Их мир
Пожалуй, мы достаточно рассказали о Джареде Коэне. И теперь он, в свою очередь, может сам рассказать кое-что - о нас. О нас, гражданах Сети, виртуального мира, которому вполне по силам подчинить себе реальность.
Свои знания и догадки Коэн решил проверить на практике - с 2011 года он объездил еще более 40 стран, по большей части «третьего мира» - и оформить в виде книги. Верным компаньоном в путешествиях и соавтором стал председатель совета директоров Google Эрик Шмидт.
Результатом стал «Новый цифровой мир» (переведен на русский) - фундаментальный труд, весьма широко, последовательно и обстоятельно описывающий новые реалии информационной эпохи для социума и политики. Так, как их видит передовая американская элита. Новый цифровой мир - это их мир. Авторы рисуют реалии, в которых нам всем придется жить, и их откровенность вкупе с остротой ума дают немало пищи для размышлений.
Книга построена на выделении проблем, возникающих с приходом новых технологий. И самая главная, наиболее общая проблема, которую формулируют авторы - это выход в Интернет новых 5 миллиардов человек. Тех самых, которые составляют 70% населения земного шара. Тех самых, доходы которых в 20 раз меньше, чем у «золотого» и «серебряного» миллиардов.
Проблема? Да, но это не новая проблема. С самого момента зарождения Интернет последовательно включал в себя всё более и более обширные общности, от военных штабистов к студентам технологических вузов, к зажиточной молодежи, и в конечном итоге к интеграции подавляющей части слоев общества. Важно, что экспансия Интернета сопровождалась тектоническими изменениями в культуре Сети. Сеть «гиков»-технарей образца середины 90-ых совершенно непохожа на нынешнее онлайн-пространство, и дело тут не в технологических платформах, но в первую очередь в принятых социальных моделях и нормах. Да, та «олд-скульная атмосфера» еще сохранилась в отдельных «дремучих» уголках, как реликт той эпохи, она оставила современности какое-то количество мемов, но в общем потеряла всякую актуальность.
Сегодняшний интернет является достаточно полным отражением обществ, в которых уровень жизни позволяет широкое проникновение цифровых технологий. Интернет долгое время формировался в странах западной цивилизации, что обуславливает доминирующую культурную среду Сети. Но с каждым новым пользователем-носителем иного культурного кода Сеть мутирует, по крупице синтезируя свою новую общую идентичность. И число таких «чужих» пользователей будет расти. И расти. И расти. Сейчас языковые барьеры являются естественными границами, формирующими относительно устойчивые домены в Сети. Но в будущем, уверены авторы, с развитием технологий автоматического перевода эти границы будут постепенно терять свое значение. Даже без учета этого фактора, скажем, для англоязычного сектора Интернета прогресс онлайн-технологий в такой стране, как Индия, с ее населением 1,3 млрд. человек и английским в роли lingua franca, будет означать постепенное размытие существующего культурного «ядра».
Базовые характеристики Интернета как открытой среды и как неиерархической («демократической») самоуправляемой системы предопределяют траекторию его развития. Пресловутые «демократические ценности», которые, восхищается Коэн, несет Интернет, могут в конечном итоге вылиться в утрату ведущей роли западной культуры в киберпространстве, и более того, в утрату самостоятельной роли западной культуры под давлением сетевой глобализации.
Однако в пространстве идей количество не трансформируется автоматически в качество. И здесь Запад видит свой шанс. 5 миллиардов новых людей в Сети - это проблема, но это одновременно и гигантские возможности! Это уникальная возможность для переформатирования 5 миллиардов человек при помощи ранее недоступных средств, внедрения нужных ценностей в поистине глобальном масштабе и активного участия в определении характера нового цифрового мира. Исход этих усилий сегодня никто не может предугадать, но изменения неотвратимы, и те, кто отрицает их, обречены на бесславный конец...
Вообще сосредоточенность авторов именно на странах «третьего мира» иной раз вызывает удивление. Конечно, здесь чувствуется большее влияние Джареда Коэна, но всё-таки для столь масштабной книги это выглядит как-то… Мы можем попытаться оправдать авторов тем, что для развивающихся государств "цифровой мир" является более "новым". Но уже следующий аргумент - что новые технологии гораздо сильнее повлияют на менее развитые общества, чем на «золотой миллиард» - требует обоснований, коими Коэн и Шмидт себя не утруждают. В итоге описание «нового мира» для развитых государств получилось каким-то «беззубым». Ну, вопрос безопасности персональных данных. Что в не меньшей степени касается и бедных стран. Тема Эрика Шмидта, по большей части, и писал он без огонька. Ну, боевые человекоподобные роботы. И всё. Несерьезно, Эрик.
Хорошо, но что так притягивает авторов в слаборазвитых странах? Зачем понадобились эти тысячи километров путешествий по самым убогим уголкам нашей планеты? Авторам не очень хочется отвечать прямо на этот вопрос. «Чтобы понять трудности, с которыми сталкиваются эти люди»? Да, но это только часть ответа. «Чтобы увидеть, как технологии влияют на автократии и на насилие в обществе»? Уже лучше, но опять же не исчерпывающе. В одной из лекций Джаред формулирует гораздо более откровенный вариант: «чтобы посмотреть, как технологии разрушают (англ. “disrupt”) общества».
И это критически важные знания. Поскольку современные коммуникационные технологии являются мощнейшим инструментом по интенсивной модификации социума. Изменения буквально взрывообразны - что на практике означает быстрый успех в сломе традиционных социальных норм и отсутствие времени на «вызревание» новых собственных, оригинальных структур.
Тем более, инкорпорация в имеющиеся системы и заимствование являются гораздо более лёгкими и органичными путями. Наиболее сильная, доминирующая культура имеет самые большие шансы задать точки сборки для мутирующих обществ. По сути, мы являемся свидетелями нового этапа колонизации. Раньше слаборазвитые социальные структуры разрушались при помощи кремневых ружей, чугунных пушек и ковровых бомбардировок. Сейчас они разрушаются с помощью Фейсбука и Твиттера. Это, ребята, называется «прогресс».
Экспансия социальных технологий - это наиболее совершенный тип роста системы-метрополии с точки зрения таких признаков, как универсальность, лёгкость и малозатратность внедрения, и стойкость привнесенных изменений. Однако, как и полагается в случае любой технологической экспансии, возможности по управлению этим процессом довольно ограничены. Коммуникационные технологии, в силу своей природы, являются более доступными инструментами, но и здесь единственно эффективные методы - это непрямое управление. Методы, на порядки более сложные, чем традиционные, и крайне слабо проработанные на сегодняшний день, что часто выливается в малопредсказуемые результаты. Но наиболее совершенный тип роста социальной системы вполне закономерно требует и наиболее продвинутых методов управления.
