Тысячелетие вокруг Балтики (35)
35. Татарский вклад в Русскую идею
(начало, предыд.)
Наша методология комплексного исторического анализа всех четырех контуров политики и четырех ветвей политической базы понемногу формируется, дает первые плоды - хотя бы в виде постановки вопросов. Попробуем с ее помощью рассмотреть, как меняется политический расклад после еще одного узла событий, изменившего торговые маршруты и баланс значений разных евразийских путей. Если в начале 13 века захват крестоносцами Царьграда (и Риги) обнулил значение днепровского пути из варяг в греки, то обратное восстановление Палеологами в 1261 году контроля над проливами - тоже не могло не изменить политэкономическую структуру центральной Евразии, «хартленда».
Восстановление общего баланса между Западом и Востоком за счет жертв и усилий Севера - привело к сепаратному сговору Востока с поздневизантийским морским Югом. (Как случилось и после 1961 года между Китаем и англосаксонским аналогом Византии.) Хан улуса Джучи Берке оказался не на главном, а на побочном ответвлении Великого Шелкового Пути - после того как монголы улуса Хулагу прорвали курдский буфер на пути из Ирана в Сирию. Тем самым общими усилиями монголов и генуэзцев помогли никейскому императору вернуть Константинополь, ибо ни ресурсов, ни смысла удерживать проливы у крестоносцев не осталось.
Можно заметить, что поначалу хан Берке активно помогал Хубилаю завоевать Иран и Ирак, чтобы наладить поток товаров на контролируемые Сараем степные и речные пути в Восточную Европу. Однако прорыв монголов в Сирию сломал эту вполне разумную стратегию, и вот уже Берке под предлогом защиты мусульман пытается противодействовать Хулагу и с помощью египетских мамлюков снова закрыть южную ветвь ВШП. Однако ни открытая война с Хулагу за контроль дербентского прохода, ни попытка похода на Царьград для династического контрпереворота не помогли. (Параллели с активными действиями СССР сначала в Иране 1940-х, а затем в Египте и Сирии тоже имеются.)
Парадоксально внешне выглядит и тот факт, что мусульманин Берке поддерживал византийскую партию, фактически возглавляемую православным патриархом, а Михаил Палеолог фактически был в союзе с мусульманским улусом Хулагу. Однако интерес православной патриархии совпадал с интересом Сарая, чтобы восточные товары шли по путям через православные епархии, а не напрямую через Сирию генуэзским и венецианским союзникам Палеолога.
Побочным результатом военных и торговых успехов Хулагу и проблем Берке становится не только политическое обособление улуса Джучи в де факто независимую Золотую Орду, но и перемена внутренней политической опоры. Принявший ислам как раз в период западного похода Бату, Берке был союзником старой торговой элиты Бухары и Хорезма, ориентированной на волжско-каспийскую торговлю, как в хазарские времена. Однако теперь мусульманские старые торговые элиты Булгара со связями в улусе Хулагу остались нужной, но ненадежной опорой для хана Орды, а потому подчинены напрямую.
Не вполне надежной опорой оказался и младший союзник из Галицко-Волынского княжества, лимитрофного с католическими экспансивными соседями, а потому не вполне контролирующего своих вассалов и вечно мимикрирующего то под европейцев, то под евразийцев или византийцев, оставаясь при этом сугубо «хата с краю» под крылом самого сильного евразийского суверена. После западного похода монголов в 1240-х в Галицкой Руси также имела место внутренняя смута, в которой местные бояре с князьями опирались на разных внешних союзников - венгерских, польских, литовских, татарских.
Однако при этом сам Даниил Галицкий был фигурой более высокого полета, вовлеченной в интриги имперского масштаба. Поэтому измышлять о какой-то там борьбе Даниила против Орды означало бы записаться в категорию «украинских историков». Да, после 1242 года, как и положено в 15 стадии после разграничения сфер влияния в целом, происходит уточнение границ ответственности, локальные споры между татарскими баскаками из Киева и сборщиками дани из Галича. Однако и те, и другие вполне лояльно доносили жалобы друг на друга в Сарай, а Даниил и выше - в Каракорум. Что ему не мешало в письмах и беседах с западными партнерами представлять локальные стычки баскаков с мытарями героическим сопротивлением и громкими победами.
