Китайские эмигранты в Семиречье и распространение среди них православия (2)
Н. П. Остроумов. Китайские эмигранты в Семиреченской области Туркестанского края и распространение среди них православного христианства. - Казань, 1879. Другие части: [1], [2], [3], [4].Просвещение китайских эмигрантов православно-христианскою верою; водворение их в Сарканском выселке Семиреченской области и сельскохозяйственная их жизнь
Водворение китайских эмигрантов в нашем Семиречье обращает на себя особенное внимание тем, что было тесно связано с принятием ими русской православно-христианской веры, послужившей краеугольным камнем новой гражданственности переселенцев. С одной стороны, принятие эмигрантами православия замечательно тем, что самая эмиграция вызвана была религиозным восстанием дунган и, таким образом, и по началу своему, и по концу имела характер религиозный; с другой стороны, это было весьма важно для нас тем, что в окрестившихся эмигрантах наше Семиречье получило не просто работящих колонистов, но верноподданных граждан отечества и истинных сынов православно-русской церкви. Мы расскажем здесь краткую историю просвещения эмигрантов православно-христианскою верою и покажем, какую замечательную рабочую силу получили мы в новых своих соотечественниках и собратьях по вере.
Начало просвещения китайских эмигрантов православно-христианскою верою положено было преосвященным Алексеем, епископом Томским, в августе 1868 года, так как им совершено было первое крещение эмигрантов в г. Копале Семиреченской области. Во время своего обзора в июле 1868 года церквей Семиреченской области, входившей тогда в состав Томской епархии, преосвященный Алексей получил в Копале от местной администрации сведения о том, что в Копальском уезде в то время временно проживали китайские эмигранты-язычники в большом количестве, и что некоторые из них желали принять св. крещение и вступить в число исповедников православной христианской веры. Преосвященный Алексей принял к сердцу сообщенные ему сведения и тогда же обещал положить начало миссионерскому делу среди семиреченских эмигрантов. Ко времени его возвращения из г. Верного в г. Копал было собрано несколько влиятельных эмигрантов. Преосвященный, после продолжительной миссионерской беседы с ними, имел удовольствие услышать от некоторых из них заявления о согласии креститься и тогда же сам лично огласил их, приготовил к крещению и сам же совершил над ними таинство св. крещения, при довольно торжественной обстановке. Над ручьем, протекающим среди города, была устроена крещальня из четырех колонн с куполообразным верхом, украшенным позолоченным крестом. С раннего утра к этому месту собралось много народу разного происхождения и вероисповеданий: казаки, эмигранты, татары [В бытность свою в г. Копале (в начале ноября прошлого 1878 года) мы, между прочим, к прискорбию узнали, что татары сильно смущали изъявивших желание креститься, наговаривая им разные ужасы и в сей и в будущей жизни, ожидающие оглашенных за принятие христианства. Это весьма замечательно: татары везде успевают с своей фанатической пропагандой. При этом может быть понятно и то, что некоторые старухи и старики из изъявивших желание креститься сильно пугались своего будущего положения и, как нам рассказывали очевидцы, плакали, когда шли к месту крещения. Но тем не менее они не могли сочувствовать и мусульманству, как религии, проповедывающей резню и вынудившей их спасаться бегством в русские пределы: кровь единоплеменников, умерщвленных во время восстания дунган, поселила в сердцах эмигрантов отвращение к исламу…] и киргизы. Чтобы придать более торжественности предположенному к совершению обряду и тем сильнее напечатлеть его в памяти местных жителей, преосвященный совершил к крещальне из церкви крестный ход, в котором участвовал томский архимандрит и несколько местных священников. Во время совершения обряда пение положенных церковью молитв было исполнено хором певчих преосвященного. Восприемниками новокрещенных были высшие административные лица города, которые приготовили для своих духовных детей лучшее белье. Наконец, и самая погода способствовала благоприятному впечатлению на крещаемых, так как утро было прекрасное. При такой обстановке были просвещены св. крещением девятнадцать человек обоего пола эмигрантов [В числе крестившихся были и калмыки, и даур-солоны, и китайцы… Но точных сведений по этому предмету мы не имеем.].
Преосвященный оказал тогда к новопросвещенным свое внимание между прочим и тем, что, пожелав им преуспеяния в христианской вере, наделил каждого из них серебряным крестом для ношения на шее и пожертвовал им на их домашние нужды 30 руб. Такое отеческое внимание архипастыря к новопросвещенным язычникам, привыкшим видеть своих духовных сановников (лам) недоступными для простого народа, произвело на них весьма благоприятное впечатление; они были поражены таким непривычным для них снисхождением и вниманием к себе со стороны высшего представителя православно-христианской иерархии. И местные административные лица города также отнеслись сочувственно к новым братьям своим по вере. Кроме того, что эти лица были восприемниками новокрещенных от купели, они по окончании обряда устроили в память этого события большой обед, за которым присутствовали и все новокрещенные.
Видимым памятником этого первого крещения китайских эмигрантов, происходившего в 1868 году, служит небольшая, но красивая по своей архитектуре, каменная, покрытая железом с красивым куполом и большим позолоченным крестом наверху - часовня [диаметр часовни не более 7-8 шагов], устроенная в г. Копале в 1869 году копальским купцом Затинщиковым, при выезде из этого города в г. Верный. Часовня эта имеет осьмигранную [О. Покровский неправильно утверждает, что часовня имеет круглую форму. Неправильно также утверждает он, что «кругом этого здания (есть) каменная ограда с прочными воротами». Ограду на самом деле составляют тоненькие столбики, деревянные, с такими же перекладинами; прочные же ворота на самом деле суть не что иное, как переплетная из тоненьких жердочек дверка.] форму с особым каменным крыльцом для входа. Над дверями в часовню находится надпись: «Вниду во св. купель и выйду, отряся слепоту душевную, вкупе и телесную». Внутренность часовни выбелена и освещается двумя большими окнами. На восточной стене ее устроен иконостас, пред которым стоят большие подсвечники и висят серебряные лампады; на самой средине часовни устроена просторная выложенная камнем крещальня, которая в обыкновенное время бывает закрыта подвижными досками. В иконостасе три иконы; самая большая из них (средняя), писанная на холсте, изображает крещение Христа Спасителя. По правую сторону от входа находится икона деревянная, на которой по золотому фону изображен лик св. князя Владимира; по левую сторону стоит также деревянная икона, с изображением лика Пресв. Богородицы «Утоли печали» [Все эти иконы не так хороши и художественны, как утверждает о. Покровский. Но для Копала, конечно, это - редкость петербургская.]. Все эти иконы были заказаны на счет строителя часовни в С.-Петербурге и доставлены в его же счет в г. Копал.
Таким образом, часовня уже сама по себе своим существованием напоминает копальским горожанам и всем вообще жителям Семиречья о факте первого крещения китайских эмигрантов в этой отдаленной окраине нашего отечества; но, кроме того, самый день первого крещения эмигрантов ежегодно воспоминается служением в часовне молебна местным копальским духовенством. И всегда в прекрасной ее крещальне, снабжаемой проточной водой из арыка, совершается крещение язычников в Копале.
