«НАША РОДНАЯ СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ...»: ЧАСТЬ № 3
Предыдущая часть - тут.
Перейдём теперь ко второй части нашего повествования - поговорим о роли Советской власти в защите продовольственных интересов трудового крестьянства и пролетариата. И не смотрите, что в названии заметки стоит цифра 3: так надо!
В принципе, то, что в конце 1920-ых - 1930-ых гг. эксплуатация деревни стала источником получения средств для проведения затем форсированной индустриализации - тот ещё секрет Полишинеля: говорить об этом начали ещё в годы НЭПа старые большевики. Живой пока ещё Дзержинский прямо с трибуны охарактеризовал такую политику в отношении села, как теорию, «… которая рассматривает наше крестьянство, как колонию, как колониальный рынок, за счёт которого можно было бы произвести накопление тех средств, которые так необходимы нам для расширения промышленности…», и ставил её на одну доску с политикой капиталистических стран в своих колониальных владениях. Затем Дзержинский благополучно помер, и как-то стало не принято так жёстко характеризовать политику партии.
Тем не менее, сегодня об этом не пишет разве что ленивый (даже я в своё время вскользь пробежался по данной теме). Поэтому подробно останавливаться на этом вопросе мы не будем: в конце концов, это отношения между государством и государственными предприятиями, нам же интересны отношения между государством и рядовыми гражданами. Посоветую лишь интересующимся данным вопросом ознакомиться с диссертацией Майкла Дохана - “Soviet Foreign Trade in the NEP Economy and Soviet Industrialization Strategy” by Michael Repplier Dohan (1969). Автор скрупулёзно собрал массу фактического материала - под тысячу станиц машинописного текста! одна лишь библиография занимает сорок страниц!! - и дотошно проанализировал его. В общем, не пожалеете.
Как я сказал, оставим отношения государства и колхозов стороне, ибо, будучи де-юре акционерными компаниями без государственного участия в капитале, де-факто они представляли особый тип государственного предприятия. Это как со сталинской конституцией: вроде бы, если почитать её, имеем более-менее демократический документ, а на выходе единственное, чего она заслуживает, так это места на гвозде в туалете типа «сортир» - дабы каждый гражданин, справив нужду, мог оторвать страничку и, пардон, подтереть свой зад. В общем, поговорим о крестьянах.
Коллективизация сельского хозяйства обычно воспринимается, как вторая редакция крепостного права. И, надо отметить, вполне справедливо. Сперва, власть, решая вопрос избыточной миграции населения из деревни в города, попыталась ограничить поток и ничего умнее не придумала, как ввести запреты на перемещения по стране (в принципе, это понятно: в России испокон веку власть знает лишь два метода управления - запреты и наказания, ну, а т.к. большевики не с Марса прилетели, то и государственного ума они набирались тут же, на месте), что быстро переросло в тривиальное прикрепление колхозников (работники совхозов, как ни странно, обладали бо́льшими правами, хотя были, по существу, теми же крестьянами) к земле.
Затем была введена система натуральной оплаты труда - трудодни. А спустя еще некоторое время, в мае 1939 года, власть установила обязательную норму выработки: количество трудодней, которое должен был в течение года отработать каждый колхозник. Или - ответственность по закону (как правило, исправительные работы в родном колхозе с удержание четверти от и так небольшого заработка). Как видим, система всё больше и больше походила на крепостное право: ежели раньше, после введения паспортной системы, только в профиль, то теперь и в анфас.
Трудодень оказался весьма полезной штукой, т.к. из-за отсутствия прозрачного механизма его расчёта, величина трудодня могла варьироваться в широких пределах: в конечном итоге, всё упиралось в «экспертное мнение» начальника - как он оценит твой труд, так и посчитает. Очень удобная в управлении людьми вещь! При этом на субъективную скользкость трудодня накладывалась объективная неопределённость: в течение года никто не мог дать колхознику ответ на простой вопрос - сколько он получит «плюшек» за каждый учтённый трудодень? Потому как норма выдачи «плюшек» упиралась а) в размер урожая и б) в аппетиты государства. Год мог выдаться на редкость урожайным, но и власть могла спустить сверху немалую разнарядку на отправку в закрома Родины значительной или даже большей части собранного с грядок. В конечном итоге, что-то крестьянин всё-таки получал на руки. Обычно трудодень оплачивался или натурой, или натурой и деньгами, или только деньгами. Первый и последний варианты - это из практики специализированных колхозов: в зерновых, как правило, старались расплачиваться зерном, а, например, в выращивающих хлопок - по вполне понятным причинам деньгами.
И всё же, велик ли был доход крестьянина?
