Иэн Бэнкс. Переход. Перевод. 1
Важно! С учетом требований текущего законодательства РФ я напоминаю, что ниже представлен фрагмент перевода художественного произведения, в котором могут эпизодически присутствовать сцены с упоминанием психотропных и наркотических веществ, а также процессов их употребления. Это ни в коей мере не является пропагандой означенного.
Кроме того, текст может содержать нецензурную брань.
В связи с этим перевод не предназначен для чтения лицами моложе 18 лет.
Пациент 8262
Думаю, что я поступил очень умно, сделав то, что сделал, и оказавшись там, где нахожусь. Однако многие, как и в настоящий момент я, склонны думать, что довольно умны. И, кроме того, в моем прошлом уже случалось так, что ощущение собственного превосходства оборачивалось неприятным открытием обратного. Хотя на этот раз…
У меня удобная кровать, члены медицинского и обслуживающего персонала относятся ко мне достаточно хорошо, с профессиональным безразличием, которое в моем положении гораздо больше внушает уверенность, нежели чрезмерное внимание. Еда сносная.
Пока я здесь лежу, у меня было много времени на то, чтобы подумать. Это, пожалуй, то, что я умею делать лучше всего - думать. Как и все мы. Наш вид, я имею в виду. Это наше преимущество, наша специализация, наша суперсила; это то, что возвысило нас над общим стадом. Что ж, думать в таком ключе нам нравится.
Как же приятно лежать тут, находиться под присмотром и не отдавать ничего взамен. Как чудесно обладать роскошью невозмутимой мысли.
Я нахожусь один в маленькой квадратной палате с белыми стенами, высоким потолком и высокими окнами. Старая кровать сделана из стали и снабжена спинкой с регулируемой высотой и дребезжащими ребристыми боковинами, которые можно приподнять во избежание падения пациента с постели. Простыни хрустящие, белые и так и светятся чистотой, а подушки, хоть и немного помяты, но взбиты. Покрывающий пол линолеум поблескивает бледно-зеленым. Остаток мебели в комнате составляют изношенная деревянная тумбочка у кровати и дешевый стул из крашеного черным металла и полинялого красного пластика. Над единственной дверью в коридор расположена фрамуга. За вытянувшимися от пола до потолка окнами находится декоративный балкончик с железным ограждением.
Позади решетки открывается вид на лужайку, за которой строем высажены лиственные деревья, а за теми виднеется мелководная река, сверкающая в лучах солнца. Деревья теряют листву, поэтому река все больше открывается моему взору. На дальнем ее берегу виднеются другие деревья, их больше. Палата моя находится на втором и последнем этаже клиники. Как-то раз я видел отсюда на реке весельную лодку с двумя или тремя людьми, а еще иногда я вижу птиц. Однажды пролетевший высоко в небе самолет оставил за собой длинное белое облако, которое походило на след от корабля. Я долго наблюдал за тем, как он медленно таял, краснея в лучах заката.
Здесь я должен быть в безопасности. Здесь они не подумают меня искать. Так я думаю. Мне приходили в голову и другие места: юртa в бескрайней холмистой степи, где из компании у тебя только большая семья да ветер; какие-нибудь набитые до отказа шумные фавелы, лепящиеся по крутым склонам гор - полные запахов пота и воплей плачущих детей, мужского рева и грохочущей музыки; я мог бы обосноваться в высоких руинах какого-нибудь монастыря на Кикладах, заработав себе репутацию эксцентричного отшельника; или в подземке под Манхэттеном среди тамошних ущербных ее обитателей.
Имеется много, много мест, тайных и явных, где можно скрыться от них, однако они знают меня и ход моих мыслей, и потому, возможно, догадаются, куда я направлюсь, еще до того, как это придет в голову мне самому. Кроме того, остается проблема приспособленности, маскировки, выбора определенной роли: расовая принадлежность, черты лица, цвет кожи, язык, навыки - необходимо учитывать все это.
Мы привыкли к порядку, не правда ли? Этих - туда, других - сюда; даже в огромных городах-плавильнях мы в основном сортируем друг друга на небольшие анклавы и округа, внутри которых нам комфортно благодаря общему происхождению и культуре. Наша природа, наша сексуальность, наше генетическое желание блуждать и экспериментировать, наша жажда экзотики или просто чего-то нового могут привести нас к образованию неожиданных браков и смешанной наследственности, однако потребность наша в сортировке, оценке и категоризации постоянно возвращает нас к заведенному порядку. Это усложняет возможность скрыться; я - по крайней мере, то, как я выгляжу - бледный мужчина европеоидной расы, а значит, упомянутые выше места мне бы не подошли, поскольку в них я бы слишком выделялся.
Водитель грузовика. Неплохой вариант, чтобы уйти от преследователей. Дальнобойщик, который мчит по Среднему Западу США, по просторам Канады, Аргентины или Бразилии, или рулит автопоездом, пересекая австралийскую пустыню. Постоянное движение позволяет скрываться, сводя число контактов с людьми к минимуму. Или можно стать матросом, или коком на корабле; на контейнеровозе, курсирующем с крошечной командой в открытом море и швартующемся у громадных, автоматизированных и практически безлюдных терминалов на значительном отдалении от городов, которые они обслуживают. Кто мог бы разыскать меня, живущего такой рассредоточенной жизнью?
Но вместо этого я здесь. Я сделал выбор и лишился его; и должен придерживаться этого. Я разработал маршрут, определился с возможностями, финансированием и персоналом, обладающим всеми необходимыми навыками, чтобы помогать мне на пути в неизвестность, изучил пути, которыми могли идти мои преследователи, и разработал методы, чтобы сорвать их поиски, а, затем - подготовив все - выполнил.
Раздумывая над этим, здесь я и лежу.
Транзиционарный
Другие говорили мне, что у них это происходит в момент моргания, или случайным образом в промежутке между ударами сердца, или даже в процессе удара, и всегда сопровождается неким внешним признаком: судорогой, дрожью, часто - заметным подергиванием, иногда - вздрагиванием, точно под воздействием электрошока. Кое-то сказал, что, когда это происходит, ему всегда кажется, будто в поле его зрения попало нечто удивительное или тревожащее, а если он быстро обернется, чтобы увидеть это, то испытает мучительное жжение в шее, как если бы по ней прошел разряд электрического тока. Испытать подобное для меня обычно несколько затруднительно; я чихаю.
Я просто чихаю.
Я имею лишь смутное представление о том, как долго просидел у этого маленького кафе в 3-м округе, ожидая, пока подействует препарат, и погружаясь в сон наяву, который обязательно предшествует точному перемещению к желаемому пункту назначения. Сколько времени прошло? Пара секунд? Пять минут? Надеюсь, я успел расплатиться по счету. Мне не следует волноваться - я - это не он, и в любом случае, он там останется - но я волнуюсь. Я подаюсь вперед и смотрю на столик перед собой. На маленьком пластиковом подносе лежит кучка мелочи с приложенным счетом. Франки, сантимы - не евро. Так; пока все в порядке.
Ощущаю острую необходимость переставить предметы на столике. Сахарнице следует находиться точно по центру, в то время как выпитой чашке эспрессо - на полпути между сахарницей и мной. Поднос для чаевых я с удовольствием оставляю справа от сахарницы, уравновешивая этим корзинку для специй. Лишь когда я начинаю составлять столь приятную взору конфигурацию, я замечаю, что мои запястье и рука, торчащие из рукава, потемнели, окрасившись в темно-коричневый цвет. А далее вижу, что неосознанно выстроил предметы на столике перед собой в некое подобие креста. Я поднимаю взгляд и изучаю внешний вид автомобилей и трамваев на улице, а также одежду на пешеходах. Я нахожусь там, где и предполагал, в иудео-исламистской реальности; надеюсь, в одной конкретной. Я без промедления переставляю предметы на столике, формируя из них то, что можно было бы посчитать за символ мира оттуда, откуда я только что явился. С облегчением откидываюсь на спинку стула. Не то, чтобы я выглядел как какой-нибудь христианский террорист, но, уверен, осторожность никогда не помешает.
