Покаяние и сексуальность
Цикл Умное делание для мирян
В этой заметке мне хотелось аккуратно разобрать и разнести в разные стороны две темы, которые люди, глубоко интересующиеся христианством, часто смешивают между собой: мухи отдельно, котлеты отдельно.
Сразу предупреждаю (сам себя): задача страшно трудная, и достичь своей цели я, кажется, не смог. Но по-видимому, на большее я пока и не способен.
Я резко снизил последнее время свою активность в ЖЖ именно потому, что делал новые и новые безуспешные попытки раскрыть эту тему. Этот процесс оказался на удивление мучительным. Обычно мне становится легче, когда я пишу. На этот раз всё вышло наоборот.
Главная цель этого ЖЖурнала -- фиксировать свои мысли в тексте и таким образом "избавляться" от них. Сообщая что-то уважаемому читателю, я как бы перекладываю на его плечи бремя ответственности за дальнейшую судьбу занимающей меня мысли.
Но тут особый случай. От этой мысли я никак не могу избавиться, просто выкинуть из головы, потому что она очень важна. Но и записать тоже не получается, может быть потому, что внутренне она воспринимается мною как нечто очень интимное -- такое, о чём не принято говорить с публикой.
Но говорить об этом надо. Как? Пока не знаю. Ищу подходящий дискурс. Тяжелое, довольно неприятное состояние -- не иметь дара адекватного слова. Сочувствую людям, которые всё время так живут. Это ужасно.
А "виноват" во всём этом ortopas, который в своих текстах, а более всего в личном общении высказал мне несколько очень мощных идей, несомненно верных, но в то же время по видимости противоречащих тому, что я читаю у святых отцов.
[Много цитат]Вот, например, что говорит ortopas:
Взаимная плотская страсть и привязанность супругов друг ко другу - это не болезнь и не проклятие, но благословение и лекарство. Болезнью и проклятием сексуальность становится в блуде.
Духовное назначение супружеского секса в том и состоит, чтобы через прикосновение к тончайшим и самым тайным струнам человеческой способности любить супруги смогли освободить друг друга от греховных уз, наложенных на них через естественную страстность, которая после грехопадения сделала нас казалось бы безнадежно и неодолимо привязанными к первым впечатлениям детства.
До грехопадения люди были бесстрастны, каждый из них не зависел ни от кого кроме Бога, а потому перед ними и не стояла проблема освобождения. Для чего же после грехопадения, когда мы стали страстными и зависимыми, Бог позволил сексуальности обрести такую власть над человеком? Именно для того, чтобы оставалась некая дистанция между ним и родителями/воспитателями, а значит и возможность через эти сильные, новые и захватывающие переживания полностью обновиться, по-настоящему "оставить отца и мать", по-настоящему "прилепиться к жене своей и стать единой плотью".
Именно для этого нужен христианский брак. Что же касается блуда - блуд не просто понапрасну растрачивает эту данную нам мощную сексуальную энергию - хуже того, он усугубляет проблему, углубляя и расширяя разрыв между любовью и сексуальностью. Разрыв, и без того возникающий у каждого из нас вследствие глубокой, но асексуальной привязанности к родителям. Блуд кажется способом отложить решение "на потом", но в действительности отодвигает это "потом" всё дальше и дальше.
В супружеском сексе нет греха! напротив, через супружеский секс мы освобождаемся от семени греха, невольно воспринятого нами через родителей/воспитателей в то время, когда мы ещё не имели свободного выбора, но целиком и полностью зависели от воли других людей. Потому-то Церковь благословляет не один путь, но два пути как пути спасения - монашество и брак. Не только монашество, но и брак. И не просто "дозволяет" супружеский секс, но со всей ответственностью благословляет в таинстве венчания, торжественно напутствуя молодых супругов, восходящих на брачное ложе.
А вот что говорит, например, Григорий Палама:
Плотское вожделение, будучи независимым от воли и явно враждебным закону духа, - хотя у целомудренных, путем силы воли, и держится в рабстве и послабляется только в целях деторождения, - как-то от начала привносит осуждение, будучи тлением, и называемо так, и рождает, конечно, для истления, и является страстным движением человека, не сознающего чести, которую наше естество прияло от Бога, но потом уподобилось животным.
И ещё:
Если бы Господь происходил от семени, тогда бы Он не был Начальником и Вождем новой и отнюдь нестареющей жизни, и будучи старой чеканки, не было бы Ему возможным восприять в Себе полноту чистого Божества, и сделать (Свою) плоть неистощаемым источником освящения, так чтобы преизбытком силы смыть прародительское осквернение, и стать довлеющим для освящения всех последующих. (Омилия 16)
Можно было бы попытаться скинуть это на "повреждение, нанесённое Средневековьем" (см. заметку Главное, что надо знать об иконоборчестве.). Но то же самое говорит живший на исходе Античности Максим Исповедник:
"Поскольку первоначальная цель Бога была в том, чтобы мы рождались без брака и истления, а брак был введен по причине преступления заповеди, ибо Адам совершил беззаконие, то есть отверг Закон, данный ему Богом, - поэтому все, кто ведет род от Адама, зачинаются в беззакониях, подпадая под осуждение праотца. [Слова] же и во грехах зачала меня мать моя означают, что Ева, мать нас всех, первой зачала грех, пылая страстью к наслаждению. Потому и мы, подпадая под осуждение [пра]- матери, говорим, что [мать] зачинает нас во грехах." (Вопросы и недоумения 1,3)
Проще всего было бы просто отказаться от идей ortopas как ошибочных, вводящих в заблуждение. Но эти идеи подтверждаются практикой, и в них несомненно есть какая-то очень важная доля правды.
Вопрос: какая именно?
Попытавшись защитить позицию ortopas в споре с Олегом Мосоловым, я постепенно нащупал (как мне кажется) правильный подход к этой теме.
По-видимому, нет другого способа основательно разобраться в этом вопросе, кроме как чётко разделить духовную жизнь христианина на разные этапы. И в этом нам поможет великолепный трактат св. Антония (Голынского-Михайловского) О молитве Иисусовой.
На мой вкус, это лучшее практическое руководство по умному деланию. Автор кратко описывает все этапы этого пути от начала до конца, указывая, что правильно и что неправильно на каждом этапе.
Прежде всего, он выделяет два главных этапа, которые у других Отцов именуются покаяние и обожение. Другие Отцы более чётко выделяют промежуточную ступень между этими этапами, называя её просвещением.
