Путь Лавра Корнилова. Герой Великой войны.
Продолжение. Начало здесь.
С началом Первой Мировой войны Лавр Георгиевич Корнилов отбыл на Юго-Западный фронт - остаться в стороне от большой европейской войны, в которой к тому же решалась судьба России, Корнилов не мог ни как патриот, ни как военный профессионал. Уже в августе 1914 года Лавр Георгиевич возглавил 2-ю бригаду 49-й пехотной дивизии, и во главе этой бригады принял участие в Галицийской битве.
Лавр Георгиевич Корнилов в бытность генерал-лейтенантом
В ходе наступательной операции, вошедшей в историю Первой Мировой войны как "Сражение при двух Липах", бригада под командованием Корнилова успешно освободила от австро-венгерских оккупантов старинный русский город Галич, чем способствовала освобождению столицы Галичины - города Львова. Галич австрийцы успели превратить в полноценную крепость, так что взятие его силами одной пехотной бригады представлялось феноменальным успехом. Галич пал 20 августа 1914 года, в награду за что командующий 8-й армией А.А. Брусилов представил Корнилова к Ордену Святого Владимире 3-й степени с мечами и назначил командовать 48-й пехотной дивизией, которую Лавр Георгиевич в предельно сжатые сроки сделал образцовой. Впоследствии, в своих мемуарах Брусилов изображал Корнилова как беспринципного карьериста, готового покупать себе чины и ордена ценой огромной солдатской крови. Но сам факт назначения Корнилова на дивизию после нескольких месяцев войны свидетельствует в пользу того, что в 1914-м году Брусилов Корнилова ценил и доверял ему.
Однако уже 29 августа 1914 года случился первый конфликт между Корниловым и Брусиловым. Брусилов, будучи кавалерийским генералом и плохо разбираясь в тактике пехоты, несмотря на численное превосходство австрийцев над его 8-й армией и на готовность австрийцев наступать, о которой, к слову, он прекрасно знал, бросил свои части во встречный бой. Случилось то, что должно было случиться - австрийцы перешли в наступление и принялись теснить не успевшие изготовиться к обороне русские части. В этих условиях Брусилов приказал дивизии Корнилова оставить свои позиции и отойти на высоты севернее Миколаева, где и занять оборону. Корнилов, однако, этого приказа не выполнил, а попросил начальника штаба корпуса Трегубова о разрешении остаться на прежних позициях. К этому времени телефонная связь между штабами 24 корпуса и армии была нарушена, и Трегубов вынужден был лично отправиться к Брусилову за этим разрешением. В результате Корнилов со своей дивизией был обойдён с юга, и дивизия в полном беспорядке отступила за реку Шерик, потеряв 17 орудий.
Конечно, то, что Корнилов в боевой обстановке позволил себе обсуждать приказ командарма, вместо того, чтобы этот приказ выполнить, характеризует его с не слишком привлекательной стороны. Однако этот же эпизод свидетельствует об обострённом чувстве воинской чести у Корнилова, чувстве, которое не позволяло ему оставлять позиции без боя. Симптоматично также, что Брусилов, отрешивший за это происшествие от должности генерала Трегубова и угрожая предать его суду, главного виновника - Корнилова - от должности не отрешил. Значит - ценил его, вопреки своим же позднейшим утверждениям, верил, что единожды оступившийся Корнилов выправится и ещё покажет себя достойным военачальником, ибо ни отваги, ни инициативы Корнилову было не занимать.
Генерал Алексей Брусилов -
командарм Л.Г. Корнилова в начале Первой Мировой войны
От окончательного разгрома Корнилова в итоге спасла 12-я кавдивизия генерала А.М. Каледина. А 6-го сентября Корнилов, оставшийся в своей должности, смог вполне реабилитироваться. В тот день австрийцы предприняли новое наступление на позиции 24-го армейского корпуса, тем более, что корпус, упираясь правым флангом в Миколаев, левым сильно выдался вперёд и мог быть окружён. На участке 48-й (корниловской) дивизии создалась угроза прорыва. Яростные атаки австрийцев следовали одна за другой. В этих условиях Корнилов лично возглавил контратаку пехотного батальона с пулемётной командой и отбросил противника, чем обеспечил относительно организованный отход дивизии. Стоит отметить, что наследство, полученное Лавром Георгиевичем, было тяжёлым: второочередная дивизия, полученная им под командование, устройчивостью не отличалась. Так что вряд ли можно винить Корнилова за неудачи конца августа - начала сентября (и не забудем, что этих неудачи и не было бы, если бы Брусилов более адекватно оценивал обстановку!). Уже скоро Корнилов личным мужеством в боях привлёк симпатии солдат, что позволило ему сделать дивизию настолько образцовой, что она даже получила неофициальное прозвище "Стальной дивизии". "Он всегда был впереди и этим привлекал сердца солдат", - свидетельствовал о Корнилове Брусилов.
