Забыли? Напомню. (Часть шестая)
( Продолжение) Почему реформаторы так торопились?
«Потеря темпа, - объясняет Е.Гайдар, - была бы непозволительной роскошью… Альтернатива была предельно простая. Либо мы начнём эту техническую работу (по открытию именных счетов, что было сделано в постсоциалистических странах Европы ) и упустим короткий исторический момент, когда можно реально провести процесс распределения собственности, либо обходим эти ограничения и начинаем быстро продвигаться вперёд». В своей книге Е.Гайдар нигде не обосновывает этот тезис. Почему на приватизацию отпущен «короткий момент»? Что означают туманные намёки на опасность или угрозу упустить начало приватизации? Может быть, намёк на угрозу коммунистического реванша? Но если так, то это не более чем лукавство, так как в начале 1990-х годов подавляющее большинство населения России оказывало безоговорочную поддержку Б.Ельцину, и с каждым днём его власть только укреплялась. Можно привести оценку периода 1992-1995-х годов, данную известным российским политологом, доктором исторических наук Л.Ф.Шевцовой: «В тот период Б.Н.Ельцин и его группа имели решающее влияние в обществе. Демократические и либеральные идеи пользовались полной поддержкой многочисленных слоёв населения. Реваншистские группы были разрознены и ослаблены. Силовые структуры находились в подавленном состоянии и старались не вмешиваться в политические события. Само же общество было в этот период готово идти на жертвы во имя более устойчивого и демократического будущего. Добавим к перечисленному и наличие благоприятной международной ситуации для осуществления не только рыночных реформ, но и демократизации».
Чем же в таком случае была вызвана беспрецедентная спешка в столь кардинальном для страны социально-экономическом и политическом решении? В книге Е.Гайдара ответов на эти вопросы нет. Просто автор утверждает, что приватизацию нужно было провести очень-очень срочно, но каких-либо аргументов в обосновании такой поспешности не приводит. Возможно, в книге их нет потому, что нельзя же было признаться в том, что провести приватизацию надо было так быстро, чтобы россияне не успели опомниться. Всё последующее убедительно это подтверждает.
Выдвинутый в книге Е.Гайдара в качестве основного аргумента этой спешки тезис о «коротком историческом моменте» не может быть принят. Если процесс приватизации был бы начат на полгода, или даже на год позже, то никакая опасность ему не угрожала. Наоборот, власть первого президента и его окружения только укреплялась, по единодушному мнению как отечественных, так и зарубежных обществоведов, даже чрезмерно. Известный американский политолог Стивен Фиш считает, что «в России в 1990-е гг. было создано «сверхпрезидентство» - небывалое в мире сочетание демократических выборов и диктаторского правления, раздутая и сверхмощная исполнительная власть, не уравновешиваемая ни законодательной, ни судебной и не подотчётной им». Опасность для страны исходила не от недостатка, а, наоборот, от излишней концентрации власти в руках президента и его ближайшего окружения, и фактически полной бесконтрольности её со стороны общества. Безграничная власть «президента всея Руси» в первой половине 1990-х годов - явление столь очевидное, что, нет особой необходимости ссылаться на мнения экспертов. Тем не менее, реформаторы сделали всё для того, чтобы приватизацию государственной собственности провести в кратчайшие сроки.
«Стержнем реформ, проведённых правительством Гайдара, - пишет академик Т.Заславская, - была приватизация, позволившая новой российской номенклатуре практически бесплатно присвоить основную и наиболее перспективную часть государственной собственности». В решении этой задачи действительно нужна была максимальная быстрота. Именно поэтому они так лихорадочно спешили с проведением приватизации. Только в такой торопливой сумятице можно было узкой группе лиц («новой номенклатуре») безнаказанно присвоить национальные богатства огромной страны.