В то же время, чем сложнее организационные техники и структуры, тем они менее стабильны. Особенно в условиях быстрого слома «традиционных» систем, являющихся во многом «базовыми» для общества, претерпевающего трансформации. И тогда ковровые бомбардировки вновь приобретают актуальность. До чугунных пушек и кремневых ружей дело, правда, не доходит - спасибо глобализации, вокруг всегда находится достаточно желающих снабжать конфликтующие стороны более-менее современным вооружением.
Новый, «кибернетический» этап наиболее ярко иллюстрирует перевод процесса неоколонизации из плоскости межнациональной борьбы в плоскость внутренних проблем. Такая «локализация» существенно уменьшает заметность процессов для внешних наблюдателей, что становится всё более важным в условиях параллельного роста информационной открытости развивающихся стран. Причем рост открытости может и не означать какой-то обязательный рост актуальности проблем этих стран с точки зрения международного сообщества. Расширение информационных потоков может вылиться в снижение значимости каждого отдельного вопроса, вплоть до порога чувствительности общества/социальной группы-реципиента информации. Более того, такая «перегрузка» объёмами информации из внешнего окружения может повлечь за собой органическую выработку обществом «фильтров», концентрирующих внимание социума на внутренних вопросах и отсекающих внешние вопросы как малоинтересные. Открытость Сети может парадоксальным образом привести к большей закрытости - но лишь потому, что стремительная экспансия информационных технологий может несколько опережать своё время. Откаты назад - обычное явление для процесса развития.
Рост информационных потоков делает всё более важным вопрос их структурирования. В досетевую эпоху эту роль выполняли традиционные СМИ. Сейчас этот вид медиа считается «морально устаревшим» - при том, что необходимость в верификации, актуализации и обработке информации только растет. Я скептически отношусь к возможностям горизонтальных (peer-to-peer) систем в этой сфере; практика показывает, что сети сильно проигрывают вертикальным структурам в скорости и качестве работы с информацией. Однако это тема, достойная отдельного рассмотрения. Здесь же только отметим, что данные свойства сетевых систем делают их не менее, а более уязвимыми для непрямых методов внешнего управления.
Возвращаясь к «локализации» социальных потрясений, мы можем говорить об еще одном её свойстве: уходе от этической окраски происходящих событий. Почему это важно? Всё упирается в специфику восприятия информации человеком. Наши, человеческие, возможности по усвоению входящих данных, честно говоря, сильно ограничены, а преимущественно горизонтальные коммуникации еще более сужают это пространство. Мы, люди, предпочитаем информацию, упакованную в довольно специфическую оболочку. В искусстве принято называть эту оболочку «драмой». Нам нужна простая и понятная расстановка действующих субъектов. Нам нужны точки встраивания в уже имеющийся, «свой» контекст. Для подавления этих условий достаточно и одной «локализации». Но нам также нужна и мощная архетипика. Нам нужен объект для сопереживания. И здесь стереотип «агрессор - жертва» находится вне конкуренции, работая сверхубедительно и надежно, как стальной лом. В старых условиях применение силы во внешней политике неминуемо вызывало соответствующие ассоциации, с формированием резко негативного отношения к политическим субъектам-обидчикам, от личностей президентов и военачальников до национальных государств в целом. В ответ приходилось запускать мощные пропагандистские кампании, эффект от которых был ограниченным.
Сейчас есть возможность превратить традиционную «черно-белую» схему конфликта в этические «сумерки». Сейчас есть возможность представить стороны «во всей красе» - со всеми неоднозначностями, противоречивостями и просто отталкивающими подробностями. Джаред Коэн восторженно говорит о многократно возросшей информированности в отношении текущих событий - он, видимо, не понимает, что люди к ней просто не готовы. Большинству она, информированность, вообще-то не нужна.
Нужна драма. Джона Сакс - человек, который кое-что понимает в специфике человеческих сетевых коммуникаций - выделяет такие ключевые моменты правильного построения нарратива, как наличие ценностей и морали. Из шести предлагаемых им видов ценностей четыре - «цельность», «справедливость», «простота», «истина» - несовместимы с новой коммуникационной моделью. Чтобы быть воспринятой аудиторией, информация должна быть структурирована со стратегических позиций. А также возбуждать интерес реципиента. Но в «сумеречной зоне» этого добиться не так просто.
В то же время «сумеречная зона» даёт гораздо больше гибкости для интерпретации событий. Пропагандистские кампании прошлого, по сути, меняются не так уж сильно - разве что способ распространения изменяется с централизованно-директивного на горизонтальный и добровольный. Соответственно, принятие решений осуществляется распределённо, что требует большой степени сплоченности социальной группы. Здесь традиционные СМИ могут вновь претендовать на ведущие роли, противопоставляя оглушающему информационному шуму и этическим «сумеркам» притягательный, стратегически сконструированный продукт потребления. Кроме того, важной будет способность СМИ синтезировать общую идентичность социума, а также встраивать в этот контур представителей новых типов медиа.
Впрочем, в «Новом цифровом мире» авторы предпочитают говорить о более «осязаемых» изменениях в политической системе условно зависимых стран. Здесь мы вполне ожидаемо увидим эрозию существующих, «реальных», политических институтов. Роль личности в политике интернет-эпохи стремится к нулю. Сетевая культура не может породить лидера - только модератора. «Лидеры» нового образца полностью зависимы от среды, породившей их, что зачастую делает их попросту беспомощными. Настоящие лидеры не рождаются в одночасье, они «зреют», набирают соответствующий опыт и навыки. Естественно, в стремительном темпе «цифрового мира» это является непозволительной роскошью. Проблема в том, что вызовы реального мира объективно требуют сильных лидеров. Сеть довольно посредственно справляется с задачами, где необходим конструктив или творческий подход.
Но, помимо реального мира, существует еще и виртуальный, на который авторы возлагают большие надежды. Виртуальные конструкции в виртуальном мире являются, гм, более жизнеспособными, да и издержки на их создание не сопоставимы с издержками на настоящие институты. Человеческое же восприятие не делает особых различий, смешивая объекты двух миров и легко перенося увиденное в виртуальном пространстве в реальный мир. Соответственно, создание квазигосударственных («непризнанных») политических субъектов эффективнее всего начинать именно в онлайн-среде, с минимальными затратами получая внимание общества и некое подобие легитимности. Киберпространство же будет служить и защитой от репрессивных действий со стороны «настоящего» государства - под предлогом «свободы слова» и «свободы Интернета».
