(
Часть седьмая,
часть шестая,
часть пятая,
часть четвёртая.)
Решение задачи по индоктринированию массового сознания, как показывает практика, в условиях атомизированного общества, усталого и безразличного населения, и отсутствия сколько-нибудь серьёзной оппозиции для нынешней авторитарной власти, не представляет каких-либо трудностей.
«Современной власти легко, у неё нет серьёзных противников, - считает режиссёр А.Сокуров. - Противодействие непоследовательное. Поэтому нынешняя ситуация может продолжаться бесконечно долго, если не возникнет стихийный бунт». Общество постепенно отучили размышлять. Это принимается без возражения и самим обществом, так как осознание происшедшего приводит к глубокому психологическому дискомфорту. «Вышло так, - пишет А.Минкин, - что самые искренние и честные, защищая в 1991 году свои убеждения, обеспечили своё скорое разорение. Власть, за которую они рискнули жизнью, обернулась к ним своей… Искренним, смелым и честным надолго отбили охоту чего-то там защищать. А у неискренних и нечестных такой охоты и раньше не было. Вот и настала тишина». Массовое сознание инстинктивно отторгает какой-либо анализ происходящего в стране. Равнодушие к судьбам страны как феномен психологической самозащиты отмечают не только социологи. Вот лаконичная оценка режиссёра Павла Лунгина: «Сегодня наше общество уже научилось не думать о себе. Ну, никак не хочет, не желает понять себя» ....Новый общественно-политический феномен.
И всё же в мыслящей части общества социальная рефлексия по поводу прошедшего двадцатилетия усиливается. Поиском ответа на вопрос о политических итогах российских реформ заняты многочисленные отечественные и зарубежные обществоведы. С тем, что в стране сложился авторитарный режим, практически все согласны. А вот как определить нынешнее государственное устройство, - здесь мнения расходятся. Общепризнанно только то, что «современный капитализм и новый
российский строй, не просто далеки друг от друга: они антиподы». Целый ряд авторов считает, что «новый русский» капитализм, как и латиноамериканский, с одинаковым основанием могут быть подведены под рубрику «компрадорского капитализма», т.е. живущего - и экономически, и политически - за счёт распродажи иностранному капиталу национальных богатств и предоставления в его распоряжение дешёвой рабочей силы. «Однако главное и принципиальное отличие российского капитализма от латиноамериканского связано с происхождением «новых русских» капиталов, - пишет проф. Ю.Давыдов. - Оно, это происхождение, окружено покровом некоей таинственности, хотя очевидно, что речь идёт о государственной кормушке, к которой «новые русские» ухитрились прососаться, опередив остальных конкурентов благодаря свой «социальной близости» к тем, кто фактически распоряжался общенародной собственностью». Ответ на вопрос, как же всё-таки «новые русские смогли высосать из вышеупомянутой кормушки астрономические суммы, стремительно превратившись в мультимиллионеров, характеризуется не такой уж невинной банальностью: «воруют-с!». Воровство в новой России предстало в виде казнокрадства общегосударственного масштаба». Т.е. общественный феномен, рождённый в 1990-х годах «не дотягивает» даже до латиноамериканского капитализма.
Как же тогда квалифицировать созданную в 1990-х году в России общественно-политическую формацию? По этому поводу в литературе существует множество различных дефиниций, среди которых российский капитализм определяется как «дикий» «олигархический», «пещерный», «бандитский», «варварский», «номенклатурный», «блатной», или как «неоэтакратизм», «плутократия», «клептократия», «порнократия», «мелитократия» и т.п. Польский теоретик Ядвига Станицкис, активно работающая в проблематике посткоммунистических перемен, определяет российский капитализм как «капитализм без государства», т.е. без чётко и жёстко установленных законом цивилизованных норм и правил рыночных
отношений.
Анализ обширной литературы на эту тему приводит к выводу, что теоретически наиболее обоснована, пожалуй, феодальная модель.
Возникшая в результате реформ сверхцентрализованная, беспредельно коррумпированная экономика, породила нынешнюю вполне феодальную «вертикаль власти». Поэтому многие аналитики всё чаще обращаются к феодализму как к наиболее подходящему описанию современной России. Директор Института экономики РАН член-корр. РАН проф. Р.Гринберг уверен, что в России присутствуют все черты феодального общества. Социологи подсчитали, что с января 2000 г. по май 2006 г. термин «феодализм» по отношению к нынешнему режиму 892 раза использовался в 50 российских газетах и журналах. Один из наиболее известных советских социологов В.Шляпентох, в 1978 г. эмигрировавший в США, в 2007 г выпустил фундаментальную монографию «Contemporary Russian as a Feudal Society. A New Perspective on the Post-Soviet Era» («Современная Россия как феодальное общество. Новый ракурс постсоветской эры.»), где приводит серьёзную аргументацию в обоснование правомерности термина «феодализм» по отношению к нынешней России. В России «экономическое пространство поделено между разными кликами, кастами и прочими группировками, - замечает член-корреспондент РАН проф. Ж.Т.Тощенко. - Они сформировались достаточно стремительно, опираясь на родственные связи, личную преданность, приятельские отношения, что позволило поделить лакомые «куски» экономики». Политолог А.В.Лукин, акцентируя внимание на специфике современного российского феодализма, определяет его как «электоральную клановую систему».
