О наших и не наших (1)
ВЕТРЯНАЯ МЕЛЬНИЦА ЭТНОИСТОРИИ
(Об источниках и трех с половиной частях украинского этногенеза)
1. О наших и не наших
Так все-таки, украинцы и белорусы - это наш народ или не наш? А то политики вечно путаются и путают нас, а публика в недоумении. Если, по Путину, мы и украинцы - это один народ, то почему тогда - «табачок врозь»? И ведь нельзя сказать, что это русские настаивали на том, что «Украина - не Россия», то есть обосновали отказ от «табачка».
Вообще, на наш, да и не только на наш взгляд - украинцы немного странные, если не сказать попросту - смешные. Мы даже на них никогда не обижаемся, хотя бывает за что. Зато в обратную сторону - непременное высказывание нанесенных «обид», как правило, бывших обратной стороной вынужденной обстоятельствами благотворительности. Но вот как объяснить этот феномен воспроизводящихся в веках братских, а уж если быть точным - братско-сестринских отношений?
Сразу оговорюсь, что для меня русско-украинские отношения это вполне внутрисемейное дело, даже глубже - внутренний психологический конфликт, в котором моя «русскость» постоянно перемогает во мне украинский «двигатель прогресса», так что тому нужно все время исхитряться и находить обходные пути к дивану. Это самоощущение лишь подчеркивает нетривиальность задачи - разобраться с нашими «не нашими». Однако субъективные интуиции лишь защищают ограничивают зону поисков для объективного анализа, но не должны его заменять.
Для начала неплохо было понять, какие именно стороны нашего бытия относятся к феномену народа, а какие - точно нет. Например, если взять хорошо отлаженную корпоративную машину, то в этих производственных отношениях не имеет почти никакого значения, какой национальности тот или иной рабочий или специалист. Важны только квалификация и опыт.
Да, на входе внутрь машины, на этапе обучения есть кое-какая дифференциация по национальному признаку. Украинец с большей долей вероятности окажется «ближе к кухне», а русский - «куда пошлют». Но если пошлют обоих и вместе - то возникает вполне общерусская артельность и распределение ролей, взаимодополнение, рождающая не только синергию, но и придающая мощность «двигателю прогресса» - умению находить обходные пути. Другие сочетания национальных характеров в гораздо меньшей степени могут повлиять на ситуацию в трудовом или армейском коллективе, наверное, потому бжезинские и паникуют. Хотя я бы на их месте расслабился, ведь наличие МИДа в Киеве или таможни между Белгородом и Харьковом никак не влияет на личное участие хохлов в москальских делах, скорее даже усиливает переток квалифицированных кадров.
И все же, несмотря на оговорки, зафиксируем общую позицию - в производственных отношениях, вообще говоря, нет «ни эллина, ни иудея», что подтверждено всем опытом последних трех десятилетий, когда вывод производства из западных стран в «третий мир» был массированным. (Кстати, из этого объективно наблюдаемого факта вытекает «производственная утопия» марксизма взамен обетованного «царства Божьего»). Влияние национального характера на производство сказывается, как и обратное влияние тоже. Но вовсе не в этих отношениях население проявляет себя как народ!
Однако уточним, что традиционное производство, основанное на освоении популяциями людей природы (и освоении природой этих популяций), лежит в основе субэтносов, включенных в мозаику этносферы. В этом смысле городские популяции, складывающиеся вокруг производств, тоже входят в соответствующие субэтносы, составляющие этнический субстрат для развития наций и исторического творчества народов, но не тождественные ни тем, ни другим.
Торогово-финансовые отношения в еще меньшей степени, чем производство, относятся к феномену народов, хотя в них присутствуют и эллины, и иудеи. И здесь в той степени, в которой торговля и финансы являются традиционным занятием городских или бродячих популяций, формируются субэтносы, вплетенную в общую мозаику этносферы. Ясно, что характер «производственных отношений» в торговле и в финансах влияет на все другие стороны жизни соответствующих популяций и субэтносов. Преобладание в этническом субстрате тех или иных типов субэтносов обязательно влияет и на нации, и на народы. Этот момент различия между братскими народами мы можем зафиксировать, хотя бы на примере белорусов и украинцев - у первых преобладают производящие субэтносы (даже не численностью, а влиянием на общие дела), у вторых - торгово-финансовые. Что же касается русских, то доминирующим ядром великорусского этноса изначально были монастыри, а ныне пришедшие им на замену научно-производственные, академические и университетские субэтносы. Россия слишком велика по масштабам и сложна по условиям, чтобы формироваться на основе субэтносов с относительно малыми циклами воспроизводства.
Другое дело, что и в Белоруссии, и на Украине этот тип субэтносов тоже представлен и имеет существенное влияние, но только с опорой на такие же субэтносы в России. Поэтому по отношению к обычным торговым и производящим странам Украина или Белоруссия выступают в таком же особом отношении, как Россия по отношению к ним самим. Эта общность как раз и проявляется в успешном совместном преодолении особых трудностей, то есть в решении творческих задач. (Возможно, именно поэтому единству России, Украины и Белоруссии обязательно должны предшествовать особо трудные обстоятельства, пусть даже искусственно созданные;)
Психологические стереотипы этноса и соответствующие им организационные паттерны существенно влияют на устройство государства и других цивилизационных институтов (наука и религия, образование и культура), составляющих нацию как обособленную часть общей цивилизации. Нации опираются на этносы, но границы наций никогда (!) не совпадают с этническими границами. Даже если где-то найдется формально моноэтническая нация, при ближайшем рассмотрении она оказывается общей и для субэтносов, органически включенных в другие этносы и нации. Наглядный пример - Армения, очень существенно опирающаяся на армянские субэтносы в других странах, не говоря уже о карабахском субэтносе. Финляндия - не нация без шведского и русского субэтносов, как и балтийские нации - без немецкого или еврейского и русского.