Онлайновые планы, программы и структуры должны стать матрицей для построения нарождающейся политической системы страны в реальном мире. Безусловно, такой подход открывает немалые возможности для тех, кто станет архитекторами этих систем. Учитывая, что на сегодняшний день организационные интернет-технологии такого уровня находятся в зачаточном состоянии, с трудом верится, что «третьи страны» смогут справиться с этой задачей без помощи извне.
Некоторые «форматы» этой «помощи», предлагаемые авторами, без преувеличения можно назвать весьма смелыми. Так, Коэну и Шмидту очень нравится концепция глобализированных судебных органов. Естественно, функционирующих в интернет-среде и оперирующих цифровыми свидетельствами. Ведь при нынешнем уровне развития технологий каждый может запечатлеть на свой девайс преступления какого-нибудь кровавого режима (жаль, по поводу украденного соседом мешка картошки по-прежнему придется обращаться в местные оффлайн-суды), а самый гуманный, справедливый и продвинутый суд в мире, беспристрастно отсмотрев материал на Youtube, вынесет свой суровый приговор. Вот оно - изящнейшее решение проблемы «некачественных» институтов! Надо лишь отдать институты (судебную ветвь власти в данном случае) на аутсорсинг глобальным организациям.
Еще одним предложением является создание глобального органа, который занимался бы сбором и подтверждением информации на местах событий (в «горячих точках», прежде всего). Да-да, я тоже сразу вспомнил Министерство Правды. О степени обязательности «глобализированной» позиции авторы не распространяются…
Джаред и Эрик с энтузиазмом относятся к выборам органов власти через интернет. Что ж, трудно придумать более удобный способ капитализовать преимущество Запада в коммуникационной сфере. А подлинным апофеозом аутсорсинга государственных институтов является идея «правительств в изгнании». По мнению авторов, современные интернет-технологии позволяют чиновникам работать и удалённо. В самом деле, почему бы не управлять каким-нибудь Конго откуда-нибудь из Вашингтона? Правда, мне не понятно, зачем нужны «прокладки» в виде «правительств». Видимо, это дань каким-то дипломатическим традициям… Виртуальные правительства могут сносно управлять онлайн-государствами, но насколько такое влияние будет простираться за пределы интернет-среды - для меня пока большой вопрос.
Кстати, мы как-то упустили момент собственно «изгнания» некоего правительства. А ведь тема насильственного свержения власти (в отличие от темы ненасильственной технологической экспансии) в бурную Интернет-эпоху раскрывается авторами без всяких недомолвок! А разве можно было ожидать другое от Джареда - парня с пламенным сердцем и горящими глазами? Джаред требует от нас принять революцию - ведь она стала, цитата, «важным компонентом политического развития человечества, центральным элементом нашего понимания гражданства и социальных контрактов». Это сильно. Это внушает благоговейный трепет. Так говорил бы Заратустра - если бы окончил Стэнфорд по направлению политологии…
Термин «интернет-революция» сегодня уже звучит привычно. Но мы пока еще не осознаем в полной мере, что приставка «интернет» характеризует бесповоротную глобализацию внутренних конфликтов. В значении, сильно отличающемся от «мировой революции» сторонников Л. Троцкого.
«В будущем, - гласит книга, - на Земле сложится самое активное, открытое и глобализированное гражданское общество». Революции больше не рассматриваются как сугубо внутренняя проблема, а активность внешних сил не вызывает отторжение общества, переживающего кризис. В новую эпоху участники конфликта на всех уровнях апеллируют к внешним политическим субъектам и стремятся получить поддержку социальных групп, находящихся за пределами страны. Это стремление парадоксальным образом сосуществует рядом с упомянутой выше «локализацией», уходом стран-лидеров от прямых способов вмешательства в дела нео-колоний. Такие разнонаправленные тенденции делают критически важной роль медиа-среды, как традиционных СМИ, так и технологий сетевой коммуникации.
Глобализация делает возможным и массовое участие в переворотах людей, которые по старым мерками считались бы «чужими» для кризисного общества. В первую очередь в кибер-пространстве, но и «на местах» задачи привлечения и координации внешних участников сильно облегчаются. Джаред Коэн хорошо усвоил уроки революции в Египте. Из трёх администраторов фэйсбук-группы «Мы все - Халед Саид», которая сыграла ключевую роль в координации восстания, двое работали весьма далеко от египетских границ. Уже знакомый нам Ваэль Хоним большую часть подготовки осуществил, находясь в Дубаи. После его ареста дело продолжила Надин Вахаб - из Вашингтона.
Авторы уверены, что скоро образуются опытные команды интернет-революционеров, сплоченные, обладающие эффективной структурой и вооруженные соответствующими технологиями по идейной борьбе - коммуникационными, организационными, социопсихологическими. В отличие от сегодняшних активистов, во многом участвующих в событиях спонтанно, они полностью посвятят себя «революционному делу», ведя мониторинг потенциальных конфликтов в глобальном масштабе, стратегически планируя кампании и стремясь к последовательности своих интересов на всех нестабильных территориях. Эти люди «будут участвовать в непрерывных (sic! - Giovanni) онлайн-акциях протеста, фактически постоянно поддерживая состояние революционного напряжения».
Мощная, организованная внешняя поддержка во многих случаях будет гораздо более влиятельным субъектом, чем местные, «аутентичные» группы, являющиеся малограмотными в вопросах революционных технологий. Против местных «непрофессионалов» будет играть и их разобщенность. Вообще интернет-революция, как и революции «прошлых поколений», в первую очередь ведет к хаотизации общества и, соответственно, к его ослаблению по отношению к внешним силам. Хаотизация и взрывной характер политических процессов означают незрелость структур восставших и слабую глубину проработки самостоятельных решений. Нельзя сказать, что это развитие событий как-то отталкивает авторов; в ином контексте мы встречаем весьма примечательную цитату: «Такое поведение толпы может привести к хаосу, но это не значит, что стоит отказаться от попыток обуздать его и направить в правильное русло».
