гудела, продавцы разных разностей как будто силились заглушить и ее, и друг друга, и рев верблюдов, и пронзительное ржание мулов. Кто звенел в таз, кто гудел в рог, кто щелкал железными плитками, кто ревел своим и не своим голосом. Какой-то нищий, растянувшийся возле лавки, стонал что есть сил, желая обратить на себя внимание. Это - дувона (юродивый). И все это теснилось, шумело, сталкивалось друг с другом, путалось в стаде прогоняемых тут же баранов; собаки шныряли между народом, голодные, взлохмаченные, понурив головы и жалобно завывая.
Мы едва выбрались из этого ада. С удалением от базарной площади улицы становились все пустыннее и пустыннее; но вот кончились дворы и только изредка попадались отдельные кишлаки - признак, что город миновали. Поля, расстилавшиеся между кишлаками и дорогой, были покрыты сетью небольших арыков и пересечены множеством глинобитных стенок, отделявших один владельческий участок от другого.
Немного далее мы поехали низменными долинами, сплошь засеянными рисом (шалы), ежеминутно сгоняя черногузок [Аисты - священная для магометан птица.], которые, сильно хлопая крыльями, взлетали кверху и с унылым клектаньем кружились над нами. Наконец кончилась и болотистая местность, за ней мертвые солончаки и степь (чуль) с местной флорой (бижгун, кукпек, жуслан) раскинулись на сотни верст. Где только глаз мог окинуть пространство, все степь и степь, производящая самое безотрадное впечатление мертвой пустыни. Впрочем, в первый день признаки близости города еще не совсем исчезли: то и дело попадались верховые всадники, арбакеши; временами слышалось мерное звяканье бубенчиков, и на дороге показывался медленно двигавшийся на тощем ишаке загорелый, убого одетый киргиз или сартовский мулла. Где-то далеко впереди раздался странный, режущий ухо скрип - так кричат журавли, когда тянут высоко над землею, - а в скором времени показался и источник этого странного звука - азиатская двухколесная несмазанная арба, высоко нагруженная снопами клевера.
Мы поравнялись. Арбакеш, завидев русского «тюру», приветливо раскланялся.
Кокандская арба
- Это, может быть, последняя арба! - почему-то подумалось мне, и я с любопытством принялся ее разглядывать, как будто до этого времени никогда и в глаза не видел подобного экипажа. В самом деле, было любопытно: несмотря на небольшой размер прилаженной над осью платформы, она была так ловко нагружена, что вмещала не менее снопов, чем и наш обыкновенный крестьянский воз. Снопы далеко свешивались сзади, а вперед выступали настолько, что закрывали впряженную в арбу лошадь почти до самой головы, поддерживаясь искусно приделанными к платформе жердями. Вследствие этого издали, покуда еще ничего нельзя было рассмотреть, кроме массы наваленных снопов, громадных колес арбы, да двигающихся под снопами прикрытых ими ног лошади, получался очень странный вид: точно какое-то исполинское насекомое, скрипы, двигалось по степи… Мы разъехались, а я все продолжал глядеть вслед удалявшейся арбе, но вот она исчезла, а вскоре замолк и скрип, - и снова перед глазами безбрежные пески.
Фотографии 1865-1872 гг. взяты из «Туркестанского альбома». Все фото кликабельны.