Похож ли я на христианского террориста? Я залезаю в свою нагрудную сумку - сейчас, подобно большинству остальных мужчин и женщин в этих местах, я ношу сальвар-камиз, поэтому карманов, в сущности, у меня нет - и достаю оттуда то, что пару секунд/ пять минут назад было моим iPod. Вот и он, портсигар из нержавеющей стали. Я притворяюсь, будто намереваюсь закурить сигарету, а сам изучаю свое отражение на полированной задней части корпуса. Расслабься - ты не похож на христианского террориста. Выгляжу я так, как обычно, когда у меня данный цвет кожи, да и в целом, вне зависимости от цвета кожи, расы или типажа, которые я могу принимать, выгляжу: допустимо, не примечательно, не отталкивающе (и не привлекательно, но - приемлемо). Я обезличен. Но обезличенность хороша, обезличенность безопасна, обезличенность не обличает - идеальное прикрытие.
Проверить часы. Всегда проверяй часы. Я смотрю на часы. Часы в порядке, нет проблем с часами. Я не беру сигарету. Не чувствую в этом нужды. Очевидно, я не включил тягу к курению в это новое воплощение. Я убираю портсигар обратно в сумку, перекинутую через грудь от плеча до бедра, и проверяю, на месте ли во внутреннем кармане на молнии крохотная коробочка ормолу. И снова: расслабься! (Та путешествует с тобой постоянно, но ты всегда о ней беспокоишься. Да, я всегда беспокоюсь. Думаю, я всегда беспокоюсь.)
Мое удостоверение личности гласит, что я - Эйман К’андс, что звучит примерно правильно. Эйман, хей, мэн, привет, чувак, рад познакомиться. Проверка языка. Я говорю на французском, арабском, английском, хинди, португальском и латыни. Поверхностно знаком с немецким и позднемонгольским. И никакого мандарина; необычно.
Я снова откидываюсь назад, располагая ноги в объемистых сальварах таким образом, чтобы они в точности совпадали с буквой X, которую образует перекрестье ножек моего столика. Похоже, несмотря на то, что я лишен табачной зависимости, у меня все же обнаружилось - и в который раз - некое обсессивно-компульсивное расстройство, которое, вероятно, пускай и менее опасно для здоровья (следует побеспокоиться о нем!), но все равно раздражает и отвлекает.
Надеюсь, это ОКР в легкой форме. Действительно ли я думаю, что это - легкая форма? Возможно, после всего, не такая уж она и легкая. (Руки кажутся мне немного липкими, точно их нужно помыть.) Быть может, все куда серьезней. (В этом кафе довольно много вещей, нуждающихся в том, чтобы их привели в порядок, выровняли, распрямили.) Вот о чем бы мне следовало побеспокоиться. Очевидно, что и сам я довольно тревожная личность. Вот досада. Мысли об этом беспокоят меня уже сами по себе.
Нет, не могу здесь торчать целый день. Я здесь не случайно; меня позвали. Ее рук дело, не меньше. Чувствую я себя вполне оправившимся от головокружения, вызванного переходом; промедлению нет оправданий. Пора вставать и идти, и так я и сделаю.
Адриан
Говорил же, кто я такой? Я из торговцев с Ист-Энда. Папаша мой держал ларек с угрями, мать стояла за стойкой бара. Но это все херня, чушь собачья. Я говорю людям то, что им нравится слышать, что они хотят услышать. Да, таков один из уроков, который я усвоил. Можно далеко пойти, просто говоря людям то, что они хотят услышать. Конечно, нужно быть осторожным и выбирать правильных людей, но все-таки - вы понимаете?
Вроде просто, а? Говорить людям то, что они хотят услышать. Любой кретин сумеет так сделать. Но есть такая штука, как добавленная стоимость, и появляется она, когда ты узнаешь то, что они хотят, первым - еще до того, как они сами это поняли. Вот что самое ценное. Вот, что приносит настоящие дивиденды. Это типа сферы услуг. В любом случае, я хорош в акценте и умею говорить, как надо. Умею убеждать. И вам стоит меня выслушать. Я имею в виду то, что сказал об Ист-Энде. О работе торговцем. Я чертовски хорош в их долбаном говоре, вот что я скажу. Не тормозите.
Вообще я с Севера. Из одного из таких унылых северных городков, полных дерьма и прочего. Не нужно знать, откуда именно, учитывая, что - думаю, вы согласитесь со мной - все они на одно лицо, так что нет большой разницы, откуда я, верно? Но если вам действительно интересно, то напрягите мозги. Будьте как я. Включите воображение.
Папаша мой работал шахтером, пока их не включили в список вымирающих видов. Хвала Святой Маргарет (ну и заодно, как глянуть, королю Артуру в той или иной степени). Мать работала в парикмахерской. Я не шучу, когда называю Ля Тэтч святой, хотя следует выбирать выражения, если вдруг заявишься с ними туда, откуда я родом, и это - одна из причин, по которым я не собираюсь возвращаться, ясно? Я хочу сказать: с хера ли человеку целую жизнь копаться в долбаной дыре в земле? Да в здравом уме никто на это не пойдет. Так что Ля Тэтч оказала всем услугу. Ей следовало бы наставить памятников на месте каждой шахты.
Короче, к моменту, когда я появился на свет, все это уже поросло историей. Ну, насколько я знаю. Хотя, судя по тому, что вокруг об этом постоянно долбили, с тем же успехом это могло случиться вчера. Мы жили в одноквартирнике, так что очевидно, по соседству с нами жила другая семья, так? Но нам запрещалось даже думать об их существовании, потому что тип оттуда, который был, видимо, одним из лучших корешей отца, присоединился к Демократическому Союзу Шахтеров Британии и типа того, и предал забастовку, а это, похоже, было еще хуже, чем оказаться педо или убийцей. Единственный момент, когда отец выглядел так, будто готов мне врезать, случился, когда он застукал меня за болтовней с соседскими близнецами.
В общем, я не хотел там оставаться. Как только мне удалось покинуть школу, я смылся по автостраде, намереваясь покорить большой, жесткий город - больше жестче, да лучше. В течение месяца я болтался в районе Манчестера, но не задержался там. Вместо этого я поехал на юг по M6, прямиком на Лондон. Всегда любил яркие огни. Лондон был для меня единственным местом. По эту сторону океана - так точно. Предположим, в Нью-Йорке было бы хорошо, но только благодаря людям вроде меня, Лондон стал лучше и круче Нью-Йорка.
Суть в том, что я, типа, понимаю тех, кто хочет остаться там, где вырос, если бы они и так росли в большом городе, но, хочу сказать: зачем оставаться, если ты живешь в какой-то там деревне? Возможно, на то будут сентиментальные причины, друзья рядом, и так далее, но если ты не живешь в таком реально, реально охренительном месте, то что мешает тебе реально изменить свою жизнь? Пока ты здесь, тебя держат за лоха, понимаете? Если ты останешься жить здесь, зная, что где-то там есть другое место, где все больше и ярче, где у тебя будет больше возможностей, то ты отдаешь больше, чем получаешь, так? А это то, что называется чистым убытком, понимаете? Короче: если тебе нравится ощущать себя активом местного сообщества, то флаг в руки, гребаная деревенщина - это по твоей части, - но тогда не прикидывайся, будто не видишь, как тебя эксплуатируют. Люди постоянно талдычат о верности и преданности корням, и все в этом духе, но это все чушь, разве не так? Это - лишь один из способов, каким они заставляют тебя делать вещи, не отвечающие твоим личным интересам. Верность - удел лохов.