В ноябре 1914 года Корнилов возглавил ночную атаку своей дивизии на Такошаны, прорвал австро-венгерскую оборону и захватил в плен более 1200 солдат и офицеров противника, включая генерала Рафта. Рафт был настолько потрясён этой атакой и своей неудачей, что воскликнул: "Корнилов - это не человек, это стихия!"
Пленные австрийцы, взятые дивизией Корнилова в период Галицийской Битвы
В том же ноябре 1914 года Корнилов со своей дивизией пробился через Карпаты и вышел на Венгерскую равнину. Брусилов впоследствии обвинял Лавра Георгиевича, что этот прорыв был совершён им по собственной инициативе, вопреки приказам командования. Однако автор ЖЗЛовской биографии Корнилова В. Бондаренко со ссылкой на Деникина утверждает, что приказ был, просто Брусилов как командарм не озаботился тем, чтобы обеспечить дивизию Корнилова с флангов. Исследователь биографии Корнилова Валентин Рунов пишет, что если бы действия Корнилова были поддержаны всеми силами 8-й армии, то Будапешт неизбежно был бы взят русскими войсками, после чего можно было бы развернуть наступление на Вену и добиться вывода Австро-Венгрии из войны. Однако следовавшая за Корниловым во втором эшелоне Сводная казачья дивизия генерала Павлова замешкалась в Карпатах и отстала, а затем генерал Иванов, командовавший Юго-Западным фронтом, развернул 8-ю армию на север, и инициатива в Венгрии была окончательно утеряна.
27 ноября 1914 г. Корнилов получил приказ отводить дивизию назад. бойцам 48-й дивизии пришлось отступать, отражая непрерывные атаки австро-германцев, по единственной горной дороге, занесённой снегом. Эту дорогу австрийцы попытались перерезать, но Корнилов лично возглавил контратаку силами батальона пехоты, благодаря чему дивизия смогла пробиться, не оставив врагу ни одной пушки.
Деникин так описывает эти бои: "48-я дивизия, уже почти в полном окружении, изнемогала в неравном и беспрерывном бою… 27-го вечером пришел, наконец, приказ корпусного командира - 48-й дивизии отходить на северо-запад. Отходить пришлось по ужасной, крутой горной дороге, занесенной снегом, но единственной свободной. Во время этого трудного отступления австрийцы вышли наперерез у местечка Сины, надо было принять бой на улицах его, и, чтобы выиграть время для пропуска через селение своей артиллерии, Корнилов, собрав все, что было под рукой, какие-то случайные команды и роту сапер, лично повел их в контратаку. На другой день дивизия выбилась, наконец, из кольца, не оставив противнику ни одного орудия (потеряны были только 2 зарядных ящика) и приведя с собой более 2000 пленных".
Антон Иванович Деникин был соратником Корнилова ещё по Первой Мировой войне.
В апреле 1915 года грянуло Великое Отступление. 48-я дивизия Корнилова, удерживавшая Дуклинский перевал в Карпатах, не получила своевременного приказа об отходе и оказалась в окружении. Впоследствии советские и подсоветские авторы пытались обвинять Корнилова в нераспорядительности, в том, что он, игнорируя приказ об отводе войск, ждал нового приказа - контратаковать выходящего во фланг русским войскам противника. Кое-кто доходил даже до утверждений, будто Лавр Георгиевич (а он к тому времени был уже генерал-лейтенантом) бросил свои войска и попытался скрыться с поля боя с группой штабных офицеров. В действительности Корнилов, не имея никакой информации ни о том, что происходит у него на флангах, ни о том, куда отошли основные силы 8-й армии, держал оборону. Приказ об отступлении поступил уже тогда, когда немногочисленные горные дороги, по которым теоретически могла бы отойти дивизия Корнилова, были запружены отходящими обозами и тылами русских войск, а в тыл этим обозам стремительно выходили австро-германские войска. Корнилов до последнего пытался пробиться из окружения и в конце концов остался во главе батальона 192-го Рымникского полка прикрывать отход своей дивизии. К своим удалось выйти Ларго-Кагульскому полку и батальону Очаковского полка, причём они вынесли знамёна всех частей 48-й дивизии. От корниловского же отряда, прикрывавшего отступление, в итоге осталось семь человек: сам Корнилов, раненый в ногу и в руку, пятеро солдат и санитар.
По сути, Лавр Георгиевич повторил свой подвиг времён Русско-Японской войны. Правда, на этот раз самому генералу выйти к своим не удалось. Четыре дня Корнилов с шестью нижними чинами скитался по карпатским лесам, пытаясь перейти линию фронта. На пятый день их, в конец обессилевших, взяли в плен австрийцы. Так Корнилов оказался во вражеском плену, в котором ему суждено было пробыть более года.
