Губная гармошка и отсутствующий рояль 3
Начало здесь: Губная гармошка и отсутствующий рояль 1, и здесь: Губная гармошка и отсутствующий рояль 2
***С фамилией Студнев сам бог велел дослужиться до начпрода, но подполковник заведовал дивизионной КЭЧ. Среднего роста, пухленький (но крепкий) русоволосый мужичок с подвижным лицом и цепким взглядом - подполковник часто приходил из штаба дивизии в полк, чтобы вырвать полтора десятка солдат на какую-нибудь дуракоёмкую работу.
Обычно к приданым Студневу бойцам приставляли сержанта. На этот раз ротный отправил старшим меня:
- Славентий, там роялино на четвертый этаж переть. Смотри, чтобы орлы друг друга не передавили. И смотри, чтобы инструмент не кокнули, а то поедем на Кушку взводами командовать.
Про Кушку, давно отошедшую к Туркменистану, он по привычке ляпнул. Чтобы ответственность подчеркнуть. Потому что рояль мы должны были поднять в новую квартиру замполита дивизии.
«Бехштайн» был немолод, солиден и тяжел.
И велик.
Настолько велик, что не проходил в лестничный пролет блочной новостройки.
Он не проходил ни вдоль, ни поперек, ни поставленный на попа - цеплял потолок. Это стало ясно уже после обмера (от клавиш до дальнего изгиба крыла выходило 255 сантиметров), но мы все-таки почти час вручную пытались экспериментально обмануть геометрию.
Не смогли. Только умаялись.
Вернули «Бехштайна» на улицу и предложили Студневу взять кран и впереть роялину в окно. От крана подполковник отмахнулся, как от нереального.
Ушел.
Вернулся.
Еще раз ушел.
Вернулся. Щедро бросил на рояль пачку «Магны»:
- Закуривай, орлы! Я договорился с соседями сверху. Мы с пятого этажа подтянем рояль к окну четвертого. Заведем его внутрь. Потравим. Примем. И всё! В часть я уже позвонил. Нам везут триста метров стропы.
- Не вытянем, товарищ подполковник.
- ЮрИваныч, Слав. ЮрИваныч. Вытянем. Вы ж его по лестнице вшестером поднимали. Ввосьмером ворочали. Воинов двенадцать. Плюс ты, я и водитель. Вытянем!
Возможно, затея имела право на жизнь. Если сперва потренироваться на кошках отработать ее на роялях попроще. Но у нас «черновика» не нашлось.
…Представьте себе перехваченную крест-накрест коробку с тортом. Привяжите к ней четыре веревки. Дайте каждую веревку отдельному человеку, стоящему у окна на пятом этаже. И велите, не выглядывая из окна, аккуратненько подтянуть торт к форточке этажом ниже. Не хватает синхронности? Вот-вот.
Тогда привяжите не четыре веревки, а одну. К центру торта. Тяните за нее. Опять перекашивается?
Тогда прикрепите к обвязке коробки с тортом четыре шнура. В паре метров над тортом соедините их в узел. И уже к этому узлу крепите веревку, за которую потянете коробку вверх. Не перекашивает, но крутится и колотится об стенку?
А привяжите к торту дополнительный линек. За него кто-нибудь, стоящий внизу, пусть оттягивает торт от стены, когда люди с пятого этажа будут на веревочке поднимать коробку на четвертый.
Запутались? Тогда перечитайте два последних абзаца. И помните - наш торт весит под три центнера. Если тюкнется в стену или чужое окно - отнюдь не кремовую розочку помнет.
Методу подъема рояля мы вырабатывали эмпирически. Инструменту это стоило подломленной ножки и в двух местах содранного стропой черного лака. Нам - часа возни, и обожженных стропой ладоней.
Зато потом роялина взмыл к четвертому этажу минут за пять. Девять бойцов и я, засев на пятом этаже, за спаренную стропу тащили инструмент вверх. Точнее, я глядел в окно и командовал «Иии-раз! Иии-раз!». Под мой счет солдаты выбирали стропу.
Чтобы рояль не сдернул их за окно, пацаны сидели паровозиком на паркете. Босыми пятками упирались в стену, друг - в друга, в хозяйскую мебель. Сама хозяйка сбежала в другую комнату - подальше от крепкого солдатского духа.
На земле стодвадцатикилограммовый рядовой Кожура и еще пара приданных ему (в качестве груза) не столь толковых товарищей за дополнительную стропу оттягивали рояль от стены.