Молитва, по мере действия в ней слова, ума, сердца и Духа Божьего, имеет соответствующие наименования.
Она бывает словесной, умной деятельной, умно-сердечной деятельной. Эти три вида молитвы доступны человеку в период его ветхой деятельности, то есть до всецелой преданности его в волю Божью.
Последующие два вида молитвы обретаются подвижником лишь по очищении сердца от страстей и греха и именуются умно-сердечной самодвижной, движимой Духом Святым, и умно-сердечной чистой, или непарительной. Последняя есть истинно созерцательная молитва, доводящая все добродетели, будучи всем им матерью, до совершенства духовного целомудрия. Самые достойные через эту молитву приводятся к соединению души с Небесным Женихом в единый дух. Человек тогда обретает высший дар - молитву зрительную. Тогда, соединившись с Господом, он зрит, уразумевая, великие тайны Божьи и премудрость Его, прославляет всем своим духовным существом Святую Троицу, стяжав в сердце Бога.
Чётко различать (и ни в коем случае не путать, не смешивать!) эти два (совершенно разных!) этапа духовной жизни жизненно необходимо -- и особенно тем, кто читает святых Отцов, и вот почему:
Древние святые отцы, великие творцы умного делания, писали о молитве Иисусовой много. Но они начинают с описания высоких степеней созерцательной молитвы, пишут о молитве умно-сердечной самодвижной, опуская предыдущие начальные уровни. Только редкие из них касаются молитвы умно-сердечной деятельной и сопровождающих ее мечтательных искушений. При этом все отцы пишут кратко и прикровенно, и вот по какой причине.
Когда святые отцы писали об Иисусовой молитве, тогда опытно знающих делателей было много и не было нужды подробно описывать начальные стадии, так как было кому наставить. Кроме того, прочесть писания мог и неподготовленный человек, а пользу извлечь мог лишь готовый. Потому отцы писали кратко и прикровенно. Готовый и в кратком описании поймет нужное, а неготовый не повредит разума своего. Не все понимают, что молитва духовная начинает действовать в человеке только после того, как он приступает ко всецелому исполнению воли Божьей. До этих пор молитва бывает лишь деятельной. Горько ошибается тот, кто принимает ее за духовную. Если неоконченное еще делание плотского ума принимается за духовное, то это есть прельщение и горе.
Итак. Молитва духовная несовместима с грехом и действием страстей. Пока в нас действует грех и страсти, у нас не может быть молитвы духовной.
Зато для нас доступны три начальных этапа умного делания: молитва словесная, молитва умная и молитва умно-сердечная. Когда грешный и страстный человек мыслит о себе "я недостоин самодвижной молитвы", он на 100% прав, и это смирение. Когда же он мыслит в себе "я недостоин умной и тем более умно-сердечной молитвы", это ложное смирение и прелесть. Таким образом человек оправдывает своё нерадение, нежелание каяться. Потому что словесная, умная и умно-сердечная молитва это главные инструменты покаяния.
Аскеза Православия это прежде всего аскеза ума, одинаково обязательная как для монахов, так и для мирян. Суть её заключается в том, чтобы приучить свой ум и своё сердце непрестанно беседовать с Господом -- Тем единственным, кто слышит все наши мысли и ведает самые сокровенные глубины нашего сердца. Отказ от практики молитвы это и есть отказ от покаяния.
Разобравшись с этим, можно вернуться к вопросу о телесной аскезе.
Мой тезис: словесная и даже (даже!) умная молитва и это такой уровень духовной аскезы, при котором телесная аскеза не актуальна.
Сон должен быть шесть-семь часов, если обладаешь силами и здоровьем, а при болезненности или слабости можно спать до восьми часов в сутки. Так поступай до времени, когда сама молитва узаконит продолжительность сна, и сколько она позволит, столько и отдохнешь. Столь продолжительный (6-7-8 часов) отдых нужен потому, что молитва Иисусова требует от молящегося напряженной деятельности ума, а это возможно, лишь когда ум подкрепляется отдыхом. Иначе ум бессилен молиться внимательно. (там же)
Эта цитата относится к молитве словесной, но применима и к молитве умной.
Навыкнув, как говорилось выше, в молитве словесной, ум начинает, по выражению святых отцов, теплее, усерднее прислушиваться к словам, читаемым языком, а прислушиваясь, постепенно начинает с удовольствием сам погружаться в молитву. Наконец, полюбив это делание, ум, вместо того чтобы увлекаться вращением в исходящих из сердца помыслах, начинает сам творить молитву. С этих пор, рожденная не на устах, а в тайных недрах ума, молитва не произносится, но умственно мыслится. Есть люди, у которых и прежде занятий молитвенных развиты от природы способности ума, такие могут, минуя словесную, сразу приступать к молитве, творимой мысленно.
С большей ясностью теперь различаются враждебные помыслы. Порожденная умом молитва естественно присуща уму, и все приходящие помыслы, как чуждые, легко опознать и отсечь. Для ума намного удобнее держать внимание на молитвенной мысли, которая рождена в его недрах. Сила ума возрастает, укрепляется готовность ума отражать мысленные нападения дьявола. Внимательно молясь своей, рождаемой им самим, мыслью, ум делается более утонченным, чем прежде, когда он лишь прислушивался к словам, произносимым языком.
С этого времени человек в устроении своего ума начинает следовать путем Ангельским. По существу, умная молитва духом питается и духом творится, такова же пища и постоянное делание Ангелов святых. Теперь такого человека без смущения можно облекать в Ангельский образ - в мантию, без смущения можно становиться его восприемником, во свидетельство обетов, даваемых им Богу при постриге власов. Сей уже есть подражатель Ангелов.
Внимание! Это очень важно!
Здесь чётко указана грань, переходя которую человек может (однако не обязан!) стать монахом. Именно может. А кто не достиг этой ступени, тот не может быть монахом.
Постриг, совершаемый над человеком, не имеющим умной молитвы, сомнителен. Не потому ли монашество наших времен пришло в упадок и столь редким стало явление умного делания. Настоятели и настоятельницы сами, за некоторым исключением, не имеют этого Ангельского делания, хотя внешне и облечены в одежды Ангельского образа, нося их себе в осуждение. И представляемые ими к постригу ничем соответствующим Ангельскому образу не отличаются. Так и наполнились наши обители монашеством, которое увлекалось научными знаниями и отличалось от мирского общества одеждой, а не внутренним устройством человека, творящего Ангельское дело непрестанной молитвы. А что еще хуже, умное делание многими из них считалось ошибкой и прелестью, так как достоинство монашеское они полагали лишь во внешнем обиходе монастырской жизни. Но Богу нужно наше сердце. Если очищать внутреннее, то и внешнее будет чисто. Богу нужен наш дух, наш ум и душа, а не тело, облекаемое одеждой.