Столь же психологически и геополитически недостоверны «украинские» оценки отношений Даниила и Бурундая, якобы принуждения татарами галичан к совместному походу на Литву (1258). Не было у ордынских степняков своих особых интересов в болотистой Литве, отдельных от интереса Даниила усилить новогрудских союзников и ослабить виленских конкурентов. Если кто кого и принудил, так скорее Даниил через связи в Великой Орде и жалобы на литовские набеги, и то у него получилось только после смерти Батыя.
Здесь будет уместно заметить, что конечной целью совместного литовского похода Даниила и Бурундая был вовсе не Новогрудок, и так бывший под Романом Даниловичем, поплатившимся жизнью за эту военно-политическую акцию отца. Главным призом стал тот самый район Тракая и Нальшанская земля, где добывалось железное сырье и ковалось оружие для Литвы. Далее возможны два варианта событий - разорить производство и забрать с собой всех мастеров, но это если они не попрятались в лесах, и более вероятный - поставить литовский источник оружия под вооруженную охрану. Причем татары Бурундая вряд ли могли такой контроль из отдаленных степей организовать, а вот «свои поганые» из правобережных союзников Даниила - вполне.
Тогда можно задать еще один наводящий вопрос, не связана ли потеря литовского названия Нальшан и появление имени Троки (Торки) с такой сменой военно-политического контроля. Опять же Тракай признается историческим местом обитания литовских татар (и караимов), но почему-то не связывается с первым татарским походом на Литву. Видимо, чтобы затушевать монголо-татарский вклад в построение ВКЛ, мол, пришли позже, когда государство уже состоялось.
И все же геополитические основания для оценок Даниила как отважного оппонента ордынской власти в Сарае в лице Батыя и его политического клана - имеются. Даниил действительно слишком смело для вассала и данника Орды вторгался в пределы не только Литвы, но и Киевской земли, ярлык на которую был у Александра Невского. Не менее решительным был Даниил и в укреплении связей с католиками, вплоть до принятия от папы Римского королевского титула. Хотя веротерпимых татар это по большому счету не интересовала, лишь бы собирал дань и давал выход в Орду.
Однако при этом Даниил вполне мог быть не внешним, как пытаются изобразить, внутренним политическим оппонентом Батыя и Александра Ярославича. Даниил вполне мог быть участником прозападной внутриэлитной фракции Великой Орды. Хотя сам Запад в этот момент расколот на германский север и романский юг, так что вернее будет назвать эту ордынскую партию пророманской. Наличие такой «южной» партии в Каракоруме вытекает из факта принятия стратегического решения о прорыве к Средиземному морю. Да и дальнейшая борьба партий Гуюка-Хулагу-Хубилая против Бату-Мунке это потдвержадет.
Такие стратегические военно-политические операции готовятся долго и опираются на торгово-финансовый интерес большей части великоордынской элиты. При этом для успеха такого прорыва нужен заинтересованный союзник и со средиземноморской стороны, каким по факту стали генуэзцы и примкнувшие к ним в ходе венецианцы. Общий политэкономический интерес большей части Орды снова заключался в уменьшении числа и доли посредников за счет улуса Джучи и его православных союзников, монопольно контролировавших северные ветки ВШП. Нового хана Берке, как союзника по взятию под контроль Ирана и Ирака, могли и не посвящать в дальнейшие стратегические планы.
А вот Даниила Галицкого его восточные родственники по жене вполне могли, если не посвятить, то использовать в своих интригах, как и он их использовал в своих интересах. Единственный документ, отчасти приоткрывающий полог тайны этих интриг - это отчет папского эмиссара Иоанна де Плано Карпини о посольстве к монголам в 1246 году. Только читать отчет Карпини нужно сугубо критически, в контексте противостояния между ордынско-русскими коалициями, контролирующими два разных транзитных пути - южный степной через Карпаты и северный речной волго-балтийский. В этом смысле и по сей день мало что изменилось: как боролись в Киеве и Галичине с «северными потоками», так и борются, вовлекая западных партнеров и пытаясь вовлечь восточных.