Когда мы наверху делали «Ииии - раз!» Кожуру поддергивало к небу. Он послаблял стропу и рояль устремлялся к стене. В последний момент Кожура останавливал его, как норовистого жеребца. Оттягивал метра на полтора от стенки. Орал: «Давай!» Я снова отмахивал «Ииии!..» Все повторялось.
На четвертом этаже подполковник Студнев командовал:
- Осторожней, мужики! Осторожней!
…Рояль закачался перед окном замполитовой «трешки». Студнев высунулся по пояс, пробросил стропу и потянул инструмент в комнату. Тот качнулся, всунулся клавишами в окно и… уперся ножкой в подоконник.
- Слава, тяни!
Мы выбрали полметра стропы, ножка поднялась, зато натянутые стропы уперлись в оконный проем сверху.
По-хорошему - следовало вернуть инструмент на землю, но Студнев не хотел сдаваться. Рояль ведь заглянул в квартиру почти на полметра! Значит - зайдет! Студнев затребовал к себе двух помощников Кожуры и пару бойцов из моей бригады. Они встали перед роялем и приготовились тянуть его внутрь.
- Трави помалу!
Мои парни подали стропу назад. Но рояль не захотел ползти в новую квартиру. Он опустился на подоконник и попробовал упасть.
Мы не позволили.
Экзерсис повторялся раз десять. Говорят, в конце концов рояль вполз в квартиру почти на метр. Но дальше не шел. Это был пат.
Стропы упирались в оконный проем. Стоило нам попустить стропу - рояль перекашивался, скреб по подоконнику, полз на улицу и грозил ножкой окну третьего этажа.
Пытаясь выбрать стропу, мы тоже выдергивали рояль долой. Так он и висел: на треть - в комнате, на две трети - снаружи.
Силы кончались.
Положение могли исправить дополнительные стропы, привязанные к тыльной стороне короба. Но мы их не предусмотрели.
Студнев решил опустить инструмент на землю и перевязать сбрую. Мы выдернули рояль из окна. Он вздрогнул, пошел обратно, потащил за собой упирающегося, но одинокого Кожуру, и влепил по раме.
Треснула и рама, и «челюсть» рояля.
Матерно запричитал Студнев. Кожура оттянул свой музыкальный таран в сторону и... снова не удержал его. Рама покосилась.
К Кожуре спустилась подмога. Инструмент оттянули на безопасное расстояние. И тут оказалось, что мы не можем его опустить.
Вверх тянуть было просто. Травить помалу получалось полчаса назад, но не сейчас. Парни не только вымотались, но и в кровь сбили руки. Рояль они удерживали, намотав стропы на предплечья. Опускать, удерживая груз только в кистях уже не могли.
Я заменил выжатого опорного, попытались подать махину вниз.
Клятый «немец» снова кинулся на стену. Кожура рванул его под уздцы и едва не выхватил нас из окна. Мы сумели остановить падение замполитова инструмента ценой еще четырех сбитых в кровь ладоней.
Рояль - побитый, с треснувшей крышкой и примятой «челюстью» - висел на уровне третьего этажа. Камнем на моей шее. Сосновый брус, подложенный ради сохранности чужого подоконника, стропа проточила пальца на три. Глаза удерживающих стропу пацанов не выражали ничего.
- Леха! - заорал я Кожуре - Как пойдет вниз - отбегай дальше. Мужики - держим! ЮрИваныч! Упадет!
- Держи, мужики! - донесся крик Студнева.
- Держим! - заорал я, перепиливая перочинным ножиком грубую стропу. - Держим!
Стропа поддаваться не хотела, но потом пошла.
Инструмент слегка накренился в сторону изогнутого крыла и исчез из виду.
Следом прозвучал самый мощный фортепианный аккорд в моей жизни…
…Следующий день у меня был выходным, а но после него прямо с утра посыльный вызвал к Зингеру.
- Товарищ старший лейтенант. Кто отвечает за соблюдение техники безопасности при производстве погрузочно - разгрузочных работ?
- Старший команды, товарищ полковник!
- И вы обеспечили безопасность личного состава, при работах по заданию штаба дивизии?
- Так точно, товарищ полковник. Принял решение пожертвовать грузом.
- Твою мать! - сорвался комполка. - Твою мать! Мало нам, мля, двухсотых в районе. У меня в полку - диверсант! Ты мля знаешь, что Студнев написал на тебя рапорт по злостному нарушению ТБ?