Итак. Человек с умной молитвой может быть монахом, а может оставаться мирянином -- примером чему может быть царь и пророк Давид, который имел нескольких жён и множество детей. Давид несомненно имел при этом и умную молитву, и даже умно-сердечную, и чистота сердца была ему ведома. Он терял её и снова обретал. На этом уровне человек уже молится практически непрестанно, и на время секса молитвы, конечно, не оставляет. Здесь наверняка есть или, вернее, была своя культура, которую мы и утратили в эпоху Средневековья.
А вот на стадии умно-сердечной молитвы аскеза естественна, так как сердце связано и с духом, и с телом. Человек молится всем существом, пренебрегая сном и отдыхом. Телесная аскеза тут возникает сама собой. Впрочем, Давид молился сердцем от юности, и это не мешало ему иметь жён и быть царём. Он умел совмещать одно с другим. Может быть, этот навык доступен каждому человеку, а может быть, это особый дар и здесь всё индивидуально.
Св. Антоний (Голынский-Михайловский) о телесной аскезе на этом этапе говорит так:
В пище нужно иметь такое воздержание, чтобы лишь сохранялась жизнь. Сна имей шесть-семь часов, если молитва не потребует меньше, а при изнеможении и восемь часов.
Но по контексту ясно, что речь идёт здесь уже о монашестве, так как на практике лишь у немногих (самых выдающихся) мирян, вроде царя Давида, умно-сердечная молитва становится привычным делом. Впрочем, даже Давид не молился умно-сердечной молитвой непрестанно, иначе бы он не согрешил с Вирсавией:
Однажды под вечер Давид, встав с постели, прогуливался на кровле царского дома и увидел с кровли купающуюся женщину; а та женщина была очень красива.
И послал Давид разведать, кто эта женщина? И сказали ему: это Вирсавия, дочь Елиама, жена Урии Хеттеянина. Давид послал слуг взять ее; и она пришла к нему, и он спал с нею. (2-я книга Царств, 11)
Затем, чтобы скрыть своё преступление, Давид убил мужа Вирсавии и взял её себе в жёны. Далее в Библии описывается покаяние Давида, но понятно, что такие дела человек не может совершать, не оставив предварительно не только умно-сердечную, но даже и простую умную молитву. Грех логически совместим лишь со словесной молитвой, потому что грех зарождается в уме, а ум при словесной молитве может бродить, увлекаясь лукавыми помыслами и зачиная от них грех.
Словесная молитва противится греху, а грех -- молитве. Но борьба между ними происходит в одном и том же уме: чему ум уделит своё внимание, молитве или греховным помыслам? А вот умная молитва с грехом несовместима именно логически, и там, где есть грех, там нет умной молитвы -- потому что ум не может одновременно и беседовать с Богом, и замышлять что-то противное Богу.
Умная молитва логически несовместима со грехом, однако она, увы, совместима с греховными страстями, которые хотя и бездействуют (ожидая своего часа), однако продолжают жить в сердце человека, молящегося умной молитвой. И только умно-сердечная молитва мало-помалу изгоняет из сердца греховные страсти, что подробно описано в той же книге О молитве Иисусовой.
Однако и на этой высокой ступени покаяния человек ещё не становится в полном смысле бесстрастным! Не следует смешивать греховные страсти и естественные страсти. Грань между тем и другим может быть проведена достаточно чётко. Прежде всего, Иисус Христос никогда не попускал в Себе действия греховных страстей, однако Он испытывал действие страстей естественных.
Тут приходится ожидать вопроса о сексуальности: относится ли она к естественным страстям или к греховным? Правильный ответ: конечно, к естественным! Потому-то и Давид мог любить своих жён, и оставался святым и пророком, и образцом подражания для всех кающихся. И добавлю, самым популярным поэтом всех времен и народов! Потому что Псалтирь Давида, написанная за пару веков до Гомера (!) и по сей день остаётся самой читаемой книгой в мире.
Прогневил же Давид Бога не сексом, а тем, что взял себе чужую жену. Бог не стал говорить с Давидом Сам, но послал к нему пророка Нафана:
И сказал Нафан Давиду:
Так говорит Господь Бог Израилев: Я помазал тебя в царя над Израилем и Я избавил тебя от руки Саула, и дал тебе дом господина твоего и жён господина твоего на лоно твое, и дал тебе дом Израилев и Иудин, и, если этого для тебя мало, прибавил бы тебе ещё больше; зачем же ты пренебрёг слово Господа, сделав злое пред очами Его? Урию Хеттеянина ты поразил мечом; жену его взял себе в жену, а его ты убил мечом Аммонитян; итак не отступит меч от дома твоего во веки, за то, что ты пренебрёг Меня и взял жену Урии Хеттеянина, чтоб она была тебе женою. (c)
Итак, почему же Иоанн Златоуст говорит("О девстве", 30:
Брак, хотя и честен, но может достигать только того, что не оскверняет живущаго в нем, а сообщать еще святость один он не в состоянии, - это уже дело не его силы, но девства.
И ещё:
Видишь ли, что брак сам по себе нигде им <апостолом> не прославляется, но (дозволяется) в избежание прелюбодеяния, искушений, невоздержания?
Разве не были святыми Давид и Авраам, жившие в браке? Очевидно, были! Значит, Иоанн Златоуст здесь "святостью" называет нечто более высокое и превосходное, а не простое очищение от греха и греховных страстей.
Очевидно, святостью здесь называется что-то иное, чем в Писании:
неверующий муж освящается женою верующею, и жена неверующая освящается мужем верующим. Иначе дети ваши были бы нечисты, а теперь святы.
И в "благословение" Иоанн Златоуст вкладывает какой-то особый смысл. В самом деле, если брак не благословляется, а всего лишь дозволяется, то что такое Венчание? Иначе как совместить вот именно благословение супружеского ложа в таинстве Венчания со словами Златоуста?
Только разделив разные смыслы, обозначенные одними и теми же словами "святость" и "святость", "благословение" и "благословение". Дело в том, что времена Златоуста не было Венчания. Это таинство было установлено в Церкви позже. Зато был самый расцвет монашества! Монашество только-только возникло, и приводило в духовный восторг и Иоанна Златоуста, и многих других. Что и дало в ту эпоху повод для несколько вольного употребления слов.
