Иэн Бэнкс. Переход. Перевод. 14
Пациент 8262
Думаю, мне пора уходить. Я не могу оставаться здесь. Или, может, смогу. Не знаю.
Здесь уютно. Не все идеально; я все еще беспокоюсь, что кто-нибудь может попытаться вновь домогаться меня, и не забываю о тревожном случае с той широкоплечей женщиной-врачом и ее куклами, когда мне показалось, что все окружающее начало ускользать из реальности, и единственным спасением от этого стал только обморок, но в остальном мое существование протекает относительно спокойно и без угроз. Возможно, мне следует остаться.
Я стараюсь меньше спать, предпочитая вместо этого либо дремать, либо просто лежать с закрытыми глазами. Я пытаюсь вызнать больше о том, где нахожусь: об этом обществе и клинике, и о себе. До сих пор это приводило к неоднозначным результатам. Однако я считаю, что должен продолжать заниматься этим, вне зависимости от того, останусь я здесь или уйду. Если я останусь, мне нужно знать, где я нахожусь, чтобы быть готовым к возможным неприятностям. (К примеру, я тут лишь до тех пор, пока не исчерпан какой-нибудь фонд по заболеваниям или программа медицинского страхования, а потом меня все-таки выгонят.) Если я собираюсь уйти, то мне следует знать, в какого рода мир я попаду.
Потому я, хоть и с неохотой, в особенности, поначалу, стал проводить больше времени в общей комнате перед телевизором среди слюнявых, вислоротых, бормочущих, вскрикивающих, подгузничных обитателей этого места. (Тут есть и пара-тройка небезнадежных обывателей, но те в меньшинстве.) Удивительно, однако, сколь мало можно почерпнуть из передач, которые предпочитают смотреть эти люди. Я пытался отыскать новостные или посвященные актуальным событиям телеканалы, но это всегда вызывает протесты, даже у истинных слюнявых, которые, готов поклясться, с тем же успехом могли смотреть репу, а не работающий телевизор.
В основном они любят мультфильмы. Они смотрят программы с большим числом криков, движений и красок, - для них это как вереница пластиковых игрушек, натянутых над детской кроваткой или коляской, - однако стоит высшим функциям их мозга потребовать что-нибудь большее, как они сразу встают в тупик. С ними я немного продвинулся в изучении тамошнего языка, но и только. Я продолжаю лишь потому, что сама отвлекающая природа телепрограмм иногда позволяет моему разуму отключаться от текущего момента и сосредоточиться на размышлениях.
Я попросил себе в палату радио. С ним было лучше. Я все еще разбираю не более четверти того, о чем говорят - меньше, если, речь слишком быстрая, - однако понял, что в основном это мирный мир, и что это относительно мягкое, эгалитарное общество - уход за мной здесь будет оплачиваться государством и продлится неопределенно долго, - и что я здесь, потому что перенес какой-то срыв, из-за которого впал в кататонию на месяц. Медицинский персонал думает, что я, должно быть, все еще страдаю смесью амнезии и бреда, либо просто притворяюсь сумасшедшим, чтобы сбежать… и, как бы то ни было, я действительно ощущаю потребность бежать.
Я вернулся в отделение, где спали люди, при дневном свете. Никто мне не препятствовал. Это оказалось обычное отделение. Люди в основном бодрствовали - кое-кто дремал, но не все, - у кроватей стояли стулья, а на тумбочках были цветы и подарочные открытки, и я даже увидел семью - жена с грустным землистого цвета лицом и двое маленьких молчаливых детишек, - навещавшую одного из пациентов. Двое взрослых тихо общались между собой. Несколько мужчин, сидевших на постелях, смотрели на меня, когда я, стоя у дверей отделения, заглядывал внутрь. Я заметил их ровные, слегка любопытные взгляды, почувствовал себя глупо, развернулся и пошел прочь по гулкому коридору, испытывая разом облегчение и разочарование.
Мое имя по-прежнему ничего для меня не значит. Кэл. Мистер Кэл. Мистер П. Кэл. Мистер Поли Кэл. Ничего. Оно ничего для меня не значит - ну, кроме того, что кажется неправильным, обтекаемым каким-то. Тем не менее, похоже, оно со мной надолго, и полагаю, что оно будет работать так же хорошо, как и другие.