Так я попал в солнечный Лондон. Здесь было ярко, как по сравнению с Манчестером, так и по сравнению с местом, откуда я родом. Свою первую пару «Окли» я купил в день прибытия. Я сказал, купил. В общем, Лондон оказался солнечным и теплым, а еще он просто сводил с ума своими телками и возможностями. Я приехал с корешем из дома, устроился на работу позади бара в Сохо, обзавелся парой подружек, повстречал кое-кого и начал приносить пользу людям, которые ценят таких, как я - четких и с подвешенным языком. Как это говорится: думай на ходу. Прыгай на ходу. Тоже полезный навык. А еще лучше: прыгай, да на ноги другому.
Короче говоря, я начал снабжать богатых пташек тем, что помогло бы им вознестись еще выше, чуете, о чем я? Сохо полон творческих персон, а люди, которые вращаются в таких кругах, обожают припудрить носик, ну, знаете: подзарядиться. Само собой, среди креативщиков товар в те годы был очень ходовым. А помимо них там крутились финансовые волшебники с их экзотичными Инструментами и Продуктами. И, конечно, бабками на то, чтобы закопаться во все это дерьмо по уши.
Так я, по сути, и поднялся. Двинул наверх - и, так сказать, вперед. Вперед на восток, туда, где крутились бабки. На восток от Сохо до Сити, если быть точным, и Кэнэри-Уорф, где устроились самые крутые пташки. Как говорится, следуй за деньгами - ну, я так и сделал.
Короче, у меня с самого начала был план. Способ восполнить недостаток того, что кто-то назвал бы формальным образованием, а также букв после имени. (Будь у меня после имени цифры, рассказ был бы совсем иным, но мне удалось избежать их.) Словом, чем займутся люди, когда нюхнут? Трепаться будут, вот что. Трепаться, как ебаться. И понты друг перед другом качать. Это можно было сказать практически обо всех, кого я снабжал.
И конечно, если кто-то проводит все свое время, работая, концентрируясь, делая деньги, рискуя, экспериментируя с финансами, то он будет говорить об этом, не так ли? Естественно. Эти парни так и брызжут тестостероном и собственной гениальностью, и, конечно, они будут болтать о том, чем занимались, о сделках, которые заключили, деньгах, которые сделали, всяческих сторонах своих дел и прочем, что им известно.
Ну а человек, которому довелось оказаться рядом с ними в то время, как они трепались обо всем этом, особенно такой, который был не из их круга, и которого они не считали ни угрозой, ни конкурентом, но с которым были на короткой ноге, поставщик веществ, которые скрашивали им досуг - такой человек мог узнать от них много нового. Улавливаете, да? Человек, который выглядел бы в их глазах менее образованным, чем они, внимательный человек, который держал бы глаза и уши наготове, мог бы узнать о некоторых потенциально полезных для себя штуках. Потенциально прибыльных штуках, при условии, что знаешь нужных людей и готов делиться с ними нужной информацией в нужное время.
Нужно просто быть полезным - вот и все. Как я уже сказал, я работаю в сфере услуг. И стоит раз узнать парочку секретов, как ты с ума сойдешь от того, сколько способен накопать еще. Люди торгуют секретами и не осознают, что выдают себя, особенно, если доверяют тебе или недооценивают, или и то, и другое разом. Итак, я обнаружил себя в таком положении, когда уже сам мог просить других о некоторых услугах, воспользоваться тем, что наши финансовые друзья назвали бы кредитом - немножко подучиться, получить рекомендации, покровительство, так сказать, не говоря уже о некотором оборотном капитале.
Шло время, и из дилера я превратился в трейдера. Избавился от порошка, сменяв дурь, которую собирал посередке скрученной банкноты, на саму банкноту. Говорю же, это был чертовски гениальный ход.
Не поймите меня неверно. Наркотики - это, конечно, крутая вещь. Во многих смыслах дело отличное, и определенно неизменно популярное и в хорошие, и в плохие времена, иначе зачем людям выбрасывать на них деньги и рисковать тюрьмой? Но если пораскинуть мозгами, то это все - очередная разводка. Нужно постоянно глядеть в оба, и спускать прибыль на парней в форме, чтобы те не возникали. Я говорю о таком реально чумовом наваре, когда остается еще порядочный запас, а тут на тебя слетаются всякие проблемные и нецивилизованные люди, и ты даже не можешь потратить, блядь, все, потому что мертв. Ну давай, выкинь еще что-нибудь и сваливай, пока яйца на месте и горло цело. И если у тебя осталась хоть капля мозгов, ты так и поступишь. Такая вот у тебя, сука, жизнь. Но эта жизнь может стать для тебя трамплином в дело столь же прибыльное, но менее рисковое. Это разумный подход. Нужно только им воспользоваться. И это именно то, что сделал я.
Поразительно, каких высот можно достичь, если грамотно применять себя на пользу делу.
Мадам д’Ортолан
Мадам д’Ортолан в расстройстве сидела у себя в оранжерее. Ее обвинили в расизме! И это - та, против которой она не могла предпринять незамедлительных карательных мер. Ну конечно, она не была расисткой. Она нередко принимала у себя в доме и черных, и евреев, хотя, безусловно, всегда тщательно записывала, где они сидели, к чему прикасались, какими предметами пользовались, впоследствии тщательно очищая и дезинфицируя все. Осторожность никогда не помешает.
Но, конечно, расисткой она не была. Напротив, она могла напомнить в соответствующей компании (то есть, компании весьма сдержанной и осмотрительной) о том, как испытывала с черными то, что называла Темными Наслаждениями, и делала это не раз. Само воплощение ее удовольствия заключалось в принятии сзади нубийской зверюги. В частном порядке она думала о происходившем, как о поездке на Севр-Вавилон, ибо то была самая глубокая, самая темная, самая увлекательно, притягательно опасная станция метро, которую она знала.
Расистка! Хамство. Она ответила на звонок здесь, в оранжерее. Их разговор был следующим:
- Oui?
- Мадам, я рада, что мне удалось поймать вас.
- Ах. Миссис М., я надеюсь, что мы сумеем ответить вам любезностью.
Миссис Малверхилл решила говорить по-английски, что всегда было верным признаком того, что она хочет поговорить о делах. Звонок ее не был светским. Прошло уже много времени с тех пор, как они созванивались по чисто светским причинам.
- Могу ли я узнать, где вы?
- Полагаю, можете, правда, не делая из этого каких-либо скоропалительных заключений.
Мадам д’Ортолан ощетинилась в ответ:
- Вполне было достаточно простого «нет».
- Да, однако, ответив так, я могла бы покривить душой. У вас все в порядке?
- Да, если вам и в самом деле не все равно. А у вас?
- Приемлемо. И мне не все равно. Позвольте рассказать, зачем я звоню.
- Я слушаю. Прошло уже довольно много времени. Не могу ждать.
- Ходят слухи, что вы намереваетесь разделить Совет.
- Это за пределами моей власти, дорогая. В любом случае, я думаю, что вы сами обнаружите, что он разделен.
- Если он разделен...
- О да, это так.
- Если это так, то во многом это благодаря вам.
- Как я уже сказала, вы и льстите мне, и переоцениваете.
- Это не то, что говорили мне люди.
- Люди Совета? Кто?
Миссис Малверхилл молчала. Последовала пауза, в течение которой мадам д’Ортолан, которая - она взяла трубку домашнего телефона с длинным проводом - накручивала провод на свой длинный палец. Спустя несколько секунд в трубке послышался вздох, и миссис Малверхилл сказала:
- А что думаете вы на этот счет?
- Думаю? - невинно переспросила мадам д’Ортолан.
- Что вы намереваетесь делать? - с неожиданным нажимом спросила миссис Малверхилл.
- Я думаю, что эти вопросы требуют решения,
Затем наступила тишина. Миссис Малверхилл сказала:
- Я надеюсь, вы подумаете еще. Было бы неосмотрительно поступать так с вашей стороны.
- Вы так считаете?
- Да.
- Какая жалость, что мы не ознакомились с вашим мнением раньше, до того, как все случилось.
- Теодора, - с нажимом сказала миссис Малверхилл, - не стоит притворяться, будто вы хоть сколько-нибудь обратили внимание на мои слова.
