Папы Карлы

[tijd]

Рассказ в посте пойдёт о двух сынах Германии, идеи которых остаются актуальными для понимания мира в наше время.

Первый из них - Карл Левенштейн (Karl Loewenstein). Левенштейн был успешным юристом в Германии, после прихода нацистов в 1933 потерял работу из-за своего еврейского происхождения и переехал в США, где переквалифицировался в политологи. Его знаменитый вклад - идея «воинствующей демократии» (militant democracy) из статьи в двух частях "Militant Democracy and Fundamental Rights", опубликованной в 1937 в журнале APSR (American Political Science Review) https://www.cambridge.org/core/journals/american-political-science-review/article/abs/militant-democracy-and-fundamental-rights-i/7C5EF30572005FB60B70F4A7D6FC0654# Для Европы это был вполне мирный год, за исключением Гражданской войны в Испании. В нацистской Германии незадолго до этого без особых эксцессов прошли Олимпийские игры. Не было еще ни аншлюса Австрии, ни Мюнхенского соглашения, ни других предвестников грядущей войны.



Левенштейн обращает внимание на катящуюся по Европе фашизацию - диктаторские режимы растут, как грибы, в разных странах, заимствуя идеи друг у друга:

"Fascism is no longer an isolated incident in the individual history of a few countries. It has developed into a universal movement which in its seemingly irresistible surge is comparable to the rising of European liberalism against absolutism after the French Revolution. In one form or another, it covers today more areas and peoples in Europe and elsewhere than are still faithful to constitutional government. Fascism's pattern of political organization presents a variety of shades. One-party-controlled dictatorships rule outright in Italy, Germany, Turkey, and, if Franco wins, also Spain. The so-called "authoritarian" states may be classified as belonging to the one- party or multiple-party type. To the one-party authoritarian group, without genuine representative institutions, adhere at present Austria, Bulgaria, Greece, and Portugal; while Hungary, Rumania, Yugoslavia, Latvia, and Lithuania may be classed together as authoritarian states of the multiple-party type, with a semblance of parliamentary institutions. Poland is at the present time in process of being transformed from a multiple party state into a one-party dictatorship. Without being nominally fascist, all of these states are authoritarian to the extent that the group in power controls public opinion as well as the machinery of government."

Читая статью сегодня, трудно справиться с ощущением дежавю. Волна фашизации ныне катится по миру (Турция, Венгрия, Индия и т.д.) В отдельных странах (США, Бразилия) ее пока удалось приостановить, но волна встречала препятствия и в 1930ых (во Франции, Бельгии, Нидерландах и т.д.) Левенштейн отмечает, что апеллирование фашистских демагогов к эмоциям масс является настолько мощным психологическим орудием, что против него не действуют обычные демократические нормы. Он утверждает, что фашизм - не столько идеология, сколько средство для прихода к власти, и замечает, как фашисты странных стран заимствуют методы друг у друга.

"General discontent is focussed on palpable objectives (Jews, freemasons, bankers, chain stores). Colossal propaganda is launched against what appears as the most conspicuously vulnerable targets. A technique of incessant repetition, of over-statements and over-simplifications, is evolved and applied. The different sections of the people are played off against one another. In brief, to arouse, to guide, and to use emotionalism in its crudest and its most refined forms is the essence of the fascist technique for which movement and emotion are not only linguistically identical. It is a peculiar feature of the emotional technique that those who are brought into play as the instruments, i.e., the masses, should not be aware of the rational calculations by which the wire-pullers direct it. Fascism is the true child of the age of technical wonders and of the emotional masses."



Фашизм добивается успеха, паразитируя на толерантности демократического общества и демократических процедурах только для того, чтобы позже с ними расправиться и узурпировать власть. Особенно эффективно это делается под эгидой одной из политических партий.

