Размышления о психологическом эффекте сотериологического учения
И Он, возведя очи Свои на учеников
Своих, говорил: Блаженны нищие духом,
ибо ваше есть Царствие Божие
(Евангелие от Луки 6:20)
У преподобного Силуана Афонского есть замечательное высказывание: «Догматическое сознание органически связано со всем ходом внутренней духовной жизни. Измените в своем догматическом сознании что-либо, и неизменно изменится в соответствующей мере и ваш духовный облик и вообще образ вашего духовного бытия»[1]. Ничто так догматически не отличает друг от друга православных, католиков и протестантов, как учение о спасении. Сотериология является фундаментом, на котором христианин строит здание собственного духовного становления. Поэтому неудивительным становится факт существования трёх видов христианской духовности: католической, протестантской и православной.
Католический эффект сотериологического учения
Католики исповедуют юридическую концепцию спасения. В этой модели грех является виной, которая тяготеет над каждым потомком Адама. Вина довлеет над грешником и не даёт ему приблизиться к Богу, Который, не получив удовлетворения за грех, не желает иметь с человеком ничего общего. Христос на Кресте приносит абсолютное удовлетворение Отцу за совершенные человечеством грехи. Крещение, по мнению католиков, избавляет их от наказания за грехи, совершенные до крещения. Вина за грехи совершенные после крещения снимается в таинстве покаяния, но здесь уже католику необходимо понести кару-наказание в земной жизни или в чистилище. Из идеи удовлетворения за совершенные после крещения грехи рождаются католические учения о чистилище, индульгенциях, внушительный свод епитимийных наказаний, в котором прописана «цена», которую должен уплатить католик за совершенное прегрешение. Само спасение католиками мнится в двух плоскостях: объективной и субъективной. Объективная сторона реализована Христом в принесении Им удовлетворительной Жертвы Отцу. Субъективная сторона спасения осуществляется каждым верующим и состоит в разности дел-заслуг и прегрешений. Праведники, у которых дел-заслуг окажется больше, чем грехов, несомненно, наследуют рай. Те же, чьих заслуг не хватит для того, чтобы покрыть вину за совершенные согрешения должны пройти очищение собственными муками в чистилище, в котором принесут должное удовлетворение справедливости Божьей.
Что может получиться из человека, который видит спасение в сумме добрых дел и отсутствия злых поступков? - великолепный тимуровец, что мы и наблюдаем ныне в католической культуре «социального работника», которой покорилась львиная доля монашеских орденов. Служение человеку воспринимается как поле для совершения добрых дел, акцент духовного совершенствования переносится из внутреннего делания в сторону служения миру.
В отношениях между человеком и Богом превалирует чувство вины, которое католик хочет загладить покаянием и добрыми делами. Концепция, в которой даже после покаяния следует неотвратимая кара, нивелируемая в земной жизни лишь епитимьей или добрыми делами, не может не привести к некоторой механизации веры, сводящейся к формальным исполнениям внешних условий, необходимых для уплаты долга: жизнь католика протекает в постоянном возврате долга божественной справедливости.
Протестантский эффект сотериологического учения
Мартин Лютер подвизался на монашеском поприще и долгое время испытывал раздирающие его душу сомнения в достаточности собственных дел, ему была необходима уверенность в собственном спасении. Откровенно грабительский подтекст развернувшейся продажи индульгенций побудил Лютера усомниться в истинности католического предания. Пришедшее однажды откровение о спасении лишь верой упало на благодатную почву: Лютер наконец-то получает уверенность в спасении и с удовольствием отвергает католическое доброделание, противопоставляя ему своё знаменитое sola fide[2]. Эта уверенность запечатлена в знаменитом аугсборском исповедании:
«Далее наши церкви учат, что люди не могут оправдаться пред Богом собственными силами, заслугами или делами, но они оправдываются даром ради Христа, верой, когда они веруют, что принимаются с благосклонностью, и что их грехи прощены ради Христа, Который Своей смертью искупил наши грехи.
Эту веру Бог вменяет нам в праведность перед Ним (о чем сказано в Рим.3 и 4)»[3].
Реформаторы отвергли католическое умилостивление Бога собственными делами: человеческая праведность не может ничего добавить к той, которая вменяется от Бога.
Естественным плодом тезиса sola fide стал отказ от аскезы: дела являются внешним проявлением веры, своеобразной тенью, отбрасываемой вмененной праведностью на внешнюю сторону жизни христианина. Освобожденный от необходимости освящать собственную душу, протестант направляет освободившиеся силы для проповеди Евангелия: миссия становится главным приоритетом в духовной жизни протестанта. Всевозможные проекты в социальной сфере такие как, кормление малообеспеченных людей, помощь детским домам, реабилитация наркозависимых организовываются с единственным желанием обращения субъектов помощи в свою веру. И если католик видит смысл в самом акте доброго поступка, то протестант вряд ли будет заниматься социальной работой без возможности проповедовать Евангелие.