Я был крановщиком - так мне сказали. Я работал на одном из тех башенных кранов, которые используются для строительства высотных зданий и других крупных сооружений. Эта работа требует определенных навыков и ответственности, и каждый наверняка хотел бы, чтобы ею занимался кто-нибудь вполне нормальный и здравомыслящий, поэтому я, вероятно, не смог бы так просто вернуться к ней. Но мне приходит в голову, что еще это работа, которую может выбрать человек, которому не очень нравится общаться с другими людьми, и такая, которая позволяла бы его воображению свободно и беспрепятственно парить над городом и стройплощадкой.
Я жил один, я был одиночкой, и в домашней жизни, и там, в небе, перенося грузы с места на место, пока люди внизу сновали как муравьи, а бестелесные голоса, трещавшие по радиосвязи, передавали мне инструкции. Ни семьи, ни близких друзей (а значит, и посетителей, если не считать бригадира от фирмы, который явился, когда я был в кататонии - теперь, впрочем, вся строительная бригада переехала в другой город). Мне сказали, что я снимал небольшую квартиру у городского совета, которая сейчас была выделена кому-то другому. Мое имущество, что бы оно из себя ни являло, остается на хранении до тех пор, пока я его не заберу.
Но я ничего не помню из той жизни.
Я помню, что был опасным, одаренным, лихим героем, терзающимся сомнениями, однако крайне смертоносным убийцей, сообразительным головорезом, а позднее (либо, возможно, только в перспективе) сильным мира сего, амбициозным, стремительным, работавшим на огромную растущую организацию, которая тайно простиралась в тени нашего обыденного существования, подобно какой-нибудь сказочно яркой и замысловатой мозаике, давно похороненной и позабытой под скромным очагом.
Я по-прежнему убежден в том, что этот спокойный, неамбициозный, самодовольный и непримечательный маленький мир - еще не все. За пределами его унылой непосредственности существует более великая реальность, и я был ее частью - важной частью, - и вернусь к ней. Меня предали или, по крайней мере, преследовали, я пал и едва не погиб, но сбежал - как, безусловно, и поступил бы, будучи тем, кем являюсь, - и теперь скрываюсь здесь, выжидая, предвкушая наступление своего часа. Поэтому мне необходимо подготовиться и решить, должен ли я терпеливо ждать, ничего не предпринимая, либо взять судьбу в собственные руки и целенаправленно начать действовать.
Столько всего еще предстоит сделать.
Мадам д’Ортолан
Меж платанов и бельведеров Асферхе, в это ясное раннее летнее утро, блистающий рассветами Купол Туманов величественно возвышается над университетом Практических Талантов, подобно огромному золотому колпаку мыслителя. Ниже, среди статуй и источников парка, разбитого на крыше Философского факультета, гуляет с сопровождением леди Бисквитин.
С террасы, выгодно расположенной несколькими метрами выше и в пятидесяти метрах от нее, мадам д’Ортолан и мистер Кляйст наблюдают за приближающейся к ним маленькой процессией. Издалека Бисквитин выглядит вполне обыкновенно - просто хорошенькая пухленькая блондинка в довольно старомодном длинном белом одеянии, сопровождаемая четырьмя джентльменами и фрейлиной.
- Есть и иные люди, которых мы могли бы нанять, мэм, - говорит Кляст.
Ему не терпелось высказаться. Он мог бы произнести это дюжину раз за последний день, но молчал. Она ожидала от него таких слов.
- Знаю, - отвечает она ему, продолжая наблюдать за неспешной прогулкой маленькой группы. Бисквитин, похоже, пока ее не увидела. Ее сопровождающие - кураторы и охрана - были обязаны их заметить, но и они не выказывают никаких признаков этого. Мадам д’Ортолан отступает на два шага по розовым камням, не упуская приближающуюся фигурку из виду. - Как дела у Гонговы и Джилдипа?
Кляйст пропускает ее вопрос, потому что знает, что это риторический комментарий, а не запрос информации.
- Мы могли воспользоваться и другими, прежде чем нам пришлось бы прибегнуть к этому… созданию, - говорит он.
- Действительно, могли. Но что бы мы ни делали, мы лишь потеряем время, и если не воспользуемся нашей маленькой светловолосой подругой, то очередная команда, которую мы отправим, снова сработает на постепенную эскалацию. Он, вероятно, будет этого ждать. Следует подослать к нему того, кто станет для него весьма неприятным сюрпризом.
