Цивилизация. Машины. Специалисты. Часть №14
Оригинал взят у ms1970
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №1
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №2
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №3
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №4
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №5
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №6
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №7
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №8
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №9
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №10
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №11
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №12
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №13
Цивилизация: аннигиляция
Поддержка раздельных формаций вроде сословий и классов более энергозатратна, чем поддержка одной равномерной субстанции. Эта поддержка окупается в долгосрочной перспективе и не окупается в краткосрочной. Если ориентироваться на долгосрочную перспективу, то до нее можно просто не дожить, поскольку уничтожат победители в краткосрочной перспективе.
Каждый раз, когда не хватает энергии, что-то упраздняется.
Процесс превращения в массу - это процесс перехода к однородности: что вверху - то и внизу, что снаружи - то и внутри, что в начале - то и в конце.
То, что было функционально в старой, долгосрочной, сложной системе, становится нефункциональным в новой, упрощенной системе. С тем, как цивилизационная система, а с нею все ее подсистемы упрощаются, сокращается все большее число деталей. И этот процесс сокращения идет постоянно после того, как цивилизация прошла свою вершину.
Весь этот процесс сокращения деталей идет как инерционный, и по сути является работой одной большой цивилизационной машины.
Мораль
Готтентотская мораль: общей морали еще нет.
Позднецивилизационная мораль: общей морали уже нет.
Круг замыкается.
Что в начале - то и в конце.
В здоровом сообществе есть закон и мораль.
Они выполняют разные задачи.
Поздние люди перестают понимать, зачем такая сложная структура нужна им - уже ставшим простыми и одномерными людям. Чем меньше разного рода инструкций - тем проще, и тем проще вбить их в головы. В поздней цивилизации мораль превращается в закон, в структуру. Но по своей природе мораль содержит свободы и структуры в соотношении, и если мораль превращена в структуру - значит морали больше нет, есть только закон.
У скотины морали нет.
Когда мораль утрачивается, действия, называемые ранее аморальными, называются "хитростью". И рассматриваются некоторое время положительно - насколько еще могут рассматриваться вне готтентотской морали. Далее абстрагирование сокращается и затем отменяется, и понятия положительности-отрицательности уступают место готтентотской конкретике.
Добро и зло в машинных координатах - это лишние измерения, мешающие функционированию. Избавление от них происходит в любом случае.
Задача формализации всего стоит постоянно, поскольку машины не понимают неформализованные данные. От этого - резкий перекос от содержаний к формам везде и во всем. Данные или формализуются, или упраздняются. Формализация добра и зла возможна только на самом низком уровне, вроде «не причиняй страданий». Но ведет это к дальнейшей формализации, еще и мышления, поскольку не понятно, как это не причинять.
Общество имеет общие представления о добре-зле, чести, морали и т.д. У общества есть общие интересы и взаимоподдержка в борьбе за эти интересы - обязательно. Но общие представления тоже обязательны.
Возможны ли эти общие представления без религии?
В крайнем случае - без квази-религии, вроде коммунизма?
И похоже так, что без религии общие представления невозможны. И, конечно, это должна быть настоящая религия в плане настоящего ответа на все эти вопросы, а не набор формальных ритуалов. Пусть религия не является, может не являться несущей конструкцией - но как связывающая конструкция она необходима.
Религии начинают рушиться не тогда, когда в церкви приходят погромщики.
Первый шаг к разрушению религии всегда делает церковь - тем, что ставит религиозную норму на место нормы закона, и заменяет моральное наказание юридическим наказанием.
Второй шаг - церковь-религия не дает моральной оценки событий.
Третий - церковь-религия оправдывает вещи, которые не должна была оправдывать согласно своим же правилам.
Церковь - это ведь тоже люди, и эти люди подвержены всем негативным цивилизационным тенденциям.
Необщество постоянно находится в состоянии «по форме верно, по сути издевательство». И в вопросах закона, и религии, и морали.
