Wł. Broniewski - J. Telus - Ballady i romanse
В пандан к постингу по "Песне о Сталине" Вертинского. В конце 80-ых, когда я заканчивал школу, у нас был длинный кухонный разговор с бабушкой. То, что она терпеть не могла Сталина и была стихийной антисоветчицей, я и так знал. Думаю, люди ее темперамента и критического строя мысли в любой стране, при любом строе - всегда в оппозиции. К тому же среди причин ненавидеть сталинизм были конкретные семейные мотивы (ее дед, мой прапрадед в зэковской робе рыл тот самый Беломорканал, который как трудовой курорт расписывал Максим Горький со товарищи, разъезжая с экскурсией по северным стройкам ГУЛАГа).
Я, как и все постперестроечные подростки, взахлеб читал журналы, диссидентские мемуары и т.д. Вот и допытывался у бабушки: представляли ли масштабы ГУЛАГа? о чем говорили между собой, без посторонних? правда ли, что на фронте чертыхания в адрес "усатого" относительно сходили с рук? и - почему поколение, вернувшееся с войны, привыкшее ходить под смертью, проявлявшее стойкость и мужество в чудовищных бытовых условиях, после победы вновь позволило втиснуть себя в унизительный и нищий тоталитарный порядок?
При всей тогдашней наивности кое-какой урок из разговора я все же извлёк. Как минимум, понял насколько опрометчиво задним числом судить о поступках и моральных выборах людей, прошедших 30-40-ые годы.
+ + +
Можно, конечно, сервильную оду Вертинского списать на слабость артистической натуры, на вполне понятное желание донести свои песни до публики и т.д. Только это - явное упрощение. Примеров того, как вынужденно примирялись со сталинизмом сильные, волевые, смелые люди тоже хватало. Причем далеко не всегда это смирение давалось ценой сдачи позиций и ломки личности.
Взять хоть Бруно Ясенского... Или лучше - польского поэта, офицера Владислава Броневского... Воевал в легионах Пилсудского на Первой Мировой, получал высшие награды за воинскую храбрость, открыто выступал против авторитарного режима своего бывшего командующего (Юзефа Пилсудского) и польских националистов, сидел в польской тюрьме как коммунист (сочиняя стихи... о печах в Магнитогорске) , после советской оккупации восточной Польши (по пакту Молотова-Риббентропа) сидел уже в советских тюрьмах во Львове, Москве и Саратове (см. более позднее " Papierosy Biełomor-Kanał" Яна Келюса)... Воевал в армии Андерса (образована в 1941-1942 годах из числа поляков, попавших в плен после советско-польской войны 1939 года; на фронт отправляли прямо из гулаговских лагерей), попал с польским корпусом в Иран, бежал через Ирак в Палестину, находившуюся тогда под протекторатом Великобритании...
Владислав Броневский не имел никаких иллюзий относительно сталинизма и прекрасно представлял, что за порядки будут установлены в послевоенной Польше после Ялтинских соглашений (см. " Ялта" и " Сентябрьская баллада" Яцека Качмарского). Еще сидя во львовской тюрьме НКВД, он написал стихотворение по-русски:
"Человек - это звучит гордо!" -
сказал покойный Максим,
а меж тем тут колотят в морду,
говоря, что ты сукин сын.
Что же делать такому сыну
за решеткой Энкаведе?..
Так помолимся мы матерщиной
потускнелой алой звезде.
Так вот... Зная, понимая, очевидным образом рискуя, Броневский все же вернулся в Польшу в 1946-ом. И у него тоже были опусы про Сталина, о которых лучше не вспоминать.
+ + +
Стихотворение "Ballady i romanse" Владислав Броневский написал в 1945-ом. Он, в отличии от философа Теодора Адорно, считал что после Освенцима нужно писать стихи. А поэт, рок-музыкант, бард Яцек Телус считал своим долгом превратить этот реквием по жертвам Холокоста в балладу.
Władysław Broniewski, Jacek Telus - Ballady i romanse
"Послушай, девочка, нас послушай,
Где в том местечке живые души?
То день ли белый? Местечка- нет его,
Одна нагая Рифка, рыжая,
Тринадцатилетняя.
Большие немцы в огромном танке..
( Убегай, убегай, Рифка!)
"Мама под камнями, папа в Майданеке",
Засмеялась, повернулась и упрыгала.
Проезжал добрый человек из ЛюбартОва,-
Вот булка, Рифка, чтоб была здорова!
Взяла, куснула, блеснула зубами:
- Я отнесу папе и маме!
Проезжал селянин, кинул грошик,
Проезжала баба, дала тоже,
Проезжало много, много люда,
Все дивились на рыжее чудо.
И был привезен скорбный пан Езус,
Враги привели его на муки,
И в меже поставили их вместе,
Потом взяли карабины в руки.
