(no subject)
Чтобы немножко подытожить выложенную в предыдущем посте информацию - в последнее время получило распространение представление Белого движения в «розовых» тонах, а белых офицеров как рыцарей без страха и упрека. Одно из ярких описаний именно такой группы белого офицерства дал в своих воспоминаниях Николй Реден:
«Людей, составлявших последнюю категорию, классифицировать нелегко. Они представляли широкий спектр социальных слоев и политических убеждений. Среди них встречались аристократы, жизненной философией которых был девиз: "За веру, царя и Отечество"; либералы; представители помещичьего класса, многие поколения которых служили государству; студенты университетов и других высших учебных заведений, чьи идеалы растоптали большевики. Но все эти социальные различия сглаживались двумя их фундаментальными обстоятельствами: любовью к Родине и готовностью идти на жертвы ради своих принципов.
В ходе кровопролитной Гражданской войны офицеры этой категории выработали неписаный строгий кодекс поведения, которого неукоснительно придерживались. Одно из главных требований самодисциплина, причем весьма суровая. Возможно, это требование явилось непроизвольной реакцией на анархию и беспорядок, которые сопутствовали революции, но эти люди переносили жесточайшие трудности без нытья и жалоб, когда же получали приказы, то стремились сделать невозможное.
Удрученные бессмысленным разрушением, презирая своих менее щепетильных соратников, патриоты Белой армии относились к гражданскому населению почти по-рыцарски.
Ничто не внушало солдатам доверия более, чем личная храбрость этой категории офицеров. Молодые или старые, они не думали об опасности. Дни напролет эти военные мужественно выполняли свой долг и были готовы к действиям в любой чрезвычайной ситуации. Я неоднократно был свидетелем высочайшей силы их духа. Бесстрашие не было редкостью среди этих людей, которые несли на своих плечах основное бремя вооруженной борьбы в Гражданскую войну.
Белые офицеры, выполнявшие свой долг с такой самоотдачей, были немногочисленны, но азарт и решительность становились важнейшим фактором на этой войне. Без них Белое движение не смогло бы набрать силу. Только такие люди были способны противостоять смуте, слабому управлению войсками; только они спасали престиж Белого дела среди гражданского населения; только они вносили организованность в ряды разного сброда в Белой армии; только они были препятствием на пути красных к победе.»
Между тем сам Реден писал о том, что данные офицеры представляли лишь одну (из четырех) группу офицерства, и группу относительно немногочисленную. При этом наличествовали представители данной группы преимущественно среди боевого офицерства, а чем дальше от линии фронта, тем скорее число их и в особенности доля уменьшались в геометрической прогрессии. Весьма характерным в этой связи представляется то, что при численности офицеров на юге России от 50 тыс. по Кавтарадзе до ЕМНИП более 100 тыс. по Волкову численность самой Добровольческой армии, где удельный вес именно офицерства был максимален (в Донской армии особой диспропорции между офицерами и рядовым и унтер-офицерским составом не наблюдалось), на октябрь 1919 года- самый пик боевых действий - на главном направлении составляла около 22 тыс. человек, при этом в строй даже в элитных «цветных» полках приходилось ставить и пленных красноармейцев. Разумеется - здесь нужно учитывать и понесенные потери, и то, что какая-то часть Добровольческой армии отвлекалась на Киевское направление и на борьбу с Махно - тем не менее цифры весьма показательны.
В тылу же при всей многочисленности и военных и гражданских чиновников число честных и энергичных, способных администраторов было крайне мало, большая часть увы либо не отличалась энергичностью, инициативностью и активностью (большинство таких людей как правило изначально стремилось на фронт), либо же не отличалась честностью и высокими моральными устоями. Несомненно трагедией Белого дела было превалирование последних над первыми - в чем нельзя не согласиться с автором британского предисловия к воспоминаниям Хадлстона Уильямстона («Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера 1919-1920»):
«В то время как, несомненно, было много храбрых и достойных уважения людей гораздо больше было ленивых, безразличных, фанатичных, корыстолюбивых и даже трусливых».