Суть утрачена, потому что необщество; и поскольку суть утрачена, то из всего получается издевательство. Форму задают те, у кого сила; её, конечно, может задавать кто угодно. Но победит тот, у кого сила. По форме можно доказать что угодно; на самом деле «доказать» в этом случае - это тоже лукавство, это просто признать доказанным силовыми методами.
Если необщество всё равно есть, то ему лучше снизить число слов во избежание конфликтов, которые происходят из-за непонимания слов, и ограничиться цифрами-ценниками.
Большая цивилизационная машина ориентирована оставить от всего только мертвые формы - и от морали, и от церкви. Церковь в живом виде несовместима с машиной. У машины два варианта - война с церковью, или выхолащивание в церкви всего живого.
Опасность для машины состоит в том, что церковь может что-то заявить. И нужно, чтобы церковь ничего не заявила. Конечно, на совсем поздних стадиях это совершенно не опасно - и церковь ничего не заявит, а если вдруг заявит - слушать все равно никто не будет.
У машины не может быть морали.
Ни у человека-машины, ни у системы-машины.
В программе могут быть прописаны некоторые явные моральные действия. Но со временем эти элементы начинают мешать одномерности, и постепенно отбрасываются как лишние, обременяющие систему элементы.
Утрата человеческих представлений
Рациональный - значит организованный наиболее оптимальным способом, что подразумевает минимизацию расходов-издержек.
Когда-то у наций были пути, которыми они куда-то шли. При обсуждении таких путей появилась идея, что пути должны быть организованы рационально. Но потом пути потерялись. На их месте осталось множество программ. Тогда рациональность была объявлена самоценностью. При этом потерялось представление, рациональность - она чего рациональность, и цель была заменена средством.
Х ради Х, рациональность ради рациональности - это спектакль.
И люди, которые куда-то шли, тоже потерялись.
Уничтожение самих понятий добра и зла при переходе к человейнику - это результат одномерности. Которая должна быть рациональной. И разумной... вроде бы... ограниченно, одномерно разумной.
Чтобы представления о добре и зле не мешали рационально функционировать (программам!) - нужно отменить понятия добра и зла. И в обществе, и в человеке.
Существует общее инерционное движение, собрание инерционных моментов. Последнее, что можно подправить в этих моментах - это сделать это движение максимально рациональным: снизить издержки и т.д. Добро и зло - это машинно-лишние, нерациональные детали.
Разные люди становятся настолько разными, что им видится разное очевидное.
Очевидно, что из этого состояния возможны два выхода - или одно, самое сильное очевидное, уничтожит все прочие, либо все варианты очевидного будут медленно сосуществовать и в этом сосуществовании взаимно аннигилироваться.
Общим становилось чисто отрицание всего иерархичного, сложного, многомерного.
Существуют вещи, которые множеству людей просто видимы, очевидны.
Вся эта очевидность, всё очевидное основано на универсальном интеллекте.
Добро - зло
Великое - ничтожное
Прекрасное - безобразное.
Живое - мертвое
Главное - второстепенное
Общее - детали
Машина, машиночеловек не могут различать эти понятия, в отдельных случаях различают, если им вкладывали какую-то методику, но обычно на них плывут. Причем если на обычных вещах плывут часто, то на абстракциях плывут почти всегда. А культура без абстракций больше похожа на пенек от культуры.
Если возникают проблемы с установлением событий по этим шкалам, если хочется поверить алгеброй гармонию, то нужно подключить структурированность как средство идентификации.
Но сам факт, что такая необходимость возникает, говорит об утрате базового понимания вещей. Если люди не могут автоматически и согласованно разносить вещи по этим категориям, то им не договориться о вещах, более сложных, чем перемещение мебели. У них нет даже базы общества.
Общая тенденция: вариабельность инерционно растет. Это значит, что разброс параметров растет. Это значит, что зона формальной нормы человека постоянно расширяется. А расширяется она сначала в зону вариаций, а потом девиаций.
Когда норма расширяется в зону вариаций, происходит успех.
