Своими глазами. Певица Надежда Плевицкая
Начало см.: http://eho-2013.livejournal.com/991808.html
http://eho-2013.livejournal.com/993206.html
Продолжаем листать страницы мемуаров певицы Надежды Плевицкой...
Бегство юной Надежды из монастыря в "артистки" стало большим ударом для ее матери. Забрав дочь из балагана, та не могла сдержать слезы:
Мать шла сгорбившись, убитая, жалкая, голова дрожит. И заглотала я горькие слезы. «Да что же я делаю с мамочкой, милой моей, ненаглядной?». Побежала, обняла её, и в слезах обещала ехать в деревню, домой, куда хочет, только в монастырь не вернусь. «Но, мамочка, будь спокойна, я Бога не потеряла. Бог крепок в моей душе».
Непутевую Надежду решено было пристроить к труду, чтобы глупости из головы выветрились. Знакомая матери служила экономкой в богатом купеческом доме. Туда же в горничные мать стала пристраивать и Дежку... Несмотря на ее сомнительное приключение с побегом в "актерки", отсутсвие опыта и рекомендаций, девушку сразу взяли.
При встрече с Ксенией Ивановной мать со слезами рассказала ей про мои проделки и жаловалась, что я отбилась от рук и такая стала «настырная, что даже - прости, Господи, Дёжкины прогрешения - в ахтерки сбежала». Ксения Ивановна решила горю помочь... Я перечить не стала, чтобы ещё больше не огорчать мать, хотя хотелось мне домой, в деревню, а не в услужение.
В доме миллионера челяди много, три горничные, лакей, повара, кучера, прачки. Меня приставили к хозяйской дочери Наденьке, барышне моих лет. Была также при барышне бедная родственница Варинька, нам ровесница, большая гордячка. У Вариньки важности было больше, чем у самой барышни. А Наденька, тёзка моя, черноглазая, на вид цветущая девушка, но в доме все дрожали над ней, считая почему- то за хворую. В отличие от барышни, меня в доме звали Надеждой.
Дом важный, богатый, но я скоро привыкла. Пожилая хозяйка, полная купчиха, была со мной ласкова, и только старшая дочь Маня... вела себя надменно и сухо. Слуги её не любили. Наденька, та бывало прикажет подать экипаж и едет по беднякам пособия раздавать, а Мария - никогда.
Сам хозяин дома, Николай Васильевич Гладков, высокий и грузный купчина, человек был неплохой, но имел привычку досадную: как ни пройдет мимо, обязательно ущипнёт. Я первый раз вблизи видела такого важного барина и думала:
- Барин, а щиплется, неужели все они таковы?
В целом, Надежда жила у Гладковых благополучно, хозяин все же границ не переступал, никто ее не обижал и не загружал работой сверх меры. После сельского труда служба в горничных казалась легкой и даже интересной. Надежда присмотрелась, как живут богатые люди... Однако летом, когда хозяева выехали в сельское имение, Надежда, купаясь там в реке, так сильно простудилась, что попала в больницу. А оттуда поехала домой к матери, отдохнуть и окрепнуть... Тут у Дежки появилась возможность полностью изменить свою судьбу.
Моему приезду мать была рада-радехонька. Дуничка служила в городе, Настенька вышла замуж и жила в Киеве, брат Николай все дни в поле, только Маша дома.
- А тут Бог дал, ты приехала - поживи, порадуйся свету Божьему, - говорила мне мать при встрече.
Помню, как-то вечерком, когда я сидела с матерью под берёзой у нашей избы, подошел к нам высокий человек. Присмотревшись, я узнала в нем Сергея Егорыча. Был он из разорившихся помещиков, опустился, и стал чем-то средним, «не барин, не мужик». На деревне он славился своей брехнёй, так его и звали: Плетень.
- Ну, пошел плетни плесть!
Сергей Егорыч был человек молодой, тихий и вежливый; играл хорошо на гармонии, и никогда никто не видал его пьяным.