В отсутствие сильных лидеров, в отсутствие ясности и предсказуемости будущей ситуации, в условиях деградации общественных связей и роста взаимного недоверия вновь возникшие структуры неизбежно становятся уязвимыми для внешнего управления. Страны-технологические лидеры, владея организационным оружием, будут иметь намного большее влияние на восставших - поскольку этим инструментом революционеры никак не смогут завладеть внутри своей страны (в отличие от «традиционного» вооружения, средств коммуникаций - телестудий, радиовышек, типографий, и пр.). Даже такая базовая задача, как достоверная оценка степени поддержки протестов и готовности сторонников выйти из киберпространства на улицы, может быть осуществлена только силами «продвинутых» стран. Не меньшую важность имеют разработка и текущая корректировка онлайн-кампаний, внедрение различных тактик, противодействие спецслужбам, техническая поддержка и т.д.
Тема лидеров в условиях революционной нестабильности приобретает особую значимость. Широко известно высказывание Дж. Коэна по поводу «новых» революций: «Эти протесты не имеют лидеров», взятое то ли из его Твиттера, то ли из упомянутого выше интервью Foreign Affairs. Спустя несколько лет Джаред вынужден отказаться от этого тезиса. Лидеры есть - но эти лидеры скрыты от большинства и действуют, не привлекая ненужного внимания. Революциям нового типа не нужны публичные лидеры - однако это не отменяет потребности в организаторах и в руководстве процессами. Революции нового поколения в гораздо большей степени деперсонифицированы. Там, где раньше возникали харизматичные фигуры, сегодня достаточно просто идеи. Зачастую персоны противопоставляются революционным силам, а последние подчеркнуто отказываются от индивидуальной идентичности («Мы все - Халед Саид», «We Are Anonymous», «Я крапля в океані»).
Идея по сравнению с личностью намного более привлекательна как центр притяжения сторонников. Идея более универсальна - она принадлежит всем, и у каждого своё понимание этой идеи. Идея принимается гораздо легче. Идею труднее дискредитировать. Идею почти невозможно убить. Наконец, идею можно создать сообразно своим целям и обстановке.
Феномен возросшей роли идей можно объяснить гиперсоциализацией. В Сети значительно облегчилось возникновение групп с когерентным конкретной идее мышлением. Эта когерентность вызывает у участников мощное чувство общности, атмосферу, где «все доверяют всем», в противоположность персонифицированным отношениям доцифровой эпохи.
Такое доверие (а порой и пренебрежение) к личностям лидеров протестов может выдвинуть на первые роли фигуры весьма нетрадиционные (а порой и случайные) для переживающего кризис общества. С одной стороны, для этих фигур будет характерно отсутствие харизмы, навыков руководства, последовательности и твердости, что делает их перспективы крайне сомнительными в случае успешного переворота. Некоторые и вовсе могут довольствоваться лишь технической ролью - как, например, Ваэль Хоним, «слившийся» после изгнания Мубарака. С другой стороны, принадлежность таких лидеров к маргинальным либо непопулярным стратам увеличивают шаткость их положения, а также могут усилить раскол в обществе. Всем этим будут пользоваться внешние игроки.
Надо отметить, что создать значительную по силе когерентную группу возможно лишь на основе самых простых и в то же время конкретных идей. Вполне очевидно, что лучше всего этим критериям будут соответствовать деструктивные решения. Джаред называет это «наименьшим общим знаменателем». В одном из интервью Эрик Шмидт допускает любопытную оговорку: оказывается, предпринимаются попытки преодолеть эту ограниченность при помощи технологий искусственного интеллекта. К сожалению, Шмидт не распространяется о подробностях: кто именно является разработчиком этих инструментов и каких результатов сейчас можно достичь с их помощью. Однако нет сомнений, что это направление может иметь колоссальные перспективы.
Помимо ограниченности в целях и горизонте планирования, для таких общностей характерно еще одно неприятное свойство: малая устойчивость. Особенно ярко это проявляется в случае достижения декларируемой цели. Движение, образовавшееся сверхбыстро благодаря современным коммуникациям, столь же быстро рассыпается на атомизированных индивидов, не имеющих общего видения и не способных на какие-то весомые коллективные действия.
Еще одним явлением, усиливающимся в связи с ростом активного политического участия, станет формирование иллюзорных представлений о последствиях социальных потрясений и крах этих завышенных ожиданий. Последнее является зеркальным отражением революционной эйфории, болезненным и неизбежным. Однако в условиях многократно возросшего общественного резонанса такой «поворот» в настроениях может создать большие трудности для новых властей, все еще зависимых и неустойчивых. Какие-либо фигуры или течения становится крайне легко дискредитировать. В лучшем случае разочарование еще более ослабит их позиции, в худшем - может создать порочный круг политической чехарды, хаоса и деградации.
Такая эфемерность масштабных общественных движений заставляет внимательно относиться к традиционным, «доцифровым» группам. Религиозные, этнические, клановые и др. структуры в хаотизированной постреволюционной действительности способны эффективно бороться за власть и ресурсы, преследуя собственные интересы. В конечном итоге, считают Коэн и Шмидт, несмотря на всё «онлайн-проектирование» и «демократические ценности Интернета», в результате революций «часто будут создаваться склонные к авторитаризму коалиционные правительства». Трудно представить более подходящую форму для внешнего управления.
Наконец, экспансия современных медиа означает увеличение интенсивности воздействия на сознание людей и намного более длительный эффект. Речь прежде всего о визуальных средствах. Экстремальные сцены насилия, особенно снятые участниками событий, обладают гигантским возможностями по деформации сознания. Каждый становится очевидцем самых страшных моментов конфликта, и забыть такой опыт невозможно. Этим инструментом пользовались и в доцифровую эпоху, но сейчас уходят все ограничения, лимитирующие распространение деструктивного контента. Напротив, вирусный потенциал такого контента по максимуму используется сторонами конфликта, катализируя взаимную агрессию и усиливая антагонизацию общества. Более того, даже при окончании острой фазы конфликта вызванные сценами насилия травматические переживания лишь переходят в «спящую фазу». Достаточно какой-то мелочи, чтобы вновь их разбудить, и в памяти, и при помощи новых вирусных медиа-кампаний. Таким образом, посткризисная консолидация общества оказывается сильно затруднена. Будем ли мы готовы к новым медиа-возможностям, если базовые свойства человеческой психики меняются довольно медленно?
Κυβέρνησος ἐσχατιαί / Горизонты управления
[Список статей цикла]
Свои знания и догадки Коэн решил проверить на практике - с 2011 года он объездил еще более 40 стран, по большей части «третьего мира» - и оформить в виде книги. Верным компаньоном в путешествиях и соавтором стал председатель совета директоров Google Эрик Шмидт.
