Иэн Бэнкс. Переход. Перевод. Пролог
Иэн М. Бэнкс
Переход
Для Аластера и Эмили, и памяти Бек
С благодарностями Адель, Мику, Ричарду, Лесу, Гэри и Зои
Пролог
По всей вероятности, меня следует называть Ненадежным Рассказчиком, хотя, конечно, если вы верите всему, что вам говорят, то заслуживаете того, что получаете. Поверьте: то, что вы вообще читаете эти слова - большее, чем просто случайное совпадение; нет, это абсолютно беспрецедентно. Видели ли вы когда-нибудь сейсмограф? Знаете: одна из тех ужасно хрупких и чувствительных штук с длинным, напоминающим паучью лапку пером, которое выводит линию на вращающийся барабан с бумагой и записывает подземные толчки.
Представьте себе, что одно из таких перьев безмятежно плывет, не записывая ничего примечательного. Оно выводит лишь неуклонную прямую черту и фиксирует этим одни спокойствие и безмятежность как у вас под ногами, так и в целом мире… но вот внезапно оно начинает плавно писать, и бумага под ним дергается взад и вперед, пытаясь приспособиться к его причудливой каллиграфии. (Быть может, оно пишет в этот момент: «По всей вероятности, меня следует называть Ненадежным Рассказчиком…»)
Вот насколько маловероятно это, настолько же маловероятно и то, что я пишу эти строки, а кто-нибудь их читает, уж поверьте.
Время и место. Необходимы, полагаю, хотя в сложившихся обстоятельствах недостаточны. Как бы то ни было, нам потребуется избрать некую отправную точку, так что позвольте мне начать с миссис Малверхилл и записать, что, согласно вашему исчислению, впервые мы с ней повстречались в начале того золотого времени, которое тогда никто еще не считал таковым; я имею в виду ту затянувшуюся декаду, что разделила падение Стены и падение Башен.
Если уж быть откровенно точным, то пресловутые благословенные годы начались холодной, охваченной лихорадкой ночью 9 ноября 1989 года в Восточной Европе, а закончились ярким солнечным утром 11 сентября 2001 года на восточном побережье Америки. Одно событие развернулось на фоне нависавшей над человечеством почти сорок лет угрозы ядерного холокоста, и символизировало собой, таким образом, конец эпохи массового помешательства. Другое же возвестило начало новой.
Падение Стены не выглядело чем-то впечатляющим. Стояла ночь, и все, что можно было разглядеть по телевизору - это кучку берлинцев в кожаных куртках, атакующих железобетон - в основном молотками, и скорее тщетно. Никто не погиб. Многие в ту ночь напились и обдолбались - так, без сомнения, и полегли. Стена не представляла собой выдающееся сооружение, она не казалась чересчур высокой или неприступной; настоящими препятствиями бегству за ее пределы оставались усеянные смертоносными минами пустоши, собачьи бега и венчавшая все колючая проволока.
Эта вертикальная преграда всегда являлась скорее символической; она была своего рода разграничителем, и тот факт, что никто из штурмовавших ее навеселе погромщиков не мог сокрушить Стену без использования спецтехники, не имел значения; а вот что было действительно важно, так это то, что карабкались они по этому разделяющему и якобы оборонительному символу, не нарываясь на пулеметный обстрел. В любом случае, для людей это событие стало внезапной вспышкой надежды, оптимизма и готовности к переменам. Полагаю, нельзя было требовать от них большего. Вряд ли атака Аль-Каиды на США, - ладно, учитывая, что та была использована как предлог для вторжения в страну и ее оккупации во имя демократии, стоит быть националистичными и демократичными одновременно, - атака Саудовской Аравии на США могла послужить более впечатляющим контрастом этому.
Годы, протянувшиеся между этими двумя всколыхнувшими человечество событиями, в каком-то смысле укачали мир в счастье и неведении, как в гамаке.
И где-то в самом центре этого уютного гнездышка мы с миссис М. потеряли друг друга. В последний раз мы встретились снова, а затем опять расстались перед третьим Падением - падением Уолл-стрит и Сити, падением банков, падением рынков, которое началось 15 сентября 2008 года.
Пожалуй, все мы находим убедительными подобные совпадения в книгах нашей жизни.