Когда норма расширяется в зону девиаций, начинается деградация.
Вариабельность продолжает расти, и люди становятся разными настолько, что перестают друг друга понимать. Простые вещи теряют свои нормы границ. Люди теряют представления о вещах и не могут о них договориться.
При наличии деградации, дегенерации, деструктурирования вся индивидуальность сводится к индивидуальным девиациям; а поскольку девиантов некоторых типов может оказаться много, они могут создавать даже агрессивные группы. поздняя индивидуальность массы, если можно так выразиться, ведет не вверх, а вниз, к низшему человеческому. Но если в начале своего появления эти люди с девиациями ещё могут создавать что-то в плане культуры, то к концу уровень падает и они способны только на агрессию и разрушение.
Семья в своей сути явление иерархическое, патриархальное.
По природе и от природы.
И иной, не иерархической и не патриархальной, она быть не может. В массовом необществе собственно иерархии и патриархальности больше нет, и семья - как она всегда была - она невозможна, для неё нет биологической и экономической базы. Правильно было бы от неё вообще отказаться, но массовое необщество как правило выбирает самый сложный и мучительный путь - принуждать к форме и запрещать по содержанию.
Брак - это оформление, формальная, структурная сторона семьи.
Как раз структурная-юридическая сторона есть, а сущностной - семьи - уже нет. Получается довлеющая над людьми форма непонятно чего, ушедшего в прошлое. И это непонятно что - оно новое, и никто не знает, как оно должно работать, нет инструкции. И поскольку все люди слишком разные, то не договорятся, то инструкции уже и не будет, мучиться и страдать по этой теме придется до конца цивилизации.
Происходит распад всех и всяких отношений в результате распада представления о том, какими должны быть отношения.
Люди слишком разные.
Что интересно, лучше отношения получаются у тех, кто меньше думает и больше следует шаблону - тогда шанс понимания через верность шаблону возрастает.
Но для этого нужно иметь меньше интеллекта; его для всех типовых задач, с которыми человек сталкивается в цивилизации, лучше иметь меньше; он - обременение.
У массы нет критериев определять.
Люди смотрят, но не видят.
В том числе нет никакого чувства прекрасного или чувства великого - что есть производные от универсального интеллекта и врожденного внутреннего структурирования.
И эти вещи не объяснить.
И смысла объяснять нет.
И даже авторитетная обезьянка не объясняет, а только утверждает.
Дискурс - это тоже машина.
Дискурс относится к абстрактным машинам - к наборам правил.
Это набор правил-программ, в соответствии с которыми разрешается что-то обсуждать.
Дискурс-машина не позволяет находить смысл.
Равно и не находить.
Выход за границы дискурса означает, что обсуждения не будет. Дискурс только сначала задается; после того, как он задан и прошит в массе, он работает как программа. Дискурс начинается с усреднения, стандартизации, унификации идей и заканчивается идейным тоталитаризмом. Нельзя всех подписать на правила. Но есть правило: существует только то, о чем другие уже говорили. А то, о чем они не говорили, не существует. Когда все соблюдают это правило, возникают рамки дискурса.
Дискурсы поддерживают рамки всего, поскольку они сами и есть определители рамок. Но чтобы люди понимали рамки, люди должны быть достаточно одинаковыми, как минимум достаточно одинаковыми, чтобы находиться в этих самых рамках. Но люди разные слишком сильно, и рамки дискурсов разрушаются.
Если судьба людей по жизни не тащит, то они вообще не понимают, как им жить. Если об этом задумываются. что редко. Для жизни нужен УИ, чтобы ее понимать. Не всем - только некоторым, ведущим; но увы, масса не признает ведущих, поскольку не признает иерархий. Люди не поймут, им нужна команда. А среди равных команду дать некому, никто не знает, как жить, и никого нет - кругом одни машины. Машины тем более не знают.
Жизнь в поздней цивилизации построена настолько античеловеческим и машинно-ориентированным образом, что даже простое воспроизводство населения становится невозможным. Структуры заполняют все пространство (и социальное, и интеллектуальное) и свобод не остается.