Прежде всего, из содержания отчета Карпини с вероятностью 0,9999 следует, что ни в каком Каракоруме он не был, разве что 0,01 процента накинуть, что был в Сарае или в Киева, но вряд ли при этом был принят за посла. Дело даже не в грубых географических ошибках, которых не допустил бы очевидец при описании средней и восточной части пути в Каракорум. Для психолого-исторического анализа отчета достаточно выявить мотивацию для включения тех или иных сведений. Иезуитов с их школами обмана тогда еще не было, а сам Карпини - дилетант в делах сокрытия истины.
Значительную часть собственно описания пути занимают разнообразные тезисы, призванные на случай вскрытия обмана оправдать объективную невозможность успеха посольства. Прежде всего - отсутствие ценных даров, без которых управляющие хана даже не стали бы докладывать о якобы посольстве. Описание недостатка пищи и слабого здоровья также противоречат оценкам смертельно опасного пути, как и отсутствие сопровождения или содействия восточнее Сарая. Наконец, если бы Карпини действительно установил посольские связи с окружением Гуюка или Бату, то папа держал бы такого ценного дипломата при себе, а не отослал подальше на верную гибель в зону ожесточенных боевых действий между иллирийскими горцами. А так - концы в воду, и фальсификатор важного дипломатического успеха папы уже никому не проговорится.
Явная попытка скрыть, затушевать реальные связи и обстоятельства порою больше эти обстоятельства выявляют. Карпини с явной благодарностью описывает содействие Василько Романовича, но очень скупо упоминает Даниила, без содействия которого он бы никак до Сарая не добрался. Собственно, потому и не добрался, что Даниилу выгоднее было держать посла при себе, и самому стать посредником между католиками и монголами. Так что правдивый рассказ оканчивается на злом Михее, выманившем на подъезде к Киеву посольские дары. Хотя в зимней степи достаточно было кружить не так далеко от нового замка в Данилове, где неудавшийся посол дальше долго болел и дожидался возвращения галицких участников русского посольства в Каракорум. С их слов все подробности и были записаны, включая нарочно искаженное описание пути, чтобы без участия Даниила следующие западные послы не добрались.
Однако, в таком случае практически полной фальсификации отчета нет никаких резонов доверять версии гибели Ярослава от руки матери хана Гуюка, а других спутников Ярослава - якобы от тягот в пути. Хотя зачем-то галицким участникам посольства нужно через западного посла подтвердить именно такую версию. Возможно, еще и для того, чтобы вбить клин между наследниками Ярослава и новым монгольским ханом, отговорить Александра Ярославича от поездки и выяснения реальных обстоятельств гибели отца.
Еще один эпизод достаточно явного содействия Даниила католикам - совпадение его поездки в Новгород к Александру Невскому (1250) с папским посольством, уговаривавшим великого князя принять католичество и королевскую корону. Причем до этого Даниил подстраховался в поддержке усилий Гуюка политически изолировать Новгород от Сарая, в том числе через брак дочери Даниила с владимирским князем Андреем Ярославичем. Однако общий интерес Новгорода и Сарая по поддержанию альтернативы волго-балтийского пути перевесил возможности и частный политический интерес временного союза Владимира и Галича. Кстати, сама возможность такого временного союза тоже связана с изменением политического значения торговых путей и городов на них в начале 13 века.
После первого падения Царьграда в 1204 году резко снизилось значение не только днепровско-двинского пути со Смоленском и Полоцком, но и значение пути по Десне-Оке-Клязьме из Киева в Суздаль и Ростов и далее к булгарам, как и контролирующих этот путь Чернигова и отчасти Владимира. Это понижение реального статуса зафиксировано еще в момент смерти Всеволода Большое Гнездо (1212), когда не Владимир, а Суздаль отошел старшему сыну Константину. Завещание Ярослава Всеволодовича перед роковой поездкой, раздел владений между сыновьями этот реальный статус Владимира еще раз подтвердили. Старшему сыну Александру отошел торговый Новгород и контроль над волго-балтийским путем, а не обедневший Владимир, да еще и без Суздаля, как младшему Андрею. Поэтому и стала возможной ситуация, когда формально великий владимирский князь оказался младшим союзником Даниила в оппозиции и Новгороду, и Сараю. Как, и в 1216 году Мстислав Удатный Константину Всеволодовичу, Даниил наверняка обещал своему зятю помощь в получении контроля над Новгородом и Суздалем.