- Я не сомневаюсь, что ее переброска подарит не один неприятный сюрприз.
Мадам д’Ортолан по-прежнему не смотрит на него, а следит за белой фигурой в отдалении.
- В том числе и нашей стороне, вы хотите сказать.
- Совершенно верно.
- Я поняла, мистер Кляйст. - Мадам д’Ортолан сощуривается и слегка наклоняет голову. - Знаете, я не уверена, что видела ее прежде при солнечном свете, - добавляет она так тихо, что мистер Кляйст вообще не уверен в том, что слова адресованы ему.
Мысленно он соглашается с ней. Они видели это существо в лабораториях, распятым на предметах по типу стоматологического кресла, заключенным в маленькие прорезиненные клетки или привязанным к больничным койкам, иногда рыдающим, иногда заходящимся в истерике, а в последнее время - мычащим, внезапно спокойным или лепечущим бессмыслицу, но всегда окруженным бормочущими техниками с планшетами, электродами и счетчиками; практически никогда - с окном в поле видимости, и всегда при искусственном освещении. И всегда, до сего дня - физически сдерживаемым.
Зачастую на это было неприятно смотреть, однако способности девушки - очевидные с рождения, но не поддававшиеся контролю - со временем усилились и обострились. Можно сказать, военизировались. На его личный взгляд, можно было бы потратить чуть меньше времени на развитие ее способностей до нынешнего, общепризнанно недосягаемого, уровня, и чуть больше на то, чтобы обеспечить их прогнозирование и контроль, однако Бисквитин в ее нынешнем воплощении во многом являлась творением мадам д’Ортолан, а подобная робость была не в духе мадам.
- Хм, - произносит мадам д’Ортолан. - Сейчас в ней видится какая-то помесь. - Она смотрит на мистера Кляйста - Вы не находите?
Мистер Кляйст скользит по фигурке глазами.
- Не могу сказать, мэм.
Мадам д’Ортолан вновь оборачивается к группе вдали. Она чуть кивает:
- Я бы сказала, она окторонка, примерно так.
Последовала пауза. Вздохнув, мистер Кляйст говорит:
- Что ж, в любом случае, мэм, если вы действительно собрались пойти по этому пути, то мы больше не должны терять времени.
Мадам д’Ортолан сверкает на него взглядом, но смягчается и опускает плечи.
- Вы правы. Я мешкаю. - Она кивает на ступеньки, ведущие с террасы. - Время ловить момент, - замечает она, оглаживая оборки блузки на лацканах жакета. Срезанный мистером Кляйстом цветок безвольно покоится у нее на груди. - И решимость.
По мере приближения Кляйста и мадам д’Ортолан становится заметно, что леди Бисквитин собирает насекомых, улиток и небольшие комочки почвы с клумб, поедая некоторых из них. Все остальное она складывает в цветочную сумочку с завязками, свисающую у нее с талии. На ее прелестном маленьком личике, окруженном нимбом пружинистых светлых кудрей, чистом и почти не накрашенном, виднеются в уголках рта коричневатые разводы, пока фрейлина - вечно суетливая, тонкая, подобная рыщущей птице, черная фигурка - не смачивает слюной носовой платок и не вытирает, ворча, губы своей подопечной.
Бисквитин неподвижно стоит, глядя на мадам д’Ортолан с открытым ртом. Ее лицо ненадолго становится пустым, точно у ребенка, столкнувшегося с чем-то новым и поразительным, и гадающего, стоит ли сейчас беспечно рассмеяться, или разразиться плачем. Двое ее сопровождающих, крепкие молодые люди в специальной униформе темно-серого и бордового цветов, вооруженные автоматическими пистолетами и тазерами, касаются фуражек, дабы выразить признательность прибывшей женщине, старшей по возрасту и по званию. Двое других по сравнению с ними выглядят более хрупкими, неформально одетыми и кажутся скучающими. Оба одинаково кивают. Фрейлина делает реверанс.
- Бисквитин, дорогая моя, - произносит мадам д’Ортолан, останавливаясь в паре метров от нее и улыбаясь. Она никогда не знает, что делать с руками, когда встречает Бисквитин. Безусловно, касаться ее опасно. - Как твои дела? Прекрасно выглядишь!
