Восход солнца уже застает его на Днепровском понтонном мосту. Грязный, босой, взъерошенный, с разбежавшейся во все стороны всклокоченной бородой, в рваных лохмотьях, он уже закинул удочки и терпеливо ожидает клева. Он с утра ничего не ел, но думает о другом: скоро ли удастся опохмелиться. Нет у него ни семьи, ни постоянно угла, ночует, где придется.
Проходит час, два, три. В посудине уже трепыхаются кое-какие рыбки. Мало, на бутылку не хватит! Солнце забирается все выше и начинает не на шутку припекать. Одутловатые отечные щеки Минки сильно покраснели, он на это не обращает внимания. Прохожие пытаются иногда перекинуться с ним парой слов, но он не отвечает, ему не до того.
Самцов его называют зря, настоящая его фамилия «Земец», но об этом мало кто знает.
Недавно у Минки приключилась беда: фотограф Ариель ухитрился незаметно сфотографировать его и выставить снимок в витрине. Минку это огорчает, но чувство мести ему чуждо, он незлобив и молча переживает свой позор.
Небо стало хмуриться, набежала туча, забарабанил дождь. Минка и не думал укрыться. Наоборот, обрадовался: в дождь лучше клюет.
Наконец посудина наполнилась. Минка убирает удочки и спешит на Базарную площадь. Повезло, покупатели сразу разобрали улов. Хватит на бутылку, селедку и хлеб, а больше и не надо. Водку продавала казна в «монопальках» на вынос. Схвати долгожданную бутылку, Минка тут же выбил хлопком по донышку пробку (других затычек тогда для бутылок не было) и жадно прильнул к горлышку.
Через полчаса Минку не узнать: поет, пляшет, затевает разговор с первым встречным. Потом примостился к какому-то забору и сразу уснул. А проснулся - опять к Днепру.
Хуже дело зимой. Рыбу приходится тащить из проруби. Но и к этому Минка приспособился.
А вот Матвей - совсем другое дело! Он - неплохой плотник, живет с семьей в исправном собственном доме. Пьет с умом, в свободное время и в меру. Высокий, статный мужчина с окрадистой русой бородой. И одет как следует. Как выпьет, сразу воинским шагом на мост и во весь голос подает клич: «Матвей идет!» И тут же ухмыляется и обычным голосом повторяет: «Матвей идет». Услышав его, иной с непривычки испугается. И зря! Матвей мухи не обидит. Даже городовые его не останавливают.
Совсем иной выпипоха Филат Боборыка. Нахал, хулиган, ярый антисемит, с ним шутки плохи. В драках беспощаден, благо силы у него хоть отбавляй. Участвовал в еврейском погроме в октябре 1905 года. Примерно через год после погрома его нашли в укромном уголке мертвым с пулевой раной, а кто пристрелил - не выяснено.
Всеобщее удивление вызывала дружба Филата с низеньким евреем-сапожником Ирмой (уменьшительное от Иеремия). Ирма водки совсем не пил, прилично одевался, был молчалив и вежлив. Работал ровно столько, чтобы быть сытым. Семьи и родственников у него не было. Часто уезжал в лодке с Филатом на рыбалку. Видимо, это их и сблизило. Когда у Ирмы спрашивали: «Почему ты дружишь с этим хулиганом?», он отвечал: «Он плохого не делает».
Два слова о брате Филата. Имя его я забыл. Это был настоящий добрый молодец. Высокий, красивый, сильный, он на первых порах нравился всем. Рассказывают, что, когда он был на военной службе, в него влюбилась жена командира, да так, что по окончании военной службы увезла его на три года за границу, бросив мужа. В Орше он служил пожарным. Но и в нем таился зверь. Однажды он избил до полусмерти своего сослуживца.
В заключении еще об одном выпивохе - ветеринарном фельдшере Скачинском. Выпив, он затевал ссоры, а когда его били, не защищался, а лишь кричал: «Протестую!»
Все по порядку:
БАЗАР. ДНЕПР. ОРШИЦА ДЕТСТВО ДЕТСТВО (продолжаю) ХЕДЕР ГОРОДСКОЕ УЧИЛИЩЕ ПОГРОМ ПАНТЕЛЕЙМОН НИКОЛАЕВИЧ ЛЕПЕШИНСКИЙ ДЕЛА БОЖЕСТВЕННЫЕ МАССОВКА ПУРГА СУМАСШЕДШИЕ