Тут стоит разобраться с одной популярной погремушкой ненавистников Корнилова. Первый биограф Корнилова и его бывший сослуживец Е.И. Мартынов уже в советские годы позволил себе так прокомментировать апрельские бои 48-й дивизии и пленение Корнилова: "За такое деяние, во всякой благоустроенной армии, начальник дивизии подлежал бы преданию суду, но в царской России, с ее извращенными понятиями «о воинском долге» и всеобщей наклонностью к реляционному вранью, сумели и это преступление обратить в «геройский подвиг»". Но проблема в том, что разгром 48-й дивизии Корнилова в Карпатах как раз и стал предметом судебного разбирательства, причём Корнилов лично настоял на этом суде. И дал на нём исчерпывающие объяснения своим действиям (желающих могу адресовать к большой и добротной статье историка В.Ж. Цветкова, обильно цитирующего показания Корнилова). Так что выпад Мартынова направленный не столько против Корнилова, сколько против всей царской армии в целом, оказывается не более, чем клеветнической агиткой. Тем более, что по утверждениям Мартынова, Корнилов, едва дивизия оказалась в окружении, бросил её на произвол судьбы и скрылся с офицерами своего штаба. Как мы только что видели, Корнилов никуда не скрывался, а в плен попал не со штабом, а с последними солдатами своей дивизии - а значит сражался до последнего.
Генерал Л.Г. Корнилов в австрийском плену
В то время расовая теория Гитлера ещё не появилась. И хоть русских официальная немецкая пропаганда и объявляла "неисторической нацией", не способной к самостоятельному развитию, к пленным русским генералам относились вполне сносно. Корнилова держали сперва в замке Нейгенбах под Веной, затем - в замке Эстергази. Везде к его услугам отдельная комната, медицинское обслуживание, личный денщик. Князь Эстергази милостиво позволил знатному пленнику пользоваться своей домашней библиотекой (сохранились свидетельства, что Корнилов во время пребывания в плену усиленно штудировал книги о Наполеоне). Да и кормили пленного генерала вовсе не объедками. Но деятельная натура Корнилова рвалась на фронт, снова сражаться с захватчиками, оккупировавшими русские земли. Пользоваться гостеприимством этих захватчиков Корнилов считал ниже своего достоинства.
В плену Корнилов встретился с Е. Мартыновым - да-да, тем самым, который в советские годы сделался первым биографом белого генерала и постарался очернить его по максимуму. Поначалу бывшие сослуживцы обрадовались друг другу и даже обсуждали возможность совместного побега. Но вскоре Мартынов в разговорах с Корниловым обнаружил такой огульно-критический настрой по отношению к российской действительности, что Корнилов счёл его предателем и резко прервал общение. Обратим внимание на этот эпизод: он доказывает, что Лавр Георгиевич отнюдь не был тем "революционным генералом" и активным "февралистом", каким его сегодня зачастую выставляют.
Он три раза пытался бежать (в том числе рассматривался и план с угоном самолёта - за тридцать лет до аналогичного подвига Девятаева!) и три раза попадался. Поскольку побег из замка Эстергази представлялся ему маловероятным, Корнилов перестал есть и вскоре довёл себя до такого истощения, что австрийцы были вынуждены перевести его в госпиталь, в местечке Кессиге (совр. город Кёсег в Венгрии). Здесь за Корниловым ухаживал русский доктор Гудковский (видимо, из военнопленных), которого Лавр Георгиевич и посвятил в свои планы. Очень скоро с помощью Гудковского Корнилов находит людей, готовых помочь ему - вестового Цесарского и фельдшера чеха Мрняка. Чеха Корнилов поначалу пытался отговорить - генералу было прекрасно известно, что австрийское командование издало специальный приказ, грозивший смертной казнью любому, кто помог бы бежать Корнилову. В ответ на это Мрняк заявил, что считает австрийцев поработителями своего народа, а помощь пленному славянскому генералу - своим долгом. В итоге эти двое - генерал и фельдшер - решаются бежать вдвоём.
Лавр Корнилов в австрийском плену.
Стоит обратить внимание на мизансцену: австрийские офицеры пялятся на Корнилова
с явным любопытством, как на какую-то диковинку.
А вот Корнилов, хоть и ниже ростом стоящего перед ним австрияка,
глядит на него спокойно и с достоинством, я бы даже сказал - с плохо подавляемой ненавистью.
Такое чувство, что сейчас в рожу плюнет
Мрняк сумел раздобыть для Корнилова австрийскую форму и поддельные документы на имя Штефана Латковича, солдата, возвращающегося домой после излечения. 29 июня 1916 года Корнилов в австрийской форме и Мрняк, не вызвав ни у кого никаких подозрений, покинули госпиталь и сели на поезд до Будапешта. Оттуда оба беглеца, опять-таки по железной дороге, направились в приграничный городок Карансебеш - и там обнаружили, что побег раскрыт, и Корнилова ищут. И хотя документы не вызвали подозрений у проверявших, Корнилов решил, что передвигаться в открытую далее опасно. Беглецы скрылись в лесах. Избегая человеческого жилья, ночуя под открытым небом, питаясь ягодами, Корнилов и Мрняк через два дня добрались до австро-румынской границы. Оставалось сделать последний рывок - переплыть пограничный Дунай. Но Мрняк утратил бдительность и решил зайти за продуктами в придорожный кабачок, где и был опознан австрийскими пограничниками: как выяснилось, в руки австрийцев попало письмо Мрняка родственникам, в котором фельдшер, не стесняясь, хвастался предстоящим побегом. Корнилову оставалось лишь бессильно наблюдать, как конвоиры уводят его незадачливого товарища - помочь Мрняку он явно не смог бы. Дальше Корнилову пришлось продолжать путь в одиночку, и 18 августа 1916 года он, наконец, пересёк австро-румынскую границу, переправившись через Дунай на бревне (точь-в-точь, как когда-то в Туркестане переправлялся на бурдюке через Амударью).