А все дело в том, что все национальные институты и, прежде всего, государство как основа нации питаются энергией внутренних и внешних противоречий. Без внутренних противоречий государственная машина как мотор без топлива. В том числе и поэтому некоторые нации, добившиеся в ХХ веке сомнительного идеала моноэтничности, теперь вынуждены искусственно создавать инокультурные субэтносы, завозить гастарбайтеров и даже просто беженцев. Иначе такое государство, попавшее в тепличные условия за счет баланса сил соседних держав, начинает хиреть и перестает поддерживать прочие, более важные цивилизационные институты. А вслед за этим недолго и утрать статус нации, став частью чьей-либо федерации типа Евросоюза. Однако, ни Украине, ни даже Белоруссии этот желанный для населения, но не для народа «сталинский вариант» в ближайшее время не грозит. Ибо противоречий хватает, да и диаспора из-за проблем только растет.
Нация как отдельный слой отношений, также составляющих мозаичное единство, тоже опирается на относительно малочисленные, но очень влиятельные городские субэтносы, для которых производство юридических бумаг, государственных программ и планов, образовательных стандартов и программ является традиционным занятием.
В шутке сатирика Задорнова насчет того, что они, чиновники, - это один народ, а все мы - другой - есть большая доля истины. Все вместе близкие нации составляют цивилизацию, а внутри соответствующего суперэтноса объективно существуют равновеликие обычным этносам и взаимодействующие сообщества субэтносов, «вмещающим ландшафтом» для которых является национальная культура как часть общей цивилизационной культуры.
Поэтому российские (но не русские!) чиновники или военными всегда найдут общий язык с украинскими или белорусскими контрагентами, если только они не принадлежат к западенским субэтносам. (Наличие последних в национальной обойме дает политическим руководителям определенный инструментарий в отношениях с Россией или Европой).
Нетрудно заметить, что национальные элиты (составляющие субэтническое ядро нации) существенно опираются на сообщество граждан (не путать с профанацией «гражданского общества»). Гражданские отношения в своей совокупности - это и есть государство, как и отношения между преподавателями и обучающимися - это и есть образование и т.п. Но в этих отношениях на равных или с отдельными ограничениями (или даже привилегиями) участвуют и иностранцы, принадлежащие в иных отношениях к совсем другим народам. Кроме того, даже в обыденной интуиции национальные элиты отчасти (причем именно в этой самой части отношений) составляют меньшинство и противостоят большинству народа, например, учитель в школе - большинству присутствующих в классе. Поэтому, ну никак, нация как явление не может быть отождествлена с народом. Отождествить понятия в рамках упрощенной идеологии, конечно, можно, но если сами управляющие, то есть ядро нации поверят этому упрощению, то рано или поздно приведут нацию к кризису.
Но что же тогда остается «народу», если все самые важные и востребованные общественные отношения к нему не относятся. Неужели традиционно-культурные, семейно-бытовые и просто сексуальные отношения? Навряд ли действительно высокая значимость этих отношений для отдельных представителей народа смогла бы сделать «народ» одним из главных в иерархии правовых понятий.
Может быть, тогда явление и соответствующее ему понятие «народ» должно включать всю совокупность названных отношений, происходящих в географических границах страны? Тоже не выходит, ибо во всех этих отношениях, включая сексуальные, семейные и даже традиционные обязательно заявится какой-нибудь подозрительный иностранец в товарных количествах. Где же нам найти границы явления, и в чем проявляется суть и отличие народа от других, в том числе самых близких?
Или может быть конкретизируем - чем отличаются друг от друга русские, украинцы и белорусы как часть своих народов? Ведь согласитесь, если бы таких народов как объективных явлений не существовало, то и в России украинцы и белорусы (кроме западенцев) считались бы просто русскими, и сами вряд ли бы ощущали себя иначе. Но даже родившийся и всю жизнь проживший в России украинец или белорус интуитивно ощущает свое единство с малой Родиной. Неужели все дело в этой интуиции и тонких психических материях? Вполне может статься, но в том-то и дело, что все, даже самые тонкие и глубинные психологические движения всегда имеют свое отражение вовне, на поверхности общественного бытия. Эти движения, отражающие общие психологические черты народа, мы и хотим уловить, высветить, обнародовать. Только опять же не стоит путать понятия «национальный характер» и «психология народа» - между ними такая же разница как между фенотипом и генотипом в биологии.
В общем, такое впечатление, что и этот заход на тему, как и вчерашнее вступление, снова оказался не слишком плодотворным. Мы смогли формулировать только что есть «не народ», но где же сам народ? Хотя… нет, что-то такое мы все же нащупали и уловили, когда отвлеклись от производственных отношений к особым артельным отношениям, в которых русские, украинцы и примкнувшие к ним представители братских народов могут свернуть горы, особенно если им кто-то или что-то сильно мешает, в трудных условиях.
Ведь согласитесь, обращение «А ну-ка, народ, взялись. Эй, ухнем!» органично звучит на фоне картины Репина про бурлаков, но будет нарочитой в привычных полевых работах или даже анекдотичной на конвейере, в торговой лавке, не говоря уже семейных и прочих отношениях. Также органично обращение к народу по имени может прозвучать на митинге, баррикадах, на передовой перед атакой, и даже в НИИ перед сложным экспериментом. То есть в моменты кризисов и преодоления трудностей, когда исчерпаны старые или еще не выработаны новые правила игры и рутинные процедуры. Вот именно в такие кризисные моменты проявляется и ощущается принадлежность человека к своему народу и соответствующая «комплиментарность».
Продолжение следует