Леди Бисквитин продолжает взирать на мадам д’Ортолан. Затем ее и без того прекрасное лицо озаряется абсолютно довольной, бесхитростной улыбкой, и чистым, звонким детским голоском она поет:
- Эгби-Дегби пошел гулять, Эгби-Дегби хотел играть. Эгби-Дегби мяч закрутил, Эгби-Дегби промазал им! - Она делает выразительный кивок и усаживается на то же место, где стояла; юбки белого парчового платья струятся вокруг нее пролитым молоком. Высунув из уголка рта кончик языка, она достает из своей цветочной сумочки жука и принимается оттягивать его крылышки, щелкая ими, в то время как насекомое протестующе жужжит и дергается в ее пухлых, грязных пальцах.
Один из скучающих тощих сопровождающих смотрит на мадам д’Ортолан и вздыхает:
- Простите, мэм. В последнее время немного хуже, чем обычно. - Он пожимает плечами и глядит сверху вниз на Бисквитин, которая отделила одно из надкрылий и изучает его изнутри, сосредоточенно скосив глаза. Молодой человек неуверенно улыбается мадам д’Ортолан. Он кажется смущенным за нее.
- И все же, - говорит мадам д’Ортолан, - она впечатляюща, да? Она опытна. Способна.
Другой тощий юноша надувает щеки и качает головой.
- Даже не сомневайтесь, мэм, - говорит он, - навыки леди не ослабевают. - Подобно мистеру Кляйсту, он, сощурившись, поглядывает на солнце.
Первый юноша закатывает глаза.
- После завтрака она уже пыталась флитировать несколько раз, мэм. - Он качает головой.
Бисквитин отрывает у жука второе надкрылье и засовывает между зубами, пробуя на вкус. Она кривится и выплевывает крыло на дорожку, затем наклоняется, позволяя слюне стечь с раскрытых губ, и, недовольно бормоча, вытирает рукавом рот.
Мадам д’Ортолан выжидающе смотрит на фрейлину:
- Миссис Сианкунг, не так ли?
- Мэм, - снова делает она реверанс.
- Нам потребуются услуги и уникальные таланты леди Бисквитин.
Миссис Сианкунг сглатывает.
- Сейчас, мэм?
- Сейчас.
- Это будет… что-то вроде ее проверки, тренировки?
- Нет, определенно нет.
- Понятно, мэм.
Фрейлина, думает Кляйст, выглядит удивленной. Можно даже сказать, напуганной. И возможно, это больше, чем простой испуг.
Жук с шумом трепещет крыльями в тщетной попытке сбежать. Его конвульсивно дергающиеся большие роговидные челюсти смыкаются вокруг одного из пальцев Бисквитин и кусают его. Бисквитин морщится, недовольно хмурится на создание, а затем засовывает его в рот целиком и принимается жевать, изредка кривясь. Слышится хруст.
Транзиционарный
Когда я сижу в главной кухне палаццо Кирецциа, с полной ложкой гороха перед ртом, происходит нечто чертовски странное. Я сталкиваюсь с мимолетным проблеском чего-то, напоминающего огромный взрыв, - поначалу он кажется замороженным, потом, кружась, охватывает меня, так, что я могу различать клокочущую массу на месте его поверхности, - и превращаюсь в подобие частицы в камере Вильсона , изборожденной броуновским движением, мчусь вниз сквозь бесконечность миров, проносящихся мимо слишком быстро, чтобы их можно было успеть разглядеть или сосчитать, а затем бах! - и вот я здесь, если не считать того, что, похоже, частично отделился от места, где в действительности нахожусь, ибо клянусь, я вижу самого себя, сидящего в кухне.
И я вижу весь дворец. В трех измерениях. Точно все здание сделано из стекла: черепица, стены, балки и половицы, ковры, настенные покрытия, мебель и даже сваи, на которых покоится палаццо - плотно собранные древние искореженные стволы деревьев, ввинчивающиеся на метры и метры в грязь. Я знаю, что все его детали на месте, и могу назвать цвет каждой, и различить узоры на разбросанных по всему зданию предметах вроде персидских ковров, в то же время пронизывая взглядом каждую вещь насквозь. Я также вижу близлежащие окрестности: здания по краям палаццо, обращенные, как и дворец, к Гранд-каналу, небольшой канал с одной стороны, улочки с двух других сторон, плюс у меня имеется смутное представление об остальной части города, однако большая часть моего внимания сосредоточена именно на структуре дворца.