- Но все же, дорогая моя, вы решили позвонить мне сейчас, и я полагаю, сделали это лишь для того, чтобы попытаться повлиять на пресловутое решение, после того, как оно было принято. Или я не права?
Короткое молчание. Миссис Малверхилл произнесла:
- Я бы хотела обратиться к твоему чувству прагматизма.
- Не морали? Не порядочности? Не справедливости?
Миссис Малверхилл тихо засмеялась:
- Ты прямо картинка, Теодора.
- Картинка? Может быть, карта? Предпочитаю думать о себе, как о даме пик .
- Я кое-что слышала по этому поводу.
- А как вы думаете, каково ваше место в колоде? Неужели джокера?
- Меня это не интересует.
- Может быть, двойки треф, а?
- Теодора, прошу тебя. Просто обдумай заново свое мнение.
- Очень хорошо, значит, это будет тройка.
На мгновение сгустилась такая тишина, что мадам д’Ортолан назвала бы ее жесткой. Когда миссис Малверхилл заговорила вновь, казалось, она делает это, стиснув зубы.
- Я пытаюсь быть серьезной, Теодора.
- Говорят, что борьба с невзгодами весьма закаляет характер.
- Теодора! - миссис Малверхил сначала повысила голос, но затем вернулась к прежним интонациям. - Теодора. Я прошу тебя, не делай этого.
- Не делать чего?
- Ничего решающего, ничего разделяющего. Это было бы ошибкой.
- Ах, ради бога! - мадам д’Ортолан стала терять терпение. Высвободив перекрученный телефонный шнур из левой руки, она подалась вперед. - Alors, моя дорогая! Какое вам дело до судеб тех, от которых вы уже отвернулись? До людей, против которых вы выступаете, выступая против Совета. Что они вам? Пара льстиво поддакивающих полукровок, да негритянка-лесбиянка.
Тут ее осенила мысль и она просияла:
- Если, конечно, она не возбуждает вас. Тьма была бы идеальным местом для вашего прикрытия. Вряд ли кто-нибудь узнал бы о том, что вы были в одной постели ночью, не так ли? По крайней мере, если бы только она не улыбнулась. Нет, не говорите мне - вы ее тайная поклонница. Неужто мы попали в точку?
Еще одна пауза, после чего прозвучало:
- Ты старая, расистская сука.
А потом она повесила трубку! Вот так запросто! Какая наглость!
Мадам д’Ортолан не была уверена в том, кто из них двоих одержал верх в обмене колкостями. На протяжении большей части, если не всего телефонного разговора, она чувствовала, что побеждает, однако то, что миссис Малверхилл повесила трубку, задело ее. Это было весьма досадно. И она назвала ее расисткой! Уже не в первый раз она задавалась вопросом, какие тайны в этом отношении могла скрывать сама миссис Малверхилл. Она обыкновенно носила вуаль; мадам д’Ортолан всегда полагала, что это просто манерность - однако, возможно, она скрывала какую-то особенность, которая выставила бы ее в свете недостаточной расовой чистоты - если говорить о расе людей. Кто бы знал?
И все же, называть ее расисткой. Во времена, когда это считается оскорблением. И, что еще хуже, «старой»!
Теперь ей придется встретиться с этим неприятным и как будто неубиваемым человечком Ох, или как там его зовут сейчас (они хотя бы встречались в другом месте, так что он не переступал порога ее дома; нет, он никогда не выглядел чистым). И это будет как раз кстати, если до Малверхилл уже дошли слухи. Мадам д’Ортолан про себя улыбнулась. «Разделить» Совет? Было это лучшим или худшим из того, что она слышала?
- Я покажу тебе разделение. - пробормотала она себе под нос.
Она согнала устроившегося у нее на коленях белого кота по кличке Г-н Памплмусс и поднялась, оправляя свою кремовую юбку. Мадам д’Ортолан отдавала предпочтение тем или иным кошкам в зависимости от цвета одежды, которую носила. Если она надевала темно-серое или черное, у нее на коленях было дозволено греться черной кошке по имени Мадам Френолль. Хотя это, возможно, и ненадолго; в последнее время у Мадам Френолль, которой к настоящему моменту было восемь лет, появились белые волоски, и это очень раздражало. В зависимости от того, насколько хорошо она будет вести себя в течение ближайшей недели или двух, либо Мадам Френолль придется потерпеть регулярные визиты в Maison Chat, чтобы ей выщипали или окрасили белые волоски, либо ее усыпят.
Сама мадам д’Ортолан оставалась, как ей нравилось думать, в элегантном среднем возрасте, несмотря на то, что случайный наблюдатель, увидев ее, мог бы решить, что она вознамерилась дожить до ста двадцати лет. Конечно, учитывая, кем она была, это могло быть вполне разумным решением с ее стороны, если бы только правда не была еще запутанней.
Она включила интерком.
- Мистер Кляйст, если позволите.
Спустя несколько минут на пороге у нее возник бледный, слегка сгорбленный джентльмен, в чем-то неряшливый, несмотря на то, что одет он был довольно элегантно, в консервативную серую «тройку». На вид он казался примерно того же возраста, что и его работодатель, хотя тот же беспристрастный наблюдатель, призванный оценить внешность мадам, окинув его взором, решил бы, что тот моложе ее лет на десять, если не больше, а годов ему прибавляет измученный вид. Он подошел к ней, щурясь в пробивавшемся через стекло оранжереи солнечном свете.
- Мадам.
- Миссис Малверхилл, - сказала она ему, - быстро приближается к тому этапу, когда будет знать, что я собираюсь делать, еще до того, как я сделаю это сама.
Мистер Кляйст вздохнул:
- Мы продолжаем искать ее, мэм, ее, и ее информаторов.
- Уверена, что это так. Однако нам следует действовать.
Она посмотрела на него. Даже в ярком солнечном свете мистер Кляйст ухитрялся выглядеть едва заметным. Казалось, тени следовали за ним всюду, куда бы он ни направился.
- Сегодня я встречаюсь с мистером Ох, - сказала она, - потому что решила положить этому конец. Думаю, что путь его будет тернист. Ему придется нелегко. Вы уловили мою мысль?
- Да, мэм.
- И мы предпримем все необходимые меры для того, чтобы убедиться, что его работа будет продолжена после того, как он больше не сможет выполнять ее.
- Я подготовлю черновики приказов.
- Я уйду через десять минут.
- Этого будет достаточно, мэм.
- Спасибо вам, мистер Кляйст, - одарила она его улыбкой. - Это все.
Некоторое время после того, как мистер Кляйст повернулся и ушел, мадам д’Ортолан сидела неподвижно и смотрела невидящим взором в пустоту, глухо постукивая друг о друга своими длинными розовыми ногтями. Г-н Памплмусс вскочил к ней на колени, и она вздрогнула. Она немедленно сбросила его обратно, не обращая внимания на недовольное шипение.
Она вызвала свою машину, покинула оранжерею, освежилась в будуаре внизу, забрала, пока шла по коридору, приказы от деловитого мистера Кляйста для неприятного мистера Ох, и позволила второму по красоте египетскому лакею накинуть себе на плечи жакет, после чего подошла к машине и проинструктировала Кристофа отвезти ее в кафе «Атлантик».
Автомобиль заскрежетал колесами по гравию перед высоким домом и выехал на бульвар Осман. Декоративные черные ворота бесшумно за ним закрылись.
Прим.:
* Сальвар-камиз - одеяние в Азии, состоящее из рубахи (камиз) и широких штанов (сальвар).
* «Святая Маргарет» - Маргарет Тэтчер, «Король Артур», вероятно - Артур Скаргилл, возглавивший забастовки шахтеров в 1984-1985 гг.
* "одноквартирник" - «semi», «semidetached house» - одноквартирный дом, разделенный стеной с другим таким же.
* "Окли" - марка солнцезащитных очков.