- Слушай, Езус, слушай, Рифка, Sie Juden,
За венец терновый, за рыжие кудри,
За то, что наги - виновны, ныне
За это вы умереть повинны.
И отозвалось Аллилуйя в Галилее,
И божьи ангелы поднялись, отлетели,
И после залпа громкого- затишье...
"- Послушай, девочка!.. она не слышит..."
перевод - Льва Бондаревского
Я, как и все постперестроечные подростки, взахлеб читал журналы, диссидентские мемуары и т.д. Вот и допытывался у бабушки: представляли ли масштабы ГУЛАГа? о чем говорили между собой, без посторонних? правда ли, что на фронте чертыхания в адрес "усатого" относительно сходили с рук? и - почему поколение, вернувшееся с войны, привыкшее ходить под смертью, проявлявшее стойкость и мужество в чудовищных бытовых условиях, после победы вновь позволило втиснуть себя в унизительный и нищий тоталитарный порядок?
При всей тогдашней наивности кое-какой урок из разговора я все же извлёк. Как минимум, понял насколько опрометчиво задним числом судить о поступках и моральных выборах людей, прошедших 30-40-ые годы.
+ + +
Можно, конечно, сервильную оду Вертинского списать на слабость артистической натуры, на вполне понятное желание донести свои песни до публики и т.д. Только это - явное упрощение. Примеров того, как вынужденно примирялись со сталинизмом сильные, волевые, смелые люди тоже хватало. Причем далеко не всегда это смирение давалось ценой сдачи позиций и ломки личности.
Взять хоть Бруно Ясенского... Или лучше - польского поэта, офицера Владислава Броневского... Воевал в легионах Пилсудского на Первой Мировой, получал высшие награды за воинскую храбрость, открыто выступал против авторитарного режима своего бывшего командующего (Юзефа Пилсудского) и польских националистов, сидел в польской тюрьме как коммунист (сочиняя стихи... о печах в Магнитогорске) , после советской оккупации восточной Польши (по пакту Молотова-Риббентропа) сидел уже в советских тюрьмах во Львове, Москве и Саратове (см. более позднее " Papierosy Biełomor-Kanał" Яна Келюса)... Воевал в армии Андерса (образована в 1941-1942 годах из числа поляков, попавших в плен после советско-польской войны 1939 года; на фронт отправляли прямо из гулаговских лагерей), попал с польским корпусом в Иран, бежал через Ирак в Палестину, находившуюся тогда под протекторатом Великобритании...
Владислав Броневский не имел никаких иллюзий относительно сталинизма и прекрасно представлял, что за порядки будут установлены в послевоенной Польше после Ялтинских соглашений (см. " Ялта" и " Сентябрьская баллада" Яцека Качмарского). Еще сидя во львовской тюрьме НКВД, он написал стихотворение по-русски:
"Человек - это звучит гордо!" -
сказал покойный Максим,
а меж тем тут колотят в морду,
говоря, что ты сукин сын.
Что же делать такому сыну
за решеткой Энкаведе?..
Так помолимся мы матерщиной
потускнелой алой звезде.
Так вот... Зная, понимая, очевидным образом рискуя, Броневский все же вернулся в Польшу в 1946-ом. И у него тоже были опусы про Сталина, о которых лучше не вспоминать.
+ + +
Стихотворение "Ballady i romanse" Владислав Броневский написал в 1945-ом. Он, в отличии от философа Теодора Адорно, считал что после Освенцима нужно писать стихи. А поэт, рок-музыкант, бард Яцек Телус считал своим долгом превратить этот реквием по жертвам Холокоста в балладу.
Władysław Broniewski, Jacek Telus - Ballady i romanse
Click to view"Послушай, девочка, нас послушай,
Где в том местечке живые души?
То день ли белый? Местечка- нет его,
Одна нагая Рифка, рыжая,
Тринадцатилетняя.
Большие немцы в огромном танке..
( Убегай, убегай, Рифка!)
"Мама под камнями, папа в Майданеке",
Засмеялась, повернулась и упрыгала.
Проезжал добрый человек из ЛюбартОва,-
Вот булка, Рифка, чтоб была здорова!
Взяла, куснула, блеснула зубами:
- Я отнесу папе и маме!
Проезжал селянин, кинул грошик,
Проезжала баба, дала тоже,
Проезжало много, много люда,
Все дивились на рыжее чудо.
И был привезен скорбный пан Езус,
Враги привели его на муки,
И в меже поставили их вместе,
Потом взяли карабины в руки.
- Слушай, Езус, слушай, Рифка, Sie Juden,
За венец терновый, за рыжие кудри,
За то, что наги - виновны, ныне
За это вы умереть повинны.
И отозвалось Аллилуйя в Галилее,
И божьи ангелы поднялись, отлетели,
И после залпа громкого- затишье...
"- Послушай, девочка!.. она не слышит..."
перевод - Льва Бондаревского