На пути из Копала, преосвященный Алексей останавливался в Арасанском выселке и своею продолжительною беседою с некрещеными эмигрантами так подействовал на их сердце, что они просили у него христианского благословения и молитвы об обращении их в недра христианской церкви [Так говорит о. Покровский; на самом деле было не так, как узнали мы на месте. Убедившись в возможности просветить св. крещением и сарканских эмигрантов, преосв. Алексей распорядился, чтобы они собрались в Арасанский выселок, находящийся как раз на средине между Копалом и Сарканом. В Арасанской церкви хотел совершить таинство крещения… Приехал он в Арасан, а желающие креститься не явились. Долго ждал он их прибытия и решил наконец уехать и отправился по дороге к Саркану. Отъехав версты три, он был встречен идущими в Арасан сарканцами и возвратился снова к Арасанской церкви. Но пришли только 15-ть человек, и то с тем, чтобы совершенно отказаться от принятия крещения. Преосвященный долго беседовал с ними, но успеха не имел: крещение не состоялось…. Уже после о. Покровский окрестил сарканцев в водах реки Саркана… Говорят, что и в этот раз главным образом помешали преосвященному татары, напугавшие эмигрантов всевозможными страхами, - и мы этому вполне верим: фанатизм татар - везде силен.]. Убедившись таким образом собственным опытом в благодарности почвы, какую представляли собою новопоселившиеся в Семиречье китайские эмигранты, заботливый архипастырь предложил тогда всем священникам области потрудиться в расположении язычников к христианству и в просвещении их христианскою верою, а для эмигрантов Копальского уезда назначил, по соглашении с местной администрацией, особого миссионера. С своей стороны, преосвященный обещал особо и по преимуществу ценить и награждать ревностных священников на новом и весьма трудном для них апостольском поприще.
Положенное преосвященным Алексеем в 1868 г. начало просвещения китайских эмигрантов-язычников христианскою православною верою продолжалось в выселке Коксуйском и в Саркане, так что число всех эмигрантов, окрещенных в Копальском уезде, представляется в следующей таблице:
Представленные в таблице цифровые данные относительно крестившихся эмигрантов в период 1868-1872 гг. невольно останавливают на себе наше внимание. Прежде всего бросается в глаза неравномерное распределение принявших крещение в 1868 г. по отношению к племенам, так как самое большое число окрестившихся было из калмыков и даур-солонов, а самое меньшее - из манджуров и китайцев. Объяснять эту неравномерность следует большею предрасположенностью калмыков, дауров и солонов к христианству и их большею сравнительно с другими переселенцами численностью. Китайцы и манджуры оказались менее склонными к христианству. Разъяснение этого вопроса было бы весьма поучительно и интересно, но мы не можем сделать этого за неимением на то данных. Поэтому, не вдаваясь в подробности, мы обратим внимание на другую не менее интересную сторону дела, на слишком неравномерное распределение общей цифры крестившихся по годам. Это последнее обстоятельство мы с вероятностью можем выяснить до некоторой степени из современных самому акту крещения обстоятельств.
Прибывшие в 1867 году в Копальский уезд эмигранты прежде всего были люди нефанатичные по своим религиозным убеждениям, - люди совершенно не похожие в этом отношении на мусульман. Живя долгое время под китайским владычеством, они, кроме того, сроднились, как передавал нам Н. М. Бахтиаров, человек, близко знакомый с историей поселения эмигрантов в Семиречье, с мыслью, что всем поселенцам, какого бы племени и вероисповедания они ни были, необходимо не только признавать высшую государственную власть страны, но и исповедывать господствующую в ней религию. С таким убеждением явились эмигранты в Копал, и внимание русской администрации к себе объясняли желанием ее вознаградить их за предстоявшую им перемену веры. С своей стороны, эмигранты спешили заявить свое согласие на предлагаемую им перемену веры, боясь своим отказом лишиться обещанных им денежных пособий, в чем они сильно нуждались тогда. Эмигранты были окончательно разграблены и разорены во время восстания дунган и находились в таком безвыходном положении, что трудно передать словами; поэтому они были весьма рады вниманию к ним русского начальства, и, при своем оригинальном взгляде на перемену веры, готовы были принять предложение русского начальства перейти в православие, лишь бы поскорее устроиться и успокоиться от недавних тяжелых невзгод. Кроме того, по заявлению г. Фридерикса, многие из обитателей Западного Китая, переселяясь в русские пределы, уже умели креститься по-католически и, таким образом, были отчасти подготовлены к принятию христианства или по крайней мере были с ним знакомы… В то же время, не следует забывать и того, что эмигранты, при всем своем религиозном индифферентизме, не могли не чувствовать в себе потребности в молитве, в храмах и руководителях в вере, а как язычники-буддисты - были вообще предрасположены к обрядности в богослужении. Присутствуя при богослужении некрещеных эмигрантов, г. Фридерикс наблюдал у них много сходного с католическим богослужением, наприм., употребление колокольчиков, вроде тех, какие употребляют в костелах, некоторое подобие хоругвей и свящ. рисунков, особенное убранство главной стены молельни, выбритые усы лам, напоминающих ксендзов и т. п. А это сходство богослужения эмигрантов-язычников с богослужением католиков естественно должно было располагать первых в пользу богослужения православно-русской церкви, церковно-богослужебная обрядность которой так приятно и гармонично действует на сердце простого человека. Поэтому, если мы предположим со стороны русской администрации желание видеть в эмигрантах не только будущих своих сограждан, но и братьев по вере, если представим внимание, ласки и увещания со стороны духовной власти, то нам будет понятно, что в 1868 году, когда сам епископ принимал участие в судьбе эмигрантов, из них окрестилось 588 человек, - понятно будет, почему застращивания татар, по случаю перехода эмигрантов в православие, и их проповедь против иконопочитания не имели желанных результатов: к иконопочитанию эмигранты были подготовлены, а в мире и любви, возвещаемых Евангелием, они должны были видеть прочный залог будущего своего спокойствия и благополучия не только внутреннего, но и внешнего. Затем, когда эмигранты убедились, что русское правительство не употребляет принудительных мер в применении к религиозным убеждениям человека, что и без перемены своей веры могут пользоваться дорогим для них покровительством русских властей и расположением русского народа, и, кроме того, чувствовали себя материально обеспеченными настолько, что могли забыть свое недавнее горе, недавно пережитый страх за жизнь, тогда они уже не так скоро решались на перемену старой своей веры на новую, с учением которой на первых порах им нелегко было близко познакомиться по неудовлетворительному состоянию среди них православного миссионерства…
Оставляя до следующей главы изображение православно-миссионерской деятельности среди эмигрантов, мы считаем нужным теперь же, в доказательство высказанного сейчас замечания об изменении к лучшему материальной обстановки их, описать кратко сельскохозяйственную их жизнь по водворении в Копальском уезде.