* "думать о себе, как о даме пик" - игра слов: «пиками», «spade» называют чернокожих.
(c) Перевод Реоту (Rheo-TU), 2021
(продолжение будет)
Кроме того, текст может содержать нецензурную брань.
В связи с этим перевод не предназначен для чтения лицами моложе 18 лет.
Пациент 8262
Думаю, что я поступил очень умно, сделав то, что сделал, и оказавшись там, где нахожусь. Однако многие, как и в настоящий момент я, склонны думать, что довольно умны. И, кроме того, в моем прошлом уже случалось так, что ощущение собственного превосходства оборачивалось неприятным открытием обратного. Хотя на этот раз…
У меня удобная кровать, члены медицинского и обслуживающего персонала относятся ко мне достаточно хорошо, с профессиональным безразличием, которое в моем положении гораздо больше внушает уверенность, нежели чрезмерное внимание. Еда сносная.
Пока я здесь лежу, у меня было много времени на то, чтобы подумать. Это, пожалуй, то, что я умею делать лучше всего - думать. Как и все мы. Наш вид, я имею в виду. Это наше преимущество, наша специализация, наша суперсила; это то, что возвысило нас над общим стадом. Что ж, думать в таком ключе нам нравится.
Как же приятно лежать тут, находиться под присмотром и не отдавать ничего взамен. Как чудесно обладать роскошью невозмутимой мысли.
Я нахожусь один в маленькой квадратной палате с белыми стенами, высоким потолком и высокими окнами. Старая кровать сделана из стали и снабжена спинкой с регулируемой высотой и дребезжащими ребристыми боковинами, которые можно приподнять во избежание падения пациента с постели. Простыни хрустящие, белые и так и светятся чистотой, а подушки, хоть и немного помяты, но взбиты. Покрывающий пол линолеум поблескивает бледно-зеленым. Остаток мебели в комнате составляют изношенная деревянная тумбочка у кровати и дешевый стул из крашеного черным металла и полинялого красного пластика. Над единственной дверью в коридор расположена фрамуга. За вытянувшимися от пола до потолка окнами находится декоративный балкончик с железным ограждением.
Позади решетки открывается вид на лужайку, за которой строем высажены лиственные деревья, а за теми виднеется мелководная река, сверкающая в лучах солнца. Деревья теряют листву, поэтому река все больше открывается моему взору. На дальнем ее берегу виднеются другие деревья, их больше. Палата моя находится на втором и последнем этаже клиники. Как-то раз я видел отсюда на реке весельную лодку с двумя или тремя людьми, а еще иногда я вижу птиц. Однажды пролетевший высоко в небе самолет оставил за собой длинное белое облако, которое походило на след от корабля. Я долго наблюдал за тем, как он медленно таял, краснея в лучах заката.
Здесь я должен быть в безопасности. Здесь они не подумают меня искать. Так я думаю. Мне приходили в голову и другие места: юртa в бескрайней холмистой степи, где из компании у тебя только большая семья да ветер; какие-нибудь набитые до отказа шумные фавелы, лепящиеся по крутым склонам гор - полные запахов пота и воплей плачущих детей, мужского рева и грохочущей музыки; я мог бы обосноваться в высоких руинах какого-нибудь монастыря на Кикладах, заработав себе репутацию эксцентричного отшельника; или в подземке под Манхэттеном среди тамошних ущербных ее обитателей.
Имеется много, много мест, тайных и явных, где можно скрыться от них, однако они знают меня и ход моих мыслей, и потому, возможно, догадаются, куда я направлюсь, еще до того, как это придет в голову мне самому. Кроме того, остается проблема приспособленности, маскировки, выбора определенной роли: расовая принадлежность, черты лица, цвет кожи, язык, навыки - необходимо учитывать все это.
Мы привыкли к порядку, не правда ли? Этих - туда, других - сюда; даже в огромных городах-плавильнях мы в основном сортируем друг друга на небольшие анклавы и округа, внутри которых нам комфортно благодаря общему происхождению и культуре. Наша природа, наша сексуальность, наше генетическое желание блуждать и экспериментировать, наша жажда экзотики или просто чего-то нового могут привести нас к образованию неожиданных браков и смешанной наследственности, однако потребность наша в сортировке, оценке и категоризации постоянно возвращает нас к заведенному порядку. Это усложняет возможность скрыться; я - по крайней мере, то, как я выгляжу - бледный мужчина европеоидной расы, а значит, упомянутые выше места мне бы не подошли, поскольку в них я бы слишком выделялся.
Водитель грузовика. Неплохой вариант, чтобы уйти от преследователей. Дальнобойщик, который мчит по Среднему Западу США, по просторам Канады, Аргентины или Бразилии, или рулит автопоездом, пересекая австралийскую пустыню. Постоянное движение позволяет скрываться, сводя число контактов с людьми к минимуму. Или можно стать матросом, или коком на корабле; на контейнеровозе, курсирующем с крошечной командой в открытом море и швартующемся у громадных, автоматизированных и практически безлюдных терминалов на значительном отдалении от городов, которые они обслуживают. Кто мог бы разыскать меня, живущего такой рассредоточенной жизнью?
Но вместо этого я здесь. Я сделал выбор и лишился его; и должен придерживаться этого. Я разработал маршрут, определился с возможностями, финансированием и персоналом, обладающим всеми необходимыми навыками, чтобы помогать мне на пути в неизвестность, изучил пути, которыми могли идти мои преследователи, и разработал методы, чтобы сорвать их поиски, а, затем - подготовив все - выполнил.
Раздумывая над этим, здесь я и лежу.
Транзиционарный
Другие говорили мне, что у них это происходит в момент моргания, или случайным образом в промежутке между ударами сердца, или даже в процессе удара, и всегда сопровождается неким внешним признаком: судорогой, дрожью, часто - заметным подергиванием, иногда - вздрагиванием, точно под воздействием электрошока. Кое-то сказал, что, когда это происходит, ему всегда кажется, будто в поле его зрения попало нечто удивительное или тревожащее, а если он быстро обернется, чтобы увидеть это, то испытает мучительное жжение в шее, как если бы по ней прошел разряд электрического тока. Испытать подобное для меня обычно несколько затруднительно; я чихаю.
Я просто чихаю.
Я имею лишь смутное представление о том, как долго просидел у этого маленького кафе в 3-м округе, ожидая, пока подействует препарат, и погружаясь в сон наяву, который обязательно предшествует точному перемещению к желаемому пункту назначения. Сколько времени прошло? Пара секунд? Пять минут? Надеюсь, я успел расплатиться по счету. Мне не следует волноваться - я - это не он, и в любом случае, он там останется - но я волнуюсь. Я подаюсь вперед и смотрю на столик перед собой. На маленьком пластиковом подносе лежит кучка мелочи с приложенным счетом. Франки, сантимы - не евро. Так; пока все в порядке.
Ощущаю острую необходимость переставить предметы на столике. Сахарнице следует находиться точно по центру, в то время как выпитой чашке эспрессо - на полпути между сахарницей и мной. Поднос для чаевых я с удовольствием оставляю справа от сахарницы, уравновешивая этим корзинку для специй. Лишь когда я начинаю составлять столь приятную взору конфигурацию, я замечаю, что мои запястье и рука, торчащие из рукава, потемнели, окрасившись в темно-коричневый цвет. А далее вижу, что неосознанно выстроил предметы на столике перед собой в некое подобие креста. Я поднимаю взгляд и изучаю внешний вид автомобилей и трамваев на улице, а также одежду на пешеходах. Я нахожусь там, где и предполагал, в иудео-исламистской реальности; надеюсь, в одной конкретной. Я без промедления переставляю предметы на столике, формируя из них то, что можно было бы посчитать за символ мира оттуда, откуда я только что явился. С облегчением откидываюсь на спинку стула. Не то, чтобы я выглядел как какой-нибудь христианский террорист, но, уверен, осторожность никогда не помешает.
