Клеветникам России-5
Что-то мне сегодня грустно. Я узнала, что университет Райс - это в Хьюстоне, штат Техас. Г-жа Эва Томпсон читает там курсы по русской литературе, по Достоевскому и Толстому. Чему она может научить студентов? И вообще, собственно, зачем она занимается русской литературой? Ну зачем человеку заниматься русской литературой, если он ее не любит? Я уже говорила кажется, что г-жа Эва - по происхождению полька. Почему бы ей в Америке не читать курсы по польской литературе, ей бы и самой наверно, это приносило бы больше удовольствия. Но боюсь, я знаю ответ - почему. Потому что польская литература в Америке не пользуется таким спросом. Не котируется. А жить-то на что-то надо. И вот полька, чтобы застолбить себе место в научном мире Штатов, позиционирует себя как слависта, специалиста по русской литературе. Ее первая книга называлась Russian Formalism and Anglo-American New Criticism: A Comparative Study (1971) (Русский формализм и англо-американский критицизм: сравнительный анализ). Очень разумно. Провести мостик между русскими и западным англоязычным миром, чтоб этому последнему было интереснее. Еще были книжки Understanding Russia: the Holy Fool in Russian Culture (1987) (Понять Россию: Святой шут в русской культуре), а также The Search for Self-Definition in Russian Literature (1991) (Поиски самоопределения в русской литературе). Конечно, в Америке есть запрос на понять Россию. Запроса на понять Польшу нет, или по крайней мере он не столь велик. На польскую тематику была только одна книга - Witold Gombrowicz (1979), и она единственная была переведена на польский. Все остальное полякам не интересно.
То есть эта дама просто банальная конъюнктурщица. Она разрабатывает плодоносный слой русской словесности, которую не любит и не понимает, просто потому, что польская словесность не принесла бы ей таких дивидендов. Я пытаюсь представить себе, как она проводит занятия по Достоевскому и Толстому там у себя, в Хьюстоне. Так же, как написана эта книга?
Перевирая и переиначивая каждую строчку, поливая ядом каждую страницу?
Ставя смысл каждого эпизода с ног на голову?
Иногда за счет просто банально неправильного перевода.
Каждый день - урок ненависти?
Зачем?
Я представляю себе, как ей неприятно, как ее передергивает от отвращения к этим русским, агрессорам, колонизаторам, к этим "диким кочевникам", как она их называет (да-да!), но она, превозмогая себя, продолжает нести свет просвещения...
И мне очень грустно.
Еще один длинный абзац из этой книги:
"На обратном пути в собственно Россию Пушкин встретил друзей, которые использовали местные горячие источники для лечения ран, полученных во время компании; у них есть с собой кое-какие русские журналы с посредственными статьями про поэзию Пушкина. Последнее событие, описанное в "Путешествии", это взрыв смеха над этими убогими образцами литературной критики. В этом завершении описания путешествия Пушкина есть основные элементы колониального превосходства: высокая грамотность, отвращение при виде примитивных людей, чьи привычки хуже, способность использовать ресурсы завоеванных территорий для хороших целей (лечение болезней, строительство новых зданий, парков), способность создавать тексты, которые сохранят память про Арзрумскую компанию для потомков тех, кто завоевал его, и, наконец, способность чувствовать радость жизни, как и пристало молодым русским офицерам в отпуске"(с. 111)
Ума не приложу, каким образом смех над критическими журнальными статьями может символизировать способность сообщить потомкам необходимую информацию об Арзруме. Без сомнения, способность смеяться указывает на способность чувствовать радость жизни. Как бы там ни было, господа, запомните: когда вы смеетесь и демонстрируете способность радоваться жизни, вы - колонизаторы. По крайней мере, если вы русские. И уж конечно же, если вы приехали лечиться на воды - вы агрессор. Использовать ресурсы завоеванных территорий для конструктивных целей плохо. Гораздо лучше все вырезать и выжечь.
Так вы поняли, господа, над кем смялся Пушкин со товарищи?
"Во Владикавказе нашел я Дорохова и Пущина. Оба ехали на воды лечиться от ран, полученных ими в нынешние походы. У Пущина на столе нашел я русские журналы. Первая статья, мне попавшаяся, была разбор одного из моих сочинений. В ней всячески бранили меня и мои стихи. Я стал читать ее вслух. Пущин остановил меня, требуя, чтоб я читал с большим мимическим искусством. Надобно знать, что разбор был украшен обыкновенными затеями нашей критики: это был разговор между дьячком, просвирней и корректором типографии, Здравомыслом этой маленькой комедии. Требование Пущина показалось мне так забавно, что досада, произведенная на меня чтением журнальной статьи, совершенно исчезла, и мы расхохотались от чистого сердца."