В связи с этими вполне объективными интересами конкуренции торговых путей и городов нет никакого резона объяснять те или иные события идеологическими или тем более матримониальными причинами. Наоборот, идеологически антизападный союз новгородского князя с Батыем, а затем Сартаком, как и прозападный союз Даниила с их оппонентами, а равно и закрепление этих союзов брачными связями - строго вытекают из объективных политэкономических интересов. Объяснять «неврюеву рать» якобы доносом Невского на брата - это расписаться в полном непонимании политики. Как будто Батый и без этого не был зол на ярлык от Гуюка Андрею, почему тот и удерживал часть дани для прямого сюзерена в Каракоруме. И как только ханом стал Мунке вместо Гуюка, ярлык на Владимир был отнят и отдан объективному союзнику Батыя.
Подтверждением тезиса служит провал в конечном счет интриги Даниила и его покровителей в Каракоруме после смены династической ветви в Сарае. Объективный стратегический интерес Сарая все равно привел промусульманского Берке к союзу с Невским. В то время как объективный интерес Галича и Малой Руси как транзитного узла, зажатого между тремя или четырьмя более сильными соседями диктует перманентное участие в сиюминутных политических интригах в попытке использовать эти внешние силы против других соседей.
Однако вся эта тактическая суета, не имеющая стратегического вектора, играет в конечном счете на силы, обладающие стратегическими ресурсами и соответствующим вектором развития (северо-восточным). Так началось еще при правобережных скифских царях, было и при аварах, и при Данииле, и при Мазепе, и по сей день так работает. («Кто нам мешает, тот нам и поможет», ну или можно другую цитату про силу, вечно желающую зла.). Собственно, в этом сопряжении общего этнополитического процесса с внешними торгово-политическими контрагентами и состоит геополитическая роль левой («южной») ветви. Можно только заметить, что и у западных, и у восточных соседей есть такое же разделение на «северных» и «южных», и все «южные» используют друг друга в интригах против «северных».
И все же очередное изменение в 1260-х конфигурации внешней торговли было неизбежно усилиями внешних игроков, временно объединившихся из-за усиления Сарая, монопольно контролирующего евразийские транзитные пути. Как неизбежно обособление улуса Джучи в союзе с Северо-Восточной Русью и ослабление транзитного значения Малой Руси из-за появления альтернативного южного пути. Улус Джучи становится отдельной «золотой» Ордой и тем самым оформляется в качестве восточной ветви общего русско-степного этнополитического процесса. Как в свое время у киевской Руси святого Владимира были «свои поганые» торки с берендеями, а у Мономаховичей - «свои поганые» половцы, так и у Владимирской Руси после первоначального периода жесткого выяснения отношений появились «свои мусульмане», имеющие общий геополитический интерес и при этом обеспечивающие влияние и контроль единоверцев по Волге и далее на юго-восток.
Внутриполитические изменения в Византии после 1261 года с опорой имперской власти на генуэзцев и на греческий национализм, а не на вселенское православие, также привело к существенным политическим изменениям на Руси. Киевский митрополит был союзником Даниила, контролировавшего западную часть главного торгового пути, однако после резкого снижения значения этого пути в пользу генуэзцев в Крыму - митрополиту, да и патриархии в целом пришлось искать более надежного союзника во Владимире и при содействии Александра Невского открыть епархию в Сарае. Тогда и сложилась в целом уникальная идеология и политическая практика русской цивилизации - союз русских и татар, северного православия и северного ислама, совместно противостоящих интригам западных, южных и восточных соседей.
Без понимания этих объективных геополитических, политико-экономических обстоятельств и связанных с ними объективных фаз развития общей цивилизации и ее ветвей, а также фаз развития глобального контекста и соседних цивилизаций - невозможен исторический анализ, а только хождение по замкнутому кругу политически ангажированных интерпретаций, повторяющих и использующих столь же фальшивые «источники» предшествующих ангажированных интерпретаций. И наоборот, имея перед глазами общую картину взаимодействия четырех ветвей - можно постепенно двигаться вперед, размечая узлы и стадии развития сначала высокоуровневых процессов, а затем находить такие же объективные интересы в более детальном исследовании подветвей и локальных исторических процессов. Это и будет нашим посильным вкладом в общее понимание объективно существующей основы идеологии общерусской цивилизации, она же «русская идея», хотя более точно будет называть «русско-татарская идея». В этом смысле наши «западные партнеры» всегда были правы.