Результатом стал «Новый цифровой мир» (переведен на русский) - фундаментальный труд, весьма широко, последовательно и обстоятельно описывающий новые реалии информационной эпохи для социума и политики. Так, как их видит передовая американская элита. Новый цифровой мир - это их мир. Авторы рисуют реалии, в которых нам всем придется жить, и их откровенность вкупе с остротой ума дают немало пищи для размышлений.
Книга построена на выделении проблем, возникающих с приходом новых технологий. И самая главная, наиболее общая проблема, которую формулируют авторы - это выход в Интернет новых 5 миллиардов человек. Тех самых, которые составляют 70% населения земного шара. Тех самых, доходы которых в 20 раз меньше, чем у «золотого» и «серебряного» миллиардов.
Проблема? Да, но это не новая проблема. С самого момента зарождения Интернет последовательно включал в себя всё более и более обширные общности, от военных штабистов к студентам технологических вузов, к зажиточной молодежи, и в конечном итоге к интеграции подавляющей части слоев общества. Важно, что экспансия Интернета сопровождалась тектоническими изменениями в культуре Сети. Сеть «гиков»-технарей образца середины 90-ых совершенно непохожа на нынешнее онлайн-пространство, и дело тут не в технологических платформах, но в первую очередь в принятых социальных моделях и нормах. Да, та «олд-скульная атмосфера» еще сохранилась в отдельных «дремучих» уголках, как реликт той эпохи, она оставила современности какое-то количество мемов, но в общем потеряла всякую актуальность.
Сегодняшний интернет является достаточно полным отражением обществ, в которых уровень жизни позволяет широкое проникновение цифровых технологий. Интернет долгое время формировался в странах западной цивилизации, что обуславливает доминирующую культурную среду Сети. Но с каждым новым пользователем-носителем иного культурного кода Сеть мутирует, по крупице синтезируя свою новую общую идентичность. И число таких «чужих» пользователей будет расти. И расти. И расти. Сейчас языковые барьеры являются естественными границами, формирующими относительно устойчивые домены в Сети. Но в будущем, уверены авторы, с развитием технологий автоматического перевода эти границы будут постепенно терять свое значение. Даже без учета этого фактора, скажем, для англоязычного сектора Интернета прогресс онлайн-технологий в такой стране, как Индия, с ее населением 1,3 млрд. человек и английским в роли lingua franca, будет означать постепенное размытие существующего культурного «ядра».
Базовые характеристики Интернета как открытой среды и как неиерархической («демократической») самоуправляемой системы предопределяют траекторию его развития. Пресловутые «демократические ценности», которые, восхищается Коэн, несет Интернет, могут в конечном итоге вылиться в утрату ведущей роли западной культуры в киберпространстве, и более того, в утрату самостоятельной роли западной культуры под давлением сетевой глобализации.
Однако в пространстве идей количество не трансформируется автоматически в качество. И здесь Запад видит свой шанс. 5 миллиардов новых людей в Сети - это проблема, но это одновременно и гигантские возможности! Это уникальная возможность для переформатирования 5 миллиардов человек при помощи ранее недоступных средств, внедрения нужных ценностей в поистине глобальном масштабе и активного участия в определении характера нового цифрового мира. Исход этих усилий сегодня никто не может предугадать, но изменения неотвратимы, и те, кто отрицает их, обречены на бесславный конец...
Вообще сосредоточенность авторов именно на странах «третьего мира» иной раз вызывает удивление. Конечно, здесь чувствуется большее влияние Джареда Коэна, но всё-таки для столь масштабной книги это выглядит как-то… Мы можем попытаться оправдать авторов тем, что для развивающихся государств "цифровой мир" является более "новым". Но уже следующий аргумент - что новые технологии гораздо сильнее повлияют на менее развитые общества, чем на «золотой миллиард» - требует обоснований, коими Коэн и Шмидт себя не утруждают. В итоге описание «нового мира» для развитых государств получилось каким-то «беззубым». Ну, вопрос безопасности персональных данных. Что в не меньшей степени касается и бедных стран. Тема Эрика Шмидта, по большей части, и писал он без огонька. Ну, боевые человекоподобные роботы. И всё. Несерьезно, Эрик.
Хорошо, но что так притягивает авторов в слаборазвитых странах? Зачем понадобились эти тысячи километров путешествий по самым убогим уголкам нашей планеты? Авторам не очень хочется отвечать прямо на этот вопрос. «Чтобы понять трудности, с которыми сталкиваются эти люди»? Да, но это только часть ответа. «Чтобы увидеть, как технологии влияют на автократии и на насилие в обществе»? Уже лучше, но опять же не исчерпывающе. В одной из лекций Джаред формулирует гораздо более откровенный вариант: «чтобы посмотреть, как технологии разрушают (англ. “disrupt”) общества».
И это критически важные знания. Поскольку современные коммуникационные технологии являются мощнейшим инструментом по интенсивной модификации социума. Изменения буквально взрывообразны - что на практике означает быстрый успех в сломе традиционных социальных норм и отсутствие времени на «вызревание» новых собственных, оригинальных структур.
Тем более, инкорпорация в имеющиеся системы и заимствование являются гораздо более лёгкими и органичными путями. Наиболее сильная, доминирующая культура имеет самые большие шансы задать точки сборки для мутирующих обществ. По сути, мы являемся свидетелями нового этапа колонизации. Раньше слаборазвитые социальные структуры разрушались при помощи кремневых ружей, чугунных пушек и ковровых бомбардировок. Сейчас они разрушаются с помощью Фейсбука и Твиттера. Это, ребята, называется «прогресс».
Экспансия социальных технологий - это наиболее совершенный тип роста системы-метрополии с точки зрения таких признаков, как универсальность, лёгкость и малозатратность внедрения, и стойкость привнесенных изменений. Однако, как и полагается в случае любой технологической экспансии, возможности по управлению этим процессом довольно ограничены. Коммуникационные технологии, в силу своей природы, являются более доступными инструментами, но и здесь единственно эффективные методы - это непрямое управление. Методы, на порядки более сложные, чем традиционные, и крайне слабо проработанные на сегодняшний день, что часто выливается в малопредсказуемые результаты. Но наиболее совершенный тип роста социальной системы вполне закономерно требует и наиболее продвинутых методов управления.
В то же время, чем сложнее организационные техники и структуры, тем они менее стабильны. Особенно в условиях быстрого слома «традиционных» систем, являющихся во многом «базовыми» для общества, претерпевающего трансформации. И тогда ковровые бомбардировки вновь приобретают актуальность. До чугунных пушек и кремневых ружей дело, правда, не доходит - спасибо глобализации, вокруг всегда находится достаточно желающих снабжать конфликтующие стороны более-менее современным вооружением.