- Никак нет!
- Научились, мля, отвечать! Ты понимаешь, что это, мля, для тебя неполное служебное и прощай - тринадцатая?
- Так точно! - нашел я силы ответить, внутренне рыдая.
Зингер поуспокоился и встал.
- Каса-авченко… Ну не ожидал от тебя такого…
Зингер прошелся по кабинету.
- На твое счастье, тринадцатой я тебя не лишу. Потому что перед твоим приходом позвонил замполит дивизии, рояль и окно которого ты расхерачил. И велел не давать ходу рапорту Студнева. Все ясно?
- Так точно, товарищ полковник.
- А на будущее, старший лейтенант Касавченко, запомните. Офицер отвечает не только за своих подчиненных, но и за выполнение поставленной задачи! Как офицер, вы должны были или послать Студнева с веревками нахер, или, раз взялись, засунуть этот сраный рояль в это сраное окно. Так как вы не сделали ни первого, ни второго, я объявляю вам три наряда вне очереди.
- Есть, три наряда вне очереди!
- Ой, мля… Иди уже, оркестрант. К Громозеке поставлю!
- Есть, к Громозеке, товарищ полковник!
Но Громозека ушел в отпуск, а потом уехал «в район». Так что отдежуривал я наряды с Измирским. Он ходил хмурый, не хотел музицировать и называл меня «истребителем немцев». А потом получил майора и повеселел, но устроить сэйшен нам больше не удалось. Я отслужил свои два «пиджаковых» года.
- А ведь Дирижер сильно рисковал, когда за тебя писался. - заметил ротный, отмечая мой дембель. - Замполит мог в ответ кинуть Игорька через майора! Но - обошлось.
Тут мне и открылась тайна. Разбитый мной рояль дореволюционной работы достался полку вместе со зданием техникума. «Немец» был в плохом состоянии, быстро расстраивался, требовал серьезного ремонта. Измирский выкрутил дивизии руки и заставил нанять реставратора. Мастер поправил внешний вид инструмента, но на отладку механизма ему чего-то не хватило. Поэтому раз в три месяца рояль приходилось подстраивать. Деньги на это Измирский выбивал из коммунально - эксплуатационной части штаба дивизии. У Студнева.
А потом дирижер ушел в отпуск, и Студнев комиссионно (с полковым зампотылом и прапорщиком вещевого склада) списал «Бехштайна», как выработавшего свой ресурс. И поставил в полковой клуб новенькое пианино «Кубань».
Фабрика «Кубань» в те дни умирала и отдавала инструменты практически даром. Кроме того - «Кубань» в отличие от восьмидесятилетнего «немца» не расстраивалась за три месяца.
Сделать с этим Измирский уже ничего не мог. Но когда он узнал, что рояль предназначался замполиту дивизии... И услышал о рапорте Студнева…
Он пришел к замкомдиву и пообещал в случае моего наказания изложить историю приключений «Бехштайна» в письме военному прокурору.
Думаю, сделал это с тем же удивленным выражением лица, которым убеждал младших офицеров прекратить новогоднюю пьянку.
А потом полтора месяца гадал - дадут ему майора, или кинут…
…После моего дембеля губная гармоника исчезла из мира на десятилетие. Из залежей хлама ее извлек Потомок, возлюбивший Прелесссть блюз. Разочарованный покоцанным корпусом и тремя западающими язычками он выкрасил гармошку синим лаком. Язычки западать не перестали, и Потомок с тоски и первой получки купил новый харп. Не какой-то крашенный китайский «Батерфляй», как у замшелого отца, а настоящий хромированный китайский «Сильверстоун».
Вот они. Расписная (уже даже не синяя) гармошка - это мой старый добрый китайский «Баттерфляй». Черненькая (на самом деле - серебряная, просто у фотографа руки не оттуда растут) - «Сильверстоун» Потомка. На футляре «Баттерфляя» - наклейка от жвачки, сохранившаяся с армейской поры.
Теперь мужское население нашей квартиры не умеет играть уже на двух губных гармошках.
Игоря Измирского я вижу в День Победы, вышагивающим с тамбурмажором перед полковым оркестром. Майор (должность не предполагает дальнейшего роста) все так же худ, но уже через волос сед. Перемолвиться нам не удается уже лет десять.
На моем мобильнике вместо звонка стоит «Прощание славянки».