28 августа Лавр Георгиевич явился к русскому военному атташе в Румынии. Тот, вероятно, был очень удивлён, когда представший перед его глазами оборванец, кашляя, вдруг произнёс: "Я - генерал-лейтенант Корнилов. Дайте мне приют!" А 31 августа Лавру Георгиевичу уже устроили торжественный приём в Бухаресте, откуда он немедленно отбыл в Ставку, в Могилёв.
Поскольку Корнилов был единственным русским генералом, которому в Первую Мировую удалось пережить плен и бежать, его появление в Ставке решено было обставить как можно эффектнее. Несмотря на то, что портные уже сшили ему новый генеральский мундир, Корнилов появился перед чинами Ставки (и представителями союзников!) в лохмотьях, к которым, однако, не забыл пристегнуть свой полученный за Японскую войну Орден Святого Георгия. Подойдя к начальнику штаба Ставки М.В. Алексееву, под началом которого он когда-то трудился в Генштабе, Корнилов бойко отрапортовал: "Честь имею явиться Вашему высокопревосходительству. Генерал Корнилов". На следующий день Верховный Главнокомандующий император Николай Второй лично вручил Корнилову ордена Святого Георгия 3-й степени, Святого Станислава 1-й степени и Святой Анны 1-й степени, которых он по праву удостоился за апрельские бои и свой без преувеличения героический побег.
Генерал Лавр Корнилов вскоре после своего побега.
На фото он уже с "георгием" 3-й степени, но ещё в погонах генерал-лейтенанта.
Побег из австрийского плена и эффектное появление в Ставке сделали Корнилова популярным. О нём наперебой писали газеты, сочиняя на все лады: ужасы австрийского плена многократно преувеличивались (как мы имели возможность видеть, никаких особых ужасов Корнилов не испытывал), обстоятельства побега всячески приукрашались. Корнилов тяготился подобным вниманием к собственной персоне. "Подробности своего бегства не буду описывать, - писал Корнилов сестре Анне. - Из газет ты кое-что знаешь, хотя врали они невозможным образом". Казаки станицы Каркалинской, в которой родился Лавр Георгиевич, просили его принять звание почётного казака станицы (на что Корнилов с радостью согласился), Омский епископ Сильвестр (будущий святой Русской Православной Церкви) прислал знаменитому земляку в дар нательный крест и две иконы - Божией Матери и святого Иоанна Тобольского. В Михайловском артиллерийском училище, "альма-матер" Корнилова, Лавру Георгиевичу устроили торжественный приём, юнкера выстроились перед ним в полной парадной форме.
Сам же Лавр Георгиевич раздирался двумя противоположными желаниями. С одной стороны, его вело из плена стремление снова оказаться на фронте и бить врага. С другой - он больше года не видел жену и детей. Приехав в Петроград 4 сентября, Корнилов обнаружил, что его Таиса, как он нежно звал свою супругу, уже не снимает квартиру - жалование Корнилова ей не выплачивалось за время нахождения генерала в плену. Таисия Владимировна с двумя детьми была вынужена ютиться в офицерском общежитии. Здоровье Таисии Владимировны сильно пошатнулось, она задумалась о том, чтобы переехать из сырого Петрограда куда-нибудь на юг, купить там хутор или дачу, где и поселиться с детьми в тёплом климате. Корнилов горячо сочувствовал подобной идее, но сам заняться её воплощением не смог. Хотя ему и предоставили трёхмесячный отпуск, долг повелительно требовал от него быть на фронте, где Корнилов получил под командование 25-й армейский корпус в составе Особой Армии. Корпусу Лавра Георгиевича предстояло принять участие в наступлении на Ковель - необходимо было развить успех Брусиловского прорыва. Так что заниматься семейными делами Корнилов рассчитывал после того, как завершит свои дела на фронте - и то, "если обстоятельства позволят". Обстоятельства не позволили: 19 сентября корпус Корнилова пошёл в наступление, потерял половину личного состава и к ноябрю вынужден был перейти к обороне. Вины Корнилова в этом нет - командование практически не дало ему времени на подготовку действительно серьёзного плана наступления. Так что наступавший 1917-й год Корнилов встречал в заботах о подготовке корпуса к новым наступательным операциям по весне. Допустить ещё одно такое же поражение он морально себе позволить не мог. Как не мог и предположить, насколько головокружительные и трагические перемены принесёт ему наступивший 1917-й год.