Интересной особенностью протестантской психологии мне представляется момент покаяния в собственных грехах:
«Итак, покаяние, по существу, состоит из двух частей: первая часть - это сокрушение, то есть состояние ужаса, охватывающее совесть из-за осознания грехов; вторая часть - это вера, которая зарождается от Благовестия, или от отпущения грехов, и которая верует, что ради Христа грехи прощены, вера, которая утешает совесть и избавляет ее от мук и терзаний»[4].
Аугсбургское исповедание повествует о том, что совершенный грех выбивает протестанта из колеи: на какой-то момент вера в собственное спасение гаснет и возрождается только после принесенного протестантом покаяния. Создается интересное психологическое явление: чувство собственной греховности вступает в противоречие с привычным ощущением «вмененной праведности». Эта раздвоенность не может не угнетать протестанта, который прикладывает все свои душевные силы для разрешения сложившегося казуса. В такой ситуации покаяние обременяется желанием скорейшего обретения душевного комфорта. Чувство раскаяния и сожаления о грехах, таким образом, становится нежелательным и всеми силами изгоняется из сердца формальным исповеданием собственных грехов и волевым усмирением кричащей о грехах совести. Неуклонное присутствие данного психологического феномена можно проследить в современных неопротестантских группах:
«Бог очистил нас от порочной совести Кровью Иисуса Христа, чтобы мы смело могли предстать пред лицо Его, общаться с Ним, как Адам, и получать помощь во всех нуждах. Если ты испытываешь чувство вины и страха, не зная, Кто есть Бог, что Он сказал, - ты не можешь находиться вблизи Бога и видеть Его славу…»[5].
Протестант, так же как и католик видит в грехе лишь вину, но в отличие от католика привыкает ощущать себя «святым», и именно на основании чувства собственного достоинства подходит к престолу Бога. Совершенный грех привносит осознание собственной греховности-виновности и, как следствие, чувство собственной неполноценности и недостоинства, которое перечеркивает привычную уверенность в возможности приступать к молитве и ожидать от неё благодатных переживаний. Протестантской ментальности куда ближе «молитва фарисея», довольного своей духовной жизнью, собственной благостностью и верностью Отцу. Если же на какой-то момент и проявляется «молитва мытаря», то она длится только до тех пор, пока успокоенная протестантская совесть не позволит ему перейти из притвора в «центр храма» и облечься в привычные для себя «фарисейские одежды вмененной праведности».
Ещё одним примечательным последствием протестантской сотериологии является практически полное отсутствие учения о различении ложных и истинных духовных проявлений. Протестант признается святым, имеющим полный доступ к благодати Бога. Подобное умозаключение психологически подталкивает протестанта к мысли о том, что диавол ему не особенно опасен и вряд ли может вмешаться в его духовный разговор с Творцом[6].
Православный эффект сотериологического учения
В отличие от юридических концепций католицизма и протестантизма, православные собственное сотериологическое учение называют биологическим или онтологическим. Грех является не только виной, но повреждением человеческого естества, паразитирующей раковой опухолью на некогда здоровой человеческой природе. Таким образом, спасением является избавление человеческой души от греховной скверны.
В течение земной жизни Христос исцеляет в Себе нашу природу. Отныне крещеный христианин имеет свободу не грешить и при помощи благодати Духа Святого совершает собственное спасение. Процесс возрастания в спасении характеризуется словом теозис - обожение. Ещё в IV веке онтологическая сотериология была противопоставлена юридической святителем Григорием Богословом:
«Спрашиваю, кому и по какой причине принесена такая цена, жертва Христова, если лукавому, то, как это оскорбительно! Разбойник получает цену искупления, а если Отцу, то, во-первых, каким образом, не у Него ли мы были в плену, а во-вторых, по какой причине Кровь Единородного приятна Отцу, Который не принял и Исаака, приносимого отцом, но заменил жертвоприношение, вместо словесной жертвы дав овна. Из сего видно, что приемлет Отец не потому, что требовал и имел нужду, но по домостроительству, т.е. в силу необходимости спасения и потому что человеку нужно было освятиться человечеством Бога, чтобы Он Сам избавил нас» [7].
Православный христианин подготавливает собственную душу к встрече с Богом после своей смерти. Та душа, которая уподобилась Богу, стала сродной с Ним, с радостью направится к Своему Спасителю и, напротив, душа, обремененная грузом греха и страстей, отринет Бога и спустится в ад, в место, сродное её устроению. В этом, согласно православным отцам, и будет состоять Божий суд.