Продолжение следует
(начало, предыд.)
Наша методология комплексного исторического анализа всех четырех контуров политики и четырех ветвей политической базы понемногу формируется, дает первые плоды - хотя бы в виде постановки вопросов. Попробуем с ее помощью рассмотреть, как меняется политический расклад после еще одного узла событий, изменившего торговые маршруты и баланс значений разных евразийских путей. Если в начале 13 века захват крестоносцами Царьграда (и Риги) обнулил значение днепровского пути из варяг в греки, то обратное восстановление Палеологами в 1261 году контроля над проливами - тоже не могло не изменить политэкономическую структуру центральной Евразии, «хартленда».
Восстановление общего баланса между Западом и Востоком за счет жертв и усилий Севера - привело к сепаратному сговору Востока с поздневизантийским морским Югом. (Как случилось и после 1961 года между Китаем и англосаксонским аналогом Византии.) Хан улуса Джучи Берке оказался не на главном, а на побочном ответвлении Великого Шелкового Пути - после того как монголы улуса Хулагу прорвали курдский буфер на пути из Ирана в Сирию. Тем самым общими усилиями монголов и генуэзцев помогли никейскому императору вернуть Константинополь, ибо ни ресурсов, ни смысла удерживать проливы у крестоносцев не осталось.
Можно заметить, что поначалу хан Берке активно помогал Хубилаю завоевать Иран и Ирак, чтобы наладить поток товаров на контролируемые Сараем степные и речные пути в Восточную Европу. Однако прорыв монголов в Сирию сломал эту вполне разумную стратегию, и вот уже Берке под предлогом защиты мусульман пытается противодействовать Хулагу и с помощью египетских мамлюков снова закрыть южную ветвь ВШП. Однако ни открытая война с Хулагу за контроль дербентского прохода, ни попытка похода на Царьград для династического контрпереворота не помогли. (Параллели с активными действиями СССР сначала в Иране 1940-х, а затем в Египте и Сирии тоже имеются.)
Парадоксально внешне выглядит и тот факт, что мусульманин Берке поддерживал византийскую партию, фактически возглавляемую православным патриархом, а Михаил Палеолог фактически был в союзе с мусульманским улусом Хулагу. Однако интерес православной патриархии совпадал с интересом Сарая, чтобы восточные товары шли по путям через православные епархии, а не напрямую через Сирию генуэзским и венецианским союзникам Палеолога.
Побочным результатом военных и торговых успехов Хулагу и проблем Берке становится не только политическое обособление улуса Джучи в де факто независимую Золотую Орду, но и перемена внутренней политической опоры. Принявший ислам как раз в период западного похода Бату, Берке был союзником старой торговой элиты Бухары и Хорезма, ориентированной на волжско-каспийскую торговлю, как в хазарские времена. Однако теперь мусульманские старые торговые элиты Булгара со связями в улусе Хулагу остались нужной, но ненадежной опорой для хана Орды, а потому подчинены напрямую.
Не вполне надежной опорой оказался и младший союзник из Галицко-Волынского княжества, лимитрофного с католическими экспансивными соседями, а потому не вполне контролирующего своих вассалов и вечно мимикрирующего то под европейцев, то под евразийцев или византийцев, оставаясь при этом сугубо «хата с краю» под крылом самого сильного евразийского суверена. После западного похода монголов в 1240-х в Галицкой Руси также имела место внутренняя смута, в которой местные бояре с князьями опирались на разных внешних союзников - венгерских, польских, литовских, татарских.
Однако при этом сам Даниил Галицкий был фигурой более высокого полета, вовлеченной в интриги имперского масштаба. Поэтому измышлять о какой-то там борьбе Даниила против Орды означало бы записаться в категорию «украинских историков». Да, после 1242 года, как и положено в 15 стадии после разграничения сфер влияния в целом, происходит уточнение границ ответственности, локальные споры между татарскими баскаками из Киева и сборщиками дани из Галича. Однако и те, и другие вполне лояльно доносили жалобы друг на друга в Сарай, а Даниил и выше - в Каракорум. Что ему не мешало в письмах и беседах с западными партнерами представлять локальные стычки баскаков с мытарями героическим сопротивлением и громкими победами.