Будучи народом оседлым и земледельческим, эмигранты из племени дауров, солонов и сибо при выборе себе места для поселения обращали внимание на местности с сельскохозяйственным характером. Сарканский выселок Копальского уезда отличался в этом отношении пред всеми другими местностями уезда, так как он обладает плодороднейшею почвою, весьма удобною для орошения, и изобилует водою, какою снабжают его две горные речки Баскан и Саркан, особенно в летнее время богатые водою [Сарканский выселок, переименованный в 1875 году в станицу, находится при подошве Алатауского горного хребта, с северной его стороны, в 85-ти верстах к северо-востоку от уездного города Копала, по почтовому тракту. Выселок этот образовался из казачьего пикета, состоявшего частию из копальских и лепсинских казаков, а частию - из крестьян-переселенцев Тобольской и Томской губерний. Название свое выселок получил от речки Саркан, протекающей около самого выселка, а речка свое название связывает с каким-то Сары-ханом, жившим в этой местности в прежние времена. Другая речка, протекающая около выселка, называется Баскан, по имени Бас-хана, т. е. главного, старшего хана, жившего также в этой местности. К сожалению, при кратковременном пребывании в Саркане и при других занятиях, нам не удалось расспросить хорошенько об этих двух древних ханах, по имени которых называются соседние речки и два соседние выселка.]. В 1868 году в окрестностях Сарканского выселка поселились около 800 человек обоего пола эмигрантов, которым тогда же была оказана местною администрацией значительная материальная помощь, состоявшая в единовременной денежной выдаче по 65-ти рублей на каждое эмигрантское семейство. Кроме того, общество Сарканского выселка отвело всем новым поселенцам, впредь до поземельного надела, достаточное количество удобной хлебопахотной земли, а Копальский комитет по призрению эмигрантов снабдил их необходимыми на первых порах земледельческими орудиями и семенами для обсеменения их полей. На полученные от семиреченской администрации деньги эмигранты закупили рогатого скота (быков), составляющего главную рабочую силу у земледельцев Туркестанского края. К несчастию эмигрантов, открывшийся в конце 1868 года сильный падеж скота истребил у них почти весь скот; наступившая зима сопровождалась сильными холодами, и эмигрантам приходилось тогда бороться со всеми невзгодами зимней стужи в сбитых на скорую руку землянках; наконец, появление оспы среди них еще более увеличило тягость их жизни в новом местопребывании. Тогда военный губернатор генерал-лейтенант Колпаковский и новоучрежденное Семиреченское церковное братство отнеслись с самым живым участием к положению эмигрантов и оказали им снова материальную помощь. Эмигранты снова было исправились, но в начале 1869 года опять повторился падеж скота, истребивший почти весь скот, так что у эмигрантов к весне 1869 года из 464 голов осталось только 63 штуки. Беспомощные борцы с бедностью в этот раз получили заимообразно денежные пособия, и с 1870 года начали уже исправляться материально. В начале лета 1871 года эмигранты окончательно переселились со степи в самый выселок и начали здесь дружно обстраиваться, так что Сарканский выселок сразу увеличился вследствие этого с лишком на 100 дворов. Все эмигранты, поселившиеся здесь, принадлежали наполовину к калмыцкому племени и наполовину - к даур-солонам и сибо. Все они были зачислены тогда в казачье сословие и им произведена была окончательная нарезка земли наравне с казаками.
Кульджинские сибинцы. Конец XIX в.
Поселившись в Саркане, эмигранты не только воспользовались всеми выгодами земледелия, но, при своем трудолюбии и сельскохозяйственных знаниях, вызвали плодородие почвы к гораздо большей производительности, чем это было до прибытия их в Саркан. Коренные сарканские жители - казаки исключительно занимались хлебопашеством и сеяли преимущественно пшеницу - озимую и яровую - и овес. Огородничеством они почти вовсе не занимались и говорили обыкновенно: «Здесь у нас не родятся, как в Алматах (т. е. в г. Верном), ни арбузы, ни дыни», а потому мелкие арбузы и дыни, какие удавалось произращать казакам, они считали уже лакомством; садоводством казаки совершенно не занимались и не думали применять его к сарканской местности. Совершенно иначе поступили эмигранты. Поселившись сначала в 4-х верстах от Сарканского выселка, даур-солоны и сибо уже на следующий (1869) год сделали попытку посеять гречу и банг [представляющее вид конопли растение], из семян которого они стали добывать отличное масло. То и другое, при необыкновенном трудолюбии эмигрантов и при отличном умении их обращаться с землею, дало богатый урожай. В 1871 г. многие из них сняли по 100 капов одной озимой пшеницы, т. е. по меньшей мере по 1.000 пудов. Кроме того, эмигранты с самого же начала своего поселения в Саркане занялись огородничеством, которое стало быстро развиваться в их руках, так что уже в 1871 году было совсем не редкостью встретить в Саркане раннею весною свежий лук и редиску, в конце мая - свежие огурцы, а в поле - хорошие арбузы и дыни. Один эмигрант-китаец столь усердно занимался своим огородом и столь тщательно каждый год обрабатывал его, что туркестанский генерал-губернатор генерал-адъютант Кауфман I-й во время своего проезда в 1870 году чрез Саркан обратил свое внимание на этот огород и поощрил его трудолюбивого хозяина.
Кроме названных овощей, эмигранты разводили на своих огородах в большом количестве стручковый перец, разные китайские овощи и несколько красильных цветочных растений для своих домашних нужд.
Освоившись с местными климатическими условиями, эмигранты впервые завели в Саркане табачные плантации, которые они на первых порах засевали семенами низкого достоинства, а затем достали высшего сорта семян из Кульджи и Верного, - и табачное их производство возвысилось. В садоводстве они также достигли больших успехов: из яблочных семян они в два года вырастили яблоковые деревья и собрали с них плоды в 1871 году. Урюк и виноградную лозу они также начали разводить. В отношении лесоводства эмигранты делали попытки с разведением тутового дерева и ясеня, но безуспешно, что зависело или от дурного качества семян, или от климата. Зато выписанные из Кульджи семена кайрагача (вяза) взошли отлично, и можно надеяться, что это дерево со временем заменит для сарканцев тальник и распространится по всему Туркестанскому краю, как тополь.
Недостаток леса и медовых трав в окрестностях Саркана имеет влияние на плохое состояние пчеловодства; но эмигранты не бросили совершенно и этого промысла: они начали перевозить своих пчел в соседний выселок Терехтинский, и пчеловодство дает им барыши. Кроме этого, они начали разводить в Саркане кохинхинских кур, завезенных русскими переселенцами из Воронежской губернии, и китайских, выписанных эмигрантами из Кульджи. В 1875 г. появились у них и тонкорунные долгохвостые овцы.
Занимаясь главным образом земледелием, эмигранты не сидят сложа руки в свободное от обработки земли и уборки хлеба время. С наступлением весны они начинают пахать землю, засевают ее и исправляют арыки [Под именем арыков разумеются бесчисленные и в разных направлениях проводимые иногда за десятки верст канавы для искусственного орошения полей. Эта система орошения известна во всем Туркестанском крае и служит лучшим доказательством уменья туземцев принаравливаться к местной природе.]. Затем в свободное от земледельческих работ время большая часть эмигрантов отправляется на заработки в Копал и Лепсинскую станицу или на почтовый тракт, где на стациях они за наемную плату делают из глины заборы и приготовляют сырцовый кирпич для зданий. С наступлением времени для уборки хлеба мужчины отправляются на свои пашни, где жнут хлеб, молотят [Молотьба у эмигрантов производится своеобразно: увесистый каменный каток возится одною лошадью по сжатому хлебу, причем зерна выделяются от соломы чисто и самая солома не портится. Этот способ молотьбы начинает применяться и казаками.] и убирают его, а потом снова начинают пахать землю и сеять озимую пшеницу. В зимнее время эмигранты вьют из дикой конопли (кендырь) [В окрестностях Саркана кендырь растет в изобилии повсеместно, но казаки не пользуются им, а сеют русскую коноплю; потому что, как говорят казаки, за кендырем очень много хлопот, а между тем волокно его грубо и семян для масла кендырь не дает. Поэтому большее количество кендыря идет в Саркане исключительно на топливо.] для своих домашних нужд веревки, плетут из камыша рогожки для настилки потолков, а из ивовых прутьев - разной величины корзины. Женщины-эмигрантки в летнее время сеют табак и обрабатывают свои огороды; осенью выделывают овчины, прядут овечью шерсть, шьют мешки (кап) и валяют кошмы; зимой они заготовляют для своих семейств одежду и обувь. В шитье и вышиваньи эмигрантки большие мастерицы; некоторые из принадлежностей их старого костюма отличаются очень изысканною отделкой, как, наприм., китайские башмачки, обыкновенная обувь даур-солонов и сибо. Можно только пожалеть, что эмигрантки, знакомые с пряденьем хлопка, не свыклись еще с обработкою льна и приготовлением холстов, и пожалеть тем более, что разведение в Саркане хлопка, из которого они привыкли на своей родине прясть нитки, не может быть применено к климату их нового местожительства. Ремесленников среди эмигрантов пока мало, но есть надежда, что и ремеслам они скоро научатся.