"Democracy and democratic tolerance have been used for their own destruction. Under cover of fundamental rights and the rule of law, the anti-democratic machine could be built up and set in motion legally. Calculating adroitly that democracy could not, without self-abnegation, deny to any body of public opinion the full use of the free institutions of speech, press, assembly, and parliamentary participation, fascist exponents systematically discredit the democratic order and make it unworkable by paralyzing its functions until chaos reigns. They exploit the tolerant confidence of democratic ideology that in the long run truth is stronger than falsehood, that the spirit asserts itself against force. Democracy was unable to forbid the enemies of its very existence the use of democratic instrumentalities. Until very recently, democratic fundamentalism and legalistic blindness were unwilling to realize that the mechanism of democracy is the Trojan horse by which the enemy enters the city. To fascism in the guise of a legally recognized political party were accorded all the opportunities of democratic institutions."



В отличие от революционеров прошлого, работавших в подполье, фашистские партии достигают наибольшего успеха, когда получают возможность пропагандировать открыто и публично.

"Revolutionary fascism needs the spotlight of the utmost publicity. It could never unfold itself in the dark. Thus fascism forces itself into the foreground, where its emotional spell can be cast upon the masses. Its technique is relentless self-advertisement and propaganda. Democracy could not reckon with the effects of open propaganda. While vigilance was focussed, in fatal misunderstanding of the changed technique of revolutionary movements, on secret actions, no legislative devices existed for offsetting revolutionary emotionalism in the garb of legality, propaganda, and military symbolism. Fascism shrewdly capitalized this situation and won its most notable victories by boring into the weakness of the democratic system."



Если либеральная демократия в силу заложенной в нее толерантных механизмом не в силах справиться с фашизацией, то, согласно Левенштейну, допустимо принять для ее спасения особые меры и пожертвовать абсолютностью всеобщих прав для того, чтобы предотвратить угрозу сползания в диктатуру. В этом - идея «воинствующей демократии».

"When the ordinary channels of legislation are blocked by obstruction and sabotage, the democratic state uses the emergency powers of enabling legislation which implicitly, if not explicitly, are involved in the very notion of government. Government is intended for governing. Fascism has declared war on democracy. A virtual state of siege confronts European democracies. State of siege means, even under democratic constitutions, concentration of powers in the hands of the government and suspension of fundamental rights. If democracy believes in the superiority of its absolute values over the opportunistic platitudes of fascism, it must live up to the demands of the hour, and every possible effort must be made to rescue it, even at the risk and cost of violating fundamental principles."

Парадокс толерантности будет сформулирован Карлом Поппером в 1945. Левенштейн не вдается в философию, но предлагает практический выход из парадокса: задача сохранения толерантного общества требует защитных механизмов в виде нетолерантности к тем, кто пытается это общество разрушить.

Click to view

Во второй части статьи приводятся многочисленные примеры из практики европейских стран по введению запретительного законодательства, которое было призвано помешать приходу к власти фашистских партий и с этим как будто справлялось. Один из примеров (не самый главный) - запрет униформы или военизированных учений для частных  формирований.

"While uniforms are usually the manifest sign of an organization operating on military lines, it is even more important for democratic states to forestall the formation of military bands or private party militias. Created originally as "stewards" for the protection of party rallies from undesirable interruptions and as bodyguards for the "leaders," they have a tendency to grow into private armies for offensive purposes and to prepare for the ultimate seizure of power. Thus they constitute intolerable competitors of the state's own armed forces. Many states, therefore, have prohibited the formation of private armies, party militias, and bands for any purpose whatsoever, as stewards or as assault troops or as bodyguards, as in Sweden (1934), Denmark (1934), Belgium (1934), the Irish Free State (1934), the canton of Zutrich (1934), France (1936), Holland (1936)-proposed also in Switzerland (1936). Equally detrimental to public authority are military exercises and military training not controlled and supervised by the state, even when practiced by men without uniforms. Consequently, the prohibition of party uniforms should generally be accompanied and supplemented by making military training by unauthorized persons illegal. Such statutes were passed in Belgium (1934), the canton of Zulrich (1934), Great Britain (1936), and France (1936)."

Современные европейские законы о запрете нацисткой символики, пропаганды и т.п. восходят к идеям Левенштейна. Такие законы добавляют зубов демократиям и возводят преграды в местах, где находятся известные слабые места. Американская конституционная система подобные ограничения прав решительно отвергает и остается экспериментальной. История, однако, показывает, что предыдущие успехи в защите Америки от фашизации требовали выхода за рамки конституционных методов -  можно вспомнить операция COINTELPRO или дезинфекцию ультраправой пропаганды во время президентства Кеннеди. В этом отношении американская демократия в прошлом была также "воинствующей", но ныне постепенно лишается всех линий защиты.