Ну, вот, например, данные из Википедии (источник информации известный, но, в принципе, эти цифры коррелируют с другими, опубликованными в монографиях, написанных высоколобыми учёными с кристально чистой, аки честь девственницы, репутацией): в 1936 году в 88,1% колхозов страны выдача зерна составляла до 3 кг зерна на трудодень, в 1937 такая норма распространялась уже на 50,6% колхозов (в остальных 49,4% колхозах она была выше), а в 1939 году снова в подавляющем числе колхозов (88,3%) выдавали до 3 кг зерна на трудодень. При этом 1937 год называется урожайным, а 1939-ый, наоборот, - неурожайным. Далее - в 1936 году средняя выработка на один колхозный двор равнялась 393 трудодням, а в 1939-ом - уже 488 трудодням, т.е. в большинстве колхозов на двор в 1936 году пришлось до 1.179 кг зерна (72,0 пуда), а в 1939 году - до 1.464 кг зерна (89,4 пуда).
Из трудов ныне покойных Ф. Броделя, Л.В. Милова и, слава Богу, здравствующего С.А. Нефёдова нам известно, что минимальной нормой потребления для традиционного общества принято считать 14 пудов зерна на человека в год. Плюс, раз мы говорим о крестьянах, т.е. о людях, живущих на земле и держащих скотину, некоторое количество зерна на лошадей, коров и прочую живность. Понятное дело, что, говоря «зерно», имеется в виду не только зерно: вряд ли кто-то из нас способен за год употребить в пищу 14 пудов еды, приготовленной исключительно из зерна, да и вообще выжить лишь на ней. В данном случае зерно используется как некий эквивалент, так сказать, общий знаменатель: например, картофель, который в новейшее время стал, по крайней мере в странах бывшего СССР, вторым хлебом, пересчитывается в такое вот универсальное зерно по формуле 5:1, т.е. 5 кг картофеля по своим питательным качествами принимаются равными 1 кг зерна.
Так вот, повторюсь: 14 пудов зерна на человека в год плюс что-то там на каждую голову домашнего скота. Меньше - можно, но тогда наступает истощение организма и запускается необратимый процесс, приводящий к смерти от истощения. А у нас, напомню, для 1936-го и 1939-го гг. 72,0 и 89,4 пуда на двор, соответственно! В прошлый раз я вскользь коснулся вопроса демографии: полагаю, читатель в состоянии оценить уровень достаточности данного продовольствия для выживания одной крестьянской семьи.
Перейдём теперь ко второй части нашего повествования - поговорим о роли Советской власти в защите продовольственных интересов трудового крестьянства и пролетариата. И не смотрите, что в названии заметки стоит цифра 3: так надо!
В принципе, то, что в конце 1920-ых - 1930-ых гг. эксплуатация деревни стала источником получения средств для проведения затем форсированной индустриализации - тот ещё секрет Полишинеля: говорить об этом начали ещё в годы НЭПа старые большевики. Живой пока ещё Дзержинский прямо с трибуны охарактеризовал такую политику в отношении села, как теорию, «… которая рассматривает наше крестьянство, как колонию, как колониальный рынок, за счёт которого можно было бы произвести накопление тех средств, которые так необходимы нам для расширения промышленности…», и ставил её на одну доску с политикой капиталистических стран в своих колониальных владениях. Затем Дзержинский благополучно помер, и как-то стало не принято так жёстко характеризовать политику партии.
Тем не менее, сегодня об этом не пишет разве что ленивый (даже я в своё время вскользь пробежался по данной теме). Поэтому подробно останавливаться на этом вопросе мы не будем: в конце концов, это отношения между государством и государственными предприятиями, нам же интересны отношения между государством и рядовыми гражданами. Посоветую лишь интересующимся данным вопросом ознакомиться с диссертацией Майкла Дохана - “Soviet Foreign Trade in the NEP Economy and Soviet Industrialization Strategy” by Michael Repplier Dohan (1969). Автор скрупулёзно собрал массу фактического материала - под тысячу станиц машинописного текста! одна лишь библиография занимает сорок страниц!! - и дотошно проанализировал его. В общем, не пожалеете.
Как я сказал, оставим отношения государства и колхозов стороне, ибо, будучи де-юре акционерными компаниями без государственного участия в капитале, де-факто они представляли особый тип государственного предприятия. Это как со сталинской конституцией: вроде бы, если почитать её, имеем более-менее демократический документ, а на выходе единственное, чего она заслуживает, так это места на гвозде в туалете типа «сортир» - дабы каждый гражданин, справив нужду, мог оторвать страничку и, пардон, подтереть свой зад. В общем, поговорим о крестьянах.