Продолжение следует
С началом Первой Мировой войны Лавр Георгиевич Корнилов отбыл на Юго-Западный фронт - остаться в стороне от большой европейской войны, в которой к тому же решалась судьба России, Корнилов не мог ни как патриот, ни как военный профессионал. Уже в августе 1914 года Лавр Георгиевич возглавил 2-ю бригаду 49-й пехотной дивизии, и во главе этой бригады принял участие в Галицийской битве.
Лавр Георгиевич Корнилов в бытность генерал-лейтенантом
В ходе наступательной операции, вошедшей в историю Первой Мировой войны как "Сражение при двух Липах", бригада под командованием Корнилова успешно освободила от австро-венгерских оккупантов старинный русский город Галич, чем способствовала освобождению столицы Галичины - города Львова. Галич австрийцы успели превратить в полноценную крепость, так что взятие его силами одной пехотной бригады представлялось феноменальным успехом. Галич пал 20 августа 1914 года, в награду за что командующий 8-й армией А.А. Брусилов представил Корнилова к Ордену Святого Владимире 3-й степени с мечами и назначил командовать 48-й пехотной дивизией, которую Лавр Георгиевич в предельно сжатые сроки сделал образцовой. Впоследствии, в своих мемуарах Брусилов изображал Корнилова как беспринципного карьериста, готового покупать себе чины и ордена ценой огромной солдатской крови. Но сам факт назначения Корнилова на дивизию после нескольких месяцев войны свидетельствует в пользу того, что в 1914-м году Брусилов Корнилова ценил и доверял ему.
Однако уже 29 августа 1914 года случился первый конфликт между Корниловым и Брусиловым. Брусилов, будучи кавалерийским генералом и плохо разбираясь в тактике пехоты, несмотря на численное превосходство австрийцев над его 8-й армией и на готовность австрийцев наступать, о которой, к слову, он прекрасно знал, бросил свои части во встречный бой. Случилось то, что должно было случиться - австрийцы перешли в наступление и принялись теснить не успевшие изготовиться к обороне русские части. В этих условиях Брусилов приказал дивизии Корнилова оставить свои позиции и отойти на высоты севернее Миколаева, где и занять оборону. Корнилов, однако, этого приказа не выполнил, а попросил начальника штаба корпуса Трегубова о разрешении остаться на прежних позициях. К этому времени телефонная связь между штабами 24 корпуса и армии была нарушена, и Трегубов вынужден был лично отправиться к Брусилову за этим разрешением. В результате Корнилов со своей дивизией был обойдён с юга, и дивизия в полном беспорядке отступила за реку Шерик, потеряв 17 орудий.
Конечно, то, что Корнилов в боевой обстановке позволил себе обсуждать приказ командарма, вместо того, чтобы этот приказ выполнить, характеризует его с не слишком привлекательной стороны. Однако этот же эпизод свидетельствует об обострённом чувстве воинской чести у Корнилова, чувстве, которое не позволяло ему оставлять позиции без боя. Симптоматично также, что Брусилов, отрешивший за это происшествие от должности генерала Трегубова и угрожая предать его суду, главного виновника - Корнилова - от должности не отрешил. Значит - ценил его, вопреки своим же позднейшим утверждениям, верил, что единожды оступившийся Корнилов выправится и ещё покажет себя достойным военачальником, ибо ни отваги, ни инициативы Корнилову было не занимать.
Генерал Алексей Брусилов -
командарм Л.Г. Корнилова в начале Первой Мировой войны
От окончательного разгрома Корнилова в итоге спасла 12-я кавдивизия генерала А.М. Каледина. А 6-го сентября Корнилов, оставшийся в своей должности, смог вполне реабилитироваться. В тот день австрийцы предприняли новое наступление на позиции 24-го армейского корпуса, тем более, что корпус, упираясь правым флангом в Миколаев, левым сильно выдался вперёд и мог быть окружён. На участке 48-й (корниловской) дивизии создалась угроза прорыва. Яростные атаки австрийцев следовали одна за другой. В этих условиях Корнилов лично возглавил контратаку пехотного батальона с пулемётной командой и отбросил противника, чем обеспечил относительно организованный отход дивизии. Стоит отметить, что наследство, полученное Лавром Георгиевичем, было тяжёлым: второочередная дивизия, полученная им под командование, устройчивостью не отличалась. Так что вряд ли можно винить Корнилова за неудачи конца августа - начала сентября (и не забудем, что этих неудачи и не было бы, если бы Брусилов более адекватно оценивал обстановку!). Уже скоро Корнилов личным мужеством в боях привлёк симпатии солдат, что позволило ему сделать дивизию настолько образцовой, что она даже получила неофициальное прозвище "Стальной дивизии". "Он всегда был впереди и этим привлекал сердца солдат", - свидетельствовал о Корнилове Брусилов.
