Клеветникам России-4
Ну-с, чем сегодня порадует наc Эва Томпсон?
Приступим к четвертому пункту - подчеркивание цивилизаторской роли завоевателя, описание тех благ, которые стали доступны завоеванным народам с приходом колонизаторов.
Послушаем, как наша автор очерчивает эту проблематику:
"Наиглавнейший из методов подчинения и "обтесывания" - это создание дихотомии между грубой и разнузданной дикостью Кавказа перед его завоеванием и улучшенным материальным и социальным положением после. Пушкин нарисовал розовую картину удобств, которыми российская цивилизация наделила Кавказ за какие-то несколько лет. Сравнивая горячие источники возле Георгиевска с тем, что он видел несколько лет раньше, Пушкин отметил разительные перемены к лучшему:
"в мое время ванны находились в лачужках, наскоро построенных... Нынче выстроены великолепные ванны и дома. Бульвар, обсаженный липками, проведен по склонению Машука. Везде чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах ванн прибиты предписания от полиции; везде порядок, чистота, красивость..."
"Турки" не способны обеспечить человеческий комфорт; это русские его обустроили".(с.114) Конец цитаты.
Даже не знаю, с чего начать! Тут г-жа Томпсон умудрилась сесть в лужу дважды, во-первых, опять переврав цитату, а во-вторых... переврав все.
Итак, город Георгиевск, о котором пишет Пушкин, был основан русскими в 1777 году, то есть лет за 50 с лишним до описываемых событий. С тех пор он был русским. Турецким он не был никогда. Конечно же, Пушкин сравнивает не "турецкий" несколько лет назад и "русский" Георгиевск, а русский Георгиевск в разное время (в 1820 и в 1829 годах). Все претензии к "туркам" по поводу неспособности обустроить купальни таким образом снимаются.
Но это еще не все. Давайте же откроем Пушкина и перечтем это место:
"Здесь нашел я большую перемену: в мое время ванны находились в лачужках, наскоро построенных. Источники, большею частию в первобытном своем виде, били, дымились и стекали с гор по разным направлениям, оставляя по себе белые и красноватые следы. Мы черпали кипучую воду ковшиком из коры или дном разбитой бутылки. Нынче выстроены великолепные ванны и дома. Бульвар, обсаженный липками, проведен по склонению Машука. Везде чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах ванн прибиты предписания от полиции; везде порядок, чистота, красивость...
Признаюсь: Кавказские воды представляют ныне более удобностей; но мне было жаль их прежнего дикого состояния; мне было жаль крутых каменных тропинок, кустарников и неогороженных пропастей, над которыми, бывало, я карабкался. С грустью оставил я воды и отправился обратно в Георгиевск".(с. 374)
Пушкин не особо радуется по поводу прихода цивилизации. Ему грустно, что исчезла дикость прежних времен. Он бесконечно далек от воспевания прелестей комфорта. Здесь он выступает как самый обыкновенный писатель-романтик, а вовсе не как хищный колонизатор.
Теперь "азиатская бедность". Слово г-же Томпсон.
"Недавно покоренный город Арзрум не обеспечивает достаточный комфорт, чтобы удовлетворить потребности Пушкина. То, что он хотел получить, не было легкодоступным в магазинах. Это стало поводом для хвастовства: "Не знаю выражения, которое было бы бессмысленнее слов: азиатская роскошь...Ныне можно сказать: азиатская бедность, азиатское свинство и проч., но роскошь есть, конечно, принадлежность Европы. В Арзруме ни за какие деньги нельзя купить того, что вы найдете в мелочной лавке первого уездного городка Псковской губернии."