Но прошло немного времени, и восторги поутихли. Оказалось, что с монашеством тоже "всё сложно". И телесная аскеза сама по себе, без внутренней аскезы ума -- занятие довольно бесполезное. В то же время брак был переосмыслен Церковью как Таинство в ряду других Таинств. И в конечном итоге, позиция Златоуста "брак не благословение, а дозволение" проверку временем не прошла и Преданием не была воспринята.
Целью возвышенного учения Иоанна Златоуста здесь было подчеркнуть, что цель христианства выше, чем просто избавление о греховных страстей. Христианство не исчерпывается покаянием, о чём говорит и Симеон Новый Богослов:
Ни к тому, кто богословствует, не идет покаяние, ни к тому, кто кается, не идет богословствование. Ибо сколько отстоит восток от запада, столько богословие выше покаяния. Кто находится в состоянии покаяния и воистину творит дела покаяния, тот себя имеет, как человек больной, день за днем проживающий среди разнемоганий, или как бедный, одетый в рубища и просящий милостыню. А кто богословствует, тот походит на человека, которые проводит время в царских палатах, в светлом царском уборе, всегда находится близ царя, беседует с ним и от него самого слышит ясно повеления его и все, чего он хочет.
Естественно, Богословием здесь именуется не словесное богословствование, в опытное Богопознание, которое начинается после того, как завершается покаяние. О чём и Сам Христос говорит:
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
Но движение к Богу начинается именно с покаяния, а человек не может ступить на этот путь, пока он не ведает Бога. Потому полезно различать высокое Богопознание, именуемое также обожением или Богословием (у Симеона Нового Богослова) -- и простое познание воли Божьей, без которого покаяние невозможно.
Именно в этом смысле я пишу: Целью православного брака является Богопознание. Этой цели должно служить всё. Конечно, и сексуальность.
Секс без конечной цели Богопознания в законом браке не более чем терпим, как и любая другая естественная страсть, не плененная в послушание Христу.
Олег Мосолов, в прошлом православный богослов, ныне (закономерно) отпавший от веры, возражает:
1) Идея секса, как средства богопознания, к патристике не имеет отношения.
2) У похоти (в том значении термина, который используется, например, у Максима Исповедника, Иоанна Дамаскина или Григория Паламы) нет никакой разумной цели. Это влечение, возникающее в душе при представлении или испытании чувственного удовольствия (любого). Это не движение разума или воли. Но это влечение оказывает воздействие на разум и волю.
Очевидно, Олег Мосолов тут или вовсе не различает разных ступеней Богопознания или не согласен называть "Богопознанием" всего лишь познание Божественной воли.
Я на это возражаю:
Согласно учению Максима Исповедника, зло это неразумное устремление воли к чему-либо кроме Бога. Более никакого смысла понятие зло не несёт. Если секс не может быть средством движения к Богу, то он является ни чем иным как злом в строгом смысле этого слова.
Но тогда и брак, подразумевающий разрешение или даже благословение на секс, тоже является несомненным злом. А значит, злом является и Церковь, благословляющая брак.
Следовательно, сложившееся у Вас понимание патристики несовместимо с Церковью, освящающей брак в таинстве Венчания.
Где же Вы допустили ошибку?
Вы отождествили учение Отцов с дошедшим до нас корпусом монашеских текстов. Между тем, полнота Православия не вмещается в тексты и может быть передана лишь через полноту Священного Предания, частью которого является и патристика. Тут же и причина Вашего отпадения от веры: неверно понятое Православие не может не вызывать сомнений. Более того, оно должно вызывать сомнения побуждать к дальнейшим поискам Истины.
Правильное понимание учения Святых Отцов по-видимому невозможно без аскезы, а здравая аскеза невозможна без чёткого разделения этапов духовной жизни.
Я утверждаю, что в человеке нет ничего, что не служило бы цели Богопознания. Почему? Потому что человека сотворил Бог, а Бог не творит зла.
Стремление к Богопознанию является добродетелью, а злом является уклонение от этой единственной благой цели.
Мне возражают на это, указывая на животное начало в человеке. Но животное начало в человеке тоже сотворено Богом и должно служить цели Богопознания.
Мне возражают, что помимо добра и зла в человеке есть нечто безразличное, нейтральное. Но в этом дискурсе зло становится чем-то реально существующим наряду с добродетелью и "безразличным". На мой взгляд, это манихейство. Правильный же подход -- считать всё существующее благом, именно благом, пока оно служит Цели. А злом признавать только уклонение от Цели, использование вещей не по назначению, но не сами вещи.
На этом я прерву этот длинный и, увы, очень сырой и несвязный текст, прося прощения дорогого читателя и надеясь, что то, что мне не удалось сказать, сегодня, будет сказано в
ПРОДОЛЖЕНИИ, см. заметку
Либидо революции и Внутреннее христианство
(Черновик Умное делание для мирян оставляю закрытым, ссылка оставлена для себя.)
А пока подведу краткий итог:
Чтобы правильно понять соотношение Православия и сексуальности, необходимо различать в духовной жизни три этапа: покаяние, просвещение (=чистота сердца) и обожение.
Покаяние, в свою очередь, делится на три этапа по преобладающему образу (непрестанной) молитвы: словесной, умной или умно-сердечной.
Начальные ступени покаяния прекрасно сочетаются с законным сексом в браке и во многих случаях даже невозможны без правильной сексуальной практики. Тут ortopas прав на 100%. Однако по мере восхождения по ступеням покаяния (от умной молитвы и выше) человек обретает способность (сначала только способность!) обходиться без секса и тогда может принять постриг в монашество.
Где-то на стадии просвещения человек оставляет сексуальную жизнь, окончательно уподобляясь Христу на стадии обожения, которой соответствуют три высшие формы молитвы, высшая из которых возможна только при условии девства (по учению св. Антония, см. выше)
Смешивать эти три стадии пагубно. Православная аскеза это прежде всего аскеза ума. Телесная аскеза естественно следует за нею. Попытка поменять этот естественный и правильный порядок вещей как правило бесплодна. Непонимание этой тонкости привело к глубокому кризису христианство вообще и Православие в частности. Миряне напрасно тратят силы, пытаясь уподобиться во внешней аскезе монахам, которые тоже сосредоточены на внешней, телесной аскезе и подобно мирянам пренебрегают сутью Православной аскезы.
