ИСТОРИЯ О (15)
Продолжение.
Начало здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь,
а также здесь, здесь, здесь, здесь, здесь, здесь и здесь.
Господа Никто
Чтобы понять дальнейшее, следует заглянуть в недавно минувшее. После провала Кресно-Разложенского восстания, когда стало ясно, что вызволять «Третью Сестрицу» никто не будет, македонский Резистанс никуда не делся, но формы изменились. Крестьяне вернулись к своим полям, на всякий случай, спрятав оружие, однако самые буйные остались в четах.
Жесткие это были ребята, упорные, последовательные, совершенно беспощадные и, - учитывая естественный отбор, - запредельно опасные, ибо при малейшем намеке на возможность колебания, бойцов (лучших, отобранных из толп добровльцев после жесточайших проверок) выгоняли, а если возникали хотя бы минимальные подозрения, устраняли.
По первому времени, четы были достаточно велики, - по 30-40 стволов, - и вели партизанскую войну, затем, сменив тактику, перевели большинство в «запас», и далее «мала дружина», человек 150, не более, начала действовать мелкими группами, перейдя к террору и диверсиям. А поскольку война требует денег, занимались не только политикой, - ибо денег всегда не хватает.
Мало-помалу, методом проб и ошибок лет за пять сформировалось очень мощная, совершенно не боявшаяся крови ОПГ, загнавшая под шконку и обычный уголовный мир в городах, и дикую гайдуччину в сельской местности, и не брезговавшая ничем, что могло приносить доход. Ограбления, рэкет, крышевание, контрабанда всего и вся, кроме разве наркоты, которая тогда не котировалась, и так далее, и тому подобное.
Но, - и это важно, и это доказано, - в отличие от многих и многих «благородных разбойников», в карманах у ребят, кроме как на пропитание, ничего не оседало: как бы ни были добыты средства, все уходило на «общее дело», а что до политики, так были они, в принципе, к высоким материям индифферентны, исповедуя три символа веры: «Мы болгары!», «Долой турецкую власть» и «Три сестры под одним кровом».
И все. Мелкие разногласия, позже переросшие в крупные, пока что были не в счет, и таким образом, светом в окошке для них была София, помогавшая, чем могла. А одновременно и Петербург, где их привечали и подкидывали некоторые суммы, поскольку Империя, официально «сепаратизм» осуждая, втихую стремилась досадить Порте, - и потому, четники первого поколения, простые парни, в большинстве русофильствовали
Вот такие вот хлопцы, обсудив ситуацию после казни Паницы, одного из главных их «побратимов» в княжестве, пришли к выводу, что со Стамболовым пора кончать. Без всяких отставок и прочих глупостей. Раз и навсегда. Радикально. Потому что...
Потому что убил «брата нашего Косту». Потому что «сливает Македонию» и закрыл «военторг», удовлетворившись какими-то уступками попам. Потому что «задружился с турками», отозвал «отставников» и сажает «волонтеров», самовольно едущих из Болгарии. А главное, потому что ежели не станет Стефана, «немец сам сбежит из Болгарии, коли ему мила жизнь», и тогда князем станет то ли опять Баттенберг, в свое правление помогавший «общему делу», или кто-то, кого присоветует Россия.
Короче говоря, премьеру княжества выписали черную метку, - а эти ребят, если уж брались за что-то, не останавливались. К тому же, учитывая сложность задачи, за дело взялся лично Наум Тюфекчиев (позывной «Пиротехник»), куратор поставок оружия из России и провиднык «боевых групп», объявленный в розыск Стамбулом, Веной и Белградом.
Это, по сути, был человек-смерть, и в тандеме с Димитром Ризовым, заочно осужденным по «делу Паницы», - бывшим «русофобом»-германофилом, из-за «македонского вопроса» сменившим вектор, - они разработали план операции, который, по здравом размышлении, просто не мог не увенчаться успехом, да вот только человек лишь располагает...
15 (27) марта 1891, отследив выход Стамболова из кафе, боевая группа «Пиротехника», - сам Наум, два его брата, кто-то из из друзей Паницы и Михаил Ставрев («Хальо»), - лучший ликвидатор «чет», - расстреляла премьера из револьверов. Однако погиб (случайно) только министр финансов Христо Белчев, близкий друг диктатора, сам Стефан, несмотря на пару попаданий, уцелел: спас заказанный незадолго до того в Вене латный жилет («Знал бы, - сетовал позже Наум, - бил бы в башку»)
В остальном все прошло, как по нотам. С места операции отошли спокойно, с одним легко раненым, и на следующий день были уже за кордоном, но вот раненый, - Димитр Тюфякчиев (позывной «Денчо»), 18-летний брат «Пиротехника», - по глупой случайности все-таки попался, и в ходе допроса, поскольку парнишка упорно молчал, его, пытаясь разговорить и по ходу уклекшись, заживо сожгли паяльной лампой. После чего в канцелярию премьера пришло короткое письмо: «Сега ти си моят личен длъжникъ. Чакайте. Наум».