Новый, «кибернетический» этап наиболее ярко иллюстрирует перевод процесса неоколонизации из плоскости межнациональной борьбы в плоскость внутренних проблем. Такая «локализация» существенно уменьшает заметность процессов для внешних наблюдателей, что становится всё более важным в условиях параллельного роста информационной открытости развивающихся стран. Причем рост открытости может и не означать какой-то обязательный рост актуальности проблем этих стран с точки зрения международного сообщества. Расширение информационных потоков может вылиться в снижение значимости каждого отдельного вопроса, вплоть до порога чувствительности общества/социальной группы-реципиента информации. Более того, такая «перегрузка» объёмами информации из внешнего окружения может повлечь за собой органическую выработку обществом «фильтров», концентрирующих внимание социума на внутренних вопросах и отсекающих внешние вопросы как малоинтересные. Открытость Сети может парадоксальным образом привести к большей закрытости - но лишь потому, что стремительная экспансия информационных технологий может несколько опережать своё время. Откаты назад - обычное явление для процесса развития.
Рост информационных потоков делает всё более важным вопрос их структурирования. В досетевую эпоху эту роль выполняли традиционные СМИ. Сейчас этот вид медиа считается «морально устаревшим» - при том, что необходимость в верификации, актуализации и обработке информации только растет. Я скептически отношусь к возможностям горизонтальных (peer-to-peer) систем в этой сфере; практика показывает, что сети сильно проигрывают вертикальным структурам в скорости и качестве работы с информацией. Однако это тема, достойная отдельного рассмотрения. Здесь же только отметим, что данные свойства сетевых систем делают их не менее, а более уязвимыми для непрямых методов внешнего управления.
Возвращаясь к «локализации» социальных потрясений, мы можем говорить об еще одном её свойстве: уходе от этической окраски происходящих событий. Почему это важно? Всё упирается в специфику восприятия информации человеком. Наши, человеческие, возможности по усвоению входящих данных, честно говоря, сильно ограничены, а преимущественно горизонтальные коммуникации еще более сужают это пространство. Мы, люди, предпочитаем информацию, упакованную в довольно специфическую оболочку. В искусстве принято называть эту оболочку «драмой». Нам нужна простая и понятная расстановка действующих субъектов. Нам нужны точки встраивания в уже имеющийся, «свой» контекст. Для подавления этих условий достаточно и одной «локализации». Но нам также нужна и мощная архетипика. Нам нужен объект для сопереживания. И здесь стереотип «агрессор - жертва» находится вне конкуренции, работая сверхубедительно и надежно, как стальной лом. В старых условиях применение силы во внешней политике неминуемо вызывало соответствующие ассоциации, с формированием резко негативного отношения к политическим субъектам-обидчикам, от личностей президентов и военачальников до национальных государств в целом. В ответ приходилось запускать мощные пропагандистские кампании, эффект от которых был ограниченным.
Сейчас есть возможность превратить традиционную «черно-белую» схему конфликта в этические «сумерки». Сейчас есть возможность представить стороны «во всей красе» - со всеми неоднозначностями, противоречивостями и просто отталкивающими подробностями. Джаред Коэн восторженно говорит о многократно возросшей информированности в отношении текущих событий - он, видимо, не понимает, что люди к ней просто не готовы. Большинству она, информированность, вообще-то не нужна.
Нужна драма. Джона Сакс - человек, который кое-что понимает в специфике человеческих сетевых коммуникаций - выделяет такие ключевые моменты правильного построения нарратива, как наличие ценностей и морали. Из шести предлагаемых им видов ценностей четыре - «цельность», «справедливость», «простота», «истина» - несовместимы с новой коммуникационной моделью. Чтобы быть воспринятой аудиторией, информация должна быть структурирована со стратегических позиций. А также возбуждать интерес реципиента. Но в «сумеречной зоне» этого добиться не так просто.
В то же время «сумеречная зона» даёт гораздо больше гибкости для интерпретации событий. Пропагандистские кампании прошлого, по сути, меняются не так уж сильно - разве что способ распространения изменяется с централизованно-директивного на горизонтальный и добровольный. Соответственно, принятие решений осуществляется распределённо, что требует большой степени сплоченности социальной группы. Здесь традиционные СМИ могут вновь претендовать на ведущие роли, противопоставляя оглушающему информационному шуму и этическим «сумеркам» притягательный, стратегически сконструированный продукт потребления. Кроме того, важной будет способность СМИ синтезировать общую идентичность социума, а также встраивать в этот контур представителей новых типов медиа.
Впрочем, в «Новом цифровом мире» авторы предпочитают говорить о более «осязаемых» изменениях в политической системе условно зависимых стран. Здесь мы вполне ожидаемо увидим эрозию существующих, «реальных», политических институтов. Роль личности в политике интернет-эпохи стремится к нулю. Сетевая культура не может породить лидера - только модератора. «Лидеры» нового образца полностью зависимы от среды, породившей их, что зачастую делает их попросту беспомощными. Настоящие лидеры не рождаются в одночасье, они «зреют», набирают соответствующий опыт и навыки. Естественно, в стремительном темпе «цифрового мира» это является непозволительной роскошью. Проблема в том, что вызовы реального мира объективно требуют сильных лидеров. Сеть довольно посредственно справляется с задачами, где необходим конструктив или творческий подход.
Но, помимо реального мира, существует еще и виртуальный, на который авторы возлагают большие надежды. Виртуальные конструкции в виртуальном мире являются, гм, более жизнеспособными, да и издержки на их создание не сопоставимы с издержками на настоящие институты. Человеческое же восприятие не делает особых различий, смешивая объекты двух миров и легко перенося увиденное в виртуальном пространстве в реальный мир. Соответственно, создание квазигосударственных («непризнанных») политических субъектов эффективнее всего начинать именно в онлайн-среде, с минимальными затратами получая внимание общества и некое подобие легитимности. Киберпространство же будет служить и защитой от репрессивных действий со стороны «настоящего» государства - под предлогом «свободы слова» и «свободы Интернета».
Онлайновые планы, программы и структуры должны стать матрицей для построения нарождающейся политической системы страны в реальном мире. Безусловно, такой подход открывает немалые возможности для тех, кто станет архитекторами этих систем. Учитывая, что на сегодняшний день организационные интернет-технологии такого уровня находятся в зачаточном состоянии, с трудом верится, что «третьи страны» смогут справиться с этой задачей без помощи извне.