В этой заметке мне хотелось аккуратно разобрать и разнести в разные стороны две темы, которые люди, глубоко интересующиеся христианством, часто смешивают между собой: мухи отдельно, котлеты отдельно.
Сразу предупреждаю (сам себя): задача страшно трудная, и достичь своей цели я, кажется, не смог. Но по-видимому, на большее я пока и не способен.
Я резко снизил последнее время свою активность в ЖЖ именно потому, что делал новые и новые безуспешные попытки раскрыть эту тему. Этот процесс оказался на удивление мучительным. Обычно мне становится легче, когда я пишу. На этот раз всё вышло наоборот.
Главная цель этого ЖЖурнала -- фиксировать свои мысли в тексте и таким образом "избавляться" от них. Сообщая что-то уважаемому читателю, я как бы перекладываю на его плечи бремя ответственности за дальнейшую судьбу занимающей меня мысли.
Но тут особый случай. От этой мысли я никак не могу избавиться, просто выкинуть из головы, потому что она очень важна. Но и записать тоже не получается, может быть потому, что внутренне она воспринимается мною как нечто очень интимное -- такое, о чём не принято говорить с публикой.
Но говорить об этом надо. Как? Пока не знаю. Ищу подходящий дискурс. Тяжелое, довольно неприятное состояние -- не иметь дара адекватного слова. Сочувствую людям, которые всё время так живут. Это ужасно.
А "виноват" во всём этом ortopas, который в своих текстах, а более всего в личном общении высказал мне несколько очень мощных идей, несомненно верных, но в то же время по видимости противоречащих тому, что я читаю у святых отцов.
[Много цитат]Вот, например, что говорит ortopas:
Взаимная плотская страсть и привязанность супругов друг ко другу - это не болезнь и не проклятие, но благословение и лекарство. Болезнью и проклятием сексуальность становится в блуде.
Духовное назначение супружеского секса в том и состоит, чтобы через прикосновение к тончайшим и самым тайным струнам человеческой способности любить супруги смогли освободить друг друга от греховных уз, наложенных на них через естественную страстность, которая после грехопадения сделала нас казалось бы безнадежно и неодолимо привязанными к первым впечатлениям детства.
До грехопадения люди были бесстрастны, каждый из них не зависел ни от кого кроме Бога, а потому перед ними и не стояла проблема освобождения. Для чего же после грехопадения, когда мы стали страстными и зависимыми, Бог позволил сексуальности обрести такую власть над человеком? Именно для того, чтобы оставалась некая дистанция между ним и родителями/воспитателями, а значит и возможность через эти сильные, новые и захватывающие переживания полностью обновиться, по-настоящему "оставить отца и мать", по-настоящему "прилепиться к жене своей и стать единой плотью".
Именно для этого нужен христианский брак. Что же касается блуда - блуд не просто понапрасну растрачивает эту данную нам мощную сексуальную энергию - хуже того, он усугубляет проблему, углубляя и расширяя разрыв между любовью и сексуальностью. Разрыв, и без того возникающий у каждого из нас вследствие глубокой, но асексуальной привязанности к родителям. Блуд кажется способом отложить решение "на потом", но в действительности отодвигает это "потом" всё дальше и дальше.
В супружеском сексе нет греха! напротив, через супружеский секс мы освобождаемся от семени греха, невольно воспринятого нами через родителей/воспитателей в то время, когда мы ещё не имели свободного выбора, но целиком и полностью зависели от воли других людей. Потому-то Церковь благословляет не один путь, но два пути как пути спасения - монашество и брак. Не только монашество, но и брак. И не просто "дозволяет" супружеский секс, но со всей ответственностью благословляет в таинстве венчания, торжественно напутствуя молодых супругов, восходящих на брачное ложе.
А вот что говорит, например, Григорий Палама:
Плотское вожделение, будучи независимым от воли и явно враждебным закону духа, - хотя у целомудренных, путем силы воли, и держится в рабстве и послабляется только в целях деторождения, - как-то от начала привносит осуждение, будучи тлением, и называемо так, и рождает, конечно, для истления, и является страстным движением человека, не сознающего чести, которую наше естество прияло от Бога, но потом уподобилось животным.
И ещё:
Если бы Господь происходил от семени, тогда бы Он не был Начальником и Вождем новой и отнюдь нестареющей жизни, и будучи старой чеканки, не было бы Ему возможным восприять в Себе полноту чистого Божества, и сделать (Свою) плоть неистощаемым источником освящения, так чтобы преизбытком силы смыть прародительское осквернение, и стать довлеющим для освящения всех последующих. (Омилия 16)
Можно было бы попытаться скинуть это на "повреждение, нанесённое Средневековьем" (см. заметку Главное, что надо знать об иконоборчестве.). Но то же самое говорит живший на исходе Античности Максим Исповедник:
"Поскольку первоначальная цель Бога была в том, чтобы мы рождались без брака и истления, а брак был введен по причине преступления заповеди, ибо Адам совершил беззаконие, то есть отверг Закон, данный ему Богом, - поэтому все, кто ведет род от Адама, зачинаются в беззакониях, подпадая под осуждение праотца. [Слова] же и во грехах зачала меня мать моя означают, что Ева, мать нас всех, первой зачала грех, пылая страстью к наслаждению. Потому и мы, подпадая под осуждение [пра]- матери, говорим, что [мать] зачинает нас во грехах." (Вопросы и недоумения 1,3)
Проще всего было бы просто отказаться от идей ortopas как ошибочных, вводящих в заблуждение. Но эти идеи подтверждаются практикой, и в них несомненно есть какая-то очень важная доля правды.
Вопрос: какая именно?
Попытавшись защитить позицию ortopas в споре с Олегом Мосоловым, я постепенно нащупал (как мне кажется) правильный подход к этой теме.
По-видимому, нет другого способа основательно разобраться в этом вопросе, кроме как чётко разделить духовную жизнь христианина на разные этапы. И в этом нам поможет великолепный трактат св. Антония (Голынского-Михайловского) О молитве Иисусовой.
На мой вкус, это лучшее практическое руководство по умному деланию. Автор кратко описывает все этапы этого пути от начала до конца, указывая, что правильно и что неправильно на каждом этапе.
Прежде всего, он выделяет два главных этапа, которые у других Отцов именуются покаяние и обожение. Другие Отцы более чётко выделяют промежуточную ступень между этими этапами, называя её просвещением.