Черт, да кто это делает? Я делаю? Выглядело все так, словно я приблизил извне всю метареальность, сфокусировавшись на этом мире, этом городе, этом здании здесь и сейчас, проделав все это за какую-то долю секунды. Я общался с самыми продвинутыми парнями и девушками с кафедры транзиционарной теории Экспедиционного факультета, и это походило на то, что они постоянно воображали у себя в головах и никак не могли толком выразить. Но, признаться, сейчас это представало передо мной так, словно было истинным, точным, настоящим.
Я изучаю распахнувшийся передо мной вид и обнаруживаю, что не один во дворце. Сюда входят несколько человек, прибывших на пришвартовавшемся к частному причалу катере, и, кажется, еще одна команда врывается через парадные двери. Я даже способен различить движение воздуха: тот сквозняк, что я ощутил мгновение назад, пришел от дверей к причалу. Потом эта деталь пропадает. Их две команды, по шесть человек в каждой. В каждой имеется участник, способный ослабить возможность перехода в радиусе от него. Я уже нахожусь в пределах действия обоих. Обнаруживается еще поддержка: четверо охраняют выходы, а двое стоят у второго причала на Гранд-канале рядом с дворцом.
Как они?..
Минуло практически два часа с того момента, как я совершил тот странный неосознанный флит из комнаты со стулом, человеком, вполголоса говорившим со мной, и его клейкой лентой. Два часа; я даже представить себе не мог, что прошло столько времени. Я также не имею понятия, откуда с такой точностью уверен в этом сейчас, но я это знаю. Так или иначе, суть в том, что у них было достаточно времени на подготовку.
Могли ли меня отследить по звонку Эйди в Лондон? Мысль эта промелькнула буквально на мгновение, не задержавшись, так как я знаю, что тот был ни при чем; звонок по телефону из якобы покинутого дворца максимум мог подтвердить их предположения.
Обе команды разделяются, по четверо от каждой бегут трусцой в строго определенном порядке, обыскивая все уголки дворца. Две пары остаются стоять рядом с тем местом, где вошли. Они переговариваются при помощи каких-то цифровых раций на шифруемом канале. Поля демпфирования перехода - как я теперь различаю, исходящие от одного в каждой паре, оставшейся стоять у входа, - предотвращают выполнение любых специфичных для нас приемов. Оборудование для связи наверняка местное, классом ниже текущей военной спецификации в этом мире, дабы избежать неудобных вопросов, которые могут возникнуть при столкновении с какими-либо здешними официальными лицами.
Одного из мужчин у парадного входа, который не ответственен за эффект демпфирования, зовут Джилдип. Он является командующим операцией, а также руководителем команды. Женщину, стоящую с другим блокером у дверей, ведущих к причалу, зовут Гонгова. Она заместитель Джилдипа и вторая по старшинству. Да, и его любовница. Любопытный факт, но вероятно, бесполезный.
Член команды Гонговы ворвется в кухню, где я нахожусь, примерно через восемь секунд. Ее зовут Тоббинг. Как и у остальных, у нее имеется некоторая способность к отслеживанию. Скорее всего, она поймет, что я тот, кого они ищут, еще до того, как увидит меня; она ощущает присутствие транзиционера на расстоянии четырех метров. Это весьма внушает. Наверное, мне следует чувствовать себя польщенным.
Стали бы вы собирать столь значительные ресурсы только ради того, чтобы поймать одного опального транзиционера? Полагаю, что да, если бы «вы» относилось к мадам д’Ортолан, и вы пытались ликвидировать всех несогласных в Центральном Совете - вероятно, с намерением организовать крайне незаконный и абсолютно беспрецедентный переворот, - а первый же ассасин, отправленный для выполнения этого сомнительного задания (во всяком случае, я думал, что был первым), незамедлительно принялся убирать людей Совета, которых вы считали союзниками. Заметьте, у нее был повод для недовольства.
Однако теперь я обнаружил у себя эту загадочную силу. А те причудливые, чересчур реалистичные флешбеки, которые я испытывал, а неумолчное подозрение, что я флитировал без чудо-препарата септуса? Все это казалось мне загадочным, но в то же время чрезвычайно любопытным.