Столь же психологически и геополитически недостоверны «украинские» оценки отношений Даниила и Бурундая, якобы принуждения татарами галичан к совместному походу на Литву (1258). Не было у ордынских степняков своих особых интересов в болотистой Литве, отдельных от интереса Даниила усилить новогрудских союзников и ослабить виленских конкурентов. Если кто кого и принудил, так скорее Даниил через связи в Великой Орде и жалобы на литовские набеги, и то у него получилось только после смерти Батыя.
Здесь будет уместно заметить, что конечной целью совместного литовского похода Даниила и Бурундая был вовсе не Новогрудок, и так бывший под Романом Даниловичем, поплатившимся жизнью за эту военно-политическую акцию отца. Главным призом стал тот самый район Тракая и Нальшанская земля, где добывалось железное сырье и ковалось оружие для Литвы. Далее возможны два варианта событий - разорить производство и забрать с собой всех мастеров, но это если они не попрятались в лесах, и более вероятный - поставить литовский источник оружия под вооруженную охрану. Причем татары Бурундая вряд ли могли такой контроль из отдаленных степей организовать, а вот «свои поганые» из правобережных союзников Даниила - вполне.
Тогда можно задать еще один наводящий вопрос, не связана ли потеря литовского названия Нальшан и появление имени Троки (Торки) с такой сменой военно-политического контроля. Опять же Тракай признается историческим местом обитания литовских татар (и караимов), но почему-то не связывается с первым татарским походом на Литву. Видимо, чтобы затушевать монголо-татарский вклад в построение ВКЛ, мол, пришли позже, когда государство уже состоялось.
И все же геополитические основания для оценок Даниила как отважного оппонента ордынской власти в Сарае в лице Батыя и его политического клана - имеются. Даниил действительно слишком смело для вассала и данника Орды вторгался в пределы не только Литвы, но и Киевской земли, ярлык на которую был у Александра Невского. Не менее решительным был Даниил и в укреплении связей с католиками, вплоть до принятия от папы Римского королевского титула. Хотя веротерпимых татар это по большому счету не интересовала, лишь бы собирал дань и давал выход в Орду.
Однако при этом Даниил вполне мог быть не внешним, как пытаются изобразить, внутренним политическим оппонентом Батыя и Александра Ярославича. Даниил вполне мог быть участником прозападной внутриэлитной фракции Великой Орды. Хотя сам Запад в этот момент расколот на германский север и романский юг, так что вернее будет назвать эту ордынскую партию пророманской. Наличие такой «южной» партии в Каракоруме вытекает из факта принятия стратегического решения о прорыве к Средиземному морю. Да и дальнейшая борьба партий Гуюка-Хулагу-Хубилая против Бату-Мунке это потдвержадет.
Такие стратегические военно-политические операции готовятся долго и опираются на торгово-финансовый интерес большей части великоордынской элиты. При этом для успеха такого прорыва нужен заинтересованный союзник и со средиземноморской стороны, каким по факту стали генуэзцы и примкнувшие к ним в ходе венецианцы. Общий политэкономический интерес большей части Орды снова заключался в уменьшении числа и доли посредников за счет улуса Джучи и его православных союзников, монопольно контролировавших северные ветки ВШП. Нового хана Берке, как союзника по взятию под контроль Ирана и Ирака, могли и не посвящать в дальнейшие стратегические планы.
А вот Даниила Галицкого его восточные родственники по жене вполне могли, если не посвятить, то использовать в своих интригах, как и он их использовал в своих интересах. Единственный документ, отчасти приоткрывающий полог тайны этих интриг - это отчет папского эмиссара Иоанна де Плано Карпини о посольстве к монголам в 1246 году. Только читать отчет Карпини нужно сугубо критически, в контексте противостояния между ордынско-русскими коалициями, контролирующими два разных транзитных пути - южный степной через Карпаты и северный речной волго-балтийский. В этом смысле и по сей день мало что изменилось: как боролись в Киеве и Галичине с «северными потоками», так и борются, вовлекая западных партнеров и пытаясь вовлечь восточных.
Прежде всего, из содержания отчета Карпини с вероятностью 0,9999 следует, что ни в каком Каракоруме он не был, разве что 0,01 процента накинуть, что был в Сарае или в Киева, но вряд ли при этом был принят за посла. Дело даже не в грубых географических ошибках, которых не допустил бы очевидец при описании средней и восточной части пути в Каракорум. Для психолого-исторического анализа отчета достаточно выявить мотивацию для включения тех или иных сведений. Иезуитов с их школами обмана тогда еще не было, а сам Карпини - дилетант в делах сокрытия истины.