Калмычки. Конец XIX в.
Нам остается сказать еще о торговле эмигрантов. Понятно, что при земледельческом их быте и исключительном занятии хлебопашеством и огородничеством, торговля у них может быть только меновою. До лета 1871 года эмигранты покупали необходимые для себя бумажные материи, сельскохозяйственные орудия, чайную посуду и кирпичный чай в г. Копале или в Лепсинской станице, куда сбывали свои сельскохозяйственные произведения - хлеб и особенно табак; с 1871 года в Саркане начинают появляться уже торговцы из татар, с которыми было можно завести меновую торговлю. Один из зажиточных торговцев-татар купил себе на церковной площади дом и думает открыть в нем постоянную торговлю. Этот факт заслуживает, по нашему мнению, внимания, и будет очень жаль, как справедливо замечает о. Покровский, если сарканская меновая торговля попадет исключительно в руки татар, которые уже в 1875 году владели всею сарканскою торговлею… Самым благоприятным временем для сарканской торговли служит осень, когда земледельцы оканчивают свои полевые работы; к этому времени, начиная с 1873 года, начинают съезжаться в Саркан и каракалинские киргизы (акчем) за пшеницей, которой они в 1874 году вывезли на 600, а в 1875 г. на 300 верблюдах. Киргизы-акчемы платят за пшеницу кошмами, солью, кожами, азямами, холстом, разными бумажными материями и выбойками и, наконец, лошадьми, причем хорошая рабочая лошадь отдается ими за 45-50 пудов пшеницы, а 2-3-летние жеребята среднего достоинства - за 25-30 пуд. пшеницы. На деньги пшеница покупается только частию. Местный сарканский базар немало оживляется и окрестными киргизами, которые привозят в Саркан свои сырые произведения: лошадиные кожи, овчины, мерлушки, барсучьи, лисьи и волчьи меха, капы, уголь, дрова, арканы (недоуздки) и веревки из кендыря. И в остальное время года местная торговля отличается преимущественно меновым характером: казаки все нужное для себя получают из лавок под пшеницу и овес, а калмыки под пшеницу и табак.
Рынок Копала. 1897
Устроивши так скоро и прочно свое сельское хозяйство, сарканские поселенцы не менее хорошо обставили и домашнюю свою жизнь. Уже в 1871 г. все они жили в новых просторных и опрятных домах. состоящих из двух комнат, из которых одна устроена по-русски. Дома их строятся большею частию из глины, но есть постройки и из сырцового кирпича. Как те, так и другие отштукатурены глиной снаружи и внутри и, по своей отделке и прочности, не уступают казачьим деревянным постройкам. У некоторых домовладельцев стены внутри выбелены. Нары, всегда теплые в зимнее время, у многих бывают покрыты белыми чистыми кошмами: набивной глиняной пол всегда бывает вычищен. У крещеных на одной стене комнаты на видном месте, на полочке стоят св. иконы, а рядом с этою полочкой в тех домах, где есть ученики и школы, находится другая полочка с книжками, тетрадками и др. училищными принадлежностями учеников. Домашняя немногосложная утварь у поселенцев всегда содержится в опрятности. Есть в Саркане несколько эмигрантских домов с русскою печкой, столом и скамейками, с деревянною кроватью и со стеклянными рамами во всех окнах. Рядом с домом у каждого домовладельца устроены из глины амбары для хлеба, хлевы для лошадей и рогатого скота и маленькие будочки для дворовых собак.
Вообще, в домашнем быту эмигранты начинают мало-помалу сближаться с русским населением выселка, с казаками. Большая часть из них придерживается еще пока старины, но как будто потому только, чтобы не бросать годных пока еще, хотя и старых вещей. Так, напр., те, у которых целы вывезенные с родины арбы (телеги на двух колесах), продолжают ездить и зимой и летом на арбах [Китайская арба отличается от сартской, употребительной во всем Туркестанском крае. Сартская арба - двухколесная же, но колеса имеют около трех аршин в диаметре и вертятся на неподвижной оси; китайская арба гораздо меньше и ниже сартской; колеса китайской арбы имеют не более полутора аршина в диаметре, менее округлы и вертятся вместе с осью, к которой они прикреплены. Несмотря на свои огромные размеры, сартское колесо легче и удобнее; на сартской арбе можно спокойно ехать и по ямам, и по рекам, а на китайской арбе это неудобно.], но у некоторых начинают уже встречаться и русские телеги. То же самое нужно сказать и об одежде эмигрантов, которая должна быть разделена на будничную и праздничную. В будни эмигранты бывают постоянно заняты работой, и потому будничная одежда их не сложна и, пожалуй, неприглядна, но в праздничные дни они одеваются чисто и опрятно; особенно любят щеголять своим праздничным нарядом эмигрантки. Покрой одежды эмигрантов - китайский; но они начинают мало-помалу свыкаться с казачьим плащом и фуражкой, а женщины их считают особым щегольством нарядиться в ситцевое платье и надеть на свои плечи шаль. Эти внешние заимствования эмигрантов служат началом внутреннего сближения их с казаками, с которыми они живут вообще весьма дружно, так что есть уже примеры родственных связей эмигрантов с русским населением выселка, чего, конечно, главным образом нужно ожидать от молодого поколения эмигрантов, и этому уже положено начало. Один молодой человек - эмигрант, бывший ученик школы и служивший потом помощником заведывающего школою, священника о. Покровского, женился в 1870 году на русской девушке, и этот первый брак, небывалый в Саркане, был отпразднован пиром, в котором принимали участие эмигранты и русские.
Калмыки и по прибытии в Саркан думали было остаться верными своему кочевому образу жизни и взялись было по-прежнему за скотоводство, но новые условия жизни их в новой стране повлияли и на них благотворно: в 1870-71 г. и калмыки, по примеру даур-солонов и сибо, принялись за обработку земли - занялись хлебопашеством и огородничеством. На своих огородах калмыки сеют тыкву-горлянку, кольрабию, баклажаны, кукурузу, фасоль, стручковый перец, а с 1875 года начали разводить ягоду хуан-гуня, имеющую приятный кисловатый вкус, а из растений клещевину, зерна которой дают масло, а стебли идут на топливо. В садоводстве калмыки также не отстают от даур-солонов и сибо и с большим успехом разводят в своих садах яблони и урюковые деревья. Кроме плодовых деревьев, калмыки тщательно разводят кайрагач (вяз), и в очень большем количестве. Хлебопашеству калмыки придают такое большое значение, что все лето проводят на своих пашнях, оставляя на это время пустыми свои дома. Из ремесл среди калмыков распространено пока одно сапожное, которое исполняется у них исключительно женщинами, и притом весьма оригинально. Сапожных колодок калмычки-сапожницы не имеют и, кроме того, шьют сапоги швами наружу, и, надо отдать им справедливость, - шьют очень прочно. Когда сапоги бывают готовы, то для того, чтобы придать им соответствующую ноге форму и сохранить эту форму на более или менее продолжительное время, калмычки набивают сапоги глиною и, придав им известную форму, оставляют сохнуть, после чего глина высыпается из сапога, получившего уже форму ноги. Кроме сапожного ремесла, калмычки хорошо владеют вышиваньем, которым они пользуются при отделке верхней своей одежды. Подобно даур-солонам и сибо, и калмыки начинают сближаться с русскими и заимствовать у них форму жизни, но им дается это труднее, потому что прежний кочевой их быт слишком много отличается от оседлого земледельческого быта русских. В этом отношении можно указать на то, между прочим, что калмыки до сих пор никак не могут помириться с способом перевозки тяжестей на телегах: привыкши обходиться до переселенья в Семиречье без всяких телег, они и с поселением в Саркане продолжают возить все - и хлеб и топливо (курай - сухая трава) - на спинах своих быков.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
См. также: Первые известия о русских в Кульдже и присоединение к России Киргизской степи: Рукопись инока Парфения.
