Люба.
Почти ночью Люба приволоклась домой, грязная, измученная и голодная. То, что она видела в тот день, останется в её памяти навсегда. Бахор, её четверо детей и Серёжа не спали, сидя в квартире без света.
- Мама, я думал, что ты не придёшь и тебя убили эти уроды. Мне Вовка Калачов звонил, говорит родителей так и нет с работы, а когда он шёл со школы в него кидали камни, - Серёжа крепко обнял мать и прижался к ней всем телом, она почувствовала как дрожит её мигом повзрослевший четырнадцатилетний ребёнок. - Мам, нас ведь не оставят. Наши же придут и им вломят.
- Серёженька! Серёженька, сыночек, там ад! Хорошо, что Вадика здесь нет и папы… Бахор, как жить дальше?
- Анзур сказал, что только войска нас спасут, больше ничего.
- Мам, а они что, стреляют?
- Сынок, - Люба начала надсадно рыдать, закрывая грязными руками лицо.
- Моро худо зад, Любе. Бог наказал нас.
Три дня они жили у Бахор и Анзура, Серёжка из квартиры забрал лишь "Таинственный остров" Жюля Верна и подзорную трубу. С ней Люба выходила на лоджию и смотрела на охваченный хаосом город. Однажды она увидела то, что повергло её в полусумасшествие: отряд "чёрных чапанов" остановил маленький автобусик, в котором ехали дети. Их вытаскивали и резали как баранов на плов. Люба выронила трубу, которая кувыркаясь упала в кусты у дома и, вцепившись себе в волосы, начала истошно орать. С затуманенными глазами, с раззявленным ртом она сидела на полу лоджии, а Бахор и Серёжа пытались её угомонить: "Любе, ты слышишь меня? Родная, это я - Бахор. Не кричи, Любе, вон Серёжа уже плачет. Любе, что ты сделала? Ай, что я могу?" Серёжа, шмыгая носом и утирая слёзы, принёс кувшин воды и вылил его на мать. Она испуганно задохнулась, и крик прекратился, перейдя в тихий плач: "Дети, они убивали детей. Ааааа… Что дети им сделали. Я хочу домой."
В одну из ночей Люба проснулась от выстрелов. Перепуганная Бахор, успокаивая проснувшихся детей, крикнула: «Анзур, выйди к ним!» Рахмон быстро пошёл к входной двери, распахнул её и заговорил со стрелявшими на таджикском. Старший сын Алишер встал рядом с отцом и взял его за руку. Трое маленьких заплакали, когда старший брат ушёл туда, где кричали злобные голоса. Бахор не посмела остановить сына и, тихо постанывая, прижимала к себе младшую девочку, потом вошла в комнату, где, оцепенев от страха сидели Люба с Серёжей: "Эти люди ищут русских. Анзур говорит им, чтобы уходили, что здесь нет никого. Говорит, зачем дверь испортили хорошим людям, зачем стреляли? А они ему: может ты русских прячешь? Они угрожают ему. Анзур сказал, что не прячет, просит их уйти, детей пожалеть… Тихо! Уходят!" Голоса смолкли, послышался шум закрываемой на ключ двери. Анзур с непроницаемым лицом вошёл в комнату: "Они ушли. Будем спать." Люба подошла к нему и поцеловала ему руки. В ту ночь они так и не уснули.
- Мам, ты знаешь, а ведь здесь растут никакие не чинары, а платаны, - прошептал Серёжа.
- Спи, ботаник…
Горожане, устав ждать помощь, начали выходить на улицы и собираться в отряды самообороны. Русские, узбеки, евреи, татары, таджики дежурили у домов, караулили входы в подъезды, охраняли подступы к микрорайонам, призывали не поддаваться на провокации. Ночами они жгли костры и, вооружившись кто чем мог, охраняли себя, свои семьи и тех, кто пытался спать этими ночами. Они носили белые повязки и, не жалея себя, схватывались с подонками так жестоко и отчаянно, что погромы прекратились.
И вот заревели моторы бронетранспортёров. Серёжа, выбежав на лоджию и увидев колонну, заорал: "Мама! Мааама! Тётя Бахор! Наши!"
Ещё несколько дней спустя домой вернулся измотанный неведением и страхом за семью Алексей. А в Сибири в голос выла мать Любы, кляня кошку, советскую власть и Господа Бога.
В марте возобновила работу железная дорога. Начинался исход русских с некогда гостеприимной земли, ставшей им мачехой.
Конец шестой части.