Значительную часть собственно описания пути занимают разнообразные тезисы, призванные на случай вскрытия обмана оправдать объективную невозможность успеха посольства. Прежде всего - отсутствие ценных даров, без которых управляющие хана даже не стали бы докладывать о якобы посольстве. Описание недостатка пищи и слабого здоровья также противоречат оценкам смертельно опасного пути, как и отсутствие сопровождения или содействия восточнее Сарая. Наконец, если бы Карпини действительно установил посольские связи с окружением Гуюка или Бату, то папа держал бы такого ценного дипломата при себе, а не отослал подальше на верную гибель в зону ожесточенных боевых действий между иллирийскими горцами. А так - концы в воду, и фальсификатор важного дипломатического успеха папы уже никому не проговорится.
Явная попытка скрыть, затушевать реальные связи и обстоятельства порою больше эти обстоятельства выявляют. Карпини с явной благодарностью описывает содействие Василько Романовича, но очень скупо упоминает Даниила, без содействия которого он бы никак до Сарая не добрался. Собственно, потому и не добрался, что Даниилу выгоднее было держать посла при себе, и самому стать посредником между католиками и монголами. Так что правдивый рассказ оканчивается на злом Михее, выманившем на подъезде к Киеву посольские дары. Хотя в зимней степи достаточно было кружить не так далеко от нового замка в Данилове, где неудавшийся посол дальше долго болел и дожидался возвращения галицких участников русского посольства в Каракорум. С их слов все подробности и были записаны, включая нарочно искаженное описание пути, чтобы без участия Даниила следующие западные послы не добрались.
Однако, в таком случае практически полной фальсификации отчета нет никаких резонов доверять версии гибели Ярослава от руки матери хана Гуюка, а других спутников Ярослава - якобы от тягот в пути. Хотя зачем-то галицким участникам посольства нужно через западного посла подтвердить именно такую версию. Возможно, еще и для того, чтобы вбить клин между наследниками Ярослава и новым монгольским ханом, отговорить Александра Ярославича от поездки и выяснения реальных обстоятельств гибели отца.
Еще один эпизод достаточно явного содействия Даниила католикам - совпадение его поездки в Новгород к Александру Невскому (1250) с папским посольством, уговаривавшим великого князя принять католичество и королевскую корону. Причем до этого Даниил подстраховался в поддержке усилий Гуюка политически изолировать Новгород от Сарая, в том числе через брак дочери Даниила с владимирским князем Андреем Ярославичем. Однако общий интерес Новгорода и Сарая по поддержанию альтернативы волго-балтийского пути перевесил возможности и частный политический интерес временного союза Владимира и Галича. Кстати, сама возможность такого временного союза тоже связана с изменением политического значения торговых путей и городов на них в начале 13 века.
После первого падения Царьграда в 1204 году резко снизилось значение не только днепровско-двинского пути со Смоленском и Полоцком, но и значение пути по Десне-Оке-Клязьме из Киева в Суздаль и Ростов и далее к булгарам, как и контролирующих этот путь Чернигова и отчасти Владимира. Это понижение реального статуса зафиксировано еще в момент смерти Всеволода Большое Гнездо (1212), когда не Владимир, а Суздаль отошел старшему сыну Константину. Завещание Ярослава Всеволодовича перед роковой поездкой, раздел владений между сыновьями этот реальный статус Владимира еще раз подтвердили. Старшему сыну Александру отошел торговый Новгород и контроль над волго-балтийским путем, а не обедневший Владимир, да еще и без Суздаля, как младшему Андрею. Поэтому и стала возможной ситуация, когда формально великий владимирский князь оказался младшим союзником Даниила в оппозиции и Новгороду, и Сараю. Как, и в 1216 году Мстислав Удатный Константину Всеволодовичу, Даниил наверняка обещал своему зятю помощь в получении контроля над Новгородом и Суздалем.