Оказалось, Плетень через мать сделал Надежде предложение... И хотя крепкие зажиточные сельские мужики не слишком уважали барина, не умевшего вести хозяйство, мать сочла предложение интересным...
...Мать чего-то смутилась, а Плетень пошел плесть, Бог его ведает небылицы какие, и Надеждой Васильевной меня называл, и просил погулять с ним на выгоне. «Вот тебе здравствуйте, с чего вдруг я стала Надеждой Васильевной, - посмеивалась я про себя. - И почему мать так смутилась?» Сергей Егорыч вскоре ушел, и тогда оказалось, что это он приходил свататься и что мать, напуганная моими проделками, была готова отдать меня за Плетня замуж. Мать засмущалась, заговорила, что Ягорыч человек неплохой и женишок - чести приписать.
Во всяком случае, у Надежды был шанс стать по мужу дворянкой, а имение, даже разоренное, в крепких крестьянских руках вполне могло давать хорошие средства для жизни семьи... Но у Дежки были другие планы - она не отказалась от мечты стать "актеркой". Мать обещала отпустить ее в Киев на богомолье, куда собиралась тетка Аксинья. Помимо посещения Лавры и киевских монастырей, Дежка хотела погостить у сестры Насти, мужа которой "угнали в солдаты" в Киев. Сестра с маленьким ребенком переехала поближе к нему.
(Вряд ли у солдата было настолько большое денежное довольствие, чтобы содержать в городе жену с маленьким ребенком, снимать для них жилье и т.д. Воссоединение семьи в Киеве было возможно только за счет помощи деревенской родни. А ведь Надежда называла свою семью небогатой, однако содержать взрослых детей в городе и самой в селе безбедно жить ее вдовая мать вполне могла себе позволить.)
Дежка мечтала оказаться в большом городе, чтобы снова поступить в какой-нибудь балаган... Мать очень боялась, что дочь окажется на "кривой дорожке".
В голове неотступно стояло - «балаган». Других- то театров я и не знала. Накануне отъезда мать всю ночь сидела у моей постели и тихо плакала, сказывая мне напутствие:
- Ты молода, Дёжка, несмышлёна. Пуще всего на свете бойся ребят. Они, изверги, лукавые и обмануть девушку, обвести, - это у них, разбойников, за милую душу. А как посмеется над девушкой, так и бросит,- она тут и гибнет. Бойся, не попадайся им в лапы, а то и глазки твои потускнеют и голосок пропадет…
Я слушала молча, не расспрашивая, почему все ребята такие страшные; прижавшись к матери, я заснула и какие ещё страсти сулила она мне от ребят, уже не слыхала.
Со станции Винниково... впервые я пустилась в долгое путешествие. Поезд тронулся, мать заплакала. Я бодрилась, но недолго. Замелькали знакомые избы, показался над высокими тополями зеленый купол колокольни, сверкнул золотой крест... и отошло в светлую даль родное село.
Мы с тёткой Аксиньей расположились в вагоне третьего класса, закусили. Тётка уснула, а ко мне подсели какие-то щёголи в суконных парах, всячески предо мною рассыпаясь. Тут я вспомнила слова матери и решив, что это и есть те ребята, которым бойся в лапы попасться - разбудила на всякий случай тётку: пусть сама с ними беседует. Может, эти ребята и были хорошими людьми, да мне не хотелось, чтобы «глазки мои потускнели и голос пропал…»
Осмотрев город и побывав во всех знаменитых храмах, тетка вернулась в село. А Дежка осталась пожить у сестры и свела в Киеве кое-какие знакомства...
Через дом от квартиры сестры помещалась большая прачешная, а хозяйкой там была полная седая женщина. При ней жила племянница Надя, моя однолетка... Вскоре мы познакомились и я стала с нею дружна. Надя... не раз хвасталась, что у нее есть знакомые студенты и артисты из сада «Аркадия» и что, если я захочу, мы можем вечером пойти в сад, а билеты нам достанет артист Волощенко.