После войны Левенштейн приехал в Германии, чтобы принять участие в денацификации. Как специалист по немецкому законодательству, он мог помочь как в его избавлении от нацистского наследия, так и в избавлении немецкого юридического сообщества от нацистов. Задача оказалась намного сложнее, чем он изначально представлял, и, хотя Левенштейн сыграл важную роль, он уехал обратно в Америку разочарованным.

For the executive officials of Legal Division-Berlin, Karl Loewenstein was the man who knew too much. A renowned scholar of modern European law, history, and politics, Loewenstein had returned to Germany to partici pate in a grand experiment in directed legal change. Uniquely among senior staff in his department, he brought not only deep and relevant learn ing to his assignment, but also the linguistic and analytical tools needed to enrich his perspective while "in country." But Legal Division was an inhospitable place for an opinionated German-trained thinker.221 Indeed, it was a defining irony of the American legal mission in Germany that Loewenstein's genuine expertise quickly proved an impediment to his suc cessful integration and deployment. Although the discord had a personal dimension?Loewenstein undoubtedly was an arrogant and often truculent man?mainly it was the result of his unquiet dissent from the drift of American reform policy in Germany. By nature and training Loewenstein was an intellectual idealist who had come to Berlin (eagerly) to help forge a moment of radical discontinuity in the legal and political history of his native country. By their natures and training, conversely, the executive officials of Legal Division were managerial pragmatists who had come to Germany (reluctantly) to provide legal and operational support to the American mission to a foreign country. By their reckoning, deep learning and rigid convictions were among the least valuable assets of an effective occupation bureaucracy.
https://www.cambridge.org/core/journals/law-and-history-review/article/abs/alchemy-of-occupation-karl-loewenstein-and-the-legal-reconstruction-of-nazi-germany-19451946/08051BC2C0898129C2CC8D9174C9AD15

В ноябре 1946 Левенштейн пишет пессимистичное письмо в New York Times:

"All this boils down to a simple and single statement. The German people, with some notable exceptions, are impervious to moral scruples, if not wholly unregenerate. They realize in the midst of their misery that they have lost the war. But they do not regret having been Nazis."
https://www.nytimes.com/1946/12/08/archives/letters-to-the-times-denazification-report-an-analysis-of-american.html

Левенштейн умер в 1973. За год до этого он был награжден немецким орденом "За заслуги перед ФРГ".



Вторым немецким мыслителем и своего ради анти-Левенштейном был Карл Шмитт (Carl Schmitt). Шмитт - почти ровесник Левенштейна. Он также был юристом, который постепенно съехал в политическую философию, и считается мыслителем более высокого калибра. С приходом нацистов в 1933 Шмитт вступил в нацистскую партию и был приближен к руководству. Его называли "придворным юристом Третьего Рейха", потому что в это время, возглавляя юридическую кафедру в Берлинском университете имени Гумбольдта, он без устали писал статьи в поддержку Гитлера и в обоснование легитимности гитлеровского режима. Но рвение не было оценено, и к 1936 Шмитта оттерли в сторону. Частично сыграла роль борьба между "башнями" Рейхсканцелярии - Шмитт был под покровительством Геринга, но попал под нападки СС Гиммлера. Позже Ханна Арендт писала, что тоталитарным режимам  нужны тупые и послушные исполнители вроде Адольфа Эйхмана, а не мыслители вроде Шмитта.