И всё же, учитывая роль криминалитета в современной России, представляется, что не менее убедительными доводами располагают те, кто определяет политическое устройство общества, возникшее в результате реформации, как ещё одну специфическую форму феодализма - «паханат».
Реформы 1990-х годов ещё раз подтвердили правоту К.Маркса, который утверждал, что экономический базис определяет политическую надстройку, а не наоборот. «Как результат возник феномен, - пишет М.Кантор, - коего ещё не знала российская история: наше государство есть пирамида мафиозных кланов, всё вокруг есть мафия, и одновременно всё есть государство». Криминальная приватизация, и возникшая на её основе экономическая система, явились материальным фундаментом созданной в конце 1990-х годах политической надстройки. Узловой момент здесь - механизм передачи власти. В классическом феодальном государстве престол передаётся наследнику по отцовской линии. Что в принципе не может гарантировать сохранности системы. У наследника могут оказаться иные представления даже не только в стратегических вопросах, скажем, о стратегии развития государства, хотя и таких примеров немало, а в чисто прагматических, вроде способа распределения национального дохода. В российской истории Пётр I и Иван Грозный лишали предшествующую правящую группу привилегий, передав эти привилегии новой. Поэтому классическая феодальная модель в силу своей жёсткой регламентации - власть наследует прямой потомок - априори содержит риск нежелательных для приближённых (двора, камарильи, номенклатуры, клики, семьи, корпорации и т.п.) перемен. В криминальной среде этот риск снимается договорённостью по поводу назначения преемника: «общак» должен находиться в надёжных с точки зрения действующего вожака руках. Критерии подбора просты и очевидны: преемник должен обеспечить сохранность сложившемуся сообществу. «При такой политической системе, - пишет главный научный сотрудник Института востоковедения РАН А.Кива, - вполне возможно и появление культа личности первого руководителя, и превращение его в диктатора... В развивающихся странах в таких условиях президенты нередко становились крупными ворами, грабителями собственного народа. Как, например, Мобуту в Заире, Маркос на Филиппинах, Сухарто в Индонезии». К этому списку можно добавить и нынешнего правителя Зимбабве Роберта Мугабе, сумевшего за 20 лет своего правления полностью разорить некогда богатую страну.
Но паханат - это не только передача власти в форме назначения наследника. Это и незыблемость самой правящей верхушки. Тесная, достаточно монолитная (несмотря на присущие любому клану внутренние разборки) группировка, сложившаяся к концу 1990-годов практически не меняется. Кадры всё те же - за редким исключением по причине или естественных, или каких-то исключительных обстоятельств. Из этой касты не изгоняются даже те, кто продемонстрировал свою полную профессиональную несостоятельность (например, кремлёвский политтехнолог Г.Павловский, по совету которого, Президент РФ В.Путин дважды попадал в крайне неловкое положение, поздравляя с победой кандидата, проигравшего президентские выборы на Украине, или ещё один кремлёвский политолог М.Леонтьев, истеричный призыв которого направить танки на Украину, прозвучавший в эфире одной из российских радиостанций в январе 2005 года, многократно воспроизводили украинские, и, конечно же, с особым удовольствием националистические масс-медиа Западной Украины). Или одиозные высшие чиновники (например, умудрившиеся попасть под уголовное преследование на Западе члены руководства России П.Бородин и Е.Адамов, успевшие посидеть в тюрьмах США и Швейцарии). Но именно так устроена сицилийская мафия. Её верхушка не меняется десятилетиями - «своих не сдают» ни при каких обстоятельствах. Существенных перемен ни в принятой модели, ни в кадрах её использующих не произошло. «Перед нами вся та же команда, - справедливо отмечает А.Минкин. - В 1996 году они сделали Ельцину второй срок. В 2000-м сделали Путина». Можно добавить, что в 2008-м они сделали Д.Медведева.