Далее - человейник, еще далее - ад человейника и смерть человейника.
Цивилизационная система не может быть реализована без вырождения.
Вырождение оказывается неотъемлемой частью цивилизации.
Это вырождение встроено, это не дефект, который был допущен. Нельзя как-то цивилизацию улучшить, чтобы его избежать.
Чтобы его избежать, цивилизация должна быть иной принципиально.
Намного более иной, чем мечтали утописты.
Зачем всё это мировое зло делается?
Ответ: низачем.
Специалисты - это машины, они не понимают и не поймут, что они делают и что они делают не так, потому что не знают, зачем они это делают. Они просто делают. Сам вопрос смыслов их деятельности находится за рамками их дискурса-разумения.
Поздняя цивилизация пребывает в состоянии инерции, где все инерционные потоки переплетены. В результате попытка решения какой-либо проблемы предпринимается инерционными методами, т.е. тем же образом, каким проблема была получена. Попытка может быть начата реализовываться в любом направлении, но далее она постепенно придет к направлению инерционных потоков.
Стадия культуры сменяется стадией цивилизации.
Цивилизация есть отрицание культуры.
В том числе цивилизация есть уничтожение культуры всеми возможными промышленными и массовыми средствами; потому что отрицание промышленными и массовыми средствами и есть уничтожение.
Страшнее стадии смерти цивилизации только стадия посмертного существования цивилизации - когда внешние силы поддерживают систему, или система слишком велика и какое-то время проваливается «вовнутрь» себя.
К моменту победы цивилизации над культурой побеждают и вообще остаются системы административно-машинные.
Цивилизация в своем конце - почти полная противоположность цивилизации в своем начале. Хотя и начало цивилизации обычно тяжелое, конец - тяжелый и безнадежный.
Для простого человека в истории цивилизации есть только маленький светлый участок - сразу после середины пути, «золотая осень».
/Сергей Морозов/
Картинка кликабельна.
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №1
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №2
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №3
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №4
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №5
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №6
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №7
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №8
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №9
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №10
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №11
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №12
Цивилизация. Машины. Специалисты Часть №13
Цивилизация: аннигиляция
Поддержка раздельных формаций вроде сословий и классов более энергозатратна, чем поддержка одной равномерной субстанции. Эта поддержка окупается в долгосрочной перспективе и не окупается в краткосрочной. Если ориентироваться на долгосрочную перспективу, то до нее можно просто не дожить, поскольку уничтожат победители в краткосрочной перспективе.
Каждый раз, когда не хватает энергии, что-то упраздняется.
Процесс превращения в массу - это процесс перехода к однородности: что вверху - то и внизу, что снаружи - то и внутри, что в начале - то и в конце.
То, что было функционально в старой, долгосрочной, сложной системе, становится нефункциональным в новой, упрощенной системе. С тем, как цивилизационная система, а с нею все ее подсистемы упрощаются, сокращается все большее число деталей. И этот процесс сокращения идет постоянно после того, как цивилизация прошла свою вершину.
Весь этот процесс сокращения деталей идет как инерционный, и по сути является работой одной большой цивилизационной машины.
Мораль
Готтентотская мораль: общей морали еще нет.
Позднецивилизационная мораль: общей морали уже нет.
Круг замыкается.
Что в начале - то и в конце.
В здоровом сообществе есть закон и мораль.
Они выполняют разные задачи.
Поздние люди перестают понимать, зачем такая сложная структура нужна им - уже ставшим простыми и одномерными людям. Чем меньше разного рода инструкций - тем проще, и тем проще вбить их в головы. В поздней цивилизации мораль превращается в закон, в структуру. Но по своей природе мораль содержит свободы и структуры в соотношении, и если мораль превращена в структуру - значит морали больше нет, есть только закон.
У скотины морали нет.