Водворение китайских эмигрантов в нашем Семиречье обращает на себя особенное внимание тем, что было тесно связано с принятием ими русской православно-христианской веры, послужившей краеугольным камнем новой гражданственности переселенцев. С одной стороны, принятие эмигрантами православия замечательно тем, что самая эмиграция вызвана была религиозным восстанием дунган и, таким образом, и по началу своему, и по концу имела характер религиозный; с другой стороны, это было весьма важно для нас тем, что в окрестившихся эмигрантах наше Семиречье получило не просто работящих колонистов, но верноподданных граждан отечества и истинных сынов православно-русской церкви. Мы расскажем здесь краткую историю просвещения эмигрантов православно-христианскою верою и покажем, какую замечательную рабочую силу получили мы в новых своих соотечественниках и собратьях по вере.
Начало просвещения китайских эмигрантов православно-христианскою верою положено было преосвященным Алексеем, епископом Томским, в августе 1868 года, так как им совершено было первое крещение эмигрантов в г. Копале Семиреченской области. Во время своего обзора в июле 1868 года церквей Семиреченской области, входившей тогда в состав Томской епархии, преосвященный Алексей получил в Копале от местной администрации сведения о том, что в Копальском уезде в то время временно проживали китайские эмигранты-язычники в большом количестве, и что некоторые из них желали принять св. крещение и вступить в число исповедников православной христианской веры. Преосвященный Алексей принял к сердцу сообщенные ему сведения и тогда же обещал положить начало миссионерскому делу среди семиреченских эмигрантов. Ко времени его возвращения из г. Верного в г. Копал было собрано несколько влиятельных эмигрантов. Преосвященный, после продолжительной миссионерской беседы с ними, имел удовольствие услышать от некоторых из них заявления о согласии креститься и тогда же сам лично огласил их, приготовил к крещению и сам же совершил над ними таинство св. крещения, при довольно торжественной обстановке. Над ручьем, протекающим среди города, была устроена крещальня из четырех колонн с куполообразным верхом, украшенным позолоченным крестом. С раннего утра к этому месту собралось много народу разного происхождения и вероисповеданий: казаки, эмигранты, татары [В бытность свою в г. Копале (в начале ноября прошлого 1878 года) мы, между прочим, к прискорбию узнали, что татары сильно смущали изъявивших желание креститься, наговаривая им разные ужасы и в сей и в будущей жизни, ожидающие оглашенных за принятие христианства. Это весьма замечательно: татары везде успевают с своей фанатической пропагандой. При этом может быть понятно и то, что некоторые старухи и старики из изъявивших желание креститься сильно пугались своего будущего положения и, как нам рассказывали очевидцы, плакали, когда шли к месту крещения. Но тем не менее они не могли сочувствовать и мусульманству, как религии, проповедывающей резню и вынудившей их спасаться бегством в русские пределы: кровь единоплеменников, умерщвленных во время восстания дунган, поселила в сердцах эмигрантов отвращение к исламу…] и киргизы. Чтобы придать более торжественности предположенному к совершению обряду и тем сильнее напечатлеть его в памяти местных жителей, преосвященный совершил к крещальне из церкви крестный ход, в котором участвовал томский архимандрит и несколько местных священников. Во время совершения обряда пение положенных церковью молитв было исполнено хором певчих преосвященного. Восприемниками новокрещенных были высшие административные лица города, которые приготовили для своих духовных детей лучшее белье. Наконец, и самая погода способствовала благоприятному впечатлению на крещаемых, так как утро было прекрасное. При такой обстановке были просвещены св. крещением девятнадцать человек обоего пола эмигрантов [В числе крестившихся были и калмыки, и даур-солоны, и китайцы… Но точных сведений по этому предмету мы не имеем.].
Преосвященный оказал тогда к новопросвещенным свое внимание между прочим и тем, что, пожелав им преуспеяния в христианской вере, наделил каждого из них серебряным крестом для ношения на шее и пожертвовал им на их домашние нужды 30 руб. Такое отеческое внимание архипастыря к новопросвещенным язычникам, привыкшим видеть своих духовных сановников (лам) недоступными для простого народа, произвело на них весьма благоприятное впечатление; они были поражены таким непривычным для них снисхождением и вниманием к себе со стороны высшего представителя православно-христианской иерархии. И местные административные лица города также отнеслись сочувственно к новым братьям своим по вере. Кроме того, что эти лица были восприемниками новокрещенных от купели, они по окончании обряда устроили в память этого события большой обед, за которым присутствовали и все новокрещенные.
Видимым памятником этого первого крещения китайских эмигрантов, происходившего в 1868 году, служит небольшая, но красивая по своей архитектуре, каменная, покрытая железом с красивым куполом и большим позолоченным крестом наверху - часовня [диаметр часовни не более 7-8 шагов], устроенная в г. Копале в 1869 году копальским купцом Затинщиковым, при выезде из этого города в г. Верный. Часовня эта имеет осьмигранную [О. Покровский неправильно утверждает, что часовня имеет круглую форму. Неправильно также утверждает он, что «кругом этого здания (есть) каменная ограда с прочными воротами». Ограду на самом деле составляют тоненькие столбики, деревянные, с такими же перекладинами; прочные же ворота на самом деле суть не что иное, как переплетная из тоненьких жердочек дверка.] форму с особым каменным крыльцом для входа. Над дверями в часовню находится надпись: «Вниду во св. купель и выйду, отряся слепоту душевную, вкупе и телесную». Внутренность часовни выбелена и освещается двумя большими окнами. На восточной стене ее устроен иконостас, пред которым стоят большие подсвечники и висят серебряные лампады; на самой средине часовни устроена просторная выложенная камнем крещальня, которая в обыкновенное время бывает закрыта подвижными досками. В иконостасе три иконы; самая большая из них (средняя), писанная на холсте, изображает крещение Христа Спасителя. По правую сторону от входа находится икона деревянная, на которой по золотому фону изображен лик св. князя Владимира; по левую сторону стоит также деревянная икона, с изображением лика Пресв. Богородицы «Утоли печали» [Все эти иконы не так хороши и художественны, как утверждает о. Покровский. Но для Копала, конечно, это - редкость петербургская.]. Все эти иконы были заказаны на счет строителя часовни в С.-Петербурге и доставлены в его же счет в г. Копал.
Таким образом, часовня уже сама по себе своим существованием напоминает копальским горожанам и всем вообще жителям Семиречья о факте первого крещения китайских эмигрантов в этой отдаленной окраине нашего отечества; но, кроме того, самый день первого крещения эмигрантов ежегодно воспоминается служением в часовне молебна местным копальским духовенством. И всегда в прекрасной ее крещальне, снабжаемой проточной водой из арыка, совершается крещение язычников в Копале.