Похож ли я на христианского террориста? Я залезаю в свою нагрудную сумку - сейчас, подобно большинству остальных мужчин и женщин в этих местах, я ношу сальвар-камиз, поэтому карманов, в сущности, у меня нет - и достаю оттуда то, что пару секунд/ пять минут назад было моим iPod. Вот и он, портсигар из нержавеющей стали. Я притворяюсь, будто намереваюсь закурить сигарету, а сам изучаю свое отражение на полированной задней части корпуса. Расслабься - ты не похож на христианского террориста. Выгляжу я так, как обычно, когда у меня данный цвет кожи, да и в целом, вне зависимости от цвета кожи, расы или типажа, которые я могу принимать, выгляжу: допустимо, не примечательно, не отталкивающе (и не привлекательно, но - приемлемо). Я обезличен. Но обезличенность хороша, обезличенность безопасна, обезличенность не обличает - идеальное прикрытие.
Проверить часы. Всегда проверяй часы. Я смотрю на часы. Часы в порядке, нет проблем с часами. Я не беру сигарету. Не чувствую в этом нужды. Очевидно, я не включил тягу к курению в это новое воплощение. Я убираю портсигар обратно в сумку, перекинутую через грудь от плеча до бедра, и проверяю, на месте ли во внутреннем кармане на молнии крохотная коробочка ормолу. И снова: расслабься! (Та путешествует с тобой постоянно, но ты всегда о ней беспокоишься. Да, я всегда беспокоюсь. Думаю, я всегда беспокоюсь.)
Мое удостоверение личности гласит, что я - Эйман К’андс, что звучит примерно правильно. Эйман, хей, мэн, привет, чувак, рад познакомиться. Проверка языка. Я говорю на французском, арабском, английском, хинди, португальском и латыни. Поверхностно знаком с немецким и позднемонгольским. И никакого мандарина; необычно.
Я снова откидываюсь назад, располагая ноги в объемистых сальварах таким образом, чтобы они в точности совпадали с буквой X, которую образует перекрестье ножек моего столика. Похоже, несмотря на то, что я лишен табачной зависимости, у меня все же обнаружилось - и в который раз - некое обсессивно-компульсивное расстройство, которое, вероятно, пускай и менее опасно для здоровья (следует побеспокоиться о нем!), но все равно раздражает и отвлекает.
Надеюсь, это ОКР в легкой форме. Действительно ли я думаю, что это - легкая форма? Возможно, после всего, не такая уж она и легкая. (Руки кажутся мне немного липкими, точно их нужно помыть.) Быть может, все куда серьезней. (В этом кафе довольно много вещей, нуждающихся в том, чтобы их привели в порядок, выровняли, распрямили.) Вот о чем бы мне следовало побеспокоиться. Очевидно, что и сам я довольно тревожная личность. Вот досада. Мысли об этом беспокоят меня уже сами по себе.
Нет, не могу здесь торчать целый день. Я здесь не случайно; меня позвали. Ее рук дело, не меньше. Чувствую я себя вполне оправившимся от головокружения, вызванного переходом; промедлению нет оправданий. Пора вставать и идти, и так я и сделаю.
Адриан
Говорил же, кто я такой? Я из торговцев с Ист-Энда. Папаша мой держал ларек с угрями, мать стояла за стойкой бара. Но это все херня, чушь собачья. Я говорю людям то, что им нравится слышать, что они хотят услышать. Да, таков один из уроков, который я усвоил. Можно далеко пойти, просто говоря людям то, что они хотят услышать. Конечно, нужно быть осторожным и выбирать правильных людей, но все-таки - вы понимаете?
Вроде просто, а? Говорить людям то, что они хотят услышать. Любой кретин сумеет так сделать. Но есть такая штука, как добавленная стоимость, и появляется она, когда ты узнаешь то, что они хотят, первым - еще до того, как они сами это поняли. Вот что самое ценное. Вот, что приносит настоящие дивиденды. Это типа сферы услуг. В любом случае, я хорош в акценте и умею говорить, как надо. Умею убеждать. И вам стоит меня выслушать. Я имею в виду то, что сказал об Ист-Энде. О работе торговцем. Я чертовски хорош в их долбаном говоре, вот что я скажу. Не тормозите.
Вообще я с Севера. Из одного из таких унылых северных городков, полных дерьма и прочего. Не нужно знать, откуда именно, учитывая, что - думаю, вы согласитесь со мной - все они на одно лицо, так что нет большой разницы, откуда я, верно? Но если вам действительно интересно, то напрягите мозги. Будьте как я. Включите воображение.
Папаша мой работал шахтером, пока их не включили в список вымирающих видов. Хвала Святой Маргарет (ну и заодно, как глянуть, королю Артуру в той или иной степени). Мать работала в парикмахерской. Я не шучу, когда называю Ля Тэтч святой, хотя следует выбирать выражения, если вдруг заявишься с ними туда, откуда я родом, и это - одна из причин, по которым я не собираюсь возвращаться, ясно? Я хочу сказать: с хера ли человеку целую жизнь копаться в долбаной дыре в земле? Да в здравом уме никто на это не пойдет. Так что Ля Тэтч оказала всем услугу. Ей следовало бы наставить памятников на месте каждой шахты.
Короче, к моменту, когда я появился на свет, все это уже поросло историей. Ну, насколько я знаю. Хотя, судя по тому, что вокруг об этом постоянно долбили, с тем же успехом это могло случиться вчера. Мы жили в одноквартирнике, так что очевидно, по соседству с нами жила другая семья, так? Но нам запрещалось даже думать об их существовании, потому что тип оттуда, который был, видимо, одним из лучших корешей отца, присоединился к Демократическому Союзу Шахтеров Британии и типа того, и предал забастовку, а это, похоже, было еще хуже, чем оказаться педо или убийцей. Единственный момент, когда отец выглядел так, будто готов мне врезать, случился, когда он застукал меня за болтовней с соседскими близнецами.
В общем, я не хотел там оставаться. Как только мне удалось покинуть школу, я смылся по автостраде, намереваясь покорить большой, жесткий город - больше жестче, да лучше. В течение месяца я болтался в районе Манчестера, но не задержался там. Вместо этого я поехал на юг по M6, прямиком на Лондон. Всегда любил яркие огни. Лондон был для меня единственным местом. По эту сторону океана - так точно. Предположим, в Нью-Йорке было бы хорошо, но только благодаря людям вроде меня, Лондон стал лучше и круче Нью-Йорка.
Суть в том, что я, типа, понимаю тех, кто хочет остаться там, где вырос, если бы они и так росли в большом городе, но, хочу сказать: зачем оставаться, если ты живешь в какой-то там деревне? Возможно, на то будут сентиментальные причины, друзья рядом, и так далее, но если ты не живешь в таком реально, реально охренительном месте, то что мешает тебе реально изменить свою жизнь? Пока ты здесь, тебя держат за лоха, понимаете? Если ты останешься жить здесь, зная, что где-то там есть другое место, где все больше и ярче, где у тебя будет больше возможностей, то ты отдаешь больше, чем получаешь, так? А это то, что называется чистым убытком, понимаете? Короче: если тебе нравится ощущать себя активом местного сообщества, то флаг в руки, гребаная деревенщина - это по твоей части, - но тогда не прикидывайся, будто не видишь, как тебя эксплуатируют. Люди постоянно талдычат о верности и преданности корням, и все в этом духе, но это все чушь, разве не так? Это - лишь один из способов, каким они заставляют тебя делать вещи, не отвечающие твоим личным интересам. Верность - удел лохов.
Так я попал в солнечный Лондон. Здесь было ярко, как по сравнению с Манчестером, так и по сравнению с местом, откуда я родом. Свою первую пару «Окли» я купил в день прибытия. Я сказал, купил. В общем, Лондон оказался солнечным и теплым, а еще он просто сводил с ума своими телками и возможностями. Я приехал с корешем из дома, устроился на работу позади бара в Сохо, обзавелся парой подружек, повстречал кое-кого и начал приносить пользу людям, которые ценят таких, как я - четких и с подвешенным языком. Как это говорится: думай на ходу. Прыгай на ходу. Тоже полезный навык. А еще лучше: прыгай, да на ноги другому.