Молитва, по мере действия в ней слова, ума, сердца и Духа Божьего, имеет соответствующие наименования.
Она бывает словесной, умной деятельной, умно-сердечной деятельной. Эти три вида молитвы доступны человеку в период его ветхой деятельности, то есть до всецелой преданности его в волю Божью.
Последующие два вида молитвы обретаются подвижником лишь по очищении сердца от страстей и греха и именуются умно-сердечной самодвижной, движимой Духом Святым, и умно-сердечной чистой, или непарительной. Последняя есть истинно созерцательная молитва, доводящая все добродетели, будучи всем им матерью, до совершенства духовного целомудрия. Самые достойные через эту молитву приводятся к соединению души с Небесным Женихом в единый дух. Человек тогда обретает высший дар - молитву зрительную. Тогда, соединившись с Господом, он зрит, уразумевая, великие тайны Божьи и премудрость Его, прославляет всем своим духовным существом Святую Троицу, стяжав в сердце Бога.
Чётко различать (и ни в коем случае не путать, не смешивать!) эти два (совершенно разных!) этапа духовной жизни жизненно необходимо -- и особенно тем, кто читает святых Отцов, и вот почему:
Древние святые отцы, великие творцы умного делания, писали о молитве Иисусовой много. Но они начинают с описания высоких степеней созерцательной молитвы, пишут о молитве умно-сердечной самодвижной, опуская предыдущие начальные уровни. Только редкие из них касаются молитвы умно-сердечной деятельной и сопровождающих ее мечтательных искушений. При этом все отцы пишут кратко и прикровенно, и вот по какой причине.
Когда святые отцы писали об Иисусовой молитве, тогда опытно знающих делателей было много и не было нужды подробно описывать начальные стадии, так как было кому наставить. Кроме того, прочесть писания мог и неподготовленный человек, а пользу извлечь мог лишь готовый. Потому отцы писали кратко и прикровенно. Готовый и в кратком описании поймет нужное, а неготовый не повредит разума своего. Не все понимают, что молитва духовная начинает действовать в человеке только после того, как он приступает ко всецелому исполнению воли Божьей. До этих пор молитва бывает лишь деятельной. Горько ошибается тот, кто принимает ее за духовную. Если неоконченное еще делание плотского ума принимается за духовное, то это есть прельщение и горе.
Итак. Молитва духовная несовместима с грехом и действием страстей. Пока в нас действует грех и страсти, у нас не может быть молитвы духовной.
Зато для нас доступны три начальных этапа умного делания: молитва словесная, молитва умная и молитва умно-сердечная. Когда грешный и страстный человек мыслит о себе "я недостоин самодвижной молитвы", он на 100% прав, и это смирение. Когда же он мыслит в себе "я недостоин умной и тем более умно-сердечной молитвы", это ложное смирение и прелесть. Таким образом человек оправдывает своё нерадение, нежелание каяться. Потому что словесная, умная и умно-сердечная молитва это главные инструменты покаяния.
Аскеза Православия это прежде всего аскеза ума, одинаково обязательная как для монахов, так и для мирян. Суть её заключается в том, чтобы приучить свой ум и своё сердце непрестанно беседовать с Господом -- Тем единственным, кто слышит все наши мысли и ведает самые сокровенные глубины нашего сердца. Отказ от практики молитвы это и есть отказ от покаяния.
Разобравшись с этим, можно вернуться к вопросу о телесной аскезе.
Мой тезис: словесная и даже (даже!) умная молитва и это такой уровень духовной аскезы, при котором телесная аскеза не актуальна.
Сон должен быть шесть-семь часов, если обладаешь силами и здоровьем, а при болезненности или слабости можно спать до восьми часов в сутки. Так поступай до времени, когда сама молитва узаконит продолжительность сна, и сколько она позволит, столько и отдохнешь. Столь продолжительный (6-7-8 часов) отдых нужен потому, что молитва Иисусова требует от молящегося напряженной деятельности ума, а это возможно, лишь когда ум подкрепляется отдыхом. Иначе ум бессилен молиться внимательно. (там же)
Эта цитата относится к молитве словесной, но применима и к молитве умной.
Навыкнув, как говорилось выше, в молитве словесной, ум начинает, по выражению святых отцов, теплее, усерднее прислушиваться к словам, читаемым языком, а прислушиваясь, постепенно начинает с удовольствием сам погружаться в молитву. Наконец, полюбив это делание, ум, вместо того чтобы увлекаться вращением в исходящих из сердца помыслах, начинает сам творить молитву. С этих пор, рожденная не на устах, а в тайных недрах ума, молитва не произносится, но умственно мыслится. Есть люди, у которых и прежде занятий молитвенных развиты от природы способности ума, такие могут, минуя словесную, сразу приступать к молитве, творимой мысленно.
С большей ясностью теперь различаются враждебные помыслы. Порожденная умом молитва естественно присуща уму, и все приходящие помыслы, как чуждые, легко опознать и отсечь. Для ума намного удобнее держать внимание на молитвенной мысли, которая рождена в его недрах. Сила ума возрастает, укрепляется готовность ума отражать мысленные нападения дьявола. Внимательно молясь своей, рождаемой им самим, мыслью, ум делается более утонченным, чем прежде, когда он лишь прислушивался к словам, произносимым языком.
С этого времени человек в устроении своего ума начинает следовать путем Ангельским. По существу, умная молитва духом питается и духом творится, такова же пища и постоянное делание Ангелов святых. Теперь такого человека без смущения можно облекать в Ангельский образ - в мантию, без смущения можно становиться его восприемником, во свидетельство обетов, даваемых им Богу при постриге власов. Сей уже есть подражатель Ангелов.
Внимание! Это очень важно!
Здесь чётко указана грань, переходя которую человек может (однако не обязан!) стать монахом. Именно может. А кто не достиг этой ступени, тот не может быть монахом.
Постриг, совершаемый над человеком, не имеющим умной молитвы, сомнителен. Не потому ли монашество наших времен пришло в упадок и столь редким стало явление умного делания. Настоятели и настоятельницы сами, за некоторым исключением, не имеют этого Ангельского делания, хотя внешне и облечены в одежды Ангельского образа, нося их себе в осуждение. И представляемые ими к постригу ничем соответствующим Ангельскому образу не отличаются. Так и наполнились наши обители монашеством, которое увлекалось научными знаниями и отличалось от мирского общества одеждой, а не внутренним устройством человека, творящего Ангельское дело непрестанной молитвы. А что еще хуже, умное делание многими из них считалось ошибкой и прелестью, так как достоинство монашеское они полагали лишь во внешнем обиходе монастырской жизни. Но Богу нужно наше сердце. Если очищать внутреннее, то и внешнее будет чисто. Богу нужен наш дух, наш ум и душа, а не тело, облекаемое одеждой.