Oderint, dum metuant
Судя по биографии Стамболова, трусом он не был, но в разумной осторожности ему тоже не откажешь. В Старой Загоре исчез вовремя, и в Апреле исчез вовремя, и в войну тоже оказался при обозе. Хотя, с другой стороны, оказавшись в списке личных должников Тюфекчиева, встревожился бы кто угодно. А тут и потрясение от потери (Христо Белчев был не просто другом, но еще и «кнутом», державшим в кулаке фракции). Да еще с поправкой на предшествующую потерю (весной 1891 заболел и непонятно отчего, с подорзрением на пищевое отравление, умер военный министр, верный Сава Муткуров).
Так что, удивительны не последствия покушения, удивительны масштаб и формат. Включился весь репрессивный аппарат, подчиненный лично премьеру, огромный, вымуштрованный и абсолютно покорный. Мели всех. Под бокс. От «русофилов» и «македонистов» до карикатуристов. Кому-то, кого в списки занесли не сразу, - как великому Ивану Вазову, - удалось бежать, кого-то, знакового, но совсем безобидного, посадили под домашний арест, но в целом перегибали, не боясь сломать.
Более 800 человек за решеткой. Почти два десятка погибли от пыток. Замели даже давно отошедшего от дел воеводу Петко, в 1878-м подавившего «черкесский мятеж». С «Пиротехником», да и вообще с македонцами, контактов у него не было, - дед хайдучил в Родопах, - но теоретически, учитывая авторитет, мог быть опасен. Поэтому, после обыска, изъяв револьвер (подготовка к бунту!) и два русских ордена (работа на вражескую разведку!), старика 140 дней избивали в казематах варненской Ичкалы,требуя «признаний», а затем отправили в ссылку. Правда, идею экстрадировать в Порту, где на воеводе висели два смертных приговора, все же похерили, побоявшись огласки, зато мэр Варны, стойкий «стамболовист», ограбил дом, забрав все, что человек нажил.
В общем, ударили по квадратам, зацепив весь политикум, не вполне лояльный Стамболову. Пытались даже ударить по «княжьим людям» из «легальной оппозиции», но тут не срослось, зато на оппозиции «нелегальной», - не представленной в Народном Собрании, - оттоптались душевно. Арестовали даже совершенно ни к чему не причастного (алиби было железное) Петко Каравелова, на том основании, что случилось все недалеко от его дома, а значит, он мог что-то знать.
Естественно, Екатерина, супруга экс-премьера, бросилась хлопотать, но ее грубо отшили, а когда активная дама и жены других знаковых персон обратились с воззванием к европейским послам, - типа, «Не можем молчать!», - их просто закрыли, быстро провели «следствие» и позже, на суде прокурор потребовал для ЧСИР смертной казни за «государственную измену», послы же, поскольку речь шла о «заговоре русофилов и сепаратистов» дипломатично молчали.
Не молчала только Турция. То есть, Порта тоже делала вид, что не в курсе, но стамбульские СМИ разразились стенаниями по поводу «чудовищных репрессий», отставные османские генералы в интервью просили прощения у болгарского народа, который «не смогли защитить от прихода варварства», и это тормозило. Никому не хотелось выглядеть янычарами круче янычар, и женщин оправдали, а вот Петко Каравелов незнамо за что получил 5 лет, Тодор Китанчев (лидер политического крыла македонских чет, тоже ни к чему не причастный) - 3 года и тэдэ.
Они, можно сказать, еще легко отделались. Четверо задержанных, известные в стране люди с «апрельским» прошлым, включая совершенно оторванного от жизни поэта Светослава Миларова, при минимуме мутных доказательств пошли на виселицу, и будь на Каравелова, которого премьер считал главным политическим противником, хоть что-то, он, безусловно, стал бы пятым.
Во всяком случае, Стамболов воспринял приговор, как пощечину. Он был возмущен, он был напуган, он, требуя крови, крови и крови, устроил судьям выволочку, заявив: «Каравелова, душу заговора, вы приговариваете на какие-то пять лет, а его орудия - на смерть! Надо было, чтобы он поубивал нас всех, может, тогда бы мы научились, как надо защищать власть и государство».