Короче говоря, я начал снабжать богатых пташек тем, что помогло бы им вознестись еще выше, чуете, о чем я? Сохо полон творческих персон, а люди, которые вращаются в таких кругах, обожают припудрить носик, ну, знаете: подзарядиться. Само собой, среди креативщиков товар в те годы был очень ходовым. А помимо них там крутились финансовые волшебники с их экзотичными Инструментами и Продуктами. И, конечно, бабками на то, чтобы закопаться во все это дерьмо по уши.
Так я, по сути, и поднялся. Двинул наверх - и, так сказать, вперед. Вперед на восток, туда, где крутились бабки. На восток от Сохо до Сити, если быть точным, и Кэнэри-Уорф, где устроились самые крутые пташки. Как говорится, следуй за деньгами - ну, я так и сделал.
Короче, у меня с самого начала был план. Способ восполнить недостаток того, что кто-то назвал бы формальным образованием, а также букв после имени. (Будь у меня после имени цифры, рассказ был бы совсем иным, но мне удалось избежать их.) Словом, чем займутся люди, когда нюхнут? Трепаться будут, вот что. Трепаться, как ебаться. И понты друг перед другом качать. Это можно было сказать практически обо всех, кого я снабжал.
И конечно, если кто-то проводит все свое время, работая, концентрируясь, делая деньги, рискуя, экспериментируя с финансами, то он будет говорить об этом, не так ли? Естественно. Эти парни так и брызжут тестостероном и собственной гениальностью, и, конечно, они будут болтать о том, чем занимались, о сделках, которые заключили, деньгах, которые сделали, всяческих сторонах своих дел и прочем, что им известно.
Ну а человек, которому довелось оказаться рядом с ними в то время, как они трепались обо всем этом, особенно такой, который был не из их круга, и которого они не считали ни угрозой, ни конкурентом, но с которым были на короткой ноге, поставщик веществ, которые скрашивали им досуг - такой человек мог узнать от них много нового. Улавливаете, да? Человек, который выглядел бы в их глазах менее образованным, чем они, внимательный человек, который держал бы глаза и уши наготове, мог бы узнать о некоторых потенциально полезных для себя штуках. Потенциально прибыльных штуках, при условии, что знаешь нужных людей и готов делиться с ними нужной информацией в нужное время.
Нужно просто быть полезным - вот и все. Как я уже сказал, я работаю в сфере услуг. И стоит раз узнать парочку секретов, как ты с ума сойдешь от того, сколько способен накопать еще. Люди торгуют секретами и не осознают, что выдают себя, особенно, если доверяют тебе или недооценивают, или и то, и другое разом. Итак, я обнаружил себя в таком положении, когда уже сам мог просить других о некоторых услугах, воспользоваться тем, что наши финансовые друзья назвали бы кредитом - немножко подучиться, получить рекомендации, покровительство, так сказать, не говоря уже о некотором оборотном капитале.
Шло время, и из дилера я превратился в трейдера. Избавился от порошка, сменяв дурь, которую собирал посередке скрученной банкноты, на саму банкноту. Говорю же, это был чертовски гениальный ход.
Не поймите меня неверно. Наркотики - это, конечно, крутая вещь. Во многих смыслах дело отличное, и определенно неизменно популярное и в хорошие, и в плохие времена, иначе зачем людям выбрасывать на них деньги и рисковать тюрьмой? Но если пораскинуть мозгами, то это все - очередная разводка. Нужно постоянно глядеть в оба, и спускать прибыль на парней в форме, чтобы те не возникали. Я говорю о таком реально чумовом наваре, когда остается еще порядочный запас, а тут на тебя слетаются всякие проблемные и нецивилизованные люди, и ты даже не можешь потратить, блядь, все, потому что мертв. Ну давай, выкинь еще что-нибудь и сваливай, пока яйца на месте и горло цело. И если у тебя осталась хоть капля мозгов, ты так и поступишь. Такая вот у тебя, сука, жизнь. Но эта жизнь может стать для тебя трамплином в дело столь же прибыльное, но менее рисковое. Это разумный подход. Нужно только им воспользоваться. И это именно то, что сделал я.
Поразительно, каких высот можно достичь, если грамотно применять себя на пользу делу.
Мадам д’Ортолан
Мадам д’Ортолан в расстройстве сидела у себя в оранжерее. Ее обвинили в расизме! И это - та, против которой она не могла предпринять незамедлительных карательных мер. Ну конечно, она не была расисткой. Она нередко принимала у себя в доме и черных, и евреев, хотя, безусловно, всегда тщательно записывала, где они сидели, к чему прикасались, какими предметами пользовались, впоследствии тщательно очищая и дезинфицируя все. Осторожность никогда не помешает.
Но, конечно, расисткой она не была. Напротив, она могла напомнить в соответствующей компании (то есть, компании весьма сдержанной и осмотрительной) о том, как испытывала с черными то, что называла Темными Наслаждениями, и делала это не раз. Само воплощение ее удовольствия заключалось в принятии сзади нубийской зверюги. В частном порядке она думала о происходившем, как о поездке на Севр-Вавилон, ибо то была самая глубокая, самая темная, самая увлекательно, притягательно опасная станция метро, которую она знала.
Расистка! Хамство. Она ответила на звонок здесь, в оранжерее. Их разговор был следующим:
- Oui?
- Мадам, я рада, что мне удалось поймать вас.
- Ах. Миссис М., я надеюсь, что мы сумеем ответить вам любезностью.
Миссис Малверхилл решила говорить по-английски, что всегда было верным признаком того, что она хочет поговорить о делах. Звонок ее не был светским. Прошло уже много времени с тех пор, как они созванивались по чисто светским причинам.
- Могу ли я узнать, где вы?
- Полагаю, можете, правда, не делая из этого каких-либо скоропалительных заключений.
Мадам д’Ортолан ощетинилась в ответ:
- Вполне было достаточно простого «нет».
- Да, однако, ответив так, я могла бы покривить душой. У вас все в порядке?
- Да, если вам и в самом деле не все равно. А у вас?
- Приемлемо. И мне не все равно. Позвольте рассказать, зачем я звоню.
- Я слушаю. Прошло уже довольно много времени. Не могу ждать.
- Ходят слухи, что вы намереваетесь разделить Совет.
- Это за пределами моей власти, дорогая. В любом случае, я думаю, что вы сами обнаружите, что он разделен.
- Если он разделен...
- О да, это так.
- Если это так, то во многом это благодаря вам.
- Как я уже сказала, вы и льстите мне, и переоцениваете.
- Это не то, что говорили мне люди.
- Люди Совета? Кто?
Миссис Малверхилл молчала. Последовала пауза, в течение которой мадам д’Ортолан, которая - она взяла трубку домашнего телефона с длинным проводом - накручивала провод на свой длинный палец. Спустя несколько секунд в трубке послышался вздох, и миссис Малверхилл сказала:
- А что думаете вы на этот счет?
- Думаю? - невинно переспросила мадам д’Ортолан.
- Что вы намереваетесь делать? - с неожиданным нажимом спросила миссис Малверхилл.
- Я думаю, что эти вопросы требуют решения,
Затем наступила тишина. Миссис Малверхилл сказала:
- Я надеюсь, вы подумаете еще. Было бы неосмотрительно поступать так с вашей стороны.
- Вы так считаете?
- Да.
- Какая жалость, что мы не ознакомились с вашим мнением раньше, до того, как все случилось.
- Теодора, - с нажимом сказала миссис Малверхилл, - не стоит притворяться, будто вы хоть сколько-нибудь обратили внимание на мои слова.