Часть первая. Часть вторая. Часть третья. Часть четвёртая. Часть пятая. Часть седьмая. Часть восьмая. Часть девятая. Часть десятая. Часть одиннадцатая.
- Мама, я думал, что ты не придёшь и тебя убили эти уроды. Мне Вовка Калачов звонил, говорит родителей так и нет с работы, а когда он шёл со школы в него кидали камни, - Серёжа крепко обнял мать и прижался к ней всем телом, она почувствовала как дрожит её мигом повзрослевший четырнадцатилетний ребёнок. - Мам, нас ведь не оставят. Наши же придут и им вломят.
- Серёженька! Серёженька, сыночек, там ад! Хорошо, что Вадика здесь нет и папы… Бахор, как жить дальше?
- Анзур сказал, что только войска нас спасут, больше ничего.
- Мам, а они что, стреляют?
- Сынок, - Люба начала надсадно рыдать, закрывая грязными руками лицо.
- Моро худо зад, Любе. Бог наказал нас.
Три дня они жили у Бахор и Анзура, Серёжка из квартиры забрал лишь "Таинственный остров" Жюля Верна и подзорную трубу. С ней Люба выходила на лоджию и смотрела на охваченный хаосом город. Однажды она увидела то, что повергло её в полусумасшествие: отряд "чёрных чапанов" остановил маленький автобусик, в котором ехали дети. Их вытаскивали и резали как баранов на плов. Люба выронила трубу, которая кувыркаясь упала в кусты у дома и, вцепившись себе в волосы, начала истошно орать. С затуманенными глазами, с раззявленным ртом она сидела на полу лоджии, а Бахор и Серёжа пытались её угомонить: "Любе, ты слышишь меня? Родная, это я - Бахор. Не кричи, Любе, вон Серёжа уже плачет. Любе, что ты сделала? Ай, что я могу?" Серёжа, шмыгая носом и утирая слёзы, принёс кувшин воды и вылил его на мать. Она испуганно задохнулась, и крик прекратился, перейдя в тихий плач: "Дети, они убивали детей. Ааааа… Что дети им сделали. Я хочу домой."
В одну из ночей Люба проснулась от выстрелов. Перепуганная Бахор, успокаивая проснувшихся детей, крикнула: «Анзур, выйди к ним!» Рахмон быстро пошёл к входной двери, распахнул её и заговорил со стрелявшими на таджикском. Старший сын Алишер встал рядом с отцом и взял его за руку. Трое маленьких заплакали, когда старший брат ушёл туда, где кричали злобные голоса. Бахор не посмела остановить сына и, тихо постанывая, прижимала к себе младшую девочку, потом вошла в комнату, где, оцепенев от страха сидели Люба с Серёжей: "Эти люди ищут русских. Анзур говорит им, чтобы уходили, что здесь нет никого. Говорит, зачем дверь испортили хорошим людям, зачем стреляли? А они ему: может ты русских прячешь? Они угрожают ему. Анзур сказал, что не прячет, просит их уйти, детей пожалеть… Тихо! Уходят!" Голоса смолкли, послышался шум закрываемой на ключ двери. Анзур с непроницаемым лицом вошёл в комнату: "Они ушли. Будем спать." Люба подошла к нему и поцеловала ему руки. В ту ночь они так и не уснули.
- Мам, ты знаешь, а ведь здесь растут никакие не чинары, а платаны, - прошептал Серёжа.
- Спи, ботаник…
Горожане, устав ждать помощь, начали выходить на улицы и собираться в отряды самообороны. Русские, узбеки, евреи, татары, таджики дежурили у домов, караулили входы в подъезды, охраняли подступы к микрорайонам, призывали не поддаваться на провокации. Ночами они жгли костры и, вооружившись кто чем мог, охраняли себя, свои семьи и тех, кто пытался спать этими ночами. Они носили белые повязки и, не жалея себя, схватывались с подонками так жестоко и отчаянно, что погромы прекратились.
И вот заревели моторы бронетранспортёров. Серёжа, выбежав на лоджию и увидев колонну, заорал: "Мама! Мааама! Тётя Бахор! Наши!"
Ещё несколько дней спустя домой вернулся измотанный неведением и страхом за семью Алексей. А в Сибири в голос выла мать Любы, кляня кошку, советскую власть и Господа Бога.
В марте возобновила работу железная дорога. Начинался исход русских с некогда гостеприимной земли, ставшей им мачехой.
Конец шестой части.
Часть первая. Часть вторая. Часть третья. Часть четвёртая. Часть пятая. Часть седьмая. Часть восьмая. Часть девятая. Часть десятая. Часть одиннадцатая.