Тем не менее, мне кажется, что такие совпадения, полезные для фиксации того, что можно называть личными эпохами в рамках нашей всеобщей истории, на самом деле бессмысленны. Лежа здесь, на протяжении всего времени после собственного небольшого падения, я пришел к выводу, что вещи значат скорее то, что мы хотим, чтобы они значили. Мы пытаемся извлечь значение из самой незначительной случайности, если оно нам подходит, и в то же время убежденно игнорируем вопиюще очевидную симметрию между отдельными аспектами нашей жизни, если та угрожает нашим предрассудкам или спасительной вере; чем более очевидны вещи, тем более мы к ним слепы. Думаю, то были слова миссис Малверхилл. Или, может быть, так сказала мадам д’Ортолан - иногда я их путаю.
Я немного забегаю вперед, так что пока в свете вышесказанного просто доверьтесь мне.
Возможно, уже в самом начале вы захотите узнать, какую роль сыграл во всем этом я.
Итак, позвольте мне начать свой рассказ.
Вот и все: он входит в мою палату. Он в черном и в перчатках. Тьму нарушает лишь свет ночника, однако он способен опознать меня, лежащего на приподнятой под небольшим углом больничной койке в окружении нескольких оставшихся трубок и проводов, которые соединяют меня с различными частями больничного оборудования. Он игнорирует их; медбрат, который мог бы услышать тревожные звуки, лежит связанный скотчем в коридоре, монитор перед ним выключен. Человек закрывает дверь, и в комнате становится еще темнее. Он подходит к моей постели бесшумно, хотя в этом нет необходимости: я вряд ли проснусь, так как заранее принял успокоительное с небольшой дозой лекарства для того, чтобы крепче спалось. Он смотрит на мою кровать. Даже в полумраке он может разглядеть, что та выглядит довольно крепкой, а я спеленат конвертом из одеяла и простыней. Ободренный этим, он берет вторую подушку, лежащую в изголовье, и размещает ее - для начала деликатно - у меня на лице, а затем резко наваливается на меня всем телом, сдавливая голову, блокируя локтями мои руки и перенеся большую часть веса на собственные руки и грудь, пока его ноги не отрываются от пола, так, что, в конце концов, продолжают касаться его лишь носками ботинок.
Поначалу я даже не сопротивляюсь. Когда я пытаюсь сделать это, он просто улыбается. Мои слабые попытки поднять руки и воспользоваться ногами, чтобы высвободиться, ни к чему не приводят. В этих простынях даже у здорового человека было бы немного шансов спастись из-под такого удушающего веса. Наконец, в последней безнадежной судороге, я пытаюсь выгнуть спину. Он легко преодолевает мою агонию, через несколько мгновений я падаю и больше не двигаюсь.
Он не глуп; он ожидал, что я могу лишь притвориться мертвым.
Поэтому он довольно спокойно и столь же неподвижно, как и я, лежит на мне какое-то время, и периодически поглядывает на часы, минута за минутой, дабы удостовериться в том, что я действительно покинул этот мир.
Надеюсь, вы счастливы. Все кончено, а ведь мы еще толком не начали! Так что начнем мы с того, что в некотором смысле еще не произошло.
Все начинается в поезде, на самой высокогорной железной дороге в мире, соединяющей Китай и Тибет. Все начинается с человека в дешевом коричневом деловом костюме, который идет от одного вагона к другому; походка его неустойчива, поскольку в одной руке ему приходится держать маленький кислородный баллон, а в другой - автоматический пистолет. Он ступает по качающимся стальным пластинам, разделяющим вагоны, гофрированный переход вокруг него изгибается и астматически хрипит, подобно гигантской версии ребристой трубки, соединяющей кислородный баллон и прозрачную маску, что закрывает его нос и рот. Под маской скрывается напряженная улыбка.
Поезд погромыхивает и трясет; пока он идет от вагона к вагону, его поминутно качает то вверх, то вниз и из стороны в сторону, и то и дело отбрасывает к ребрам перехода. Быть может, вечная мерзлота оказалась чуть менее вечной; он слышал, что с этим были проблемы. Когда заканчивается очередной поворот и поезд возобновляет плавное движение по рельсам, он восстанавливает равновесие и убирает кислородный баллон под мышку, свободной рукой поправляя галстук.