На каждом километре
Возможно, многочисленные ходатайства и отсутствие весомых улик сыграли бы роль, но 19 февраля 1892, - следствие было еще в разгаре, - в Стамбуле, у дверей «агенства» три «исполнителя», включая Николу Тюфекчиева, еще одного брата «Пиротехника», зарезали Георги Вълковича, старшего друга диктатора, посла и, по совместительству, главу резидентуры, очень успешно пресекавшего завоз бомб в княжество. Исполнители, оторвавшись от погони, бежали на российский корабль, куда явился консул Империи с паспортами, и сообщил туркам, что русские своих не сдают. Турки, естественно, ситуацию замяли, хлопцы уплыли в Одессу и где-то потерялись, но шансов на помилование у приговоренных в Софии, без разницы, виновны они или нет, после такого уже не было.
Короче говоря, жить в Болгарии стало неприятно. Экономический блок правительства, правда, работал исправно, средства шли и осваивались, много строили, еще больше благоустраивали, появилось собственное производство, - но даже все это, чем диктатор по праву гордился, имело оборотную сторону: быстрый развал традиционного общества порождал утрату крестьянами земли, рост обездоленных люмпенов, готовых продавать свой труд за полушку и…
Короче говоря, все в соответствии с «Капиталом» Маркса, которого диктатор считал «нудным теоретиком, ничего в политике не смыслящим». А между тем, Великий Кризис 1891-1893 не обошел стороной и Болгарию. Производство падало, люди нищали, нарастали недоимки, понемногу начинались волнения. Стамболов же, гений «ручного режима», не нашел ничего лучшего, кроме как применить средневековую тактику «драгоннад», или, как он говорил, «экзекуций»: в регионы, не уплатившие налоги или позволявшие себе явное недовольство, направлялись на постой военные части, которые местное население обязано было содержать и кормить, пока солдаты выбивают должок.
Ничего странного, что премьера начинали ненавидеть. И добро бы еще только на низах, но нет - в «тихую оппозицию» диктатору начали понемногу уходить «приличные люди». Сперва осторожно, отпрашиваясь на лечение, потом уже более открыто, поступая на службу к лидерам «легальной оппозиции». Кого-то шокировали его методы, кого-то он оскорбил в порыве гнева и не принес извинений, кому-то «нанес ущерб, не учтя интересы» (сам Стамболов не воровал, будучи богатым человеком, но сотрудникам жить давал, указав, сколько кому по чину).
Из мемуаров: «Я боялся. Он полностью доверял, мило беседовал, но я не узнавал того, кому мы так верили». И многие подтверждают: после расстрела Олимпия Панова, Косты Паницы, после смерти Муткурова, гибели Белчева и Вълковича, короче говоря, когда «ближний круг» сузился до предела, Стамболов пережив тяжелейший стресс, чувствовал себя «покинутым» настолько, что пристрастился к обществу проституток.
Он старался не подавать виду, был категоричен, как и раньше, но быстро прогрессировал внезапно свалившийся диабет, появились признаки нервного расстройства: тревожность, вспыльчивость, постоянная раздражительность. Без спецжилета и двух револьверов он уже не появлялся нигде, кроме княжеских покоев.
«Ранее безошибочные решения теперь все чаще были опрометчивы, - вспоминает современник. - Спокойствие смелого государственного деятеля сменилось отчаянием… Нападки в газетах и анонимных письмах, упреки в братоубийстве, проклятия смутили его сильный дух… Покушения, заговоры, сговоры и убийства мерещились ему повсюду… В его окружении, на видных должностях, в бумагах на назначения вдруг появились новые люди, странные люди, ничтожества, невежи, иные - с дурной репутацией. Не слыша более дружеских возражений и упреков (ведь Петков слепо ему поклонялся), он, видя себя исполином среди них, стал самоуверенным, властным до цинизма, надменным по отношению к чужой воле, желаниям, мнениям».
Согласитесь, тяжелый случай. И тем не менее, диктатор работал, добиваясь главной цели, - признания законности князя «концертом». Во имя окончательного утверждения государственности. Законной, конституционной, династически гарантированной, с князем на престоле и собой у рельного руля. Ибо, как сам он говорил в кулуарах, «Есть Стамболов, существует и князь; не будет Стамболова, не будет и князя. Не болгары свергнут, русские выгонят, не русские выгонят, болгары свергнут».
Примерно то же, разве что учтивее, объяснял он и самому Фердинанду, в полной уверенности, что тот не станет возражать. А Фифи и не возражал. Он был очень политичен, этот Фифи, и предпочитал не говорить, а делать, но если уж делать, то наверняка.
Продолжение следует.