Отсюда понятно, почему в Православии так сильно и глубоко развит аскетический опыт. Православные подвижники не останавливались на одном лишь крещении (как протестанты) и не желали загладить вину внешними делами (как католики), но всеми силами пытались изменить при помощи благодати Духа Святого собственную душу. Эта мысль очень ярко выражена патриархом Сергием (Страгородским) :
«Между тем, для православного грех сам по себе, помимо всяких своих гибельных последствий, составляет величайшее зло, и даже он один и является „злом в собственном смысле", как говорит св. Василий Великий, „злом действительным". Все же, что считается злом только „по болезненности ощущения", с точки зрения саможаления, - все это для православного „зло только мнимое, имеющее силу добра". Смерть сама по себе не страшна для православного, он боится „смерти, скрывающейся внутри, в сердце", боится „смерти внутренней", потому что только она и есть для него „истинная смерть". Освободить истинного последователя Христова от всех последствий греха, но не освободить от самого греха, значит не только не спасти его, но и подвергнуть самой горькой и страшной участи, какую только он может себе вообразить: вечно жить и вечно грешить, - это для него хуже геенны. „Если бы, - говорит Климент Александрийский, - мы могли представить, чтобы кто-нибудь предложил гностику (истинному), желает ли он выбрать познание Бога и вечную жизнь, и если бы эти две вещи, которые совершенно тождественны, были разделены, - то гностик без малейшего колебания избрал бы познание Бога, признавая, что обладание верой, которая от любви восходит к познанию, желательно само по себе". Истинный христианин предпочел бы быть святым и страдать, чем вечно блаженствовать и грешить. Отсюда очевидно, что и в понятии спасения православный на первое место поставит освобождение от греха самого в себе, избавление же от мук и страданий примет в качестве простого следствия, которое в сущности ничего не прибавляет к получаемому благу, - так оно незначительно сравнительно с благом в собственном смысле. Спасение для православного прежде всего и главным образом есть избавление от греха. Так, действительно, и учат о нем Св. Писание и отцы церкви…»[8].
Православному сознанию свойственно острейшее желание избавления от греха, стремление к святости, стяжанию плодов Святого Духа. Глубокое осознание собственной греховности и непрестанное покаяние является ценнейшим приобретением православного христианина, являющимся свидетельством живости и чистоты его души. Напротив неведение собственных грехов и безмятежность совести считаются признаками серьезной духовной болезни.
Несомненным следствием православной сотериологии является глубочайший аскетический опыт умного делания и, конечно, сонм преподобных.
Ещё одним психологическим эффектом православной сотериологии мне хочется назвать особенную православную скромность. Постоянное видение собственных грехов может привести к состоянию, когда подвижник благочестия каждого человека будет считать выше и чище себя. И мне кажется, что неразвитость православной миссии можно объяснить этим психологическим феноменом: неудобно говорить о Любви и спасении, когда ощущаешь себя блудным сыном, весьма далеко отстоящим от Бога. Именно подобным построением души, а не безразличием и эгоизмом, можно объяснить причину, по которой русские православные любят повторять «антимиссионерское высказывание» Серафима Саровского: «Стяжи дух мирен и тысячи вокруг тебя спасутся». Неофитство окрыляет и даёт желание спасать весь мир, но это желание быстро иссякает по пути углубления духовной жизни и осознания своего собственного несовершенства. Понимая необходимость миссии каждым верующим христианином, мне сложно ответить на вопрос: как согласовать желание спасения грешников и нежелание говорить о Христе «недостойными устами»?..
Заключение
Существуют три отличных друг от друга христианские парадигмы, накладывающие ощутимый отпечаток на духовную жизнь христианина: протестантская, католическая и православная. Каждая из них имеет собственные эксклюзивные ценностные приоритеты и императивы. Протестант верит в то, что он спасен и ему ничего не остается в земной жизни, как делиться со всеми переполняющей его душу радостью о бесплатном спасении. Католик творит добрые дела, понимая, что он должен чем-то загладить свои злые поступки, понести воздаяние за совершенные прегрешения. Православный всеми силами хочет победить в своей душе грех и прорваться к истинной, «не вмененной» святости.
Протестанту сложно понять католика, но куда сложнее ему понять православного с его постоянными «Господи помилуй мя грешного». Ему кажется, что этим православный обижает Бога, представляя Его злым и немилостивым, тогда как православный верит в абсолютную милость Господа, но не уверен в том, что на страшном суде его душа не отринет Христа. «Иисусова молитва» не является лишь ходатайством о «юридическом» помиловании, но постоянно льющейся из сердца просьбой о благодатной помощи в уврачевании собственных духовных язв.
Православная вера как никакая другая научает чувству духовной нищеты, и мне кажется, что это является ярчайшим психологическим свидетельством истинности Православия: «И Он, возведя очи Свои на учеников Своих, говорил: Блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие». В последнее время мне всё чаще встречаются люди, которые перешли из протестантизма в Православие по причине приведенного психологического эффекта: осознав свою духовную нищету, весьма сложно, имея добрую совесть, находится в обществе тех, кто называет тебя святым.
Примечания
1. Иером. Софроний "Старец Силуан".
2. Один из пяти знаменитых тезисов Мартина Лютера «только вера».
3. Аугсбургское исповедание "Артикул IV: Об оправдании".
4. Аугсбургское исповедание "Артикул XII: О покаянии".
5. Ульф Экман "Вера, которая побеждает мир".
6. Количество протестантских групп, имеющим фундаментом всевозможные пророчества и откровения своих отцов-основателей весьма красноречиво свидетельствует в пользу правоты приведенного утверждения.
7. Святитель Григорий Богослов "Слово 45 на Святую Пасху".
8. Патриарх Сергий (Страгородский) "Православное учение о спасении".