По рыбам, по звездам проносит шаланду
Когда я впервые попала в Германию, то не могла отделаться от ощущения, что все это я уже когда-то видела. Не сразу сообразила, что - ну, конечно: «По Тюрингии дубовой»! Можно прочитать гофмановского «Мастера Мартина», можно даже «Будденброков» - энциклопедию немецкой жизни, но нигде не найдешь такого точного попадания в тему и такой концентрации, как в «Птицелове». И потому мне было забавно наткнуться у Катаева в "Венце» на описание его дежавю на экскурсии в сицилийский грот Диониса: «Там, где выступ холодный и серый...» (Положим, как раз эти стихи кажутся мне слабыми и подражательными, но важен сам факт). А всего забавнее, что ведь автор «Птицелова» и «Диониса» ни в каких Тюрингиях и гротах никогда не бывал - он вообще, как Пушкин, никогда не покидал пределов Отечества. Он все это выдумал - или лучше сказать: о, как я все угадал?..
Даже родного Черного моря он, по словам того же Катаева, боялся и плавать не умел - и нет оснований этому не верить: потомственный астматик, конечно, не мог быть силен в физических упражнениях. Но его выдуманное море - такое настоящее, что, ей-богу, занимает достойное место даже рядом с «Прощай, свободная стихия!» и «Приедается все». (А вот и более ранний вариант его интерпретации земляком-одесситом).
Третье запомнившееся мне стихотворение удалось обнаружить в интернете только в комментариях к чужому ЖЖ - что странно, потому что я видела его в каком-то вполне регулярном печатном издании. Откровенно провокационная первая строчка, надо думать, сыграла свою роль, но главное - опять же, мастерство стилизации: сочинитель здесь перехафизил и самого Хафиза. Выяснилось, кстати, что и этот текст положили на музыку, но результат, увы - пока ниже среднего.
Ответственность за выбор «Смерти пионерки» для включения в советскую школьную программу я возлагаю на ее составителей. Но самые известные строки даже и этого опуса, «Нас водила молодость...», неплохо смотрятся между «Мы ехали шагом...» и «Комиссарами в пыльных шлемах».
Нам, из сегодняшнего дня, не так просто понять, что все это значило. Ведь слова «страшная весть о черном предательстве Гумилева» первоначально были задуманы как «страшная весть о том, что должны расстрелять Гумилева». И посему я бы не торопилась расценивать как завещание автора это чудовищное предписание:
Но если он скажет: «Солги» - солги.
Но если он скажет: «Убей» - убей.
Иллюстрация из собрания сочинений В. Катаева
P.S. Уважаемая ni_kolenka в своем комментарии к другому посту утверждает, что начальные строфы стихотворения про гашиш принадлежат вовсе не Багрицкому. Я помню их напечатанными в совершенно официальном издании глубоко застойных времен, но не могу вспомнить, какого именно. Название стихотворения было действительно «Газелла», как и у другого варианта, который сейчас легко находится в интернете. В любом случае, мне оно запомнилось именно с гашишем, романсом и мышью - а без оных я, может быть, и не обратила бы на него внимание! Но, даже если эти строфы и окажутся-таки позднейшими наслоениями - это ведь просто будет означать, что автор сей - на пути к растворению в фольклоре, а не об этом ли и должен мечтать всякий поэт?..
P.P.S. Уважаемая www_dikinet через сообщество что_читать внесла ясность: это все же текст Багрицкого! Сочинители же той (малоудачной) песни, очевидно, объединили обе редакции.