В ноябре 1914 года Корнилов возглавил ночную атаку своей дивизии на Такошаны, прорвал австро-венгерскую оборону и захватил в плен более 1200 солдат и офицеров противника, включая генерала Рафта. Рафт был настолько потрясён этой атакой и своей неудачей, что воскликнул: "Корнилов - это не человек, это стихия!"
Пленные австрийцы, взятые дивизией Корнилова в период Галицийской Битвы
В том же ноябре 1914 года Корнилов со своей дивизией пробился через Карпаты и вышел на Венгерскую равнину. Брусилов впоследствии обвинял Лавра Георгиевича, что этот прорыв был совершён им по собственной инициативе, вопреки приказам командования. Однако автор ЖЗЛовской биографии Корнилова В. Бондаренко со ссылкой на Деникина утверждает, что приказ был, просто Брусилов как командарм не озаботился тем, чтобы обеспечить дивизию Корнилова с флангов. Исследователь биографии Корнилова Валентин Рунов пишет, что если бы действия Корнилова были поддержаны всеми силами 8-й армии, то Будапешт неизбежно был бы взят русскими войсками, после чего можно было бы развернуть наступление на Вену и добиться вывода Австро-Венгрии из войны. Однако следовавшая за Корниловым во втором эшелоне Сводная казачья дивизия генерала Павлова замешкалась в Карпатах и отстала, а затем генерал Иванов, командовавший Юго-Западным фронтом, развернул 8-ю армию на север, и инициатива в Венгрии была окончательно утеряна.
27 ноября 1914 г. Корнилов получил приказ отводить дивизию назад. бойцам 48-й дивизии пришлось отступать, отражая непрерывные атаки австро-германцев, по единственной горной дороге, занесённой снегом. Эту дорогу австрийцы попытались перерезать, но Корнилов лично возглавил контратаку силами батальона пехоты, благодаря чему дивизия смогла пробиться, не оставив врагу ни одной пушки.
Деникин так описывает эти бои: "48-я дивизия, уже почти в полном окружении, изнемогала в неравном и беспрерывном бою… 27-го вечером пришел, наконец, приказ корпусного командира - 48-й дивизии отходить на северо-запад. Отходить пришлось по ужасной, крутой горной дороге, занесенной снегом, но единственной свободной. Во время этого трудного отступления австрийцы вышли наперерез у местечка Сины, надо было принять бой на улицах его, и, чтобы выиграть время для пропуска через селение своей артиллерии, Корнилов, собрав все, что было под рукой, какие-то случайные команды и роту сапер, лично повел их в контратаку. На другой день дивизия выбилась, наконец, из кольца, не оставив противнику ни одного орудия (потеряны были только 2 зарядных ящика) и приведя с собой более 2000 пленных".
Антон Иванович Деникин был соратником Корнилова ещё по Первой Мировой войне.
В апреле 1915 года грянуло Великое Отступление. 48-я дивизия Корнилова, удерживавшая Дуклинский перевал в Карпатах, не получила своевременного приказа об отходе и оказалась в окружении. Впоследствии советские и подсоветские авторы пытались обвинять Корнилова в нераспорядительности, в том, что он, игнорируя приказ об отводе войск, ждал нового приказа - контратаковать выходящего во фланг русским войскам противника. Кое-кто доходил даже до утверждений, будто Лавр Георгиевич (а он к тому времени был уже генерал-лейтенантом) бросил свои войска и попытался скрыться с поля боя с группой штабных офицеров. В действительности Корнилов, не имея никакой информации ни о том, что происходит у него на флангах, ни о том, куда отошли основные силы 8-й армии, держал оборону. Приказ об отступлении поступил уже тогда, когда немногочисленные горные дороги, по которым теоретически могла бы отойти дивизия Корнилова, были запружены отходящими обозами и тылами русских войск, а в тыл этим обозам стремительно выходили австро-германские войска. Корнилов до последнего пытался пробиться из окружения и в конце концов остался во главе батальона 192-го Рымникского полка прикрывать отход своей дивизии. К своим удалось выйти Ларго-Кагульскому полку и батальону Очаковского полка, причём они вынесли знамёна всех частей 48-й дивизии. От корниловского же отряда, прикрывавшего отступление, в итоге осталось семь человек: сам Корнилов, раненый в ногу и в руку, пятеро солдат и санитар.
По сути, Лавр Георгиевич повторил свой подвиг времён Русско-Японской войны. Правда, на этот раз самому генералу выйти к своим не удалось. Четыре дня Корнилов с шестью нижними чинами скитался по карпатским лесам, пытаясь перейти линию фронта. На пятый день их, в конец обессилевших, взяли в плен австрийцы. Так Корнилов оказался во вражеском плену, в котором ему суждено было пробыть более года.