Псков как пример был выбран сознательно; он достаточно близок к имперскому Балтийскому побережью, принадлежавшему самым богатым российским ближним колониям. Пример Пушкина скрывает положение дел в центре России (так выразительно описанный Гоголем приблизительно в это же время), намеренно подавая образ России как еще одной европейской рафинированной страны. Такие тексты отпечатали в российской памяти образ Кавказа как земли, которая нуждается в опеке, а также настроили русских так, что они не могли чувствовать симпатию к этим народам и понимать их".(с. 116)
Ну, я уж не знаю, что тут сказать по поводу хвастовства, балтийских колоний, шикующей Псковской губернии и времени, когда творил Гоголь. Могу только еще раз процитировать Пушкина:
"Главная сухопутная торговля между Европою и Востоком производится через Арзрум. Но товаров в нем продается мало; их здесь не выкладывают, что заметил и Турнфор, пишущий, что в Арзруме больной может умереть за невозможностию достать ложку ревеня, между тем как целые мешки оного находятся в городе.
Не знаю выражения, которое было бы бессмысленнее слов: азиатская роскошь. Эта поговорка, вероятно, родилась во время крестовых походов, когда бедные рыцари, оставя голые стены и дубовые стулья своих замков, увидели в первый раз красные диваны, пестрые ковры и кинжалы с цветными камушками на рукояти. Ныне можно сказать: азиатская бедность, азиатское свинство и проч., но роскошь есть, конечно, принадлежность Европы. В Арзруме ни за какие деньги нельзя купить того, что вы найдете в мелочной лавке первого уездного городка Псковской губернии."(с. 404)
То есть, во-первых, Пушкин объясняет нам, что положение в Арзруме с товарами связано с определенной спецификой, и это специфика Арзрума. И до Пушкина об этом уже писал французский путешественник.
Во-вторых, возникновение представления об "азиатской роскоши" он возводит ко временам крестоносцев, когда Европа была бедна, и Азия по сравнению с ней казалась богаче. А теперь европейцев красным диваном уже не удивишь. Не потому что Азия изменилась (под гнетом колонизаторов), а потому что изменилась Европа.
В третьих, когда это бедность какого-то народа (сербов, болгар, греков) мешала русскому человеку проникаться симпатией к нему? Да в России был нездоровый культ бедности и жалости к бедным!
Наконец, да разве о том речь? Разве об Арзруме и Псковской губернии, о контрасте между ними говорит Пушкин?
Да нет же, скажет любой внимательный читатель. Здесь Пушкин говорит о Востоке-глазами-европейцев и Востоке-как-он-есть-на-самом-деле. О пропасти между воображаемым и реальным. Об ориентализме - только не в том дурацком значении слова, которое позже придал ему господин Саид, а в его первоначальном значении - ориентализм как увлечение востоком, представление о востоке как о некоей сказочной стране. И вот Пушкин побывал на Востоке и увидел его своими глазами. И сделал вывод, что ориентализм - прекрасный миф.
Собственно, Пушкин нигде в "Путешествии" не пишет, что на завоеванных землях с приходом русских стало лучше. Единственная перемена, которую он зафиксировал - это чума, спутница войны. Я когда вчера писала про зачумленного нищего, подумала, что может, энтузиасты постколониальных исследований скажут "Да какая разница, болен нищий чумой или нет! Ведь даже само упоминание чумы применительно к завоеванным народам уже унижает их". Ну, не знаю. Вероятно, в этом можно увидеть способ унизить, примитивизировать другую культуру, другую страну: когда говорят "А, Кавказ - там же чума". Точно так же как многие в Европе говорят: "А, Украина - это там где Чернобыль"(Или, как старательно уверяет всех наш президент, "там, где Голодомор"). Но что же делать, братцы, если чума была? Я уже совсем запуталась! Что делать бедному Пушкину - писать про чуму или нет? Напишешь - попадешь в колонизаторы, которые клеят покоренным народам ярлык "зачумленных". А не напишешь - будешь бит за "укрывание правды" и "воспевание цивилизаторской роли". И там, и там - статья!
Вы еще не устали, господа? Ведь продолжение следует (см. " Клеветникам России - V").
Предыдущие части здесь: " Клеветникам России - I", " Клеветникам России - II", " Клеветникам России - III".