Пойти в сад, где музыка, - вот чудеса, я просто стала преклоняться пред Надей. Еще бы, такие знакомства: студенты, артисты. Наконец день желанный настал, и в обществе студентов мы отправились в сад «Аркадия». Разноцветные гирлянды фонариков украшали вход и аллею сада, гремел военный оркестр, сновала нарядная толпа, и, кажется, одна только я была в косынке, а все в шляпках. Это меня немного смущало.
На открытой сцене, когда взвился занавес, я увидела тридцать дам в черных строгих платьях с белыми ворот- никами. Дамы стояли полукругом, все они показались мне красавицами - какие прически, какой цвет лица!
Надежда сразу поняла, что хор - гораздо лучше балагана, и ее заветная мечта трасформировалась в желание стать хористкой.
Волощенко, встретивший нас ещё у входа с билетами, теперь спросил, нравится ли нам хор. Он сказал, что если мы захотим, то можем в хор поступить. «Еще бы не нравиться, еще бы не хотеть, да это лучше балагана», - думала я. Тут же в саду мы и решили не откладывать в долгий ящик: Волощенко завтра придет за нами и поведет к хозяйке хора знакомиться.
Хозяйка хора, Александра Владимировна Липкина, высокая, с гордой осанкой, гладко причесанная, без всяких румян и белил, мне очень понравилась. В квартире её было уютно, по-семейному: встретила нас чистая старушка в белом чепце - мать Александры Владимировны, бегала маленькая девочка, ее племянница, у образа горела лампада. Александра Владимировна понравилась нам, мы понравились ей. Мы условились завтра прийти за авансом, заказать себе форму - черное и белое платье, а также попробовать голоса.
Мы с Надей были в восторге и без долгих слов решили тихонько удрать - я от сестры, Надя от тётки. Александре Владимировне мы, конечно, не сказали, что от родных уходим тайком: боялись, что не возьмет.
Мечта Надежды сбылась - быстро и бесповоротно. Вскоре она почувствовала себя настоящей "актеркой"... Кстати, в хоре она числилась ученицей, но жалование ей положили очень приличное. Горничная в богатом доме получала тогда 7-8 рублей, что тоже считалось выгодным для сельских девушек, ведь "на всем готовом"!
В хор я была принята. Нам положили восемнадцать рублей жалования в месяц на всём готовом. А что делалось после нашего бегства дома, мы не знали да и не думали: нас захватила новизна.
В хору все певцы были женатыми, и делился хор на семейных, на учениц и хористок и на дам, располагавших собой, как им заблагорассудится. Семейные выносили всю тяжесть программы. Это были потомственные и почетные труженики эстрады, они выступали по несколько раз в вечер, так как наш директор Липкин должен был давать в «Аркадии» программу в 12-15 нумеров. Учениц в хору было шесть, все подростки, в их числе и я. Нас обучали для капеллы и держали в ежовых рукавицах: девчонок никуда не пускали самостоятельно по городу. После программы кормили нас ужином и гнали спать, хотя, правда, программа кончалась в два часа ночи, но по ресторанному это рано.
В первый раз надела я черное платье и в модной прическе вышла с хором на сцену... Волнение моё было велико. Я стояла справа, первой, и боялась, как бы мне от волнения не свалиться в оркестр. В голове шум, звон - уж какое тут соло, даже не помню, когда мне вступать... Тут меня ободрил выразительный взгляд Льва Борисовича, я поняла, что вступать скоро. Тут же случилось чудо... Действительно, мой первый дебют сошел, слава Богу, хорошо…
Надежда оказалась среди людей талантливых, творческих, но часто неблагополучных, с какими-то бедами, жизненными проблемами. Благополучные, признанные артисты занимали другое положение в обществе, чем кафешантанные певицы...
