ПМОАЦ. Миф об эллинском гении и неспособности армян понять халкидонское богословие (3)
Мудрость ставшая безумием
Апостолы передали нам Весть, что Господь и Спаситель наш Иисус Христос, есть предвечный Бог Слово (Иоан.1:1) и рожденный в определенное время человек (Лук.2:7). И мы призваны веровать в то, что Сын Божий пришел в мир, дабы искупить людей и избавить их от вечной смерти. Мы веруем, что умер и воскрес Христос, что вознесся во славе и сел одесную Отца Своего, и что придет Он вновь на Суд, воскресит мертвых, преобразит живых и даст верующим в Него жизнь вечную в царстве Его. Казалось бы, эта простая и ясная новозаветная вера, будучи изложенной простыми и ясными словами, не может быть понята неправильно, и что даже если говорить о том подробнее, вера наша должна остаться ясной и понятной. Ведь по большому счету, религия Христа как раз и рассчитана на простых людей, и именно простотой и отсутствием неких невероятных мудростей, доступных лишь избранным отличалось древнее христианство от псевдохристианского гностицизма. Поэтому так нелестны слова апостола Павла, направленные, в частности, против эллинской мудрости: «Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих. Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие... но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное» (1Кор.1:20-27).
Сложно себе даже представить, чтоб Христос хотел уподобить Своих учеников эллинским философам, с их «диалектической последовательностью», дабы те моделировали суемудрые теории и засоряли этим головы простых каменщиков, пастухов, ткачей и плотников, а светлая вера в искупление и спасение была подменена глубокомысленными рассуждениями о природах, сущностях, ипостасях, акциденциях и энергиях. И еще сложнее себе представить, чтоб Господь хотел споров среди Своих последователей об этих «мудрых» словах, которые бы разделили Его Церковь. Но именно это и произошло. Ведь эллины и ко Христу обратившись, не взирая на слова апостола, все равно понадеялись на силу и на мудрость, что и привело их в итоге к безумию. И не в том дело, что под влиянием христологических споров и «высокого воспаления думы» лжебогословским словоблудием заразились даже торговки рыбой на константинопольских рынках. Безумие греческого богословствования выразилось в том, что греки, философски обосновывая некую сомнительную теорию, объявляли отпавшими от Бога всякого, кто не разделял их уверенности в правильности этой теории. И еще большим безумием было то, что греки «монополизировав» Церковь Божью, силою государственной власти пытались насаждать эти свои теории всем христианским народам, объявляя отделившимися от Церкви тех, кто давал им достойный отпор.
Но можно ли сказать, что в бедах христианства виновата философия? Нет, ведь не виноват молоток, ставший орудием убийства в руках безумца. Как инструмент философия могла помочь в осмыслении и изложении доктрин христианства, особенно в тех случаях, когда Церкви приходилось бороться с ересями, использующими философию для своего обоснования. Ведь, как известно, клин клином вышибают. Но, злую шутку сыграло с христианством потеря меры в увлечении эллинским философствованием. Адаптированное в христианском богословии философствование, из инструмента раскрытия Откровения, постепенно превратилось в самоцель и болезненную страсть для обособившихся от других восточных народов греков. Игнорируя божественную Тайну, «эллинский гений» не остановился у приоткрытой Завесы, но перешел грань допустимого, создав на основе субъективного мнения самих философствующих разные, взаимоисключающие теории, в которые предлагалось веровать, как в несомненную истину, вне которой попросту нет Спасения. Разброд мнений в античной философии, то, что критиковалось еще древними христианскими апологетами, проник и в христианство, через что и были порождены нестроения и расколы.
Но пока религиозное философствование оставалось уделом интеллектуальной элиты, а христианские народы были едины, богословие Церкви и при разных мнениях и спорах, худо-бедно выполняло свои функции по формированию догматики. Когда же под влиянием папства и вмешивающихся в дела Церкви императоров соборный разум был попран, а Церковь расколота, пристрастие греков к философствованию было использовано уже для апологии официальной имперской веры, оправдания раскола и шельмования несогласных. И как бы естественно, что на пути к этой неправедной цели использовались и неправедные средства. Готовность во что бы то ни стало представить имперскую веру как единственно истинное православие, а тех, кто с этим не согласен объявить еретиками, вынудило халкидонитских богословов встать на путь подлога. И если, критикуя вероучение оппонентов, апологеты халкидонизма могли безоглядно и грубо лгать собственным адептам, приписывая «проклятым еретикам» собственные же измышления, то в обосновании своих конфессиональных доктрин им приходилось быть более оригинальными. Склонность греков к философствованию, то, чем так восторгался выше упомянутый историк РПЦ Карташев, и их желание, во что бы то ни стало обосновать свою веру, при отсутствии реальной аргументации и множестве внутренних противоречий просто не могло не привести халкидонитскую богословскую апологетику к банальной софистике.
По большому счету, все богословие Церквей византийской традиции - это один огромный софизм, «правильность» которого может признаваться лишь при конфессиональном, стало быть, субъективном и некритичном рассмотрении. Религиозная вера сама по себе является благодатной почвой для восприятия софизма как истины, ведь заложниками нарушения правил логики, игры многозначными терминами и двусмысленными выражениями становятся не только несведущие в нюансах этой игры простые верующие, но и образованные и интеллектуально состоятельные конфессиональные богословы. Они первые обязаны при всех обстоятельствах придерживаться официальной версии вероучения, что лишает их самой воли к серьезному анализу своего богословия, вынуждая продолжать начатую предшественниками игру, заниматься поиском фактов для подтверждения конфессиональной веры, а за отсутствием таких фактов, выдавать за факты то, что фактами не является. Исторический багаж так называемого «святоотеческого наследия» халкидонизма довлеет над новыми поколениями богословов, вынуждая слепо веровать в безошибочность и богодуховненость тех «святых отцов», что, будучи прирожденными софистами, стали главными теоретиками их конфессионального богословия. Статус этих древних авторитетов не допускает никаких возражений относительно их учений, а потому в среде их духовных преемников порождает так называемую «трусость мышления», выражающуюся в боязни войти в противоречие с «учением Церкви». Таким образом, труды современных халкидонитских богословов оказываются направленными не на отстаивание объективной истины и выявление замаскированных в их конфессиональном богословии ошибок, а на отстаивание любыми средствами мнения, что их богословие и есть божественная истина.
(1) МИФ ОБ ЭЛЛИНСКОМ ГЕНИИ И НЕСПОСОБНОСТИ АРМЯН ПОНЯТЬ ХАЛКИДОНСКОЕ БОГОСЛОВИЕ
(2) Как армяне не поняли халкидонское вероопределение
(3) Мудрость ставшая безумием
(4) Богословие и богословская терминология
(5) Ипостась
(6) Сущность
(7) Лицо
(8) Природа
(9) Кирилл и Иоанн. Антиохийская уния
(10) Евтихий и Флавиан, Лев и Диоскор
(11) Учение папы Льва
(12) Халкидонский собор
(13) Подлинная причина отвержения Халкидонского собора