Другие истории из серии «Инструменты» здесь:
Каникулы!
Партизанская балалайка 1
***С фамилией Студнев сам бог велел дослужиться до начпрода, но подполковник заведовал дивизионной КЭЧ. Среднего роста, пухленький (но крепкий) русоволосый мужичок с подвижным лицом и цепким взглядом - подполковник часто приходил из штаба дивизии в полк, чтобы вырвать полтора десятка солдат на какую-нибудь дуракоёмкую работу.
Обычно к приданым Студневу бойцам приставляли сержанта. На этот раз ротный отправил старшим меня:
- Славентий, там роялино на четвертый этаж переть. Смотри, чтобы орлы друг друга не передавили. И смотри, чтобы инструмент не кокнули, а то поедем на Кушку взводами командовать.
Про Кушку, давно отошедшую к Туркменистану, он по привычке ляпнул. Чтобы ответственность подчеркнуть. Потому что рояль мы должны были поднять в новую квартиру замполита дивизии.
«Бехштайн» был немолод, солиден и тяжел.
И велик.
Настолько велик, что не проходил в лестничный пролет блочной новостройки.
Он не проходил ни вдоль, ни поперек, ни поставленный на попа - цеплял потолок. Это стало ясно уже после обмера (от клавиш до дальнего изгиба крыла выходило 255 сантиметров), но мы все-таки почти час вручную пытались экспериментально обмануть геометрию.
Не смогли. Только умаялись.
Вернули «Бехштайна» на улицу и предложили Студневу взять кран и впереть роялину в окно. От крана подполковник отмахнулся, как от нереального.
Ушел.
Вернулся.
Еще раз ушел.
Вернулся. Щедро бросил на рояль пачку «Магны»:
- Закуривай, орлы! Я договорился с соседями сверху. Мы с пятого этажа подтянем рояль к окну четвертого. Заведем его внутрь. Потравим. Примем. И всё! В часть я уже позвонил. Нам везут триста метров стропы.
- Не вытянем, товарищ подполковник.
- ЮрИваныч, Слав. ЮрИваныч. Вытянем. Вы ж его по лестнице вшестером поднимали. Ввосьмером ворочали. Воинов двенадцать. Плюс ты, я и водитель. Вытянем!
Возможно, затея имела право на жизнь. Если сперва потренироваться на кошках отработать ее на роялях попроще. Но у нас «черновика» не нашлось.
…Представьте себе перехваченную крест-накрест коробку с тортом. Привяжите к ней четыре веревки. Дайте каждую веревку отдельному человеку, стоящему у окна на пятом этаже. И велите, не выглядывая из окна, аккуратненько подтянуть торт к форточке этажом ниже. Не хватает синхронности? Вот-вот.
Тогда привяжите не четыре веревки, а одну. К центру торта. Тяните за нее. Опять перекашивается?
Тогда прикрепите к обвязке коробки с тортом четыре шнура. В паре метров над тортом соедините их в узел. И уже к этому узлу крепите веревку, за которую потянете коробку вверх. Не перекашивает, но крутится и колотится об стенку?
А привяжите к торту дополнительный линек. За него кто-нибудь, стоящий внизу, пусть оттягивает торт от стены, когда люди с пятого этажа будут на веревочке поднимать коробку на четвертый.
Запутались? Тогда перечитайте два последних абзаца. И помните - наш торт весит под три центнера. Если тюкнется в стену или чужое окно - отнюдь не кремовую розочку помнет.
Методу подъема рояля мы вырабатывали эмпирически. Инструменту это стоило подломленной ножки и в двух местах содранного стропой черного лака. Нам - часа возни, и обожженных стропой ладоней.
Зато потом роялина взмыл к четвертому этажу минут за пять. Девять бойцов и я, засев на пятом этаже, за спаренную стропу тащили инструмент вверх. Точнее, я глядел в окно и командовал «Иии-раз! Иии-раз!». Под мой счет солдаты выбирали стропу.
Чтобы рояль не сдернул их за окно, пацаны сидели паровозиком на паркете. Босыми пятками упирались в стену, друг - в друга, в хозяйскую мебель. Сама хозяйка сбежала в другую комнату - подальше от крепкого солдатского духа.
На земле стодвадцатикилограммовый рядовой Кожура и еще пара приданных ему (в качестве груза) не столь толковых товарищей за дополнительную стропу оттягивали рояль от стены.