На пути из Копала, преосвященный Алексей останавливался в Арасанском выселке и своею продолжительною беседою с некрещеными эмигрантами так подействовал на их сердце, что они просили у него христианского благословения и молитвы об обращении их в недра христианской церкви [Так говорит о. Покровский; на самом деле было не так, как узнали мы на месте. Убедившись в возможности просветить св. крещением и сарканских эмигрантов, преосв. Алексей распорядился, чтобы они собрались в Арасанский выселок, находящийся как раз на средине между Копалом и Сарканом. В Арасанской церкви хотел совершить таинство крещения… Приехал он в Арасан, а желающие креститься не явились. Долго ждал он их прибытия и решил наконец уехать и отправился по дороге к Саркану. Отъехав версты три, он был встречен идущими в Арасан сарканцами и возвратился снова к Арасанской церкви. Но пришли только 15-ть человек, и то с тем, чтобы совершенно отказаться от принятия крещения. Преосвященный долго беседовал с ними, но успеха не имел: крещение не состоялось…. Уже после о. Покровский окрестил сарканцев в водах реки Саркана… Говорят, что и в этот раз главным образом помешали преосвященному татары, напугавшие эмигрантов всевозможными страхами, - и мы этому вполне верим: фанатизм татар - везде силен.]. Убедившись таким образом собственным опытом в благодарности почвы, какую представляли собою новопоселившиеся в Семиречье китайские эмигранты, заботливый архипастырь предложил тогда всем священникам области потрудиться в расположении язычников к христианству и в просвещении их христианскою верою, а для эмигрантов Копальского уезда назначил, по соглашении с местной администрацией, особого миссионера. С своей стороны, преосвященный обещал особо и по преимуществу ценить и награждать ревностных священников на новом и весьма трудном для них апостольском поприще.
Положенное преосвященным Алексеем в 1868 г. начало просвещения китайских эмигрантов-язычников христианскою православною верою продолжалось в выселке Коксуйском и в Саркане, так что число всех эмигрантов, окрещенных в Копальском уезде, представляется в следующей таблице:
Представленные в таблице цифровые данные относительно крестившихся эмигрантов в период 1868-1872 гг. невольно останавливают на себе наше внимание. Прежде всего бросается в глаза неравномерное распределение принявших крещение в 1868 г. по отношению к племенам, так как самое большое число окрестившихся было из калмыков и даур-солонов, а самое меньшее - из манджуров и китайцев. Объяснять эту неравномерность следует большею предрасположенностью калмыков, дауров и солонов к христианству и их большею сравнительно с другими переселенцами численностью. Китайцы и манджуры оказались менее склонными к христианству. Разъяснение этого вопроса было бы весьма поучительно и интересно, но мы не можем сделать этого за неимением на то данных. Поэтому, не вдаваясь в подробности, мы обратим внимание на другую не менее интересную сторону дела, на слишком неравномерное распределение общей цифры крестившихся по годам. Это последнее обстоятельство мы с вероятностью можем выяснить до некоторой степени из современных самому акту крещения обстоятельств.
Прибывшие в 1867 году в Копальский уезд эмигранты прежде всего были люди нефанатичные по своим религиозным убеждениям, - люди совершенно не похожие в этом отношении на мусульман. Живя долгое время под китайским владычеством, они, кроме того, сроднились, как передавал нам Н. М. Бахтиаров, человек, близко знакомый с историей поселения эмигрантов в Семиречье, с мыслью, что всем поселенцам, какого бы племени и вероисповедания они ни были, необходимо не только признавать высшую государственную власть страны, но и исповедывать господствующую в ней религию. С таким убеждением явились эмигранты в Копал, и внимание русской администрации к себе объясняли желанием ее вознаградить их за предстоявшую им перемену веры. С своей стороны, эмигранты спешили заявить свое согласие на предлагаемую им перемену веры, боясь своим отказом лишиться обещанных им денежных пособий, в чем они сильно нуждались тогда. Эмигранты были окончательно разграблены и разорены во время восстания дунган и находились в таком безвыходном положении, что трудно передать словами; поэтому они были весьма рады вниманию к ним русского начальства, и, при своем оригинальном взгляде на перемену веры, готовы были принять предложение русского начальства перейти в православие, лишь бы поскорее устроиться и успокоиться от недавних тяжелых невзгод. Кроме того, по заявлению г. Фридерикса, многие из обитателей Западного Китая, переселяясь в русские пределы, уже умели креститься по-католически и, таким образом, были отчасти подготовлены к принятию христианства или по крайней мере были с ним знакомы… В то же время, не следует забывать и того, что эмигранты, при всем своем религиозном индифферентизме, не могли не чувствовать в себе потребности в молитве, в храмах и руководителях в вере, а как язычники-буддисты - были вообще предрасположены к обрядности в богослужении. Присутствуя при богослужении некрещеных эмигрантов, г. Фридерикс наблюдал у них много сходного с католическим богослужением, наприм., употребление колокольчиков, вроде тех, какие употребляют в костелах, некоторое подобие хоругвей и свящ. рисунков, особенное убранство главной стены молельни, выбритые усы лам, напоминающих ксендзов и т. п. А это сходство богослужения эмигрантов-язычников с богослужением католиков естественно должно было располагать первых в пользу богослужения православно-русской церкви, церковно-богослужебная обрядность которой так приятно и гармонично действует на сердце простого человека. Поэтому, если мы предположим со стороны русской администрации желание видеть в эмигрантах не только будущих своих сограждан, но и братьев по вере, если представим внимание, ласки и увещания со стороны духовной власти, то нам будет понятно, что в 1868 году, когда сам епископ принимал участие в судьбе эмигрантов, из них окрестилось 588 человек, - понятно будет, почему застращивания татар, по случаю перехода эмигрантов в православие, и их проповедь против иконопочитания не имели желанных результатов: к иконопочитанию эмигранты были подготовлены, а в мире и любви, возвещаемых Евангелием, они должны были видеть прочный залог будущего своего спокойствия и благополучия не только внутреннего, но и внешнего. Затем, когда эмигранты убедились, что русское правительство не употребляет принудительных мер в применении к религиозным убеждениям человека, что и без перемены своей веры могут пользоваться дорогим для них покровительством русских властей и расположением русского народа, и, кроме того, чувствовали себя материально обеспеченными настолько, что могли забыть свое недавнее горе, недавно пережитый страх за жизнь, тогда они уже не так скоро решались на перемену старой своей веры на новую, с учением которой на первых порах им нелегко было близко познакомиться по неудовлетворительному состоянию среди них православного миссионерства…
Оставляя до следующей главы изображение православно-миссионерской деятельности среди эмигрантов, мы считаем нужным теперь же, в доказательство высказанного сейчас замечания об изменении к лучшему материальной обстановки их, описать кратко сельскохозяйственную их жизнь по водворении в Копальском уезде.
Будучи народом оседлым и земледельческим, эмигранты из племени дауров, солонов и сибо при выборе себе места для поселения обращали внимание на местности с сельскохозяйственным характером. Сарканский выселок Копальского уезда отличался в этом отношении пред всеми другими местностями уезда, так как он обладает плодороднейшею почвою, весьма удобною для орошения, и изобилует водою, какою снабжают его две горные речки Баскан и Саркан, особенно в летнее время богатые водою [Сарканский выселок, переименованный в 1875 году в станицу, находится при подошве Алатауского горного хребта, с северной его стороны, в 85-ти верстах к северо-востоку от уездного города Копала, по почтовому тракту. Выселок этот образовался из казачьего пикета, состоявшего частию из копальских и лепсинских казаков, а частию - из крестьян-переселенцев Тобольской и Томской губерний. Название свое выселок получил от речки Саркан, протекающей около самого выселка, а речка свое название связывает с каким-то Сары-ханом, жившим в этой местности в прежние времена. Другая речка, протекающая около выселка, называется Баскан, по имени Бас-хана, т. е. главного, старшего хана, жившего также в этой местности. К сожалению, при кратковременном пребывании в Саркане и при других занятиях, нам не удалось расспросить хорошенько об этих двух древних ханах, по имени которых называются соседние речки и два соседние выселка.]. В 1868 году в окрестностях Сарканского выселка поселились около 800 человек обоего пола эмигрантов, которым тогда же была оказана местною администрацией значительная материальная помощь, состоявшая в единовременной денежной выдаче по 65-ти рублей на каждое эмигрантское семейство. Кроме того, общество Сарканского выселка отвело всем новым поселенцам, впредь до поземельного надела, достаточное количество удобной хлебопахотной земли, а Копальский комитет по призрению эмигрантов снабдил их необходимыми на первых порах земледельческими орудиями и семенами для обсеменения их полей. На полученные от семиреченской администрации деньги эмигранты закупили рогатого скота (быков), составляющего главную рабочую силу у земледельцев Туркестанского края. К несчастию эмигрантов, открывшийся в конце 1868 года сильный падеж скота истребил у них почти весь скот; наступившая зима сопровождалась сильными холодами, и эмигрантам приходилось тогда бороться со всеми невзгодами зимней стужи в сбитых на скорую руку землянках; наконец, появление оспы среди них еще более увеличило тягость их жизни в новом местопребывании. Тогда военный губернатор генерал-лейтенант Колпаковский и новоучрежденное Семиреченское церковное братство отнеслись с самым живым участием к положению эмигрантов и оказали им снова материальную помощь. Эмигранты снова было исправились, но в начале 1869 года опять повторился падеж скота, истребивший почти весь скот, так что у эмигрантов к весне 1869 года из 464 голов осталось только 63 штуки. Беспомощные борцы с бедностью в этот раз получили заимообразно денежные пособия, и с 1870 года начали уже исправляться материально. В начале лета 1871 года эмигранты окончательно переселились со степи в самый выселок и начали здесь дружно обстраиваться, так что Сарканский выселок сразу увеличился вследствие этого с лишком на 100 дворов. Все эмигранты, поселившиеся здесь, принадлежали наполовину к калмыцкому племени и наполовину - к даур-солонам и сибо. Все они были зачислены тогда в казачье сословие и им произведена была окончательная нарезка земли наравне с казаками.