Итак. Человек с умной молитвой может быть монахом, а может оставаться мирянином -- примером чему может быть царь и пророк Давид, который имел нескольких жён и множество детей. Давид несомненно имел при этом и умную молитву, и даже умно-сердечную, и чистота сердца была ему ведома. Он терял её и снова обретал. На этом уровне человек уже молится практически непрестанно, и на время секса молитвы, конечно, не оставляет. Здесь наверняка есть или, вернее, была своя культура, которую мы и утратили в эпоху Средневековья.
А вот на стадии умно-сердечной молитвы аскеза естественна, так как сердце связано и с духом, и с телом. Человек молится всем существом, пренебрегая сном и отдыхом. Телесная аскеза тут возникает сама собой. Впрочем, Давид молился сердцем от юности, и это не мешало ему иметь жён и быть царём. Он умел совмещать одно с другим. Может быть, этот навык доступен каждому человеку, а может быть, это особый дар и здесь всё индивидуально.
Св. Антоний (Голынский-Михайловский) о телесной аскезе на этом этапе говорит так:
В пище нужно иметь такое воздержание, чтобы лишь сохранялась жизнь. Сна имей шесть-семь часов, если молитва не потребует меньше, а при изнеможении и восемь часов.
Но по контексту ясно, что речь идёт здесь уже о монашестве, так как на практике лишь у немногих (самых выдающихся) мирян, вроде царя Давида, умно-сердечная молитва становится привычным делом. Впрочем, даже Давид не молился умно-сердечной молитвой непрестанно, иначе бы он не согрешил с Вирсавией:
Однажды под вечер Давид, встав с постели, прогуливался на кровле царского дома и увидел с кровли купающуюся женщину; а та женщина была очень красива.
И послал Давид разведать, кто эта женщина? И сказали ему: это Вирсавия, дочь Елиама, жена Урии Хеттеянина. Давид послал слуг взять ее; и она пришла к нему, и он спал с нею. (2-я книга Царств, 11)
Затем, чтобы скрыть своё преступление, Давид убил мужа Вирсавии и взял её себе в жёны. Далее в Библии описывается покаяние Давида, но понятно, что такие дела человек не может совершать, не оставив предварительно не только умно-сердечную, но даже и простую умную молитву. Грех логически совместим лишь со словесной молитвой, потому что грех зарождается в уме, а ум при словесной молитве может бродить, увлекаясь лукавыми помыслами и зачиная от них грех.
Словесная молитва противится греху, а грех -- молитве. Но борьба между ними происходит в одном и том же уме: чему ум уделит своё внимание, молитве или греховным помыслам? А вот умная молитва с грехом несовместима именно логически, и там, где есть грех, там нет умной молитвы -- потому что ум не может одновременно и беседовать с Богом, и замышлять что-то противное Богу.
Умная молитва логически несовместима со грехом, однако она, увы, совместима с греховными страстями, которые хотя и бездействуют (ожидая своего часа), однако продолжают жить в сердце человека, молящегося умной молитвой. И только умно-сердечная молитва мало-помалу изгоняет из сердца греховные страсти, что подробно описано в той же книге О молитве Иисусовой.
Однако и на этой высокой ступени покаяния человек ещё не становится в полном смысле бесстрастным! Не следует смешивать греховные страсти и естественные страсти. Грань между тем и другим может быть проведена достаточно чётко. Прежде всего, Иисус Христос никогда не попускал в Себе действия греховных страстей, однако Он испытывал действие страстей естественных.
Тут приходится ожидать вопроса о сексуальности: относится ли она к естественным страстям или к греховным? Правильный ответ: конечно, к естественным! Потому-то и Давид мог любить своих жён, и оставался святым и пророком, и образцом подражания для всех кающихся. И добавлю, самым популярным поэтом всех времен и народов! Потому что Псалтирь Давида, написанная за пару веков до Гомера (!) и по сей день остаётся самой читаемой книгой в мире.
Прогневил же Давид Бога не сексом, а тем, что взял себе чужую жену. Бог не стал говорить с Давидом Сам, но послал к нему пророка Нафана:
И сказал Нафан Давиду:
Так говорит Господь Бог Израилев: Я помазал тебя в царя над Израилем и Я избавил тебя от руки Саула, и дал тебе дом господина твоего и жён господина твоего на лоно твое, и дал тебе дом Израилев и Иудин, и, если этого для тебя мало, прибавил бы тебе ещё больше; зачем же ты пренебрёг слово Господа, сделав злое пред очами Его? Урию Хеттеянина ты поразил мечом; жену его взял себе в жену, а его ты убил мечом Аммонитян; итак не отступит меч от дома твоего во веки, за то, что ты пренебрёг Меня и взял жену Урии Хеттеянина, чтоб она была тебе женою. (c)
Итак, почему же Иоанн Златоуст говорит("О девстве", 30:
Брак, хотя и честен, но может достигать только того, что не оскверняет живущаго в нем, а сообщать еще святость один он не в состоянии, - это уже дело не его силы, но девства.
И ещё:
Видишь ли, что брак сам по себе нигде им <апостолом> не прославляется, но (дозволяется) в избежание прелюбодеяния, искушений, невоздержания?
Разве не были святыми Давид и Авраам, жившие в браке? Очевидно, были! Значит, Иоанн Златоуст здесь "святостью" называет нечто более высокое и превосходное, а не простое очищение от греха и греховных страстей.
Очевидно, святостью здесь называется что-то иное, чем в Писании:
неверующий муж освящается женою верующею, и жена неверующая освящается мужем верующим. Иначе дети ваши были бы нечисты, а теперь святы.
И в "благословение" Иоанн Златоуст вкладывает какой-то особый смысл. В самом деле, если брак не благословляется, а всего лишь дозволяется, то что такое Венчание? Иначе как совместить вот именно благословение супружеского ложа в таинстве Венчания со словами Златоуста?
Только разделив разные смыслы, обозначенные одними и теми же словами "святость" и "святость", "благословение" и "благословение". Дело в том, что времена Златоуста не было Венчания. Это таинство было установлено в Церкви позже. Зато был самый расцвет монашества! Монашество только-только возникло, и приводило в духовный восторг и Иоанна Златоуста, и многих других. Что и дало в ту эпоху повод для несколько вольного употребления слов.