Приступим к четвертому пункту - подчеркивание цивилизаторской роли завоевателя, описание тех благ, которые стали доступны завоеванным народам с приходом колонизаторов.
Послушаем, как наша автор очерчивает эту проблематику:
"Наиглавнейший из методов подчинения и "обтесывания" - это создание дихотомии между грубой и разнузданной дикостью Кавказа перед его завоеванием и улучшенным материальным и социальным положением после. Пушкин нарисовал розовую картину удобств, которыми российская цивилизация наделила Кавказ за какие-то несколько лет. Сравнивая горячие источники возле Георгиевска с тем, что он видел несколько лет раньше, Пушкин отметил разительные перемены к лучшему:
"в мое время ванны находились в лачужках, наскоро построенных... Нынче выстроены великолепные ванны и дома. Бульвар, обсаженный липками, проведен по склонению Машука. Везде чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах ванн прибиты предписания от полиции; везде порядок, чистота, красивость..."
"Турки" не способны обеспечить человеческий комфорт; это русские его обустроили".(с.114) Конец цитаты.
Даже не знаю, с чего начать! Тут г-жа Томпсон умудрилась сесть в лужу дважды, во-первых, опять переврав цитату, а во-вторых... переврав все.
Итак, город Георгиевск, о котором пишет Пушкин, был основан русскими в 1777 году, то есть лет за 50 с лишним до описываемых событий. С тех пор он был русским. Турецким он не был никогда. Конечно же, Пушкин сравнивает не "турецкий" несколько лет назад и "русский" Георгиевск, а русский Георгиевск в разное время (в 1820 и в 1829 годах). Все претензии к "туркам" по поводу неспособности обустроить купальни таким образом снимаются.
Но это еще не все. Давайте же откроем Пушкина и перечтем это место:
"Здесь нашел я большую перемену: в мое время ванны находились в лачужках, наскоро построенных. Источники, большею частию в первобытном своем виде, били, дымились и стекали с гор по разным направлениям, оставляя по себе белые и красноватые следы. Мы черпали кипучую воду ковшиком из коры или дном разбитой бутылки. Нынче выстроены великолепные ванны и дома. Бульвар, обсаженный липками, проведен по склонению Машука. Везде чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах ванн прибиты предписания от полиции; везде порядок, чистота, красивость...
Признаюсь: Кавказские воды представляют ныне более удобностей; но мне было жаль их прежнего дикого состояния; мне было жаль крутых каменных тропинок, кустарников и неогороженных пропастей, над которыми, бывало, я карабкался. С грустью оставил я воды и отправился обратно в Георгиевск".(с. 374)
Пушкин не особо радуется по поводу прихода цивилизации. Ему грустно, что исчезла дикость прежних времен. Он бесконечно далек от воспевания прелестей комфорта. Здесь он выступает как самый обыкновенный писатель-романтик, а вовсе не как хищный колонизатор.
Теперь "азиатская бедность". Слово г-же Томпсон.
"Недавно покоренный город Арзрум не обеспечивает достаточный комфорт, чтобы удовлетворить потребности Пушкина. То, что он хотел получить, не было легкодоступным в магазинах. Это стало поводом для хвастовства: "Не знаю выражения, которое было бы бессмысленнее слов: азиатская роскошь...Ныне можно сказать: азиатская бедность, азиатское свинство и проч., но роскошь есть, конечно, принадлежность Европы. В Арзруме ни за какие деньги нельзя купить того, что вы найдете в мелочной лавке первого уездного городка Псковской губернии."