Кульджинские сибинцы. Конец XIX в.
Поселившись в Саркане, эмигранты не только воспользовались всеми выгодами земледелия, но, при своем трудолюбии и сельскохозяйственных знаниях, вызвали плодородие почвы к гораздо большей производительности, чем это было до прибытия их в Саркан. Коренные сарканские жители - казаки исключительно занимались хлебопашеством и сеяли преимущественно пшеницу - озимую и яровую - и овес. Огородничеством они почти вовсе не занимались и говорили обыкновенно: «Здесь у нас не родятся, как в Алматах (т. е. в г. Верном), ни арбузы, ни дыни», а потому мелкие арбузы и дыни, какие удавалось произращать казакам, они считали уже лакомством; садоводством казаки совершенно не занимались и не думали применять его к сарканской местности. Совершенно иначе поступили эмигранты. Поселившись сначала в 4-х верстах от Сарканского выселка, даур-солоны и сибо уже на следующий (1869) год сделали попытку посеять гречу и банг [представляющее вид конопли растение], из семян которого они стали добывать отличное масло. То и другое, при необыкновенном трудолюбии эмигрантов и при отличном умении их обращаться с землею, дало богатый урожай. В 1871 г. многие из них сняли по 100 капов одной озимой пшеницы, т. е. по меньшей мере по 1.000 пудов. Кроме того, эмигранты с самого же начала своего поселения в Саркане занялись огородничеством, которое стало быстро развиваться в их руках, так что уже в 1871 году было совсем не редкостью встретить в Саркане раннею весною свежий лук и редиску, в конце мая - свежие огурцы, а в поле - хорошие арбузы и дыни. Один эмигрант-китаец столь усердно занимался своим огородом и столь тщательно каждый год обрабатывал его, что туркестанский генерал-губернатор генерал-адъютант Кауфман I-й во время своего проезда в 1870 году чрез Саркан обратил свое внимание на этот огород и поощрил его трудолюбивого хозяина.
Кроме названных овощей, эмигранты разводили на своих огородах в большом количестве стручковый перец, разные китайские овощи и несколько красильных цветочных растений для своих домашних нужд.
Освоившись с местными климатическими условиями, эмигранты впервые завели в Саркане табачные плантации, которые они на первых порах засевали семенами низкого достоинства, а затем достали высшего сорта семян из Кульджи и Верного, - и табачное их производство возвысилось. В садоводстве они также достигли больших успехов: из яблочных семян они в два года вырастили яблоковые деревья и собрали с них плоды в 1871 году. Урюк и виноградную лозу они также начали разводить. В отношении лесоводства эмигранты делали попытки с разведением тутового дерева и ясеня, но безуспешно, что зависело или от дурного качества семян, или от климата. Зато выписанные из Кульджи семена кайрагача (вяза) взошли отлично, и можно надеяться, что это дерево со временем заменит для сарканцев тальник и распространится по всему Туркестанскому краю, как тополь.
Недостаток леса и медовых трав в окрестностях Саркана имеет влияние на плохое состояние пчеловодства; но эмигранты не бросили совершенно и этого промысла: они начали перевозить своих пчел в соседний выселок Терехтинский, и пчеловодство дает им барыши. Кроме этого, они начали разводить в Саркане кохинхинских кур, завезенных русскими переселенцами из Воронежской губернии, и китайских, выписанных эмигрантами из Кульджи. В 1875 г. появились у них и тонкорунные долгохвостые овцы.
Занимаясь главным образом земледелием, эмигранты не сидят сложа руки в свободное от обработки земли и уборки хлеба время. С наступлением весны они начинают пахать землю, засевают ее и исправляют арыки [Под именем арыков разумеются бесчисленные и в разных направлениях проводимые иногда за десятки верст канавы для искусственного орошения полей. Эта система орошения известна во всем Туркестанском крае и служит лучшим доказательством уменья туземцев принаравливаться к местной природе.]. Затем в свободное от земледельческих работ время большая часть эмигрантов отправляется на заработки в Копал и Лепсинскую станицу или на почтовый тракт, где на стациях они за наемную плату делают из глины заборы и приготовляют сырцовый кирпич для зданий. С наступлением времени для уборки хлеба мужчины отправляются на свои пашни, где жнут хлеб, молотят [Молотьба у эмигрантов производится своеобразно: увесистый каменный каток возится одною лошадью по сжатому хлебу, причем зерна выделяются от соломы чисто и самая солома не портится. Этот способ молотьбы начинает применяться и казаками.] и убирают его, а потом снова начинают пахать землю и сеять озимую пшеницу. В зимнее время эмигранты вьют из дикой конопли (кендырь) [В окрестностях Саркана кендырь растет в изобилии повсеместно, но казаки не пользуются им, а сеют русскую коноплю; потому что, как говорят казаки, за кендырем очень много хлопот, а между тем волокно его грубо и семян для масла кендырь не дает. Поэтому большее количество кендыря идет в Саркане исключительно на топливо.] для своих домашних нужд веревки, плетут из камыша рогожки для настилки потолков, а из ивовых прутьев - разной величины корзины. Женщины-эмигрантки в летнее время сеют табак и обрабатывают свои огороды; осенью выделывают овчины, прядут овечью шерсть, шьют мешки (кап) и валяют кошмы; зимой они заготовляют для своих семейств одежду и обувь. В шитье и вышиваньи эмигрантки большие мастерицы; некоторые из принадлежностей их старого костюма отличаются очень изысканною отделкой, как, наприм., китайские башмачки, обыкновенная обувь даур-солонов и сибо. Можно только пожалеть, что эмигрантки, знакомые с пряденьем хлопка, не свыклись еще с обработкою льна и приготовлением холстов, и пожалеть тем более, что разведение в Саркане хлопка, из которого они привыкли на своей родине прясть нитки, не может быть применено к климату их нового местожительства. Ремесленников среди эмигрантов пока мало, но есть надежда, что и ремеслам они скоро научатся.
Калмычки. Конец XIX в.