Обыкновенно принято думать, что в кафешантане много темной мерзости, а добра и света ни капли нет. Я не могу защищать увеселительных мест, там много зла. Но должна сказать, что встречала и там совершенно чистых, хороших людей, и никакая грязь их не касалась.
Бывали у нас в хору молодые девушки, кончавшие институты. Одна такая девушка, бледная красавица, когда приходила к ней мать, благообразная и почтенная с виду дама, просила, рыдая, матери к ней не пускать. Казалось нам странной её рыдающая ненависть. Потом мы узнали, что эта благообразная родительница продала её девичью чистоту какому-то старику.
А солистка нашего кафешантанного хора была вдова с двумя детьми. Она блестяще окончила Петербургскую консерваторию, а служила в кабаке потому, что боялась большой сцены и не решалась петь в опере. А детей кормить надо. Вот и носила всюду за собой эта чудная мать презрительную кличку «кафешантанная певичка». Сорок человек было нас, и я не ошибусь, если скажу, что больше половины хора были честные труженики и скромные люди, а остальным, правда, всё было трын-трава. Но нас, кафешантанных, конечно, валили в одну кучу.
В тяжелые времена нашего изгнания рестораны и кафешантаны битком набиты дамами лучшего общества, и теперь они сами знают, что все зависит от себя: быть дурной или остаться хорошей. Кабак - что и говорить - скользкий путь, круты повороты, крепко держись, а не то, смотри, упадешь.
Да, в эмиграции, когда Плевицкая была уже знаменитой и признанной певицей и с успехом давала концерты на лучших площадках, а бывшие светские дамы, аристократки вынуждены были делать перевые шаги на эстрадах дешевых ресторанов и кафешантанов, они поменялись местами...
Посты из серии "Своими глазами":
Академик М.Н. Тихомиров: http://eho-2013.livejournal.com/979011.html
http://eho-2013.livejournal.com/979555.html
http://eho-2013.livejournal.com/980360.html
http://eho-2013.livejournal.com/980646.html
Писатель Л.А. Кассиль: http://eho-2013.livejournal.com/981495.html
http://eho-2013.livejournal.com/990391.html
http://eho-2013.livejournal.com/993206.html
Продолжаем листать страницы мемуаров певицы Надежды Плевицкой...
Бегство юной Надежды из монастыря в "артистки" стало большим ударом для ее матери. Забрав дочь из балагана, та не могла сдержать слезы:
Мать шла сгорбившись, убитая, жалкая, голова дрожит. И заглотала я горькие слезы. «Да что же я делаю с мамочкой, милой моей, ненаглядной?». Побежала, обняла её, и в слезах обещала ехать в деревню, домой, куда хочет, только в монастырь не вернусь. «Но, мамочка, будь спокойна, я Бога не потеряла. Бог крепок в моей душе».
Непутевую Надежду решено было пристроить к труду, чтобы глупости из головы выветрились. Знакомая матери служила экономкой в богатом купеческом доме. Туда же в горничные мать стала пристраивать и Дежку... Несмотря на ее сомнительное приключение с побегом в "актерки", отсутсвие опыта и рекомендаций, девушку сразу взяли.
При встрече с Ксенией Ивановной мать со слезами рассказала ей про мои проделки и жаловалась, что я отбилась от рук и такая стала «настырная, что даже - прости, Господи, Дёжкины прогрешения - в ахтерки сбежала». Ксения Ивановна решила горю помочь... Я перечить не стала, чтобы ещё больше не огорчать мать, хотя хотелось мне домой, в деревню, а не в услужение.
В доме миллионера челяди много, три горничные, лакей, повара, кучера, прачки. Меня приставили к хозяйской дочери Наденьке, барышне моих лет. Была также при барышне бедная родственница Варинька, нам ровесница, большая гордячка. У Вариньки важности было больше, чем у самой барышни. А Наденька, тёзка моя, черноглазая, на вид цветущая девушка, но в доме все дрожали над ней, считая почему- то за хворую. В отличие от барышни, меня в доме звали Надеждой.