Псков как пример был выбран сознательно; он достаточно близок к имперскому Балтийскому побережью, принадлежавшему самым богатым российским ближним колониям. Пример Пушкина скрывает положение дел в центре России (так выразительно описанный Гоголем приблизительно в это же время), намеренно подавая образ России как еще одной европейской рафинированной страны. Такие тексты отпечатали в российской памяти образ Кавказа как земли, которая нуждается в опеке, а также настроили русских так, что они не могли чувствовать симпатию к этим народам и понимать их".(с. 116)
Ну, я уж не знаю, что тут сказать по поводу хвастовства, балтийских колоний, шикующей Псковской губернии и времени, когда творил Гоголь. Могу только еще раз процитировать Пушкина:
"Главная сухопутная торговля между Европою и Востоком производится через Арзрум. Но товаров в нем продается мало; их здесь не выкладывают, что заметил и Турнфор, пишущий, что в Арзруме больной может умереть за невозможностию достать ложку ревеня, между тем как целые мешки оного находятся в городе.
Не знаю выражения, которое было бы бессмысленнее слов: азиатская роскошь. Эта поговорка, вероятно, родилась во время крестовых походов, когда бедные рыцари, оставя голые стены и дубовые стулья своих замков, увидели в первый раз красные диваны, пестрые ковры и кинжалы с цветными камушками на рукояти. Ныне можно сказать: азиатская бедность, азиатское свинство и проч., но роскошь есть, конечно, принадлежность Европы. В Арзруме ни за какие деньги нельзя купить того, что вы найдете в мелочной лавке первого уездного городка Псковской губернии."(с. 404)
То есть, во-первых, Пушкин объясняет нам, что положение в Арзруме с товарами связано с определенной спецификой, и это специфика Арзрума. И до Пушкина об этом уже писал французский путешественник.
Во-вторых, возникновение представления об "азиатской роскоши" он возводит ко временам крестоносцев, когда Европа была бедна, и Азия по сравнению с ней казалась богаче. А теперь европейцев красным диваном уже не удивишь. Не потому что Азия изменилась (под гнетом колонизаторов), а потому что изменилась Европа.
В третьих, когда это бедность какого-то народа (сербов, болгар, греков) мешала русскому человеку проникаться симпатией к нему? Да в России был нездоровый культ бедности и жалости к бедным!
Наконец, да разве о том речь? Разве об Арзруме и Псковской губернии, о контрасте между ними говорит Пушкин?
Да нет же, скажет любой внимательный читатель. Здесь Пушкин говорит о Востоке-глазами-европейцев и Востоке-как-он-есть-на-самом-деле. О пропасти между воображаемым и реальным. Об ориентализме - только не в том дурацком значении слова, которое позже придал ему господин Саид, а в его первоначальном значении - ориентализм как увлечение востоком, представление о востоке как о некоей сказочной стране. И вот Пушкин побывал на Востоке и увидел его своими глазами. И сделал вывод, что ориентализм - прекрасный миф.
Собственно, Пушкин нигде в "Путешествии" не пишет, что на завоеванных землях с приходом русских стало лучше. Единственная перемена, которую он зафиксировал - это чума, спутница войны. Я когда вчера писала про зачумленного нищего, подумала, что может, энтузиасты постколониальных исследований скажут "Да какая разница, болен нищий чумой или нет! Ведь даже само упоминание чумы применительно к завоеванным народам уже унижает их". Ну, не знаю. Вероятно, в этом можно увидеть способ унизить, примитивизировать другую культуру, другую страну: когда говорят "А, Кавказ - там же чума". Точно так же как многие в Европе говорят: "А, Украина - это там где Чернобыль"(Или, как старательно уверяет всех наш президент, "там, где Голодомор"). Но что же делать, братцы, если чума была? Я уже совсем запуталась! Что делать бедному Пушкину - писать про чуму или нет? Напишешь - попадешь в колонизаторы, которые клеят покоренным народам ярлык "зачумленных". А не напишешь - будешь бит за "укрывание правды" и "воспевание цивилизаторской роли". И там, и там - статья!
Вы еще не устали, господа? Ведь продолжение следует (см. " Клеветникам России - V").
Предыдущие части здесь: " Клеветникам России - I", " Клеветникам России - II", " Клеветникам России - III".