Интересно, смогу ли я воспользоваться своим новым странным чувством в собственных интересах? Можно только гадать, что тогда произойдет.
Чем это может обернуться? Что может случиться дальше?
Картина дворца внезапно распадается на размытое нагромождение новых дворцов, каждый из которых слегка отличается от другого.
Я способен сосредоточиться на любом, какой захочу осмотреть. Ясно. Это альтернативные пути, различные варианты будущего, наиболее вероятные и вполне очевидные, все менее и менее вероятные, и все более и более размытые, вплоть до бессмысленной снежной крупы. Я изучаю каждый из них по очереди. Люди в них - члены двух команд, обыскивающих дворец - теперь передвигаются очень медленно, что мне на руку. Мисс Тоббинг все равно находится слишком близко к кухонной двери. До меня доносится медленный тяжелый стук из той реальности, которую следует называть физической. Это будет один из ее шагов, один из ее шагов. До меня все еще доносятся отголоски предыдущего.
Думаю, что могу разобраться в том, что делать, если все внимательно изучу, сравню и исследую. Это немного проблематично, однако гуманной альтернативы этому я не вижу.
Развернув стул в направлении открытой двери, я усаживаюсь на него и поднимаю руки вверх.
Мисс Тоббинг поворачивается в дверном проеме, ноги расставлены и слегка согнуты, пистолет нацелен. Темно-синий брючный костюм, волосы, собранные в пучок. Это все, что я успеваю осознать, прежде чем она выстреливает в меня зарядом из тазера, и я оказываюсь на полу, содрогаясь в конвульсиях. Это гораздо болезненнее и мучительнее, чем я себе воображал. Мне почти жаль, что я не выбрал себе иного пути, однако другие варианты будущего были еще более кровавыми. Конечно, не стоило ждать благодарности.
Остальные вваливаются сюда толпой спустя несколько секунд после того, как мисс Тоббинг прекращает бить меня током. Доктор Джилдип вводит мне полный шприц транквилизатора. Осмелюсь предположить, что они могли бы включить в его состав что-нибудь, предотвращающее переход, однако подобные препараты способны нанести непоправимый вред, в то время как им требуется заполучить меня невредимым.
Стоп. Этот путь позволит мне перебить большинство из них. В моем сознании вспыхивает еще одна подборка вариантов будущего, пространство или область, которую я не исследовал детально минутой ранее, но которая - теперь, когда я был ближе к ним - стала более отчетливой. Могу ли я проделать то, что в них подразумевается? Серьезно? Я ускользаю отсюда; мне нужно быстро принять решение. Если я все хорошенько обдумаю…
Мисс Тоббинг поворачивается в дверном проеме, ноги расставлены и слегка согнуты, пистолет нацелен. Темно-синий брючный костюм, волосы, собранные в пучок. Совмещенные наушник и микрофон. Красивая голубая блузка. Это все, что я успеваю осознать, прежде чем она в меня стреляет. Мне хватает пяти секунд и моего рентгеновского зрения высокой четкости, чтобы открыть ящик стола, достать оттуда длинный рулон алюминиевой фольги в упаковке и - в точности зная траекторию, по которой пройдут два маленьких гарпуна тазера - ощутить, как они впиваются в него, позволяя электрическому заряду, бегущему по проводам, безопасно разрядиться в фольгу. Другая моя рука обернута кухонным полотенцем, взятым из того же ящика; воспользовавшись им, я хватаю провода, соединяющие гарпуны с пистолетом и рывком подтягиваю к себе все еще удивленную мисс Тоббинг, прежде чем та успевает выпустить тазер.
Что ж, поглядим, работает ли мое видение будущего. Судя по тому, что я только что вообразил, это кажется довольно легким.
Моя рука стискивает правое запястье мисс Тоббинг.
Внезапно я оглушительно чихаю.
Мое старое «Я» невыразительно на меня смотрит.
Хм. Одно из самых красивых моих воплощений. Правда, все в соплях. На «Gesundheit», пожалуй, не тянет.