Но прошло немного времени, и восторги поутихли. Оказалось, что с монашеством тоже "всё сложно". И телесная аскеза сама по себе, без внутренней аскезы ума -- занятие довольно бесполезное. В то же время брак был переосмыслен Церковью как Таинство в ряду других Таинств. И в конечном итоге, позиция Златоуста "брак не благословение, а дозволение" проверку временем не прошла и Преданием не была воспринята.
Целью возвышенного учения Иоанна Златоуста здесь было подчеркнуть, что цель христианства выше, чем просто избавление о греховных страстей. Христианство не исчерпывается покаянием, о чём говорит и Симеон Новый Богослов:
Ни к тому, кто богословствует, не идет покаяние, ни к тому, кто кается, не идет богословствование. Ибо сколько отстоит восток от запада, столько богословие выше покаяния. Кто находится в состоянии покаяния и воистину творит дела покаяния, тот себя имеет, как человек больной, день за днем проживающий среди разнемоганий, или как бедный, одетый в рубища и просящий милостыню. А кто богословствует, тот походит на человека, которые проводит время в царских палатах, в светлом царском уборе, всегда находится близ царя, беседует с ним и от него самого слышит ясно повеления его и все, чего он хочет.
Естественно, Богословием здесь именуется не словесное богословствование, в опытное Богопознание, которое начинается после того, как завершается покаяние. О чём и Сам Христос говорит:
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
Но движение к Богу начинается именно с покаяния, а человек не может ступить на этот путь, пока он не ведает Бога. Потому полезно различать высокое Богопознание, именуемое также обожением или Богословием (у Симеона Нового Богослова) -- и простое познание воли Божьей, без которого покаяние невозможно.
Именно в этом смысле я пишу: Целью православного брака является Богопознание. Этой цели должно служить всё. Конечно, и сексуальность.
Секс без конечной цели Богопознания в законом браке не более чем терпим, как и любая другая естественная страсть, не плененная в послушание Христу.
Олег Мосолов, в прошлом православный богослов, ныне (закономерно) отпавший от веры, возражает:
1) Идея секса, как средства богопознания, к патристике не имеет отношения.
2) У похоти (в том значении термина, который используется, например, у Максима Исповедника, Иоанна Дамаскина или Григория Паламы) нет никакой разумной цели. Это влечение, возникающее в душе при представлении или испытании чувственного удовольствия (любого). Это не движение разума или воли. Но это влечение оказывает воздействие на разум и волю.
Очевидно, Олег Мосолов тут или вовсе не различает разных ступеней Богопознания или не согласен называть "Богопознанием" всего лишь познание Божественной воли.
Я на это возражаю:
Согласно учению Максима Исповедника, зло это неразумное устремление воли к чему-либо кроме Бога. Более никакого смысла понятие зло не несёт. Если секс не может быть средством движения к Богу, то он является ни чем иным как злом в строгом смысле этого слова.
Но тогда и брак, подразумевающий разрешение или даже благословение на секс, тоже является несомненным злом. А значит, злом является и Церковь, благословляющая брак.
Следовательно, сложившееся у Вас понимание патристики несовместимо с Церковью, освящающей брак в таинстве Венчания.
Где же Вы допустили ошибку?
Вы отождествили учение Отцов с дошедшим до нас корпусом монашеских текстов. Между тем, полнота Православия не вмещается в тексты и может быть передана лишь через полноту Священного Предания, частью которого является и патристика. Тут же и причина Вашего отпадения от веры: неверно понятое Православие не может не вызывать сомнений. Более того, оно должно вызывать сомнения побуждать к дальнейшим поискам Истины.
Правильное понимание учения Святых Отцов по-видимому невозможно без аскезы, а здравая аскеза невозможна без чёткого разделения этапов духовной жизни.
Я утверждаю, что в человеке нет ничего, что не служило бы цели Богопознания. Почему? Потому что человека сотворил Бог, а Бог не творит зла.
Стремление к Богопознанию является добродетелью, а злом является уклонение от этой единственной благой цели.
Мне возражают на это, указывая на животное начало в человеке. Но животное начало в человеке тоже сотворено Богом и должно служить цели Богопознания.
Мне возражают, что помимо добра и зла в человеке есть нечто безразличное, нейтральное. Но в этом дискурсе зло становится чем-то реально существующим наряду с добродетелью и "безразличным". На мой взгляд, это манихейство. Правильный же подход -- считать всё существующее благом, именно благом, пока оно служит Цели. А злом признавать только уклонение от Цели, использование вещей не по назначению, но не сами вещи.
На этом я прерву этот длинный и, увы, очень сырой и несвязный текст, прося прощения дорогого читателя и надеясь, что то, что мне не удалось сказать, сегодня, будет сказано в
ПРОДОЛЖЕНИИ, см. заметку
Либидо революции и Внутреннее христианство
(Черновик Умное делание для мирян оставляю закрытым, ссылка оставлена для себя.)
А пока подведу краткий итог:
Чтобы правильно понять соотношение Православия и сексуальности, необходимо различать в духовной жизни три этапа: покаяние, просвещение (=чистота сердца) и обожение.
Покаяние, в свою очередь, делится на три этапа по преобладающему образу (непрестанной) молитвы: словесной, умной или умно-сердечной.
Начальные ступени покаяния прекрасно сочетаются с законным сексом в браке и во многих случаях даже невозможны без правильной сексуальной практики. Тут ortopas прав на 100%. Однако по мере восхождения по ступеням покаяния (от умной молитвы и выше) человек обретает способность (сначала только способность!) обходиться без секса и тогда может принять постриг в монашество.
Где-то на стадии просвещения человек оставляет сексуальную жизнь, окончательно уподобляясь Христу на стадии обожения, которой соответствуют три высшие формы молитвы, высшая из которых возможна только при условии девства (по учению св. Антония, см. выше)
Смешивать эти три стадии пагубно. Православная аскеза это прежде всего аскеза ума. Телесная аскеза естественно следует за нею. Попытка поменять этот естественный и правильный порядок вещей как правило бесплодна. Непонимание этой тонкости привело к глубокому кризису христианство вообще и Православие в частности. Миряне напрасно тратят силы, пытаясь уподобиться во внешней аскезе монахам, которые тоже сосредоточены на внешней, телесной аскезе и подобно мирянам пренебрегают сутью Православной аскезы.