Тут стоит разобраться с одной популярной погремушкой ненавистников Корнилова. Первый биограф Корнилова и его бывший сослуживец Е.И. Мартынов уже в советские годы позволил себе так прокомментировать апрельские бои 48-й дивизии и пленение Корнилова: "За такое деяние, во всякой благоустроенной армии, начальник дивизии подлежал бы преданию суду, но в царской России, с ее извращенными понятиями «о воинском долге» и всеобщей наклонностью к реляционному вранью, сумели и это преступление обратить в «геройский подвиг»". Но проблема в том, что разгром 48-й дивизии Корнилова в Карпатах как раз и стал предметом судебного разбирательства, причём Корнилов лично настоял на этом суде. И дал на нём исчерпывающие объяснения своим действиям (желающих могу адресовать к большой и добротной статье историка В.Ж. Цветкова, обильно цитирующего показания Корнилова). Так что выпад Мартынова направленный не столько против Корнилова, сколько против всей царской армии в целом, оказывается не более, чем клеветнической агиткой. Тем более, что по утверждениям Мартынова, Корнилов, едва дивизия оказалась в окружении, бросил её на произвол судьбы и скрылся с офицерами своего штаба. Как мы только что видели, Корнилов никуда не скрывался, а в плен попал не со штабом, а с последними солдатами своей дивизии - а значит сражался до последнего.
Генерал Л.Г. Корнилов в австрийском плену
В то время расовая теория Гитлера ещё не появилась. И хоть русских официальная немецкая пропаганда и объявляла "неисторической нацией", не способной к самостоятельному развитию, к пленным русским генералам относились вполне сносно. Корнилова держали сперва в замке Нейгенбах под Веной, затем - в замке Эстергази. Везде к его услугам отдельная комната, медицинское обслуживание, личный денщик. Князь Эстергази милостиво позволил знатному пленнику пользоваться своей домашней библиотекой (сохранились свидетельства, что Корнилов во время пребывания в плену усиленно штудировал книги о Наполеоне). Да и кормили пленного генерала вовсе не объедками. Но деятельная натура Корнилова рвалась на фронт, снова сражаться с захватчиками, оккупировавшими русские земли. Пользоваться гостеприимством этих захватчиков Корнилов считал ниже своего достоинства.
В плену Корнилов встретился с Е. Мартыновым - да-да, тем самым, который в советские годы сделался первым биографом белого генерала и постарался очернить его по максимуму. Поначалу бывшие сослуживцы обрадовались друг другу и даже обсуждали возможность совместного побега. Но вскоре Мартынов в разговорах с Корниловым обнаружил такой огульно-критический настрой по отношению к российской действительности, что Корнилов счёл его предателем и резко прервал общение. Обратим внимание на этот эпизод: он доказывает, что Лавр Георгиевич отнюдь не был тем "революционным генералом" и активным "февралистом", каким его сегодня зачастую выставляют.
Он три раза пытался бежать (в том числе рассматривался и план с угоном самолёта - за тридцать лет до аналогичного подвига Девятаева!) и три раза попадался. Поскольку побег из замка Эстергази представлялся ему маловероятным, Корнилов перестал есть и вскоре довёл себя до такого истощения, что австрийцы были вынуждены перевести его в госпиталь, в местечке Кессиге (совр. город Кёсег в Венгрии). Здесь за Корниловым ухаживал русский доктор Гудковский (видимо, из военнопленных), которого Лавр Георгиевич и посвятил в свои планы. Очень скоро с помощью Гудковского Корнилов находит людей, готовых помочь ему - вестового Цесарского и фельдшера чеха Мрняка. Чеха Корнилов поначалу пытался отговорить - генералу было прекрасно известно, что австрийское командование издало специальный приказ, грозивший смертной казнью любому, кто помог бы бежать Корнилову. В ответ на это Мрняк заявил, что считает австрийцев поработителями своего народа, а помощь пленному славянскому генералу - своим долгом. В итоге эти двое - генерал и фельдшер - решаются бежать вдвоём.
Лавр Корнилов в австрийском плену.
Стоит обратить внимание на мизансцену: австрийские офицеры пялятся на Корнилова
с явным любопытством, как на какую-то диковинку.
А вот Корнилов, хоть и ниже ростом стоящего перед ним австрияка,
глядит на него спокойно и с достоинством, я бы даже сказал - с плохо подавляемой ненавистью.
Такое чувство, что сейчас в рожу плюнет
Мрняк сумел раздобыть для Корнилова австрийскую форму и поддельные документы на имя Штефана Латковича, солдата, возвращающегося домой после излечения. 29 июня 1916 года Корнилов в австрийской форме и Мрняк, не вызвав ни у кого никаких подозрений, покинули госпиталь и сели на поезд до Будапешта. Оттуда оба беглеца, опять-таки по железной дороге, направились в приграничный городок Карансебеш - и там обнаружили, что побег раскрыт, и Корнилова ищут. И хотя документы не вызвали подозрений у проверявших, Корнилов решил, что передвигаться в открытую далее опасно. Беглецы скрылись в лесах. Избегая человеческого жилья, ночуя под открытым небом, питаясь ягодами, Корнилов и Мрняк через два дня добрались до австро-румынской границы. Оставалось сделать последний рывок - переплыть пограничный Дунай. Но Мрняк утратил бдительность и решил зайти за продуктами в придорожный кабачок, где и был опознан австрийскими пограничниками: как выяснилось, в руки австрийцев попало письмо Мрняка родственникам, в котором фельдшер, не стесняясь, хвастался предстоящим побегом. Корнилову оставалось лишь бессильно наблюдать, как конвоиры уводят его незадачливого товарища - помочь Мрняку он явно не смог бы. Дальше Корнилову пришлось продолжать путь в одиночку, и 18 августа 1916 года он, наконец, пересёк австро-румынскую границу, переправившись через Дунай на бревне (точь-в-точь, как когда-то в Туркестане переправлялся на бурдюке через Амударью).