Коллективизация сельского хозяйства обычно воспринимается, как вторая редакция крепостного права. И, надо отметить, вполне справедливо. Сперва, власть, решая вопрос избыточной миграции населения из деревни в города, попыталась ограничить поток и ничего умнее не придумала, как ввести запреты на перемещения по стране (в принципе, это понятно: в России испокон веку власть знает лишь два метода управления - запреты и наказания, ну, а т.к. большевики не с Марса прилетели, то и государственного ума они набирались тут же, на месте), что быстро переросло в тривиальное прикрепление колхозников (работники совхозов, как ни странно, обладали бо́льшими правами, хотя были, по существу, теми же крестьянами) к земле.
Затем была введена система натуральной оплаты труда - трудодни. А спустя еще некоторое время, в мае 1939 года, власть установила обязательную норму выработки: количество трудодней, которое должен был в течение года отработать каждый колхозник. Или - ответственность по закону (как правило, исправительные работы в родном колхозе с удержание четверти от и так небольшого заработка). Как видим, система всё больше и больше походила на крепостное право: ежели раньше, после введения паспортной системы, только в профиль, то теперь и в анфас.
Трудодень оказался весьма полезной штукой, т.к. из-за отсутствия прозрачного механизма его расчёта, величина трудодня могла варьироваться в широких пределах: в конечном итоге, всё упиралось в «экспертное мнение» начальника - как он оценит твой труд, так и посчитает. Очень удобная в управлении людьми вещь! При этом на субъективную скользкость трудодня накладывалась объективная неопределённость: в течение года никто не мог дать колхознику ответ на простой вопрос - сколько он получит «плюшек» за каждый учтённый трудодень? Потому как норма выдачи «плюшек» упиралась а) в размер урожая и б) в аппетиты государства. Год мог выдаться на редкость урожайным, но и власть могла спустить сверху немалую разнарядку на отправку в закрома Родины значительной или даже большей части собранного с грядок. В конечном итоге, что-то крестьянин всё-таки получал на руки. Обычно трудодень оплачивался или натурой, или натурой и деньгами, или только деньгами. Первый и последний варианты - это из практики специализированных колхозов: в зерновых, как правило, старались расплачиваться зерном, а, например, в выращивающих хлопок - по вполне понятным причинам деньгами.
И всё же, велик ли был доход крестьянина?
Ну, вот, например, данные из Википедии (источник информации известный, но, в принципе, эти цифры коррелируют с другими, опубликованными в монографиях, написанных высоколобыми учёными с кристально чистой, аки честь девственницы, репутацией): в 1936 году в 88,1% колхозов страны выдача зерна составляла до 3 кг зерна на трудодень, в 1937 такая норма распространялась уже на 50,6% колхозов (в остальных 49,4% колхозах она была выше), а в 1939 году снова в подавляющем числе колхозов (88,3%) выдавали до 3 кг зерна на трудодень. При этом 1937 год называется урожайным, а 1939-ый, наоборот, - неурожайным. Далее - в 1936 году средняя выработка на один колхозный двор равнялась 393 трудодням, а в 1939-ом - уже 488 трудодням, т.е. в большинстве колхозов на двор в 1936 году пришлось до 1.179 кг зерна (72,0 пуда), а в 1939 году - до 1.464 кг зерна (89,4 пуда).
Из трудов ныне покойных Ф. Броделя, Л.В. Милова и, слава Богу, здравствующего С.А. Нефёдова нам известно, что минимальной нормой потребления для традиционного общества принято считать 14 пудов зерна на человека в год. Плюс, раз мы говорим о крестьянах, т.е. о людях, живущих на земле и держащих скотину, некоторое количество зерна на лошадей, коров и прочую живность. Понятное дело, что, говоря «зерно», имеется в виду не только зерно: вряд ли кто-то из нас способен за год употребить в пищу 14 пудов еды, приготовленной исключительно из зерна, да и вообще выжить лишь на ней. В данном случае зерно используется как некий эквивалент, так сказать, общий знаменатель: например, картофель, который в новейшее время стал, по крайней мере в странах бывшего СССР, вторым хлебом, пересчитывается в такое вот универсальное зерно по формуле 5:1, т.е. 5 кг картофеля по своим питательным качествами принимаются равными 1 кг зерна.
Так вот, повторюсь: 14 пудов зерна на человека в год плюс что-то там на каждую голову домашнего скота. Меньше - можно, но тогда наступает истощение организма и запускается необратимый процесс, приводящий к смерти от истощения. А у нас, напомню, для 1936-го и 1939-го гг. 72,0 и 89,4 пуда на двор, соответственно! В прошлый раз я вскользь коснулся вопроса демографии: полагаю, читатель в состоянии оценить уровень достаточности данного продовольствия для выживания одной крестьянской семьи.