Schmitt needed the Nazis, as it turned out, more than the Nazis needed Schmitt. A casualty of bureaucratic infighting, his personal influence waned from 1936 on. “Totalitarianism in power,” Hannah Arendt wrote of him, “invariably replaces all first-rate talents, regardless of their sympathies, with those crackpots and fools whose lack of intelligence and creativity is still the best guarantee of their loyalty.”
He retained his prized professorship at the University of Berlin until the end of the war, but even those politically sympathetic to him thought he had discredited himself. “Upon the ascent of illegitimate powers,” his friend Ernst Jünger wrote, “the position of the crown jurist becomes vacuous, and the attempt at filling it is made at the expense of one’s good reputation.”
Schmitt was arrested by American forces in September 1945 and detained for more than a year. He told his wife that he refused to become “demoralized or dejected like so many of the others.” In March and April 1947, he was put into custody a second time; this time he was brought to Nuremberg by assistant U.S. chief counsel Robert Kempner, who interrogated him four times over five weeks. Schmitt presented himself not as an apologist for authoritarianism but merely as an “intellectual adventurer.”
https://claremontreviewofbooks.com/the-nazi-jurist/



Карл Левенштейн считал, что Карла Шмитта следует придать суду в качестве столпа нацистского режима. В докладе военному руководству Левенштейн писал:

"In the opinion of this writer Schmitt qualifies as a war criminal. He is one of the intellectual instigators of Hitler’s acts of aggression and aided and abetted them by his intellectual authorship. I hardly know of any individual person who has contributed more for the defense of the Nazi regime than Carl Schmitt. I suggest that the case be submitted to the War Criminals Commission for further action."
https://archive.org/details/TelosIntellectualsAndPower

Но американские оккупационные власти так и не нашли, что тут можно было бы предъявить, кроме абстрактно-философских сочинений. После денацификации Шмитт не мог больше работать профессором, но продолжал писать и публиковать книжки и благополучно прожил до 1985, умерев в 96 лет. Его идеи, между тем, жили своей жизнью.

В 1920ых Шмитт, как и Левенштейн, был озабочен шаткостью Веймарской республики. Для него это было симптомом глубокого противоречия между либерализмом и демократией - между призывом к дебатам и состязательности с одной стороны и необходимостью всеобщего согласия с другой стороны. Шмитт обратил внимания на печально известную статью 48 Веймарской конституции, которая позволяла президенту республики приостановить действие Конституции в случае чрезвычайной ситуации. Из этого он вывел определение суверенитета - суверенен тот, кто может в чрезвычайной ситуации взять управление на себя, сохраняя при этом легитимность власти. Позже именно такая ситуация ("поджог Рейхстага") помогла Гитлеру скатить немецкую демократию в диктатуру.



Другая четкая формулировка Шмитта появилась в работе "Понятие политического" (Der Begriff des Politischen), выпущенной в виде брошюры в 1932. По Шмитту область политики (политического) - это деление на друзей и врагов. При этом дихотомия друг/враг ортогональна другим возможным делениям, связанным с этикой, эстетикой, экономикой и т.д., а под врагом понимается враг экзистенциальный, угрожающий самому существованию и в идеале подлежащий уничтожению.

“The political enemy need not be morally evil or aesthetically ugly; he need not appear as an economic competitor, and it may even be advantageous to engage with him in business transactions. But he is, nevertheless, the other, the stranger; and it is sufficient for his nature that he is, in a specially intense way, existentially something different and alien, so that in the extreme case conflicts with him are possible.”
http://somereading.blogspot.com/2012/11/schmitt-carl-concept-of-political.html

В этой формулировке - с одной стороны понимание человеческой природы. Общность людей происходит из объединения для защиты от экзистенциальной угрозы (в антропологической истории - хищников). С другой стороны, в ней суть фашисткой политики - игра на эмоции страха путем раздувания фантомной угрозы экзистенциальных врагов (для нацистов того времени, включая Шмитта - евреев).



Переводчик и популяризатор Шмитта в России - социолог Александр Филиппов, профессор и заведующий кафедрой практической философии в ВШЭ.

В статье из февраля 2013 года "Политическое и полицейское" Филиппов сетует на то, что в России не существует народной общности и солидарности: РФ - всего навсего обломок прежней империи. Солидарности можно добиться, вполне по Шмитту, через "мобилизующий миф", сплачивающий народ вокруг вождя.