Когда мораль утрачивается, действия, называемые ранее аморальными, называются "хитростью". И рассматриваются некоторое время положительно - насколько еще могут рассматриваться вне готтентотской морали. Далее абстрагирование сокращается и затем отменяется, и понятия положительности-отрицательности уступают место готтентотской конкретике.
Добро и зло в машинных координатах - это лишние измерения, мешающие функционированию. Избавление от них происходит в любом случае.
Задача формализации всего стоит постоянно, поскольку машины не понимают неформализованные данные. От этого - резкий перекос от содержаний к формам везде и во всем. Данные или формализуются, или упраздняются. Формализация добра и зла возможна только на самом низком уровне, вроде «не причиняй страданий». Но ведет это к дальнейшей формализации, еще и мышления, поскольку не понятно, как это не причинять.
Общество имеет общие представления о добре-зле, чести, морали и т.д. У общества есть общие интересы и взаимоподдержка в борьбе за эти интересы - обязательно. Но общие представления тоже обязательны.
Возможны ли эти общие представления без религии?
В крайнем случае - без квази-религии, вроде коммунизма?
И похоже так, что без религии общие представления невозможны. И, конечно, это должна быть настоящая религия в плане настоящего ответа на все эти вопросы, а не набор формальных ритуалов. Пусть религия не является, может не являться несущей конструкцией - но как связывающая конструкция она необходима.
Религии начинают рушиться не тогда, когда в церкви приходят погромщики.
Первый шаг к разрушению религии всегда делает церковь - тем, что ставит религиозную норму на место нормы закона, и заменяет моральное наказание юридическим наказанием.
Второй шаг - церковь-религия не дает моральной оценки событий.
Третий - церковь-религия оправдывает вещи, которые не должна была оправдывать согласно своим же правилам.
Церковь - это ведь тоже люди, и эти люди подвержены всем негативным цивилизационным тенденциям.
Необщество постоянно находится в состоянии «по форме верно, по сути издевательство». И в вопросах закона, и религии, и морали.
Суть утрачена, потому что необщество; и поскольку суть утрачена, то из всего получается издевательство. Форму задают те, у кого сила; её, конечно, может задавать кто угодно. Но победит тот, у кого сила. По форме можно доказать что угодно; на самом деле «доказать» в этом случае - это тоже лукавство, это просто признать доказанным силовыми методами.
Если необщество всё равно есть, то ему лучше снизить число слов во избежание конфликтов, которые происходят из-за непонимания слов, и ограничиться цифрами-ценниками.
Большая цивилизационная машина ориентирована оставить от всего только мертвые формы - и от морали, и от церкви. Церковь в живом виде несовместима с машиной. У машины два варианта - война с церковью, или выхолащивание в церкви всего живого.
Опасность для машины состоит в том, что церковь может что-то заявить. И нужно, чтобы церковь ничего не заявила. Конечно, на совсем поздних стадиях это совершенно не опасно - и церковь ничего не заявит, а если вдруг заявит - слушать все равно никто не будет.
У машины не может быть морали.
Ни у человека-машины, ни у системы-машины.
В программе могут быть прописаны некоторые явные моральные действия. Но со временем эти элементы начинают мешать одномерности, и постепенно отбрасываются как лишние, обременяющие систему элементы.
Утрата человеческих представлений
Рациональный - значит организованный наиболее оптимальным способом, что подразумевает минимизацию расходов-издержек.
Когда-то у наций были пути, которыми они куда-то шли. При обсуждении таких путей появилась идея, что пути должны быть организованы рационально. Но потом пути потерялись. На их месте осталось множество программ. Тогда рациональность была объявлена самоценностью. При этом потерялось представление, рациональность - она чего рациональность, и цель была заменена средством.
Х ради Х, рациональность ради рациональности - это спектакль.
И люди, которые куда-то шли, тоже потерялись.
Уничтожение самих понятий добра и зла при переходе к человейнику - это результат одномерности. Которая должна быть рациональной. И разумной... вроде бы... ограниченно, одномерно разумной.