- Но все же, дорогая моя, вы решили позвонить мне сейчас, и я полагаю, сделали это лишь для того, чтобы попытаться повлиять на пресловутое решение, после того, как оно было принято. Или я не права?
Короткое молчание. Миссис Малверхилл произнесла:
- Я бы хотела обратиться к твоему чувству прагматизма.
- Не морали? Не порядочности? Не справедливости?
Миссис Малверхилл тихо засмеялась:
- Ты прямо картинка, Теодора.
- Картинка? Может быть, карта? Предпочитаю думать о себе, как о даме пик .
- Я кое-что слышала по этому поводу.
- А как вы думаете, каково ваше место в колоде? Неужели джокера?
- Меня это не интересует.
- Может быть, двойки треф, а?
- Теодора, прошу тебя. Просто обдумай заново свое мнение.
- Очень хорошо, значит, это будет тройка.
На мгновение сгустилась такая тишина, что мадам д’Ортолан назвала бы ее жесткой. Когда миссис Малверхилл заговорила вновь, казалось, она делает это, стиснув зубы.
- Я пытаюсь быть серьезной, Теодора.
- Говорят, что борьба с невзгодами весьма закаляет характер.
- Теодора! - миссис Малверхил сначала повысила голос, но затем вернулась к прежним интонациям. - Теодора. Я прошу тебя, не делай этого.
- Не делать чего?
- Ничего решающего, ничего разделяющего. Это было бы ошибкой.
- Ах, ради бога! - мадам д’Ортолан стала терять терпение. Высвободив перекрученный телефонный шнур из левой руки, она подалась вперед. - Alors, моя дорогая! Какое вам дело до судеб тех, от которых вы уже отвернулись? До людей, против которых вы выступаете, выступая против Совета. Что они вам? Пара льстиво поддакивающих полукровок, да негритянка-лесбиянка.
Тут ее осенила мысль и она просияла:
- Если, конечно, она не возбуждает вас. Тьма была бы идеальным местом для вашего прикрытия. Вряд ли кто-нибудь узнал бы о том, что вы были в одной постели ночью, не так ли? По крайней мере, если бы только она не улыбнулась. Нет, не говорите мне - вы ее тайная поклонница. Неужто мы попали в точку?
Еще одна пауза, после чего прозвучало:
- Ты старая, расистская сука.
А потом она повесила трубку! Вот так запросто! Какая наглость!
Мадам д’Ортолан не была уверена в том, кто из них двоих одержал верх в обмене колкостями. На протяжении большей части, если не всего телефонного разговора, она чувствовала, что побеждает, однако то, что миссис Малверхилл повесила трубку, задело ее. Это было весьма досадно. И она назвала ее расисткой! Уже не в первый раз она задавалась вопросом, какие тайны в этом отношении могла скрывать сама миссис Малверхилл. Она обыкновенно носила вуаль; мадам д’Ортолан всегда полагала, что это просто манерность - однако, возможно, она скрывала какую-то особенность, которая выставила бы ее в свете недостаточной расовой чистоты - если говорить о расе людей. Кто бы знал?
И все же, называть ее расисткой. Во времена, когда это считается оскорблением. И, что еще хуже, «старой»!
Теперь ей придется встретиться с этим неприятным и как будто неубиваемым человечком Ох, или как там его зовут сейчас (они хотя бы встречались в другом месте, так что он не переступал порога ее дома; нет, он никогда не выглядел чистым). И это будет как раз кстати, если до Малверхилл уже дошли слухи. Мадам д’Ортолан про себя улыбнулась. «Разделить» Совет? Было это лучшим или худшим из того, что она слышала?
- Я покажу тебе разделение. - пробормотала она себе под нос.
Она согнала устроившегося у нее на коленях белого кота по кличке Г-н Памплмусс и поднялась, оправляя свою кремовую юбку. Мадам д’Ортолан отдавала предпочтение тем или иным кошкам в зависимости от цвета одежды, которую носила. Если она надевала темно-серое или черное, у нее на коленях было дозволено греться черной кошке по имени Мадам Френолль. Хотя это, возможно, и ненадолго; в последнее время у Мадам Френолль, которой к настоящему моменту было восемь лет, появились белые волоски, и это очень раздражало. В зависимости от того, насколько хорошо она будет вести себя в течение ближайшей недели или двух, либо Мадам Френолль придется потерпеть регулярные визиты в Maison Chat, чтобы ей выщипали или окрасили белые волоски, либо ее усыпят.
Сама мадам д’Ортолан оставалась, как ей нравилось думать, в элегантном среднем возрасте, несмотря на то, что случайный наблюдатель, увидев ее, мог бы решить, что она вознамерилась дожить до ста двадцати лет. Конечно, учитывая, кем она была, это могло быть вполне разумным решением с ее стороны, если бы только правда не была еще запутанней.
Она включила интерком.
- Мистер Кляйст, если позволите.
Спустя несколько минут на пороге у нее возник бледный, слегка сгорбленный джентльмен, в чем-то неряшливый, несмотря на то, что одет он был довольно элегантно, в консервативную серую «тройку». На вид он казался примерно того же возраста, что и его работодатель, хотя тот же беспристрастный наблюдатель, призванный оценить внешность мадам, окинув его взором, решил бы, что тот моложе ее лет на десять, если не больше, а годов ему прибавляет измученный вид. Он подошел к ней, щурясь в пробивавшемся через стекло оранжереи солнечном свете.
- Мадам.
- Миссис Малверхилл, - сказала она ему, - быстро приближается к тому этапу, когда будет знать, что я собираюсь делать, еще до того, как я сделаю это сама.
Мистер Кляйст вздохнул:
- Мы продолжаем искать ее, мэм, ее, и ее информаторов.
- Уверена, что это так. Однако нам следует действовать.
Она посмотрела на него. Даже в ярком солнечном свете мистер Кляйст ухитрялся выглядеть едва заметным. Казалось, тени следовали за ним всюду, куда бы он ни направился.
- Сегодня я встречаюсь с мистером Ох, - сказала она, - потому что решила положить этому конец. Думаю, что путь его будет тернист. Ему придется нелегко. Вы уловили мою мысль?
- Да, мэм.
- И мы предпримем все необходимые меры для того, чтобы убедиться, что его работа будет продолжена после того, как он больше не сможет выполнять ее.
- Я подготовлю черновики приказов.
- Я уйду через десять минут.
- Этого будет достаточно, мэм.
- Спасибо вам, мистер Кляйст, - одарила она его улыбкой. - Это все.
Некоторое время после того, как мистер Кляйст повернулся и ушел, мадам д’Ортолан сидела неподвижно и смотрела невидящим взором в пустоту, глухо постукивая друг о друга своими длинными розовыми ногтями. Г-н Памплмусс вскочил к ней на колени, и она вздрогнула. Она немедленно сбросила его обратно, не обращая внимания на недовольное шипение.
Она вызвала свою машину, покинула оранжерею, освежилась в будуаре внизу, забрала, пока шла по коридору, приказы от деловитого мистера Кляйста для неприятного мистера Ох, и позволила второму по красоте египетскому лакею накинуть себе на плечи жакет, после чего подошла к машине и проинструктировала Кристофа отвезти ее в кафе «Атлантик».
Автомобиль заскрежетал колесами по гравию перед высоким домом и выехал на бульвар Осман. Декоративные черные ворота бесшумно за ним закрылись.
Прим.:
* Сальвар-камиз - одеяние в Азии, состоящее из рубахи (камиз) и широких штанов (сальвар).
* «Святая Маргарет» - Маргарет Тэтчер, «Король Артур», вероятно - Артур Скаргилл, возглавивший забастовки шахтеров в 1984-1985 гг.
* "одноквартирник" - «semi», «semidetached house» - одноквартирный дом, разделенный стеной с другим таким же.
* "Окли" - марка солнцезащитных очков.
* "думать о себе, как о даме пик" - игра слов: «пиками», «spade» называют чернокожих.
(c) Перевод Реоту (Rheo-TU), 2021
(продолжение будет)