С ним K-54, пистолет Народной армии, которому не один десяток лет, и который ощущается на весь свой возраст. Он не выпустил из него ни пули, однако чувствует, что пистолету можно доверять. Глушитель выглядит грубовато, точно самодельный. Тем не менее, ему придется им воспользоваться. Он вытирает руку о брюки, взводит курок и тянется к кодовой панели над рукояткой двери, ведущей в частный вагон. На дисплее замка медленно пульсирует красный огонек.
Сейчас они приближаются к самой высокой точке пути, перевалу Танг-Ла, от которого до Лхасы еще почти сутки. Здесь, на высоте пяти километров, воздух холодный и разреженный. Большая часть пассажиров подключена к источнику кислорода в поезде и останется на своих местах. Расстилающееся снаружи Тибетское нагорье - симфония серо-коричневого, бежевого и коричневого цветов с вкраплениями ранней летней зелени - за последний час вздыбилось и изогнулось, образовав предгорья, предвосхищающие появление в отдалении смятых парапетов гор.
Начальник охраны поезда затребовал уйму денег за код доступа. Так что лучше заняться делом. Он быстро вбивает код.
Крошечный пульсирующий огонек меняет цвет с красного на зеленый. Он сглатывает про себя.
Поезд грохочет; ручка под его пальцами холодна.
И все начинается с того, что дружище мистер Адриан Каббиш - свеж, как ни глянь, хоть и далеко не зелен - просыпается у себя в доме в Мейфэре одним лондонским утром, ну скажем так, конца лета 2007-го; привычный распорядок его большинства дней. Он находится в спальне, которая занимает большую часть мансарды дома. Легкие капли дождя скатываются по поверхностям стеклопакетов, устремленных под углом в сорок пять градусов в светло-серое небо.
Если бы Адриан задумался о своей эмблеме, то ею бы стало зеркало. Вот что он сообщает зеркалу каждое утро перед тем, как отправиться на работу, а иногда и по выходным, когда на работу идти не нужно - просто так:
«Рынок - это Бог. Нет Бога, кроме Рынка». - На этом месте он делает глубокий вдох, улыбаясь своему все еще полусонному лицу. Он выглядит молодым и подтянутым, тело его худое, но мускулистое. У него загорелая белая кожа, черные волосы, серо-зеленые глаза и широкий рот, наиболее привычное выражение для которого - снисходительная усмешка. Адриан лишь раз спал с женщиной значительно старше его, и та охарактеризовала его рот как «чувственный», что, как он решил после некоторых раздумий, звучало клево. Девушки его возраста и моложе назвали бы его рот милым, если бы им вообще захотелось его описать. Его лицо тронуто следами щетины ночи от роду. Иногда, перед тем, как побриться начисто, он позволяет расти ей неделю или около того; в любом случае, выглядит он хорошо. Если быть честным с собой, выглядит он как модель. И выглядит именно так, как хочет выглядеть. Может, он мог быть немного выше ростом.
Он полощет горло и сплевывает в стеклянную чашу одной из двух раковин в ванной. Голый, он проводит рукой по темным завиткам лобковых волос. «Во имя Капитала, мудрого и сострадательного, - говорит он себе.
Он улыбается и, забавляясь, подмигивает своему отражению.
А в помещении малоэтажного офисного здания в Глендейле, Лос-Анджелес, жалюзи рассекают косые лучи послеполуденного солнца на темные и светлые полосы, драпируя получившимся узором плиты коврового покрытия, стулья, деловые костюмы и стол для совещаний; и, в то время Майк Эстерос выступает со своей презентацией, шум автострады снаружи кажется лишь далеким недовольным ворчанием.
«Господа, дамы… это - большее, чем просто питч. Не поймите меня неправильно - это питч, но также и важная часть фильма, который, как я надеюсь, вы поможете мне снять.
Я собираюсь рассказать вам о том, как найти пришельцев. Я не шучу. Когда я закончу, вы поверите в то, что это возможно. Вы будете думать, что поймать инопланетянина вполне реально. И что мы, безусловно, сумеем сделать, так это фильм, который захватит воображение целого поколения - как «Близкие контакты», как «Титаник». Итак, спасибо вам за то, что уделили мне немного своего времени, и я обещаю, что вы не будете разочарованы.