В связи с этими вполне объективными интересами конкуренции торговых путей и городов нет никакого резона объяснять те или иные события идеологическими или тем более матримониальными причинами. Наоборот, идеологически антизападный союз новгородского князя с Батыем, а затем Сартаком, как и прозападный союз Даниила с их оппонентами, а равно и закрепление этих союзов брачными связями - строго вытекают из объективных политэкономических интересов. Объяснять «неврюеву рать» якобы доносом Невского на брата - это расписаться в полном непонимании политики. Как будто Батый и без этого не был зол на ярлык от Гуюка Андрею, почему тот и удерживал часть дани для прямого сюзерена в Каракоруме. И как только ханом стал Мунке вместо Гуюка, ярлык на Владимир был отнят и отдан объективному союзнику Батыя.
Подтверждением тезиса служит провал в конечном счет интриги Даниила и его покровителей в Каракоруме после смены династической ветви в Сарае. Объективный стратегический интерес Сарая все равно привел промусульманского Берке к союзу с Невским. В то время как объективный интерес Галича и Малой Руси как транзитного узла, зажатого между тремя или четырьмя более сильными соседями диктует перманентное участие в сиюминутных политических интригах в попытке использовать эти внешние силы против других соседей.
Однако вся эта тактическая суета, не имеющая стратегического вектора, играет в конечном счете на силы, обладающие стратегическими ресурсами и соответствующим вектором развития (северо-восточным). Так началось еще при правобережных скифских царях, было и при аварах, и при Данииле, и при Мазепе, и по сей день так работает. («Кто нам мешает, тот нам и поможет», ну или можно другую цитату про силу, вечно желающую зла.). Собственно, в этом сопряжении общего этнополитического процесса с внешними торгово-политическими контрагентами и состоит геополитическая роль левой («южной») ветви. Можно только заметить, что и у западных, и у восточных соседей есть такое же разделение на «северных» и «южных», и все «южные» используют друг друга в интригах против «северных».
И все же очередное изменение в 1260-х конфигурации внешней торговли было неизбежно усилиями внешних игроков, временно объединившихся из-за усиления Сарая, монопольно контролирующего евразийские транзитные пути. Как неизбежно обособление улуса Джучи в союзе с Северо-Восточной Русью и ослабление транзитного значения Малой Руси из-за появления альтернативного южного пути. Улус Джучи становится отдельной «золотой» Ордой и тем самым оформляется в качестве восточной ветви общего русско-степного этнополитического процесса. Как в свое время у киевской Руси святого Владимира были «свои поганые» торки с берендеями, а у Мономаховичей - «свои поганые» половцы, так и у Владимирской Руси после первоначального периода жесткого выяснения отношений появились «свои мусульмане», имеющие общий геополитический интерес и при этом обеспечивающие влияние и контроль единоверцев по Волге и далее на юго-восток.
Внутриполитические изменения в Византии после 1261 года с опорой имперской власти на генуэзцев и на греческий национализм, а не на вселенское православие, также привело к существенным политическим изменениям на Руси. Киевский митрополит был союзником Даниила, контролировавшего западную часть главного торгового пути, однако после резкого снижения значения этого пути в пользу генуэзцев в Крыму - митрополиту, да и патриархии в целом пришлось искать более надежного союзника во Владимире и при содействии Александра Невского открыть епархию в Сарае. Тогда и сложилась в целом уникальная идеология и политическая практика русской цивилизации - союз русских и татар, северного православия и северного ислама, совместно противостоящих интригам западных, южных и восточных соседей.
Без понимания этих объективных геополитических, политико-экономических обстоятельств и связанных с ними объективных фаз развития общей цивилизации и ее ветвей, а также фаз развития глобального контекста и соседних цивилизаций - невозможен исторический анализ, а только хождение по замкнутому кругу политически ангажированных интерпретаций, повторяющих и использующих столь же фальшивые «источники» предшествующих ангажированных интерпретаций. И наоборот, имея перед глазами общую картину взаимодействия четырех ветвей - можно постепенно двигаться вперед, размечая узлы и стадии развития сначала высокоуровневых процессов, а затем находить такие же объективные интересы в более детальном исследовании подветвей и локальных исторических процессов. Это и будет нашим посильным вкладом в общее понимание объективно существующей основы идеологии общерусской цивилизации, она же «русская идея», хотя более точно будет называть «русско-татарская идея». В этом смысле наши «западные партнеры» всегда были правы.
Продолжение следует