Нам остается сказать еще о торговле эмигрантов. Понятно, что при земледельческом их быте и исключительном занятии хлебопашеством и огородничеством, торговля у них может быть только меновою. До лета 1871 года эмигранты покупали необходимые для себя бумажные материи, сельскохозяйственные орудия, чайную посуду и кирпичный чай в г. Копале или в Лепсинской станице, куда сбывали свои сельскохозяйственные произведения - хлеб и особенно табак; с 1871 года в Саркане начинают появляться уже торговцы из татар, с которыми было можно завести меновую торговлю. Один из зажиточных торговцев-татар купил себе на церковной площади дом и думает открыть в нем постоянную торговлю. Этот факт заслуживает, по нашему мнению, внимания, и будет очень жаль, как справедливо замечает о. Покровский, если сарканская меновая торговля попадет исключительно в руки татар, которые уже в 1875 году владели всею сарканскою торговлею… Самым благоприятным временем для сарканской торговли служит осень, когда земледельцы оканчивают свои полевые работы; к этому времени, начиная с 1873 года, начинают съезжаться в Саркан и каракалинские киргизы (акчем) за пшеницей, которой они в 1874 году вывезли на 600, а в 1875 г. на 300 верблюдах. Киргизы-акчемы платят за пшеницу кошмами, солью, кожами, азямами, холстом, разными бумажными материями и выбойками и, наконец, лошадьми, причем хорошая рабочая лошадь отдается ими за 45-50 пудов пшеницы, а 2-3-летние жеребята среднего достоинства - за 25-30 пуд. пшеницы. На деньги пшеница покупается только частию. Местный сарканский базар немало оживляется и окрестными киргизами, которые привозят в Саркан свои сырые произведения: лошадиные кожи, овчины, мерлушки, барсучьи, лисьи и волчьи меха, капы, уголь, дрова, арканы (недоуздки) и веревки из кендыря. И в остальное время года местная торговля отличается преимущественно меновым характером: казаки все нужное для себя получают из лавок под пшеницу и овес, а калмыки под пшеницу и табак.
Рынок Копала. 1897
Устроивши так скоро и прочно свое сельское хозяйство, сарканские поселенцы не менее хорошо обставили и домашнюю свою жизнь. Уже в 1871 г. все они жили в новых просторных и опрятных домах. состоящих из двух комнат, из которых одна устроена по-русски. Дома их строятся большею частию из глины, но есть постройки и из сырцового кирпича. Как те, так и другие отштукатурены глиной снаружи и внутри и, по своей отделке и прочности, не уступают казачьим деревянным постройкам. У некоторых домовладельцев стены внутри выбелены. Нары, всегда теплые в зимнее время, у многих бывают покрыты белыми чистыми кошмами: набивной глиняной пол всегда бывает вычищен. У крещеных на одной стене комнаты на видном месте, на полочке стоят св. иконы, а рядом с этою полочкой в тех домах, где есть ученики и школы, находится другая полочка с книжками, тетрадками и др. училищными принадлежностями учеников. Домашняя немногосложная утварь у поселенцев всегда содержится в опрятности. Есть в Саркане несколько эмигрантских домов с русскою печкой, столом и скамейками, с деревянною кроватью и со стеклянными рамами во всех окнах. Рядом с домом у каждого домовладельца устроены из глины амбары для хлеба, хлевы для лошадей и рогатого скота и маленькие будочки для дворовых собак.
Вообще, в домашнем быту эмигранты начинают мало-помалу сближаться с русским населением выселка, с казаками. Большая часть из них придерживается еще пока старины, но как будто потому только, чтобы не бросать годных пока еще, хотя и старых вещей. Так, напр., те, у которых целы вывезенные с родины арбы (телеги на двух колесах), продолжают ездить и зимой и летом на арбах [Китайская арба отличается от сартской, употребительной во всем Туркестанском крае. Сартская арба - двухколесная же, но колеса имеют около трех аршин в диаметре и вертятся на неподвижной оси; китайская арба гораздо меньше и ниже сартской; колеса китайской арбы имеют не более полутора аршина в диаметре, менее округлы и вертятся вместе с осью, к которой они прикреплены. Несмотря на свои огромные размеры, сартское колесо легче и удобнее; на сартской арбе можно спокойно ехать и по ямам, и по рекам, а на китайской арбе это неудобно.], но у некоторых начинают уже встречаться и русские телеги. То же самое нужно сказать и об одежде эмигрантов, которая должна быть разделена на будничную и праздничную. В будни эмигранты бывают постоянно заняты работой, и потому будничная одежда их не сложна и, пожалуй, неприглядна, но в праздничные дни они одеваются чисто и опрятно; особенно любят щеголять своим праздничным нарядом эмигрантки. Покрой одежды эмигрантов - китайский; но они начинают мало-помалу свыкаться с казачьим плащом и фуражкой, а женщины их считают особым щегольством нарядиться в ситцевое платье и надеть на свои плечи шаль. Эти внешние заимствования эмигрантов служат началом внутреннего сближения их с казаками, с которыми они живут вообще весьма дружно, так что есть уже примеры родственных связей эмигрантов с русским населением выселка, чего, конечно, главным образом нужно ожидать от молодого поколения эмигрантов, и этому уже положено начало. Один молодой человек - эмигрант, бывший ученик школы и служивший потом помощником заведывающего школою, священника о. Покровского, женился в 1870 году на русской девушке, и этот первый брак, небывалый в Саркане, был отпразднован пиром, в котором принимали участие эмигранты и русские.
Калмыки и по прибытии в Саркан думали было остаться верными своему кочевому образу жизни и взялись было по-прежнему за скотоводство, но новые условия жизни их в новой стране повлияли и на них благотворно: в 1870-71 г. и калмыки, по примеру даур-солонов и сибо, принялись за обработку земли - занялись хлебопашеством и огородничеством. На своих огородах калмыки сеют тыкву-горлянку, кольрабию, баклажаны, кукурузу, фасоль, стручковый перец, а с 1875 года начали разводить ягоду хуан-гуня, имеющую приятный кисловатый вкус, а из растений клещевину, зерна которой дают масло, а стебли идут на топливо. В садоводстве калмыки также не отстают от даур-солонов и сибо и с большим успехом разводят в своих садах яблони и урюковые деревья. Кроме плодовых деревьев, калмыки тщательно разводят кайрагач (вяз), и в очень большем количестве. Хлебопашеству калмыки придают такое большое значение, что все лето проводят на своих пашнях, оставляя на это время пустыми свои дома. Из ремесл среди калмыков распространено пока одно сапожное, которое исполняется у них исключительно женщинами, и притом весьма оригинально. Сапожных колодок калмычки-сапожницы не имеют и, кроме того, шьют сапоги швами наружу, и, надо отдать им справедливость, - шьют очень прочно. Когда сапоги бывают готовы, то для того, чтобы придать им соответствующую ноге форму и сохранить эту форму на более или менее продолжительное время, калмычки набивают сапоги глиною и, придав им известную форму, оставляют сохнуть, после чего глина высыпается из сапога, получившего уже форму ноги. Кроме сапожного ремесла, калмычки хорошо владеют вышиваньем, которым они пользуются при отделке верхней своей одежды. Подобно даур-солонам и сибо, и калмыки начинают сближаться с русскими и заимствовать у них форму жизни, но им дается это труднее, потому что прежний кочевой их быт слишком много отличается от оседлого земледельческого быта русских. В этом отношении можно указать на то, между прочим, что калмыки до сих пор никак не могут помириться с способом перевозки тяжестей на телегах: привыкши обходиться до переселенья в Семиречье без всяких телег, они и с поселением в Саркане продолжают возить все - и хлеб и топливо (курай - сухая трава) - на спинах своих быков.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
См. также: Первые известия о русских в Кульдже и присоединение к России Киргизской степи: Рукопись инока Парфения.