Видел ли кто-нибудь из вас полное солнечное затмение? Наблюдал ли кто-нибудь самый его пик, когда Солнце представляется нам лишь завитками света, выглядывающими из-под Луны? Вы, сэр? Весьма впечатляющее зрелище, не правда ли? Да, просто умопомрачительно. Затмение меняет жизнь некоторых. Они превращаются в охотников за тенью - таких людей, которые путешествуют по всему миру в стремлении зафиксировать как можно больше примеров этого зловещего и уникального явления.
Так что давайте ненадолго поразмыслим о затмениях. Даже если мы не наблюдали затмения лично, мы видели его кадры в журналах, на телевидении и Ютубе. Мы практически пресыщены ими; они для нас всего лишь часть того, что происходит с нашей планетой, вроде климатических изменений или землетрясений, но только не разрушительная, не причиняющая угрозы жизни.
Но давайте подумаем. Какое невероятное совпадение заключается в том, что наша Луна в точности совпадает по размеру с Солнцем! Если вы поговорите с астрономами, то они расскажут вам, что земная Луна сравнительно больше любых других лун, которые обращаются вокруг любых других планет. Спутники большинства планет, вроде Юпитера или Сатурна, гораздо меньше их самих. Луна Земли громадна и расположена очень близко к нам. Если бы она была меньше, или отстояла дальше от нас, мы бы смогли наблюдать лишь частичные солнечные затмения; а если бы она была больше или располагалась ближе, то скрывала бы Солнце полностью, и мы бы не смогли наблюдать вокруг нее яркого ореола. Такое поразительное совпадение, невероятная удача. И, насколько нам известно, такие затмения, как у нас, уникальны. Возможно, этот феномен случается лишь на Земле, и нигде еще. Давайте придержим эту мысль, хорошо?
А теперь предположим, что пришельцы с других планет существуют. Нет, не милые и одинокие, как в «Инопланетянине». И не такие, как в «Дне Независимости» - не безумно агрессивные - а так, самые обычные пришельцы. Понимаете? Обычные пришельцы. Если задуматься, то это вполне вероятно. В конце концов, мы здесь, а Земля - лишь крохотная планетка, вращающаяся вокруг одного средних размеров солнца в одной галактике. В одной галактике четверть миллиарда солнц, а во Вселенной четверть миллиарда - а то и больше - галактик. Нам уже известно о сотнях других планет, вращающихся вокруг других солнц - а ведь мы только начали их искать. Согласно ученым, практически у каждой звезды есть свои планеты. На скольких из них может скрываться жизнь? Земля древняя, но Вселенная гораздо древнее. Кто знает, сколько цивилизаций уже существовало до появления Земли, или существовало, пока она развивалась, или существует прямо сейчас?
Так вот, если где-то есть цивилизованные инопланетяне, то можно предположить, что они способны путешествовать между звезд. Мы можем предположить также, что доступные им мощности и технологии столь же далеки от наших, как сверхзвуковые самолеты, атомные субмарины и космические шаттлы далеки от технологий какого-нибудь племени Амазонии, которое до сих пор плавает по рекам на выдолбленных из дерева каноэ. И если они достаточно любознательны для того, чтобы заниматься наукой и изобретательством, то они будут заинтересованы и в том, чтобы использовать свои достижения для исследований.
Большая часть авиапутешествий сегодня завязана на туризме. Не на бизнесе - на туризме. Неужели наши умные и любознательные инопланетяне будут сильно отличаться от нас в этом плане? Я так не думаю. Большинство из них должно быть туристами. И, как и мы, совершать путешествия на круизных судах. Действительно ли они хотели бы посетить место, подобное нашей Земле, ступить своей ногой - или щупальцем, или чем-нибудь еще - на ее поверхность? Или они предпочли бы воспользоваться для этого какой-нибудь технологией по типу виртуальной реальности? Согласен, некоторые отдали бы предпочтение суррогату. Быть может, как и большинство людей. Однако высшее общество, ультрасостоятельные личности, элита - они бы предпочли настоящее. Им было бы в радость похвалиться перед другими тем, в каких экзотических местах они побывали во время своего грандиозного галактического турне. И кто знает, какое великолепие они хотели бы для себя открыть - свой эквивалент Гранд-Каньона, или итальянской Венеции, или Великой Китайской стены, или может, это был бы парк Йосемити, или египетские пирамиды?
