[Spoiler (click to open)]Всего несколько слов дополнительно произносит Умэ, но как удачно. Напоминаю, почтальон, старый друг семьи, говорит, что она выросла, стала «настоящей барышней».
Умэ грустно улыбнулась: - Почти полгода в столице...
Интересно новое начало разговора Нарикавы и Киё:
А через несколько минут, когда церемония взаимных поклонов и приветствий окончилась и гости расположились на циновках, Нарикава сказал: - Не думайте, Кубосава-сан, что я пришел только к вам. Я давно собирался взглянуть на Киё-тян, хе-хе-хе... - Хе-хе-хе... - залился сэндо. Старая Киё поклонилась: - Хозяин еще не забыл, как мы вместе собирали ракушки на отмели... - Да, давно это было. Постой-ка... Ну да, лет пятьдесят назад. Славное, хорошее было время... - Тогда как раз вернулся из Маньчжурии мой муж... - Да, и хотел еще надавать мне по шее за то, что я ухаживал за тобой... Сэндо опять засмеялся тоненьким, блеющим смехом. Все заулыбались. - Разрешите предложить вам скромно закусить, - сказал Кубосава. - Закусить? Отчего же... Разве мы против, Одабэ? Капитан смущенно потупился. Он был очень молод, моложе всех в этом доме, за исключением Умэ и Ясуко. Кроме того, он был в европейском костюме, и это очень стесняло его. - А ты как думаешь, Тотими? - Несомненно, Нарикава-сан, несомненно. Раз Кубосава-сан так любезен... - Помнится, Киё-тян была мастерицей готовить. - Да, мать готовит очень хорошо, - сказал Кубосава.
Или воспоминания Кубосавы о своей жене:
Кубосава взглянул вдоль улицы. На углу несколько мальчишек и девочек затеяли игру в “ханэ-цуки”. Дети подбрасывали пестро раскрашенную палочку и ловили ее скалками. Кубосава заметил среди них старшую дочь Умэко. Тоненькая, раскрасневшаяся от бега, она вдруг поскользнулась на мокрой траве и с размаху упала, мелькнув голыми коленками. Визг и смех. Подруги бросились поднимать ее; мальчишки запрыгали, крича во все горло. Кубосава вспомнил, как давным-давно, десятка два лет назад, в такой же вот первый день нового года он, беззаботный молодой рыбак, запускал у ворот своего дома огромного воздушного змея, искоса поглядывая в сторону стайки девушек, игравших в “ханэ-цуки”. Девушке, которая упускала подброшенную палочку, ставили на лицо пятнышко индийской тушью. Сюкити следил за маленькой хохотушкой с продолговатым, как дынное семечко, лицом и круглыми ласковыми глазами. На щеке ее было - он и теперь отчетливо помнит это - два черных пятнышка. Следы этих пятнышек оставались на лице Ацуко и через две недели, когда Сюкити впервые зашел к ее родным и добрых полчаса сидел молча, опустив голову... Вскоре они поженились. Военная служба, короткие месяцы семейного счастья, война, грохот зениток, зарево над горами, за которыми раскинулся Токио, американская эскадра на горизонте и наконец долгожданный мир... Ацуко оказалась доброй, ласковой, любящей женой. И дочки у него тоже хорошие. Умэко идет пятнадцатый год. Скоро придется отдавать замуж. Женихи найдутся - она красивая, в мать; к тому же Кубосава пользуется среди соседей хорошей репутацией. А будет еще лучше... Да, Кубосава не приходится жаловаться на судьбу.
И маленькая характеристика двух коллег радиста:
- Простите... Что вы сказали, Нарикава-сан? - Я говорю, почему пришел для этого разговора к вам. - Я счастлив... - У меня сейчас полно народу - родственники и разные знакомые, там нам не дали бы поговорить. Одабэ-сан - холостяк, у него даже сесть негде... Вы не обижайтесь, Одабэ-сан. - Хе-хе-хе, - заблеял сэндо. - А Тотими скуп и угостил бы нас прокисшим пивом. Сэндо поперхнулся. - Вот я и решил, что лучше вашего дома места не найти. И не раскаиваюсь... - Нарикава с трудом поднялся, опираясь на плечо сэндо. Кубосава вскочил, низко кланяясь и бормоча слова благодарности.