Некоторые «форматы» этой «помощи», предлагаемые авторами, без преувеличения можно назвать весьма смелыми. Так, Коэну и Шмидту очень нравится концепция глобализированных судебных органов. Естественно, функционирующих в интернет-среде и оперирующих цифровыми свидетельствами. Ведь при нынешнем уровне развития технологий каждый может запечатлеть на свой девайс преступления какого-нибудь кровавого режима (жаль, по поводу украденного соседом мешка картошки по-прежнему придется обращаться в местные оффлайн-суды), а самый гуманный, справедливый и продвинутый суд в мире, беспристрастно отсмотрев материал на Youtube, вынесет свой суровый приговор. Вот оно - изящнейшее решение проблемы «некачественных» институтов! Надо лишь отдать институты (судебную ветвь власти в данном случае) на аутсорсинг глобальным организациям.
Еще одним предложением является создание глобального органа, который занимался бы сбором и подтверждением информации на местах событий (в «горячих точках», прежде всего). Да-да, я тоже сразу вспомнил Министерство Правды. О степени обязательности «глобализированной» позиции авторы не распространяются…
Джаред и Эрик с энтузиазмом относятся к выборам органов власти через интернет. Что ж, трудно придумать более удобный способ капитализовать преимущество Запада в коммуникационной сфере. А подлинным апофеозом аутсорсинга государственных институтов является идея «правительств в изгнании». По мнению авторов, современные интернет-технологии позволяют чиновникам работать и удалённо. В самом деле, почему бы не управлять каким-нибудь Конго откуда-нибудь из Вашингтона? Правда, мне не понятно, зачем нужны «прокладки» в виде «правительств». Видимо, это дань каким-то дипломатическим традициям… Виртуальные правительства могут сносно управлять онлайн-государствами, но насколько такое влияние будет простираться за пределы интернет-среды - для меня пока большой вопрос.
Кстати, мы как-то упустили момент собственно «изгнания» некоего правительства. А ведь тема насильственного свержения власти (в отличие от темы ненасильственной технологической экспансии) в бурную Интернет-эпоху раскрывается авторами без всяких недомолвок! А разве можно было ожидать другое от Джареда - парня с пламенным сердцем и горящими глазами? Джаред требует от нас принять революцию - ведь она стала, цитата, «важным компонентом политического развития человечества, центральным элементом нашего понимания гражданства и социальных контрактов». Это сильно. Это внушает благоговейный трепет. Так говорил бы Заратустра - если бы окончил Стэнфорд по направлению политологии…
Термин «интернет-революция» сегодня уже звучит привычно. Но мы пока еще не осознаем в полной мере, что приставка «интернет» характеризует бесповоротную глобализацию внутренних конфликтов. В значении, сильно отличающемся от «мировой революции» сторонников Л. Троцкого.
«В будущем, - гласит книга, - на Земле сложится самое активное, открытое и глобализированное гражданское общество». Революции больше не рассматриваются как сугубо внутренняя проблема, а активность внешних сил не вызывает отторжение общества, переживающего кризис. В новую эпоху участники конфликта на всех уровнях апеллируют к внешним политическим субъектам и стремятся получить поддержку социальных групп, находящихся за пределами страны. Это стремление парадоксальным образом сосуществует рядом с упомянутой выше «локализацией», уходом стран-лидеров от прямых способов вмешательства в дела нео-колоний. Такие разнонаправленные тенденции делают критически важной роль медиа-среды, как традиционных СМИ, так и технологий сетевой коммуникации.
Глобализация делает возможным и массовое участие в переворотах людей, которые по старым мерками считались бы «чужими» для кризисного общества. В первую очередь в кибер-пространстве, но и «на местах» задачи привлечения и координации внешних участников сильно облегчаются. Джаред Коэн хорошо усвоил уроки революции в Египте. Из трёх администраторов фэйсбук-группы «Мы все - Халед Саид», которая сыграла ключевую роль в координации восстания, двое работали весьма далеко от египетских границ. Уже знакомый нам Ваэль Хоним большую часть подготовки осуществил, находясь в Дубаи. После его ареста дело продолжила Надин Вахаб - из Вашингтона.
Авторы уверены, что скоро образуются опытные команды интернет-революционеров, сплоченные, обладающие эффективной структурой и вооруженные соответствующими технологиями по идейной борьбе - коммуникационными, организационными, социопсихологическими. В отличие от сегодняшних активистов, во многом участвующих в событиях спонтанно, они полностью посвятят себя «революционному делу», ведя мониторинг потенциальных конфликтов в глобальном масштабе, стратегически планируя кампании и стремясь к последовательности своих интересов на всех нестабильных территориях. Эти люди «будут участвовать в непрерывных (sic! - Giovanni) онлайн-акциях протеста, фактически постоянно поддерживая состояние революционного напряжения».
Мощная, организованная внешняя поддержка во многих случаях будет гораздо более влиятельным субъектом, чем местные, «аутентичные» группы, являющиеся малограмотными в вопросах революционных технологий. Против местных «непрофессионалов» будет играть и их разобщенность. Вообще интернет-революция, как и революции «прошлых поколений», в первую очередь ведет к хаотизации общества и, соответственно, к его ослаблению по отношению к внешним силам. Хаотизация и взрывной характер политических процессов означают незрелость структур восставших и слабую глубину проработки самостоятельных решений. Нельзя сказать, что это развитие событий как-то отталкивает авторов; в ином контексте мы встречаем весьма примечательную цитату: «Такое поведение толпы может привести к хаосу, но это не значит, что стоит отказаться от попыток обуздать его и направить в правильное русло».
В отсутствие сильных лидеров, в отсутствие ясности и предсказуемости будущей ситуации, в условиях деградации общественных связей и роста взаимного недоверия вновь возникшие структуры неизбежно становятся уязвимыми для внешнего управления. Страны-технологические лидеры, владея организационным оружием, будут иметь намного большее влияние на восставших - поскольку этим инструментом революционеры никак не смогут завладеть внутри своей страны (в отличие от «традиционного» вооружения, средств коммуникаций - телестудий, радиовышек, типографий, и пр.). Даже такая базовая задача, как достоверная оценка степени поддержки протестов и готовности сторонников выйти из киберпространства на улицы, может быть осуществлена только силами «продвинутых» стран. Не меньшую важность имеют разработка и текущая корректировка онлайн-кампаний, внедрение различных тактик, противодействие спецслужбам, техническая поддержка и т.д.