Дом важный, богатый, но я скоро привыкла. Пожилая хозяйка, полная купчиха, была со мной ласкова, и только старшая дочь Маня... вела себя надменно и сухо. Слуги её не любили. Наденька, та бывало прикажет подать экипаж и едет по беднякам пособия раздавать, а Мария - никогда.
Сам хозяин дома, Николай Васильевич Гладков, высокий и грузный купчина, человек был неплохой, но имел привычку досадную: как ни пройдет мимо, обязательно ущипнёт. Я первый раз вблизи видела такого важного барина и думала:
- Барин, а щиплется, неужели все они таковы?
В целом, Надежда жила у Гладковых благополучно, хозяин все же границ не переступал, никто ее не обижал и не загружал работой сверх меры. После сельского труда служба в горничных казалась легкой и даже интересной. Надежда присмотрелась, как живут богатые люди... Однако летом, когда хозяева выехали в сельское имение, Надежда, купаясь там в реке, так сильно простудилась, что попала в больницу. А оттуда поехала домой к матери, отдохнуть и окрепнуть... Тут у Дежки появилась возможность полностью изменить свою судьбу.
Моему приезду мать была рада-радехонька. Дуничка служила в городе, Настенька вышла замуж и жила в Киеве, брат Николай все дни в поле, только Маша дома.
- А тут Бог дал, ты приехала - поживи, порадуйся свету Божьему, - говорила мне мать при встрече.
Помню, как-то вечерком, когда я сидела с матерью под берёзой у нашей избы, подошел к нам высокий человек. Присмотревшись, я узнала в нем Сергея Егорыча. Был он из разорившихся помещиков, опустился, и стал чем-то средним, «не барин, не мужик». На деревне он славился своей брехнёй, так его и звали: Плетень.
- Ну, пошел плетни плесть!
Сергей Егорыч был человек молодой, тихий и вежливый; играл хорошо на гармонии, и никогда никто не видал его пьяным.
Оказалось, Плетень через мать сделал Надежде предложение... И хотя крепкие зажиточные сельские мужики не слишком уважали барина, не умевшего вести хозяйство, мать сочла предложение интересным...
...Мать чего-то смутилась, а Плетень пошел плесть, Бог его ведает небылицы какие, и Надеждой Васильевной меня называл, и просил погулять с ним на выгоне. «Вот тебе здравствуйте, с чего вдруг я стала Надеждой Васильевной, - посмеивалась я про себя. - И почему мать так смутилась?» Сергей Егорыч вскоре ушел, и тогда оказалось, что это он приходил свататься и что мать, напуганная моими проделками, была готова отдать меня за Плетня замуж. Мать засмущалась, заговорила, что Ягорыч человек неплохой и женишок - чести приписать.
Во всяком случае, у Надежды был шанс стать по мужу дворянкой, а имение, даже разоренное, в крепких крестьянских руках вполне могло давать хорошие средства для жизни семьи... Но у Дежки были другие планы - она не отказалась от мечты стать "актеркой". Мать обещала отпустить ее в Киев на богомолье, куда собиралась тетка Аксинья. Помимо посещения Лавры и киевских монастырей, Дежка хотела погостить у сестры Насти, мужа которой "угнали в солдаты" в Киев. Сестра с маленьким ребенком переехала поближе к нему.
(Вряд ли у солдата было настолько большое денежное довольствие, чтобы содержать в городе жену с маленьким ребенком, снимать для них жилье и т.д. Воссоединение семьи в Киеве было возможно только за счет помощи деревенской родни. А ведь Надежда называла свою семью небогатой, однако содержать взрослых детей в городе и самой в селе безбедно жить ее вдовая мать вполне могла себе позволить.)
Дежка мечтала оказаться в большом городе, чтобы снова поступить в какой-нибудь балаган... Мать очень боялась, что дочь окажется на "кривой дорожке".