Я отпускаю спусковой крючок тазера, и пистолет прекращает выпускать бесполезный заряд в пакет с фольгой, теперь упавший на пол, где я - он - стоял секунду назад. Я отрываю его пальцы от своего запястья. Он туманно улыбается, затем качает головой и начинает громко вещать на, кажется, словенском языке (я говорю на английском, немецком, французском, итальянском, мандарине). Я бью его пистолетом под челюсть, и, не дожидаясь, пока он упадет, закрываю за собой кухонную дверь.
- Тоббинг, - говорю я рации, возвращаясь обратно по коридору, выбрасывая на ходу израсходованный картридж тазера и заменяя новым из кармана. - Только что уложила на кухне неопознанного гражданского.
- Гражданского? Уверена? - спрашивает голос Джилдипа. - Здесь не может быть никого еще.
- Я уверена в этом.
- Ты еще с ним?
- Нет, я направляюсь…
- Оставайся с ним! Стой! Вернись назад!
- Да забудь, - бормочу я.
Чихаю.
Нет, все еще не «Gesundheit».
Почти ничего не изменилось, только в этот раз у меня нет рации, я просто обегаю коридор. Кто-то говорит, что слышал, как сработал тазер, но когда спрашивают об этом меня, я отвечаю, что ничего не слышала. Быть женщиной интересно. Движение ощущается по-другому; полагаю, на это влияют более широкие бедра и иное распределение веса. С каждым шагом грудь слабо толкается, но ее что-то сдерживает. Спортивный бюстгальтер.
Два угла, два коридора, за ними очередная дверь, и вот я оказываюсь у выхода на причал. Приоткрываю дверь. Я вижу Гонгову и блокера - хлипкого парня, с сосредоточенным выражением на лице курящего сигарету. Бью его тазером, и он летит в воду рядом с пришвартованным катером. Гонгова вздрагивает, оборачивается, рука ее тянется за пистолетом под курткой, а потом она вновь расслабляется и остается стоять, свободно держа пистолет в руке и направив его на бревна причала. Когда сюда прибудет Джилдип, чтобы выяснить, что происходит, она выстрелит ему в пах за то, что он изменил ей с Тоббинг (это в действительности так, так что я тут даже ни при чем). Потрясенная тем, что натворила, она сядет и будет рыдать до тех пор, пока все не кончится. Это случится спустя примерно две с половиной минуты.
Хлипкий блокер, кашляя грязной водой, выберется из канала примерно через минуту, однако пока бездействует, в то время как та сторона дворца, которую он прикрывал, остается открытой.
То, что я сейчас проделываю, никак невозможно. Нельзя перейти в разум того, кто способен флитировать или флитировал с чьей-либо помощью. Твой целевой индивид должен относиться к неСознающим. Пока они в этом плане невинны и девственны, они полностью уязвимы; стоит же им совершить единственный переход, даже в сопровождении, даже если их просто берут с собой, как они сразу приобретают иммунитет. Похоже, из этого правила нет исключений, и оно стало настолько общепринятым, что Концерн никогда не готовил своих агентов к тому, что кто-то мог обернуть эту способность против них самих. Поэтому я могу флитировать от разума к разуму и творить все, что заблагорассудится, с очевидной безнаказанностью.
Я все еще ощущаю, что не могу перейти в другую реальность и таким образом скрыться окончательно, - по крайней мере, без стимула, столь стремительного и мощного, что я бы предпочел не подвергать себя такому опыту вообще, - однако если моя новая способность является компромиссом, то я с радостью им воспользуюсь.
Другими словами, мне все еще нужен септус, если только я не отважусь или не отчаюсь окончательно, но с ним, думаю, проблем не возникнет; эти ребята должны быть загружены препаратом под завязку. Я бы предпочел воспользоваться содержимым коробки, которую Адриан везет из Лондона, потому что это лучшие запасы миссис Малверхилл, не испорченные примесями, позволяющими легко отследить флит, но на всякий случай мне стоит обзавестись запасом этих ребят.