"Если говорить о России, то национальной идентичности здесь не существует - ни в качестве реальности, ни в качестве задания. И главным образом именно потому, что государственное естество страны до сих пор остается невнятным. Современная Россия - это прежняя Российская или советская империя, просто обломанная по краям, но при этом сохранившая свою принципиально имперскую, то есть неоднородную, природу. Пока существуют нынешнее административно-национальное деление, титульные нации и т.п., создать фундаментальную солидарность русских просто невозможно. Этот процесс, конечно, уже начался явочным путем и остановить его нельзя. Вместе с тем у такого процесса может быть лишь единственная перспектива - новая геополитическая катастрофа. <...> Есть ли другие возможности? Разумеется. Прежде всего это попытка реализовать принцип вождя, защищающего право. Исторически вождизм дал результат в первой половине XX века, и в нескольких странах это продлилось на несколько десятилетий после завершения Второй мировой войны. Говорить о полной бесперспективности и изжитости такого варианта было бы безответственно. Но необходимо помнить, что он предполагает высокую степень солидаризации народа, которому предлагается сильная идеология - не система идей, но мобилизующий миф."
https://www.ng.ru/ideas/2013-02-15/5_police.html

Во время публикации статьи полным ходом шла работа над мобилизующим мифом - в качестве экзистенциального врага для ползучей фашизации России подошли сексуальные меньшинства.

Глава комитета Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей Елена Мизулина считает, что наряду с призывами к само­убийству, употреблению наркотиков и детской порнографией надо запретить пропаганду гомосексуализма. «Никто из взрослых не вправе навязывать свои сексуальные предпочтения лицу, не достигшему 18 лет, - говорит депутат. - Пропаганду гомосексуализма нужно отнести к информации, запрещенной для детей».
https://www.rbc.ru/newspaper/2013/02/08/56c1c06e9a7947ac7f7ac096



В 1942, когда судьба мировой войны висела в неопределенности, Шмитт публикует брошюру "Земля и вода" ("Land und Meer"). Англия (с ее союзником США) выступает в ней в качестве экзистенциального врага Германии - как цивилизация Воды воюющая против цивилизации Земли: Левиафан против Бегемота. Брошюра с философской изящностью обсуждает дихотомию Воды и Земли, которая известна современным россиянам в пересказе Александра Дугина, как непримиримая дихотомия Атлантизма и Евразийства.

Если в СССР ссылаться на пособника нацистов было зазорно, то в 1990ых такой проблемы не было. В 1992 Дугин публикует в "Нашем современнике" (журнале антисемитской репутации) написанную в 1991 статью "Карл Шмитт: 5 уроков для России" с пересказом идей Шмитта. В лекции для Дугинюгенда (Евразийского Союза Молодежи) "Политология по Карлу Шмитту" из 2006 Дугин восклицает "Шмитт - наше всё!" и предлагает ссылается на авторитет немецкого мыслителя в любых спорах https://paideuma.tv/video/politologiya-po-karlu-shmittu



В 1950, оставив позади горнило денацификации и больше года тюремного заключения, Шмитт развивает свою мысль о Земле и Воде в более подробной книге "Номос Земли" ("Der Nomos der Erde im Völkerrecht des Jus Publicum Europaeum"). Номос более полно разрабатывает идею, впервые опубликованную в 1939 на фоне пакта Молотова-Риббентропа: Großraum (большое пространство). Если Гитлер рассуждал про Lebensraum - территорию необходимую для захвата, Großraum - эта территория, которая не обязательно оккупируется, но находится под контролем и крышеванием  великой державы. Мир, географически разделенный на сферы влияния между великими державами, образует идеальную "многополярную" конструкцию.

Если эти рассуждения звучат знакомо, то это потому что терминология без изменений (но с переводом на русский) перекочевала в речи сегодняшних диктаторов:

"Россия считает важным активнее запускать механизмы создания больших пространств (Großraum), построенных на взаимодействии стран-соседей, чья экономика, социальная система, ресурсная база, инфраструктура дополняют друг друга. Такие большие пространства (Großraum), по сути, и есть основа многополярного мироустройства - экономическая основа. Из их диалога и рождается подлинное единство человечества, гораздо более сложное, самобытное и многомерное, чем в упрощённых представлениях некоторых западных идеологов."
http://kremlin.ru/events/president/news/69695