Тема лидеров в условиях революционной нестабильности приобретает особую значимость. Широко известно высказывание Дж. Коэна по поводу «новых» революций: «Эти протесты не имеют лидеров», взятое то ли из его Твиттера, то ли из упомянутого выше интервью Foreign Affairs. Спустя несколько лет Джаред вынужден отказаться от этого тезиса. Лидеры есть - но эти лидеры скрыты от большинства и действуют, не привлекая ненужного внимания. Революциям нового типа не нужны публичные лидеры - однако это не отменяет потребности в организаторах и в руководстве процессами. Революции нового поколения в гораздо большей степени деперсонифицированы. Там, где раньше возникали харизматичные фигуры, сегодня достаточно просто идеи. Зачастую персоны противопоставляются революционным силам, а последние подчеркнуто отказываются от индивидуальной идентичности («Мы все - Халед Саид», «We Are Anonymous», «Я крапля в океані»).
Идея по сравнению с личностью намного более привлекательна как центр притяжения сторонников. Идея более универсальна - она принадлежит всем, и у каждого своё понимание этой идеи. Идея принимается гораздо легче. Идею труднее дискредитировать. Идею почти невозможно убить. Наконец, идею можно создать сообразно своим целям и обстановке.
Феномен возросшей роли идей можно объяснить гиперсоциализацией. В Сети значительно облегчилось возникновение групп с когерентным конкретной идее мышлением. Эта когерентность вызывает у участников мощное чувство общности, атмосферу, где «все доверяют всем», в противоположность персонифицированным отношениям доцифровой эпохи.
Такое доверие (а порой и пренебрежение) к личностям лидеров протестов может выдвинуть на первые роли фигуры весьма нетрадиционные (а порой и случайные) для переживающего кризис общества. С одной стороны, для этих фигур будет характерно отсутствие харизмы, навыков руководства, последовательности и твердости, что делает их перспективы крайне сомнительными в случае успешного переворота. Некоторые и вовсе могут довольствоваться лишь технической ролью - как, например, Ваэль Хоним, «слившийся» после изгнания Мубарака. С другой стороны, принадлежность таких лидеров к маргинальным либо непопулярным стратам увеличивают шаткость их положения, а также могут усилить раскол в обществе. Всем этим будут пользоваться внешние игроки.
Надо отметить, что создать значительную по силе когерентную группу возможно лишь на основе самых простых и в то же время конкретных идей. Вполне очевидно, что лучше всего этим критериям будут соответствовать деструктивные решения. Джаред называет это «наименьшим общим знаменателем». В одном из интервью Эрик Шмидт допускает любопытную оговорку: оказывается, предпринимаются попытки преодолеть эту ограниченность при помощи технологий искусственного интеллекта. К сожалению, Шмидт не распространяется о подробностях: кто именно является разработчиком этих инструментов и каких результатов сейчас можно достичь с их помощью. Однако нет сомнений, что это направление может иметь колоссальные перспективы.
Помимо ограниченности в целях и горизонте планирования, для таких общностей характерно еще одно неприятное свойство: малая устойчивость. Особенно ярко это проявляется в случае достижения декларируемой цели. Движение, образовавшееся сверхбыстро благодаря современным коммуникациям, столь же быстро рассыпается на атомизированных индивидов, не имеющих общего видения и не способных на какие-то весомые коллективные действия.
Еще одним явлением, усиливающимся в связи с ростом активного политического участия, станет формирование иллюзорных представлений о последствиях социальных потрясений и крах этих завышенных ожиданий. Последнее является зеркальным отражением революционной эйфории, болезненным и неизбежным. Однако в условиях многократно возросшего общественного резонанса такой «поворот» в настроениях может создать большие трудности для новых властей, все еще зависимых и неустойчивых. Какие-либо фигуры или течения становится крайне легко дискредитировать. В лучшем случае разочарование еще более ослабит их позиции, в худшем - может создать порочный круг политической чехарды, хаоса и деградации.
Такая эфемерность масштабных общественных движений заставляет внимательно относиться к традиционным, «доцифровым» группам. Религиозные, этнические, клановые и др. структуры в хаотизированной постреволюционной действительности способны эффективно бороться за власть и ресурсы, преследуя собственные интересы. В конечном итоге, считают Коэн и Шмидт, несмотря на всё «онлайн-проектирование» и «демократические ценности Интернета», в результате революций «часто будут создаваться склонные к авторитаризму коалиционные правительства». Трудно представить более подходящую форму для внешнего управления.
Наконец, экспансия современных медиа означает увеличение интенсивности воздействия на сознание людей и намного более длительный эффект. Речь прежде всего о визуальных средствах. Экстремальные сцены насилия, особенно снятые участниками событий, обладают гигантским возможностями по деформации сознания. Каждый становится очевидцем самых страшных моментов конфликта, и забыть такой опыт невозможно. Этим инструментом пользовались и в доцифровую эпоху, но сейчас уходят все ограничения, лимитирующие распространение деструктивного контента. Напротив, вирусный потенциал такого контента по максимуму используется сторонами конфликта, катализируя взаимную агрессию и усиливая антагонизацию общества. Более того, даже при окончании острой фазы конфликта вызванные сценами насилия травматические переживания лишь переходят в «спящую фазу». Достаточно какой-то мелочи, чтобы вновь их разбудить, и в памяти, и при помощи новых вирусных медиа-кампаний. Таким образом, посткризисная консолидация общества оказывается сильно затруднена. Будем ли мы готовы к новым медиа-возможностям, если базовые свойства человеческой психики меняются довольно медленно?
Κυβέρνησος ἐσχατιαί / Горизонты управления
[Список статей цикла]
- Стать #хэштегом
- Титаны эпохи
- Их мир
- Виртуальная свобода
- "Если знаешь место боя..."
- Декомпиляция Матрицы
- Дочери офицеров против Исламского Халифата
- Как "Искренний голос" стал еще искреннее
- Уничтожая доверие
- Силы финансового притяжения
- "А зачем им деньги?.."
- Свет на дне колодца
- Кролики голосуют за Дарта Вейдера!
- Объединяй и властвуй
- Кто победит Катю Андрееву?
- Высшая ценность
- В погоне за устойчивостью
- Вавилонская Башня 2.0
- Размерность имеет значение!
- Знание победит
- Электронная Немезида
- Обреченный быть константой
- Инженерия человеческих душ
Логика прогресса
Бремя первых- Фактор страха
- Гипнотическая улыбка капитализма
- Утро, XXI век
- Баттлы по фактам в эпоху Веб 3.0
- Плод раздора, плод надежды