Таково было мне первое приветствие в любезном отечестве."(с.410)
Если тут и противопоставляется высокая грамотность Пушкина и не очень высокая "примитивов-журналистов", то ведь речь идет именно о журналистах, о русских журналистах, которые пишут в русских журналах. При чем здесь вообще другие народы - колонизированные и не колонизированные? Ведь не над ними смеется Пушкин. А вообще-то, если присмотреться повнимательнее, над кем он смеется? Да над собой смеется, конечно же!
Продолжение все-таки последует.
Предыдущие части здесь: " Клеветникам России - I", " Клеветникам России - II", " Клеветникам России - III", Клеветникам России - IV.
То есть эта дама просто банальная конъюнктурщица. Она разрабатывает плодоносный слой русской словесности, которую не любит и не понимает, просто потому, что польская словесность не принесла бы ей таких дивидендов. Я пытаюсь представить себе, как она проводит занятия по Достоевскому и Толстому там у себя, в Хьюстоне. Так же, как написана эта книга?
Перевирая и переиначивая каждую строчку, поливая ядом каждую страницу?
Ставя смысл каждого эпизода с ног на голову?
Иногда за счет просто банально неправильного перевода.
Каждый день - урок ненависти?
Зачем?
Я представляю себе, как ей неприятно, как ее передергивает от отвращения к этим русским, агрессорам, колонизаторам, к этим "диким кочевникам", как она их называет (да-да!), но она, превозмогая себя, продолжает нести свет просвещения...
И мне очень грустно.
Еще один длинный абзац из этой книги:
"На обратном пути в собственно Россию Пушкин встретил друзей, которые использовали местные горячие источники для лечения ран, полученных во время компании; у них есть с собой кое-какие русские журналы с посредственными статьями про поэзию Пушкина. Последнее событие, описанное в "Путешествии", это взрыв смеха над этими убогими образцами литературной критики. В этом завершении описания путешествия Пушкина есть основные элементы колониального превосходства: высокая грамотность, отвращение при виде примитивных людей, чьи привычки хуже, способность использовать ресурсы завоеванных территорий для хороших целей (лечение болезней, строительство новых зданий, парков), способность создавать тексты, которые сохранят память про Арзрумскую компанию для потомков тех, кто завоевал его, и, наконец, способность чувствовать радость жизни, как и пристало молодым русским офицерам в отпуске"(с. 111)
Ума не приложу, каким образом смех над критическими журнальными статьями может символизировать способность сообщить потомкам необходимую информацию об Арзруме. Без сомнения, способность смеяться указывает на способность чувствовать радость жизни. Как бы там ни было, господа, запомните: когда вы смеетесь и демонстрируете способность радоваться жизни, вы - колонизаторы. По крайней мере, если вы русские. И уж конечно же, если вы приехали лечиться на воды - вы агрессор. Использовать ресурсы завоеванных территорий для конструктивных целей плохо. Гораздо лучше все вырезать и выжечь.
Так вы поняли, господа, над кем смялся Пушкин со товарищи?
"Во Владикавказе нашел я Дорохова и Пущина. Оба ехали на воды лечиться от ран, полученных ими в нынешние походы. У Пущина на столе нашел я русские журналы. Первая статья, мне попавшаяся, была разбор одного из моих сочинений. В ней всячески бранили меня и мои стихи. Я стал читать ее вслух. Пущин остановил меня, требуя, чтоб я читал с большим мимическим искусством. Надобно знать, что разбор был украшен обыкновенными затеями нашей критики: это был разговор между дьячком, просвирней и корректором типографии, Здравомыслом этой маленькой комедии. Требование Пущина показалось мне так забавно, что досада, произведенная на меня чтением журнальной статьи, совершенно исчезла, и мы расхохотались от чистого сердца."
Таково было мне первое приветствие в любезном отечестве."(с.410)
Если тут и противопоставляется высокая грамотность Пушкина и не очень высокая "примитивов-журналистов", то ведь речь идет именно о журналистах, о русских журналистах, которые пишут в русских журналах. При чем здесь вообще другие народы - колонизированные и не колонизированные? Ведь не над ними смеется Пушкин. А вообще-то, если присмотреться повнимательнее, над кем он смеется? Да над собой смеется, конечно же!
Продолжение все-таки последует.
Предыдущие части здесь: " Клеветникам России - I", " Клеветникам России - II", " Клеветникам России - III", Клеветникам России - IV.