28 августа Лавр Георгиевич явился к русскому военному атташе в Румынии. Тот, вероятно, был очень удивлён, когда представший перед его глазами оборванец, кашляя, вдруг произнёс: "Я - генерал-лейтенант Корнилов. Дайте мне приют!" А 31 августа Лавру Георгиевичу уже устроили торжественный приём в Бухаресте, откуда он немедленно отбыл в Ставку, в Могилёв.
Поскольку Корнилов был единственным русским генералом, которому в Первую Мировую удалось пережить плен и бежать, его появление в Ставке решено было обставить как можно эффектнее. Несмотря на то, что портные уже сшили ему новый генеральский мундир, Корнилов появился перед чинами Ставки (и представителями союзников!) в лохмотьях, к которым, однако, не забыл пристегнуть свой полученный за Японскую войну Орден Святого Георгия. Подойдя к начальнику штаба Ставки М.В. Алексееву, под началом которого он когда-то трудился в Генштабе, Корнилов бойко отрапортовал: "Честь имею явиться Вашему высокопревосходительству. Генерал Корнилов". На следующий день Верховный Главнокомандующий император Николай Второй лично вручил Корнилову ордена Святого Георгия 3-й степени, Святого Станислава 1-й степени и Святой Анны 1-й степени, которых он по праву удостоился за апрельские бои и свой без преувеличения героический побег.
Генерал Лавр Корнилов вскоре после своего побега.
На фото он уже с "георгием" 3-й степени, но ещё в погонах генерал-лейтенанта.
Побег из австрийского плена и эффектное появление в Ставке сделали Корнилова популярным. О нём наперебой писали газеты, сочиняя на все лады: ужасы австрийского плена многократно преувеличивались (как мы имели возможность видеть, никаких особых ужасов Корнилов не испытывал), обстоятельства побега всячески приукрашались. Корнилов тяготился подобным вниманием к собственной персоне. "Подробности своего бегства не буду описывать, - писал Корнилов сестре Анне. - Из газет ты кое-что знаешь, хотя врали они невозможным образом". Казаки станицы Каркалинской, в которой родился Лавр Георгиевич, просили его принять звание почётного казака станицы (на что Корнилов с радостью согласился), Омский епископ Сильвестр (будущий святой Русской Православной Церкви) прислал знаменитому земляку в дар нательный крест и две иконы - Божией Матери и святого Иоанна Тобольского. В Михайловском артиллерийском училище, "альма-матер" Корнилова, Лавру Георгиевичу устроили торжественный приём, юнкера выстроились перед ним в полной парадной форме.
Сам же Лавр Георгиевич раздирался двумя противоположными желаниями. С одной стороны, его вело из плена стремление снова оказаться на фронте и бить врага. С другой - он больше года не видел жену и детей. Приехав в Петроград 4 сентября, Корнилов обнаружил, что его Таиса, как он нежно звал свою супругу, уже не снимает квартиру - жалование Корнилова ей не выплачивалось за время нахождения генерала в плену. Таисия Владимировна с двумя детьми была вынужена ютиться в офицерском общежитии. Здоровье Таисии Владимировны сильно пошатнулось, она задумалась о том, чтобы переехать из сырого Петрограда куда-нибудь на юг, купить там хутор или дачу, где и поселиться с детьми в тёплом климате. Корнилов горячо сочувствовал подобной идее, но сам заняться её воплощением не смог. Хотя ему и предоставили трёхмесячный отпуск, долг повелительно требовал от него быть на фронте, где Корнилов получил под командование 25-й армейский корпус в составе Особой Армии. Корпусу Лавра Георгиевича предстояло принять участие в наступлении на Ковель - необходимо было развить успех Брусиловского прорыва. Так что заниматься семейными делами Корнилов рассчитывал после того, как завершит свои дела на фронте - и то, "если обстоятельства позволят". Обстоятельства не позволили: 19 сентября корпус Корнилова пошёл в наступление, потерял половину личного состава и к ноябрю вынужден был перейти к обороне. Вины Корнилова в этом нет - командование практически не дало ему времени на подготовку действительно серьёзного плана наступления. Так что наступавший 1917-й год Корнилов встречал в заботах о подготовке корпуса к новым наступательным операциям по весне. Допустить ещё одно такое же поражение он морально себе позволить не мог. Как не мог и предположить, насколько головокружительные и трагические перемены принесёт ему наступивший 1917-й год.
Продолжение следует