Когда мы наверху делали «Ииии - раз!» Кожуру поддергивало к небу. Он послаблял стропу и рояль устремлялся к стене. В последний момент Кожура останавливал его, как норовистого жеребца. Оттягивал метра на полтора от стенки. Орал: «Давай!» Я снова отмахивал «Ииии!..» Все повторялось.
На четвертом этаже подполковник Студнев командовал:
- Осторожней, мужики! Осторожней!
…Рояль закачался перед окном замполитовой «трешки». Студнев высунулся по пояс, пробросил стропу и потянул инструмент в комнату. Тот качнулся, всунулся клавишами в окно и… уперся ножкой в подоконник.
- Слава, тяни!
Мы выбрали полметра стропы, ножка поднялась, зато натянутые стропы уперлись в оконный проем сверху.
По-хорошему - следовало вернуть инструмент на землю, но Студнев не хотел сдаваться. Рояль ведь заглянул в квартиру почти на полметра! Значит - зайдет! Студнев затребовал к себе двух помощников Кожуры и пару бойцов из моей бригады. Они встали перед роялем и приготовились тянуть его внутрь.
- Трави помалу!
Мои парни подали стропу назад. Но рояль не захотел ползти в новую квартиру. Он опустился на подоконник и попробовал упасть.
Мы не позволили.
Экзерсис повторялся раз десять. Говорят, в конце концов рояль вполз в квартиру почти на метр. Но дальше не шел. Это был пат.
Стропы упирались в оконный проем. Стоило нам попустить стропу - рояль перекашивался, скреб по подоконнику, полз на улицу и грозил ножкой окну третьего этажа.
Пытаясь выбрать стропу, мы тоже выдергивали рояль долой. Так он и висел: на треть - в комнате, на две трети - снаружи.
Силы кончались.
Положение могли исправить дополнительные стропы, привязанные к тыльной стороне короба. Но мы их не предусмотрели.
Студнев решил опустить инструмент на землю и перевязать сбрую. Мы выдернули рояль из окна. Он вздрогнул, пошел обратно, потащил за собой упирающегося, но одинокого Кожуру, и влепил по раме.
Треснула и рама, и «челюсть» рояля.
Матерно запричитал Студнев. Кожура оттянул свой музыкальный таран в сторону и... снова не удержал его. Рама покосилась.
К Кожуре спустилась подмога. Инструмент оттянули на безопасное расстояние. И тут оказалось, что мы не можем его опустить.
Вверх тянуть было просто. Травить помалу получалось полчаса назад, но не сейчас. Парни не только вымотались, но и в кровь сбили руки. Рояль они удерживали, намотав стропы на предплечья. Опускать, удерживая груз только в кистях уже не могли.
Я заменил выжатого опорного, попытались подать махину вниз.
Клятый «немец» снова кинулся на стену. Кожура рванул его под уздцы и едва не выхватил нас из окна. Мы сумели остановить падение замполитова инструмента ценой еще четырех сбитых в кровь ладоней.
Рояль - побитый, с треснувшей крышкой и примятой «челюстью» - висел на уровне третьего этажа. Камнем на моей шее. Сосновый брус, подложенный ради сохранности чужого подоконника, стропа проточила пальца на три. Глаза удерживающих стропу пацанов не выражали ничего.
- Леха! - заорал я Кожуре - Как пойдет вниз - отбегай дальше. Мужики - держим! ЮрИваныч! Упадет!
- Держи, мужики! - донесся крик Студнева.
- Держим! - заорал я, перепиливая перочинным ножиком грубую стропу. - Держим!
Стропа поддаваться не хотела, но потом пошла.
Инструмент слегка накренился в сторону изогнутого крыла и исчез из виду.
Следом прозвучал самый мощный фортепианный аккорд в моей жизни…
…Следующий день у меня был выходным, а но после него прямо с утра посыльный вызвал к Зингеру.
- Товарищ старший лейтенант. Кто отвечает за соблюдение техники безопасности при производстве погрузочно - разгрузочных работ?
- Старший команды, товарищ полковник!
- И вы обеспечили безопасность личного состава, при работах по заданию штаба дивизии?
- Так точно, товарищ полковник. Принял решение пожертвовать грузом.
- Твою мать! - сорвался комполка. - Твою мать! Мало нам, мля, двухсотых в районе. У меня в полку - диверсант! Ты мля знаешь, что Студнев написал на тебя рапорт по злостному нарушению ТБ?
- Никак нет!