В голове неотступно стояло - «балаган». Других- то театров я и не знала. Накануне отъезда мать всю ночь сидела у моей постели и тихо плакала, сказывая мне напутствие:
- Ты молода, Дёжка, несмышлёна. Пуще всего на свете бойся ребят. Они, изверги, лукавые и обмануть девушку, обвести, - это у них, разбойников, за милую душу. А как посмеется над девушкой, так и бросит,- она тут и гибнет. Бойся, не попадайся им в лапы, а то и глазки твои потускнеют и голосок пропадет…
Я слушала молча, не расспрашивая, почему все ребята такие страшные; прижавшись к матери, я заснула и какие ещё страсти сулила она мне от ребят, уже не слыхала.
Со станции Винниково... впервые я пустилась в долгое путешествие. Поезд тронулся, мать заплакала. Я бодрилась, но недолго. Замелькали знакомые избы, показался над высокими тополями зеленый купол колокольни, сверкнул золотой крест... и отошло в светлую даль родное село.
Мы с тёткой Аксиньей расположились в вагоне третьего класса, закусили. Тётка уснула, а ко мне подсели какие-то щёголи в суконных парах, всячески предо мною рассыпаясь. Тут я вспомнила слова матери и решив, что это и есть те ребята, которым бойся в лапы попасться - разбудила на всякий случай тётку: пусть сама с ними беседует. Может, эти ребята и были хорошими людьми, да мне не хотелось, чтобы «глазки мои потускнели и голос пропал…»
Осмотрев город и побывав во всех знаменитых храмах, тетка вернулась в село. А Дежка осталась пожить у сестры и свела в Киеве кое-какие знакомства...
Через дом от квартиры сестры помещалась большая прачешная, а хозяйкой там была полная седая женщина. При ней жила племянница Надя, моя однолетка... Вскоре мы познакомились и я стала с нею дружна. Надя... не раз хвасталась, что у нее есть знакомые студенты и артисты из сада «Аркадия» и что, если я захочу, мы можем вечером пойти в сад, а билеты нам достанет артист Волощенко.
Пойти в сад, где музыка, - вот чудеса, я просто стала преклоняться пред Надей. Еще бы, такие знакомства: студенты, артисты. Наконец день желанный настал, и в обществе студентов мы отправились в сад «Аркадия». Разноцветные гирлянды фонариков украшали вход и аллею сада, гремел военный оркестр, сновала нарядная толпа, и, кажется, одна только я была в косынке, а все в шляпках. Это меня немного смущало.
На открытой сцене, когда взвился занавес, я увидела тридцать дам в черных строгих платьях с белыми ворот- никами. Дамы стояли полукругом, все они показались мне красавицами - какие прически, какой цвет лица!
Надежда сразу поняла, что хор - гораздо лучше балагана, и ее заветная мечта трасформировалась в желание стать хористкой.
Волощенко, встретивший нас ещё у входа с билетами, теперь спросил, нравится ли нам хор. Он сказал, что если мы захотим, то можем в хор поступить. «Еще бы не нравиться, еще бы не хотеть, да это лучше балагана», - думала я. Тут же в саду мы и решили не откладывать в долгий ящик: Волощенко завтра придет за нами и поведет к хозяйке хора знакомиться.
Хозяйка хора, Александра Владимировна Липкина, высокая, с гордой осанкой, гладко причесанная, без всяких румян и белил, мне очень понравилась. В квартире её было уютно, по-семейному: встретила нас чистая старушка в белом чепце - мать Александры Владимировны, бегала маленькая девочка, ее племянница, у образа горела лампада. Александра Владимировна понравилась нам, мы понравились ей. Мы условились завтра прийти за авансом, заказать себе форму - черное и белое платье, а также попробовать голоса.
Мы с Надей были в восторге и без долгих слов решили тихонько удрать - я от сестры, Надя от тётки. Александре Владимировне мы, конечно, не сказали, что от родных уходим тайком: боялись, что не возьмет.