И в заключение еще раз процитирую Шульгина, Астрова и фон Раупаха , давших свои - ИМХО - весьма точные - описания причин поражения Белого движения, тесно перекликающиеся с вышеприведенными цитатами:
Контрреволюция не выдвинула ни единого нового имени. Колчак, Алексеев, Деникин, Корнилов и др. - все они были отмечены уже старым режимом... Еще в большей степени это касается невоенных... В этом и была наша трагедия. Ведь революция произошла именно потому, что stoff, составлявший тогда государственную ткань, не выдержал и лопнул. И вот теперь из этих клочков, из лоскутков не выдержавшего материала приходилось отстраивать заново Российское государство. Если бы еще была уверенность, что клочки stoffa за время революции улучшились в смысле добротности. Так ведь нет. В массе они скорее ухудшились: хотя и поумнели политически, но нравственно еще более разболтались. (Шульгин)
Ни одно из правительств (антибольшевистских. - Г.И.)... не сумело создать гибкий и сильный аппарат власти, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать, действовать и заставлять других действовать. Большевики тоже не захватили народной души, тоже не стали национальным явлением, но бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать. Мы с нашими старыми приемами, старой психологи ей, старыми пороками военной и гражданской бюрократии, с петровской табелью о рангах не поспевали за ними... (Астров)
Третья причина неудачи лежала в нашей общественности. Главнокомандующего генерала Деникина резко осуждали за неумение уберечь армию от развала и еще более за ужасающую разруху тыла. Говорили, что он слаб, что его надо сменить. Но что мог бы сделать один человек, даже с железной волей и самой непреклонной решимостью, с беспринципным и безыдейным человеческим стадом, равнодушным ко всему, кроме собственного благополучия. Даже ветхозаветный пророк не сумел бы зажечь благородным и высоким порывом сердца людей, плативших по шесть тысяч рублей за бутылку шампанского и распивавших ее в обществе накрашенных девиц в те самые минуты, когда в предсмертной агонии умирало то святое дело, которое они же называли "освобождением опозоренной родины".
Вся белая Россия являла картину сплошного разврата, взяточничества и пьянства. "Глядя на эти сонмища негодяев, на этих разодетых барынь с бриллиантами, на этих вылощенных молодчиков, - пишет И. Наживин, - я чувствовал только одно: я молился: "Господи, пошли сюда большевиков, хоть на неделю, чтобы хотя среди ужасов чрезвычайки эти животные поняли, что они делают". (фон Раупах)
см. также по теме отрывки из книги Раковского "В стане белых", и из книги Горна "Гражданская война на Северо-Западе России"
«Людей, составлявших последнюю категорию, классифицировать нелегко. Они представляли широкий спектр социальных слоев и политических убеждений. Среди них встречались аристократы, жизненной философией которых был девиз: "За веру, царя и Отечество"; либералы; представители помещичьего класса, многие поколения которых служили государству; студенты университетов и других высших учебных заведений, чьи идеалы растоптали большевики. Но все эти социальные различия сглаживались двумя их фундаментальными обстоятельствами: любовью к Родине и готовностью идти на жертвы ради своих принципов.
В ходе кровопролитной Гражданской войны офицеры этой категории выработали неписаный строгий кодекс поведения, которого неукоснительно придерживались. Одно из главных требований самодисциплина, причем весьма суровая. Возможно, это требование явилось непроизвольной реакцией на анархию и беспорядок, которые сопутствовали революции, но эти люди переносили жесточайшие трудности без нытья и жалоб, когда же получали приказы, то стремились сделать невозможное.
Удрученные бессмысленным разрушением, презирая своих менее щепетильных соратников, патриоты Белой армии относились к гражданскому населению почти по-рыцарски.
Ничто не внушало солдатам доверия более, чем личная храбрость этой категории офицеров. Молодые или старые, они не думали об опасности. Дни напролет эти военные мужественно выполняли свой долг и были готовы к действиям в любой чрезвычайной ситуации. Я неоднократно был свидетелем высочайшей силы их духа. Бесстрашие не было редкостью среди этих людей, которые несли на своих плечах основное бремя вооруженной борьбы в Гражданскую войну.
Белые офицеры, выполнявшие свой долг с такой самоотдачей, были немногочисленны, но азарт и решительность становились важнейшим фактором на этой войне. Без них Белое движение не смогло бы набрать силу. Только такие люди были способны противостоять смуте, слабому управлению войсками; только они спасали престиж Белого дела среди гражданского населения; только они вносили организованность в ряды разного сброда в Белой армии; только они были препятствием на пути красных к победе.»