- Научились, мля, отвечать! Ты понимаешь, что это, мля, для тебя неполное служебное и прощай - тринадцатая?
- Так точно! - нашел я силы ответить, внутренне рыдая.
Зингер поуспокоился и встал.
- Каса-авченко… Ну не ожидал от тебя такого…
Зингер прошелся по кабинету.
- На твое счастье, тринадцатой я тебя не лишу. Потому что перед твоим приходом позвонил замполит дивизии, рояль и окно которого ты расхерачил. И велел не давать ходу рапорту Студнева. Все ясно?
- Так точно, товарищ полковник.
- А на будущее, старший лейтенант Касавченко, запомните. Офицер отвечает не только за своих подчиненных, но и за выполнение поставленной задачи! Как офицер, вы должны были или послать Студнева с веревками нахер, или, раз взялись, засунуть этот сраный рояль в это сраное окно. Так как вы не сделали ни первого, ни второго, я объявляю вам три наряда вне очереди.
- Есть, три наряда вне очереди!
- Ой, мля… Иди уже, оркестрант. К Громозеке поставлю!
- Есть, к Громозеке, товарищ полковник!
Но Громозека ушел в отпуск, а потом уехал «в район». Так что отдежуривал я наряды с Измирским. Он ходил хмурый, не хотел музицировать и называл меня «истребителем немцев». А потом получил майора и повеселел, но устроить сэйшен нам больше не удалось. Я отслужил свои два «пиджаковых» года.
- А ведь Дирижер сильно рисковал, когда за тебя писался. - заметил ротный, отмечая мой дембель. - Замполит мог в ответ кинуть Игорька через майора! Но - обошлось.
Тут мне и открылась тайна. Разбитый мной рояль дореволюционной работы достался полку вместе со зданием техникума. «Немец» был в плохом состоянии, быстро расстраивался, требовал серьезного ремонта. Измирский выкрутил дивизии руки и заставил нанять реставратора. Мастер поправил внешний вид инструмента, но на отладку механизма ему чего-то не хватило. Поэтому раз в три месяца рояль приходилось подстраивать. Деньги на это Измирский выбивал из коммунально - эксплуатационной части штаба дивизии. У Студнева.
А потом дирижер ушел в отпуск, и Студнев комиссионно (с полковым зампотылом и прапорщиком вещевого склада) списал «Бехштайна», как выработавшего свой ресурс. И поставил в полковой клуб новенькое пианино «Кубань».
Фабрика «Кубань» в те дни умирала и отдавала инструменты практически даром. Кроме того - «Кубань» в отличие от восьмидесятилетнего «немца» не расстраивалась за три месяца.
Сделать с этим Измирский уже ничего не мог. Но когда он узнал, что рояль предназначался замполиту дивизии... И услышал о рапорте Студнева…
Он пришел к замкомдиву и пообещал в случае моего наказания изложить историю приключений «Бехштайна» в письме военному прокурору.
Думаю, сделал это с тем же удивленным выражением лица, которым убеждал младших офицеров прекратить новогоднюю пьянку.
А потом полтора месяца гадал - дадут ему майора, или кинут…
…После моего дембеля губная гармоника исчезла из мира на десятилетие. Из залежей хлама ее извлек Потомок, возлюбивший Прелесссть блюз. Разочарованный покоцанным корпусом и тремя западающими язычками он выкрасил гармошку синим лаком. Язычки западать не перестали, и Потомок с тоски и первой получки купил новый харп. Не какой-то крашенный китайский «Батерфляй», как у замшелого отца, а настоящий хромированный китайский «Сильверстоун».
Вот они. Расписная (уже даже не синяя) гармошка - это мой старый добрый китайский «Баттерфляй». Черненькая (на самом деле - серебряная, просто у фотографа руки не оттуда растут) - «Сильверстоун» Потомка. На футляре «Баттерфляя» - наклейка от жвачки, сохранившаяся с армейской поры.
Теперь мужское население нашей квартиры не умеет играть уже на двух губных гармошках.
Игоря Измирского я вижу в День Победы, вышагивающим с тамбурмажором перед полковым оркестром. Майор (должность не предполагает дальнейшего роста) все так же худ, но уже через волос сед. Перемолвиться нам не удается уже лет десять.
На моем мобильнике вместо звонка стоит «Прощание славянки».
Другие истории из серии «Инструменты» здесь:
Каникулы!
Партизанская балалайка 1