Двое людей, обыскивающих верхние этажи, внезапно обнаруживают, что всегда любили друг друга и больше не могут тратить время зря; они начинают трахаться прямо на полу коридора. Еще один зачарованно глядит на свое отражение в зеркале ванной, словно никогда не видел себя прежде. Третья теряется в глубинах украшенного фантастическими узорами персидского ковра - кашанского, я полагаю - в то время как четвертый решает сорвать с себя всю одежду и нырнуть с крыши в воды Гранд-канала. Парень, который сидит за штурвалом катера, видит это, и, охваченный любовью к жизни, клянется больше никогда не пользоваться двигателем внутреннего сгорания. Он вынимает ключи из замка зажигания и, мечтательно улыбаясь, бросает их в молочно-зеленые волны. Другой парень на борту просто проваливается в глубокий и спокойный сон. Одного из людей, охраняющих подходы к улочкам, охватывает полное убеждение в том, что мгновением назад мимо него прошел его умерший отец, и он бросается за ним. Остальные все еще защищены вторым блокером, но к моменту, когда до Джилдипа хотя бы вполовину дошло, что происходит, я добираюсь до вестибюля и стреляю по нему электрическим зарядом. Доктор Джилдип спасается бегством по узкому служебному коридору - он или блокер, в которого я выстрелил, не важно.
Я оказываюсь в голове Джилдипа и обнаруживаю там нечто раздражающее (не считая того факта, что он пытался стрелять мне по ногам, вопреки отданным ему приказам). Ни у одного из этих людей нет септуса. Они оставлены чистыми на тот случай, если я одолею кого-нибудь из них и заберу препарат, чтобы исчезнуть. Они готовились к тому, что я могу оглушить их ударом по затылку, не предполагая моей более тонкой манипуляции сознанием, однако эта предосторожность все равно пригодилась им.
После завершения операции с ними свяжется некто неизвестный и обеспечит их необходимым. Вот те на! Жалкие ублюдки прибыли сюда на честном слове, теперь им придется ждать своего человека . Это плохо и для них, и, как выяснилось, для меня. Так что мне все-таки придется отправиться на рандеву со своим лондонским приятелем Эйди. Это урезает мои возможности, однако даже самый глубокий досмотр разума доктора Джилдипа не дает мне ничего, что могло бы помочь в сложившейся ситуации. Я полагаю, что мог бы задержаться в одном из их сознаний дольше, чем намеревался, но еще до того, как прибудет их поставщик, они поставят на ноги блокеров, которые примутся за работу, либо - если я вырублю блокеров навсегда - доставят новых, и тогда я в лучшем случае окажусь в ловушке. Хороший блокер, скорее всего, вычислит среди них не того, как дантист - больной зуб среди здоровых, и тогда меня схватят.
Как бы то ни было, в отсутствие второго блокера никто не в силах меня остановить, так что смысла путаться у них под ногами больше нет.
Человек - непримечательный мужчина лет тридцати, черноволосый, среднего телосложения - сидящий на корме проходящего мимо вапоретто, держащего курс до станции «Санта-Лючия», видит голого мужчину, который бежит по темной крыше впечатляющего черно-белого палаццо на западном берегу Каналассо . Вместе с другими пассажирами - те поворачиваются друг к другу, перешептываясь и говоря что-то вроде «Господи ты боже» или «Eh? Cosa?» - он наблюдает, как мужчина бросается с крыши, врезаясь в воду прямо наперерез такси, которое успевает отойти в сторону, после чего подплывает к нему кормой, чтобы подобрать, несмотря на то, что тот, похоже, вознамерился плыть самолично по каналу до площади Святого Марка. Другой мужчина в катере, стоящем на холостом ходу, выключает двигатель и небрежно бросает ключи за борт.
Непримечательный человек на корме проходящего мимо вапоретто несколько мгновений выглядит удивленным, а потом чихает.
(Итальянский, английский, греческий, турецкий, русский, мандарин.)
Мэвис Боклайт, добродушная пенсионерка из Баксли, штат Джорджия, США, сидящая напротив него, говорит:
- Будьте здоровы, сэр.
Ну наконец-то! Я улыбаюсь и киваю в ответ:
- Грацие, синьора.
Прим.:
* Окторон - мулат, в жилах которого течет 1/8 негритянской крови.
* Камера Вильсона - Устройство, предназначенное для определения следов, которые оставляют заряженные частицы, также называется «облачной камерой». Представляет собой наполненный паром цилиндр, через который пропускается излучение.
* "Ждать своего человека" - отсылка к песне The Velvet Underground - I’m Waiting for the Man, в которой поется о наркомане, дожидающемся встречи с дилером.
* Каналассо - «Canalasso», историческое название Гранд-канала.
(c) Перевод Реоту (Rheo-TU), 2021
(продолжение будет)