Из учебника Дугина "Основы геополитики":

"Хотя Großraum можно, в определенном смысле, отождествить с Государством, а точнее, с Империей (das Reich), эта концепция выходит за рамки обычного государства. Это новая форма сверхнационального объединения, основанного на стратегическом, геополитическом и идеологическом факторе.
В отличие от унификационной пангерманистской модели Гитлера и от советского интернационализма Großraum Шмитта основывается на культурном и этническом плюрализме, на широкой автономии, ограничен ной лишь стратегическим централизмом и тотальной лояльностью к высшей властной инстанции. При этом Шмитт подчеркивал, что создание нового "Большого Пространства" не зависит ни от научной ценности самой доктрины, ни от культурной компетентности, ни от экономического развития составляющих частей или даже территориального и этнического центра, давшего импульс к интеграции. Все зависит только от политической воли, распознающей историческую необходимость такого геополитического шага."

Именно за идею Großraum и подозрение о ее влиянии на нацистское руководство Шмитт чуть не попал на скамью подсудимых в Нюрнберге. Из протокола его допроса, который вел Роберт Кемпнер, помощник Роберта Джексона, главного обвинителя от США:

Kempner: You can assume that everything you have written is well known and that these demonstrate that you have theoretically established the foundations for war crimes, wars of aggression.
Schmitt: No, that is not correct.
Kempner: Would you not admit that your influence in this area is much more significant and much more dangerous than when, on the basis of your work, some members of the SS ultimately invade foreign countries and shoot people en masse?
Schmitt: That is taking things too far. I would very much like to address that matter. That is a complicated subject.
Kempner: From a criminal perspective it is straightforward. Aren‘t you engaging in metaphysical somersaults?
Schmitt: I‘m not denying anything. The problem of the responsibility for ideologies doesn‘t require any metaphysical somersaults.
Kempner: ...You sermonized 30 years in order to bring about Grossraum.
Schmitt: That doesn‘t necessarily follow from my writings either.
Kempner: Of course it does. Without men like you Nuremberg would not be laying in ruins.
Schmitt: That‘s another topic.
Kempner: In comparison to you isn‘t Streicher a harmless sermonizer?
Schmitt: On an entirely different level. I am an advocate of free scholarship.
http://clok.uclan.ac.uk/13378/

Упомянутый Юлиус Штрейхер был осужден Нюрнбергским трибунал за нацистскую пропаганду и казнен через повешение. Но это было совсем другое дело.

Click to view

Шмитт не отнесся к денацификации родной страны пассивно. Вначале он распространил анонимную статью с призовом к амнистии всех нацистов. Главный аргумент заключался в том, что все гражданские войны заканчиваются амнистией проигравшей стороны и национальным примирением.

Circulating in multiple journals and newspapers in Germany and in Europe more broadly in the years following the Second World War, there appeared a short, anonymous opinion column advocating blanket amnesty for National Socialists accused of war crimes, crimes against the Jewish people and crimes against humanity, each time in similar form and with a similar argumentative thrust, albeit with variations. Expressing disaffection with de-Nazification, the anonymous author of the column claimed that de-Nazification itself was a manifestation of the “Cold Civil War.” Indeed, the writer continued, “The distinguishing mark of this civil war consists in the treatment of the other as criminal, murderer, saboteur and gangster.” This anonymous opinion piece claimed that civil wars, of which the “Cold Civil War” was an instance, have historically been resolved only by one of two events. “All civil wars in world history,” the writer maintained, “which did not end in the annihilation of the opposing side have ended in an amnesty.”Footnote5 <...>
The author of this missive, reprinted multiple times in various German and European newspapers and journals in the years 1949-1959, was none other than the Nazi jurist and former section head of the Association of National Socialistic German Jurists, Carl Schmitt. In the three decades following his release from solitary confinement at Nuremberg in 1947, Schmitt would repeatedly reprise the theme of the absence of German guilt for the atrocities of the Second World War, not least in his polemical pamphlet The Tyranny of Values, insisting that any ex post criminal convictions for Nazi atrocities that were juridically permissible when committed were an aberration.
https://www.cambridge.org/core/journals/modern-intellectual-history/article/indirection-and-the-rhetoric-of-tyranny-carl-schmitts-the-tyranny-of-values-19601967/5BBFF95576348B97189F4E4B325F331D



Уже не анонимный памфлет "Тирания ценностей" ("Die Tyrannei der Werte") - возможно лучшее, что написано против "культуры отмены". Шмитт говорит, что. поскольку систему ценностей нельзя определить юридически точно, то ценностей не существует, и, следовательно, нельзя осуждать кого-то с позиций нарушения им этой системы.