Чтобы представления о добре и зле не мешали рационально функционировать (программам!) - нужно отменить понятия добра и зла. И в обществе, и в человеке.
Существует общее инерционное движение, собрание инерционных моментов. Последнее, что можно подправить в этих моментах - это сделать это движение максимально рациональным: снизить издержки и т.д. Добро и зло - это машинно-лишние, нерациональные детали.
Разные люди становятся настолько разными, что им видится разное очевидное.
Очевидно, что из этого состояния возможны два выхода - или одно, самое сильное очевидное, уничтожит все прочие, либо все варианты очевидного будут медленно сосуществовать и в этом сосуществовании взаимно аннигилироваться.
Общим становилось чисто отрицание всего иерархичного, сложного, многомерного.
Существуют вещи, которые множеству людей просто видимы, очевидны.
Вся эта очевидность, всё очевидное основано на универсальном интеллекте.
Добро - зло
Великое - ничтожное
Прекрасное - безобразное.
Живое - мертвое
Главное - второстепенное
Общее - детали
Машина, машиночеловек не могут различать эти понятия, в отдельных случаях различают, если им вкладывали какую-то методику, но обычно на них плывут. Причем если на обычных вещах плывут часто, то на абстракциях плывут почти всегда. А культура без абстракций больше похожа на пенек от культуры.
Если возникают проблемы с установлением событий по этим шкалам, если хочется поверить алгеброй гармонию, то нужно подключить структурированность как средство идентификации.
Но сам факт, что такая необходимость возникает, говорит об утрате базового понимания вещей. Если люди не могут автоматически и согласованно разносить вещи по этим категориям, то им не договориться о вещах, более сложных, чем перемещение мебели. У них нет даже базы общества.
Общая тенденция: вариабельность инерционно растет. Это значит, что разброс параметров растет. Это значит, что зона формальной нормы человека постоянно расширяется. А расширяется она сначала в зону вариаций, а потом девиаций.
Когда норма расширяется в зону вариаций, происходит успех.
Когда норма расширяется в зону девиаций, начинается деградация.
Вариабельность продолжает расти, и люди становятся разными настолько, что перестают друг друга понимать. Простые вещи теряют свои нормы границ. Люди теряют представления о вещах и не могут о них договориться.
При наличии деградации, дегенерации, деструктурирования вся индивидуальность сводится к индивидуальным девиациям; а поскольку девиантов некоторых типов может оказаться много, они могут создавать даже агрессивные группы. поздняя индивидуальность массы, если можно так выразиться, ведет не вверх, а вниз, к низшему человеческому. Но если в начале своего появления эти люди с девиациями ещё могут создавать что-то в плане культуры, то к концу уровень падает и они способны только на агрессию и разрушение.
Семья в своей сути явление иерархическое, патриархальное.
По природе и от природы.
И иной, не иерархической и не патриархальной, она быть не может. В массовом необществе собственно иерархии и патриархальности больше нет, и семья - как она всегда была - она невозможна, для неё нет биологической и экономической базы. Правильно было бы от неё вообще отказаться, но массовое необщество как правило выбирает самый сложный и мучительный путь - принуждать к форме и запрещать по содержанию.
Брак - это оформление, формальная, структурная сторона семьи.
Как раз структурная-юридическая сторона есть, а сущностной - семьи - уже нет. Получается довлеющая над людьми форма непонятно чего, ушедшего в прошлое. И это непонятно что - оно новое, и никто не знает, как оно должно работать, нет инструкции. И поскольку все люди слишком разные, то не договорятся, то инструкции уже и не будет, мучиться и страдать по этой теме придется до конца цивилизации.
Происходит распад всех и всяких отношений в результате распада представления о том, какими должны быть отношения.
Люди слишком разные.
Что интересно, лучше отношения получаются у тех, кто меньше думает и больше следует шаблону - тогда шанс понимания через верность шаблону возрастает.
Но для этого нужно иметь меньше интеллекта; его для всех типовых задач, с которыми человек сталкивается в цивилизации, лучше иметь меньше; он - обременение.