Мечта Надежды сбылась - быстро и бесповоротно. Вскоре она почувствовала себя настоящей "актеркой"... Кстати, в хоре она числилась ученицей, но жалование ей положили очень приличное. Горничная в богатом доме получала тогда 7-8 рублей, что тоже считалось выгодным для сельских девушек, ведь "на всем готовом"!
В хор я была принята. Нам положили восемнадцать рублей жалования в месяц на всём готовом. А что делалось после нашего бегства дома, мы не знали да и не думали: нас захватила новизна.
В хору все певцы были женатыми, и делился хор на семейных, на учениц и хористок и на дам, располагавших собой, как им заблагорассудится. Семейные выносили всю тяжесть программы. Это были потомственные и почетные труженики эстрады, они выступали по несколько раз в вечер, так как наш директор Липкин должен был давать в «Аркадии» программу в 12-15 нумеров. Учениц в хору было шесть, все подростки, в их числе и я. Нас обучали для капеллы и держали в ежовых рукавицах: девчонок никуда не пускали самостоятельно по городу. После программы кормили нас ужином и гнали спать, хотя, правда, программа кончалась в два часа ночи, но по ресторанному это рано.
В первый раз надела я черное платье и в модной прическе вышла с хором на сцену... Волнение моё было велико. Я стояла справа, первой, и боялась, как бы мне от волнения не свалиться в оркестр. В голове шум, звон - уж какое тут соло, даже не помню, когда мне вступать... Тут меня ободрил выразительный взгляд Льва Борисовича, я поняла, что вступать скоро. Тут же случилось чудо... Действительно, мой первый дебют сошел, слава Богу, хорошо…
Надежда оказалась среди людей талантливых, творческих, но часто неблагополучных, с какими-то бедами, жизненными проблемами. Благополучные, признанные артисты занимали другое положение в обществе, чем кафешантанные певицы...
Обыкновенно принято думать, что в кафешантане много темной мерзости, а добра и света ни капли нет. Я не могу защищать увеселительных мест, там много зла. Но должна сказать, что встречала и там совершенно чистых, хороших людей, и никакая грязь их не касалась.
Бывали у нас в хору молодые девушки, кончавшие институты. Одна такая девушка, бледная красавица, когда приходила к ней мать, благообразная и почтенная с виду дама, просила, рыдая, матери к ней не пускать. Казалось нам странной её рыдающая ненависть. Потом мы узнали, что эта благообразная родительница продала её девичью чистоту какому-то старику.
А солистка нашего кафешантанного хора была вдова с двумя детьми. Она блестяще окончила Петербургскую консерваторию, а служила в кабаке потому, что боялась большой сцены и не решалась петь в опере. А детей кормить надо. Вот и носила всюду за собой эта чудная мать презрительную кличку «кафешантанная певичка». Сорок человек было нас, и я не ошибусь, если скажу, что больше половины хора были честные труженики и скромные люди, а остальным, правда, всё было трын-трава. Но нас, кафешантанных, конечно, валили в одну кучу.
В тяжелые времена нашего изгнания рестораны и кафешантаны битком набиты дамами лучшего общества, и теперь они сами знают, что все зависит от себя: быть дурной или остаться хорошей. Кабак - что и говорить - скользкий путь, круты повороты, крепко держись, а не то, смотри, упадешь.
Да, в эмиграции, когда Плевицкая была уже знаменитой и признанной певицей и с успехом давала концерты на лучших площадках, а бывшие светские дамы, аристократки вынуждены были делать перевые шаги на эстрадах дешевых ресторанов и кафешантанов, они поменялись местами...
Посты из серии "Своими глазами":
Академик М.Н. Тихомиров: http://eho-2013.livejournal.com/979011.html
http://eho-2013.livejournal.com/979555.html
http://eho-2013.livejournal.com/980360.html
http://eho-2013.livejournal.com/980646.html
Писатель Л.А. Кассиль: http://eho-2013.livejournal.com/981495.html
http://eho-2013.livejournal.com/990391.html