Для памфлета был повод - судьба режиссера Файта Харлана, снявшего в 1940 художественный фильм "Еврей Зюсс", жемчужину нацистской пропаганды.

Jud Süss was conceived by Nazi propaganda minister Joseph ­Goebbels as an answer to the successful British film Jew Suss, made in 1934 and starring the German actor Conrad Veidt (recently escaped from Germany). Jew Suss itself was adapted from a 1925 anti-Nazi novel by German-Jewish writer and one-time Brecht collaborator Lion Feuchtwanger about a well-known historical figure, Joseph Süss Oppenheimer, who was a "court Jew" in 18th-century Württemberg. The ­British film was a thinly veiled plea on behalf of the victimised Jewish population of Nazi Germany, and enjoyed ­success in Britain and the United States, but was banned in Vienna, where it ­censors did not like its pro-semitic tone.
The Goebbels "remake", on the other hand stressed the Nazi stereotypes of Jews as crafty, ­untrustworthy, hooked-nosed beings. Feuchtwanger's ­version of the Süss story has Suss Oppenheimer achieving great wealth, but turning against his protector when the duke tries to rape his daughter. In the ­Goebbels film, which was directed by Veit Harlan, Süss's brazen actions almost cause civil war to break out in the dukedom and end with him raping a German girl, torturing her father and fiancee, before he is tried and hanged himself.
To increase its impact, the film opened simultaneously in 80 Berlin ­cinemas. In the Third Reich alone, 20m people saw it, and it was a huge success abroad, where it sparked anti-Jewish violence, particularly in France and Italy. It was also frequently shown to SS troops and concentration camp guards to boost their morale and confirm to them the Final Solution was a worthy cause. "Contrary to expectations that it would be artistically lame, cinematically primitive and lacking in spirit, the film was drooled over by film enthusiasts, as a subtle masterwork of the art of seduction," according to Harald Jähner, film critic of the Berliner Zeitung.
https://www.theguardian.com/film/2010/feb/25/jud-suss-film-without-conscience

На судебном процессе после войны Харлана оправдали, он вернулся в кино и подал в суд на кинокритика Эриха Люта, который призывал к его бойкоту. Суд удовлетворил иск, но в 1958 это решение было отменено Федеральным Конституционном судом Германии, что вызвало возмущение Шмитта и его философские размышления.

Values, Schmitt says, are said to hold rather than to be or exist: “Value is not, rather it holds. ”The way in which value is spoken about, on this view, points to something dubious about value itself. “The validity admittedly implies,” Schmitt continues, “as we shall yet see more closely, an all-the-stronger compulsion toward realization. Value precisely lusts after actualization. It isn't real, but directed toward realization and longs for enforcement and implementation.” Three paragraphs into his pamphlet, Schmitt has already asserted not only that the term “value” is improperly applied to persons (and to relations between them) but also that value, the conceptual basis for the decision in the Lüth judgment, isn't real (“Es ist nicht wirklich”)-value, properly understood, doesn't even exist. If values do not exist, then appeals to values simply express someone's preferences or wishes. Thus the appeal to values is simply a way to impose one's own preferences on others. On this argument, the justices of the Federal Constitutional Court rendered their decision for Lüth and against Harlan on the ground of an unreality, on the basis of nothing.
https://www.cambridge.org/core/journals/modern-intellectual-history/article/indirection-and-the-rhetoric-of-tyranny-carl-schmitts-the-tyranny-of-values-19601967/5BBFF95576348B97189F4E4B325F331D#fn21

Поразмышляем и мы о современных аналогиях...