У массы нет критериев определять.
Люди смотрят, но не видят.
В том числе нет никакого чувства прекрасного или чувства великого - что есть производные от универсального интеллекта и врожденного внутреннего структурирования.
И эти вещи не объяснить.
И смысла объяснять нет.
И даже авторитетная обезьянка не объясняет, а только утверждает.
Дискурс - это тоже машина.
Дискурс относится к абстрактным машинам - к наборам правил.
Это набор правил-программ, в соответствии с которыми разрешается что-то обсуждать.
Дискурс-машина не позволяет находить смысл.
Равно и не находить.
Выход за границы дискурса означает, что обсуждения не будет. Дискурс только сначала задается; после того, как он задан и прошит в массе, он работает как программа. Дискурс начинается с усреднения, стандартизации, унификации идей и заканчивается идейным тоталитаризмом. Нельзя всех подписать на правила. Но есть правило: существует только то, о чем другие уже говорили. А то, о чем они не говорили, не существует. Когда все соблюдают это правило, возникают рамки дискурса.
Дискурсы поддерживают рамки всего, поскольку они сами и есть определители рамок. Но чтобы люди понимали рамки, люди должны быть достаточно одинаковыми, как минимум достаточно одинаковыми, чтобы находиться в этих самых рамках. Но люди разные слишком сильно, и рамки дискурсов разрушаются.
Если судьба людей по жизни не тащит, то они вообще не понимают, как им жить. Если об этом задумываются. что редко. Для жизни нужен УИ, чтобы ее понимать. Не всем - только некоторым, ведущим; но увы, масса не признает ведущих, поскольку не признает иерархий. Люди не поймут, им нужна команда. А среди равных команду дать некому, никто не знает, как жить, и никого нет - кругом одни машины. Машины тем более не знают.
Жизнь в поздней цивилизации построена настолько античеловеческим и машинно-ориентированным образом, что даже простое воспроизводство населения становится невозможным. Структуры заполняют все пространство (и социальное, и интеллектуальное) и свобод не остается.
Далее - человейник, еще далее - ад человейника и смерть человейника.
Цивилизационная система не может быть реализована без вырождения.
Вырождение оказывается неотъемлемой частью цивилизации.
Это вырождение встроено, это не дефект, который был допущен. Нельзя как-то цивилизацию улучшить, чтобы его избежать.
Чтобы его избежать, цивилизация должна быть иной принципиально.
Намного более иной, чем мечтали утописты.
Зачем всё это мировое зло делается?
Ответ: низачем.
Специалисты - это машины, они не понимают и не поймут, что они делают и что они делают не так, потому что не знают, зачем они это делают. Они просто делают. Сам вопрос смыслов их деятельности находится за рамками их дискурса-разумения.
Поздняя цивилизация пребывает в состоянии инерции, где все инерционные потоки переплетены. В результате попытка решения какой-либо проблемы предпринимается инерционными методами, т.е. тем же образом, каким проблема была получена. Попытка может быть начата реализовываться в любом направлении, но далее она постепенно придет к направлению инерционных потоков.
Стадия культуры сменяется стадией цивилизации.
Цивилизация есть отрицание культуры.
В том числе цивилизация есть уничтожение культуры всеми возможными промышленными и массовыми средствами; потому что отрицание промышленными и массовыми средствами и есть уничтожение.
Страшнее стадии смерти цивилизации только стадия посмертного существования цивилизации - когда внешние силы поддерживают систему, или система слишком велика и какое-то время проваливается «вовнутрь» себя.
К моменту победы цивилизации над культурой побеждают и вообще остаются системы административно-машинные.
Цивилизация в своем конце - почти полная противоположность цивилизации в своем начале. Хотя и начало цивилизации обычно тяжелое, конец - тяжелый и безнадежный.
Для простого человека в истории цивилизации есть только маленький светлый участок - сразу после середины пути, «золотая осень».
/Сергей Морозов/
Картинка кликабельна.