Но я хочу предложить вам теорию, что, как и в случае с другими чудесами света, они захотят увидеть нечто уникальное, нечто, что есть только у нас, и нигде больше. Они захотят увидеть наше затмение. Они захотят увидеть своими глазами через атмосферу Земли, как Луна наползает на Солнце, увидеть, как свет вокруг практически исчезает, прислушаться к тому, как замолкают животные и собственной кожей ощутить наполняющий воздух внезапный холод. Даже, если они не смогут выжить в нашей атмосфере, даже, если им потребуется скафандр для того, чтобы остаться в живых, они все равно захотят подобраться к нам как можно ближе, чтобы увидеть то, что происходит, в как можно более приближенных к естественным условиях. Они захотят быть здесь, среди нас, когда пройдет тень.
И вот где следует искать инопланетян. Там, где проходит полное затмение. Пока все с благоговением будут глазеть на небо, вам следует глядеть по сторонам в поисках тех, кто выглядит странно, или чересчур разодет, или тех, кто не вылезает из своего кемпера или пришвартованной яхты, прячась за задымленным стеклом.
Если их и можно будет где-нибудь найти, то только там, и они будут столь же увлечены - и уязвимы - как и все остальные, кто наблюдает это удивительное, волнующее зрелище.
Фильм, который я хочу снять, базируется на этой идее. Будет захватывающе, будет забавно, будет печально и глубоко, и, наконец, фильм поднимет зрителю настроение; здесь будет пара ведущих ролей, одна для отца и одна для ребенка, мальчика, и еще вдобавок незаурядная женская роль второго плана, плюс будут возможности для раскрытия нескольких более или менее сильных персонажей.
Такова основная концепция. А теперь позвольте мне изложить вам сюжет».
И кроме того, все начинается еще где-то, совсем в ином месте…
«Меж платанов и бельведеров Асферхе, в это ясное раннее летнее утро, блистающий рассветами Купол Туманов величественно возвышается над университетом Практических Талантов, подобно огромному золотому колпаку мыслителя. Ниже, среди статуй и источников парка, разбитого на крыше Философского факультета, гуляет с сопровождением леди Бисквитин».
…и да, так все начинается тоже.
И с худощавого, ссутуленного и ничем не примечательного мужчины, который входит в маленькую комнату в большом здании. Хотя в руках у него всего лишь листок бумаги и кусочек фрукта, встречают его криками. Он равнодушно смотрит на единственного человека в комнате и закрывает за собой дверь. Крики продолжаются.
***
И все начинается здесь и сейчас, прямо за этим столиком у кафе на улице в Маре в Париже, с человека, который опускает в свой эспрессо крошечную белую пилюлю, извлеченную из маленькой, но богато украшенной в технике ормолу коробочки c подсластителем. Он поглядывает по сторонам, задерживаясь на проезжающих мимо машинах и пешеходах - одни торопятся, другие волокутся неспешно, убивая время, - бросает взгляд сначала на бойкого красивого молодого алжирского официанта, который пытается заигрывать с парой настороженно улыбающихся американок, после чего ненадолго задерживает его на элегантной парижанке поздних средних лет, которая подносит к столу свою крошечную собачку, дабы та могла слизывать крошки круассана. Затем он добавляет грубый кусок коричневого сахара в свою чашку и сосредоточенно перемешивает все ее содержимое, убирая коробочку с подсластителем обратно во внутренний карман куртки.
Он кладет под сахарницу купюру в пять евро, прячет бумажник и осушает чашку эспрессо двумя глубокими вдумчивыми глотками. Он откидывается назад, одна его рука все еще держит чашку за крохотную ручку, другая повисла в воздухе. Сейчас у него вид человека, который чего-то ждет.
Стоит полдень начала осени 2008 года н.э., погода под молочно-пастельным небом безоблачная и теплая, и все вот-вот переменится.
Прим.:
* Ормолу - техника золотого напыления по металлу и соответствующий стиль его украшения. Родом из Франции.
(c) Перевод Реоту (Rheo-TU), 2021
(продолжение будет)