Между тем сам Реден писал о том, что данные офицеры представляли лишь одну (из четырех) группу офицерства, и группу относительно немногочисленную. При этом наличествовали представители данной группы преимущественно среди боевого офицерства, а чем дальше от линии фронта, тем скорее число их и в особенности доля уменьшались в геометрической прогрессии. Весьма характерным в этой связи представляется то, что при численности офицеров на юге России от 50 тыс. по Кавтарадзе до ЕМНИП более 100 тыс. по Волкову численность самой Добровольческой армии, где удельный вес именно офицерства был максимален (в Донской армии особой диспропорции между офицерами и рядовым и унтер-офицерским составом не наблюдалось), на октябрь 1919 года- самый пик боевых действий - на главном направлении составляла около 22 тыс. человек, при этом в строй даже в элитных «цветных» полках приходилось ставить и пленных красноармейцев. Разумеется - здесь нужно учитывать и понесенные потери, и то, что какая-то часть Добровольческой армии отвлекалась на Киевское направление и на борьбу с Махно - тем не менее цифры весьма показательны.
В тылу же при всей многочисленности и военных и гражданских чиновников число честных и энергичных, способных администраторов было крайне мало, большая часть увы либо не отличалась энергичностью, инициативностью и активностью (большинство таких людей как правило изначально стремилось на фронт), либо же не отличалась честностью и высокими моральными устоями. Несомненно трагедией Белого дела было превалирование последних над первыми - в чем нельзя не согласиться с автором британского предисловия к воспоминаниям Хадлстона Уильямстона («Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера 1919-1920»):
«В то время как, несомненно, было много храбрых и достойных уважения людей гораздо больше было ленивых, безразличных, фанатичных, корыстолюбивых и даже трусливых».
И в заключение еще раз процитирую Шульгина, Астрова и фон Раупаха , давших свои - ИМХО - весьма точные - описания причин поражения Белого движения, тесно перекликающиеся с вышеприведенными цитатами:
Контрреволюция не выдвинула ни единого нового имени. Колчак, Алексеев, Деникин, Корнилов и др. - все они были отмечены уже старым режимом... Еще в большей степени это касается невоенных... В этом и была наша трагедия. Ведь революция произошла именно потому, что stoff, составлявший тогда государственную ткань, не выдержал и лопнул. И вот теперь из этих клочков, из лоскутков не выдержавшего материала приходилось отстраивать заново Российское государство. Если бы еще была уверенность, что клочки stoffa за время революции улучшились в смысле добротности. Так ведь нет. В массе они скорее ухудшились: хотя и поумнели политически, но нравственно еще более разболтались. (Шульгин)
Ни одно из правительств (антибольшевистских. - Г.И.)... не сумело создать гибкий и сильный аппарат власти, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать, действовать и заставлять других действовать. Большевики тоже не захватили народной души, тоже не стали национальным явлением, но бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать. Мы с нашими старыми приемами, старой психологи ей, старыми пороками военной и гражданской бюрократии, с петровской табелью о рангах не поспевали за ними... (Астров)
Третья причина неудачи лежала в нашей общественности. Главнокомандующего генерала Деникина резко осуждали за неумение уберечь армию от развала и еще более за ужасающую разруху тыла. Говорили, что он слаб, что его надо сменить. Но что мог бы сделать один человек, даже с железной волей и самой непреклонной решимостью, с беспринципным и безыдейным человеческим стадом, равнодушным ко всему, кроме собственного благополучия. Даже ветхозаветный пророк не сумел бы зажечь благородным и высоким порывом сердца людей, плативших по шесть тысяч рублей за бутылку шампанского и распивавших ее в обществе накрашенных девиц в те самые минуты, когда в предсмертной агонии умирало то святое дело, которое они же называли "освобождением опозоренной родины".
Вся белая Россия являла картину сплошного разврата, взяточничества и пьянства. "Глядя на эти сонмища негодяев, на этих разодетых барынь с бриллиантами, на этих вылощенных молодчиков, - пишет И. Наживин, - я чувствовал только одно: я молился: "Господи, пошли сюда большевиков, хоть на неделю, чтобы хотя среди ужасов чрезвычайки эти животные поняли, что они делают". (фон Раупах)
см. также по теме отрывки из книги Раковского "В стане белых", и из книги Горна "Гражданская война на Северо-Западе России"