Но если и паханат, то также весьма специфический. В сицилийской мафии, в японской «Якудзе», в российском общаке, как и в других подобного рода криминальных структурах, существуют свои неписанные законы, определяющие внутренний регламент организации, нарушение которых влечёт за собой суровые и, главное, неотвратимые санкции. Паханат отличает неукоснительное соблюдение норм, строгая исполнительская дисциплина. В частности, установленный порядок внутри подобных организаций исключает возможность коррупции. В государственном аппарате современной России порядка нет, а коррупция поразила все уровни, все этажи этого аппарата.
«Предполагалось, что молодые демократы наведут в России порядок, разработают соответствующую правовую систему и дадут зелёный свет рыночной экономике, - пишет автор документальной книги о реформах в России Пол Хлебников. - Вместо этого они возглавили режим, который оказался одним из самых коррумпированных в истории человечества». Повальная коррупция, возникшая в 1990-х годах, поражает, прежде всего, нервные центры общественного организма. Она неизбежно ведёт к массовому неисполнению чиновниками своих обязанностей и, соответственно, к параличу государственного управления, признаки которого в нынешней России всё более явственно проявляются. Поэтому нынешнее государственное устройство «не дотягивает» не только до латиноамериканского капитализма, но даже и до «законного паханата».
Коррупция стала органическим элементом государственного устройства и одним из основных показателей деморализации общества. В июле 2005 г. «Известия» опубликовали данные фонда ИНДЕМ и социологической службы «РОМИР мониторинг», которые показывают, что за четыре года после ухода Б.Ельцина объём рынка коррупции продолжал расти, и более чем в 2,5 раза превысил величину федерального бюджета. Если в начале первого срока путинского правления только 14,7% россиян считали, что именно сейчас происходит самый пышный расцвет взяточничества за всю историю страны, то в 2005 году так думали уже 43,4% населения. Более половины граждан (57,6%) лично столкнулись с необходимостью давать взятки, 87% из которых приходится на чиновников исполнительной власти. «За время президентства Владимира Путина власть резко усилила коррупционное давление на граждан, - констатировал руководитель ИНДЕМ Г.Сатаров. - Под гомон призывов бороться с коррупцией её объём в сфере отношений власти и бизнеса вырос в 9 раз - с 40 36 до 318 млрд. долларов в год». В ноябре 2006 года Генеральный прокурор РФ Ю.Чайка вынужден был признать, что «коррупция пронизывает все уровни власти и наносит удар по всей социальной системе».
По данным департамента экономической безопасности МВД РФ средний размер взятки в России в 2009 году составил 927 тысяч рублей (т.е. 34 тысячи долларов). Недавно официальный орган правительства РФ «Российская газета» признала, что ежегодный коррупционный оборот, только в сфере малого бизнеса, оценивается в 27 млрд. долларов. Надежды части населения на то, что с уходом первого президента России появятся условия для борьбы с коррупцией, не оправдались. Наоборот, масштабы коррупции значительно возросли. Механизм, созданный в 1990-х набирал ход.
В рамках сложившейся в 1990-е годы системы общественных отношений реальная борьба с коррупцией невозможна, ибо коррупция составляет её важный элемент. Это понимают и сами руководители страны. Только этим можно объяснить весьма странные для глав государства высказывания, которые они иногда себе позволяют. «Я не знаю способов борьбы с коррупцией, - удивил в одном из своих интервью В.Путин, - Если бы знал, то применил». Это означает, что, к примеру, А.Г.Лукашенко или М.Н.Саакашвили более осведомлённые президенты своих стран в этом вопросе. Ведь ни в Белоруссии, ни даже (трудно такое себе представить!) в Грузии в настоящее время нет сколько-нибудь значимой коррупции в государственном аппарате.
Нынешняя российская тотальная коррупция - всего лишь одна из многих эксклюзивных болезней, возникшей 20 лет назад общественно-политической системы, но зато наиболее бросающаяся в глаза, широко обсуждаемая, и, что унизительно для России, создающая в окружающем мире образ страны.
Разумеется, и социальная, и нравственная патология, так же как и физическая, будет сопутствовать существованию рода человеческого.
Человечество несовершенно. К этому следует относиться как к исторической реальности. Но дело не столько в самой коррупции, сколько в отношении к ней со стороны общества. Там, где господствует её всеобщее осуждение, где это занятие вызывает у людей брезгливость, является постыдным, унизительным, там коррупция сведена к минимуму, загнана в моральную резервацию, и, следовательно, там она не представляет общественно значимой угрозы. Но существует и другая, не менее жёсткая историческая реальность: если общество поощряет уродство, возводит болезнь в норму, то оно неминуемо деградирует и разрушается. Популяция, в которой доминируют аномалии, становится генетически беззащитной. Общество, в котором слово «умный» является оскорбительным, а слово «честный» означает безжалостный общественный приговор, находится в стадии очень высокого риска социального вырождения.