«Представим себе, что переход к рыночному способу экономического оборота, - пишет специалист по странам Восточной Европы проф. Л.Никифоров, - происходил бы без лихорадочной гонки, поэтапно в меру создания соответствующих рыночных институтов и механизмов, а приватизация осуществлялась бы постепенно с соблюдением индивидуального подхода к формам и срокам, исходя из получения реального экономического эффекта, без свободно обращающихся ваучеров и т.п. В этом случае не произошло бы фантастического экономического обвала и чудовищной социальной дифференциации. Но тогда не возникло бы основ для бурного роста спекулятивного капитала, сведения всей экономической деятельности государства к финансовым аферам и махинациям небольшой группы людей».
Разумеется, и сами российские реформаторы не могли не признать направленность и масштаб содеянного. Внимательное знакомство с книгой Е.Гайдара «Государство и эволюция», где он излагает свою концепцию реформ, позволяет сделать вывод, что идеолог приватизации в России всё же вынужден согласиться, что, проведённая таким способом, она нанесла громадный ущерб национальным интересам России. В качестве своеобразного самооправдания в своей книге он задаёт вопрос: «Не национализировать же назад то, что наконец-то стало «своим», не вываливать же опять в общую кучу то, что успели распихать (именно так в тексте ) по карманам»? Фраза - «успели распихать по карманам» - своеобразная фрейдовская оговорка - является, на мой взгляд, ключевой для понимания тех принципиальных различий, которые разделяют приватизацию в России, и приватизацию в других постсоциалистических странах. Е.Гайдар воспользовался, может быть, по неосторожности, очень точным словом: «распихать». В этом просторечном глаголе содержится указание на максимальное проворство, стремительность неблаговидного действия - пока не хватились. В этой фразе, по существу, в откровенной форме отражено социально-этическое кредо российских реформаторов.
Если целью экономических реформ в странах Центральной и Восточной Европы, странах Балтии было освобождение от жёсткого государственного регламентирования и контроля в целях социально-экономического развития общества, то итогом экономической реформации в России было полное освобождение от какого-либо общественного регламентирования и контроля за финансовыми махинациями узкой группы лиц. Если там экономические реформы модернизировали эти страны, то в России реформы не были призваны модернизировать страну, задача была иная - произвести как можно быстрее делёж государственной собственности.
Вопрос общественно-политических итогов российских реформ активно обсуждается нашими восточноевропейскими коллегами. Вот что пишет директор Института социологии Венгерской академии наук проф. П.Тамаш: «В отличие от постсоциалистических стран в России новый порядок сложился не в результате слома государства, а в результате именно специфической приватизации. Система, которая всегда окружала и защищала государство, была отключена. Бросили клич «хватать всё подряд».
То, что происходило в России в 1990-е годы, нарастающим итогом вызывало в общественном мнении сначала настороженное, затем неприязненное, а в итоге агрессивно-враждебное отношение к демократическим ценностям, к самому понятию «демократия». В июле 2009 года Институт социологии РАН провёл всероссийский опрос населения. Лишь у 10,4% (!) опрошенных слово «демократия» вызвало положительные чувства. У подавляющего большинства населения оно оказалось синонимом воровства, коррупции, национального унижения, а либеральная идея оказалась настолько скомпрометированной в общественном сознании населения нашей страны, что уже к концу 1990-х годов масштаб эмоционального неприятия либеральных ценностей создал реальные предпосылки для возврата к авторитарному режиму.
Исследования динамики общественного мнения за пять лет с 1995-го по 1999-й годы, свидетельствуют о том, что у населения России реакция отторжения экономических реформ 1990-х годов постепенно вербализировалась в следующей формуле: «не хотим мы такой демократии, которая преступникам и ворам открывает путь к власти, не хотим мы такой рыночной экономики, при которой миллиарды долларов отправляются за пределы страны, а нам платят нищенские пенсии». Население России ожидало, что либерализация экономики приведёт к тому, что всевозможные теневые операции перерастут в законный бизнес, но произошло обратное: новый российский бизнес был загнан в мир организованной преступности.
Реформаторы постоянно подчёркивали, что их не интересуют источники обогащения «новых русских собственников», главное - чтобы они как можно скорее обзавелись капиталом. Отмена моральных ограничений при сколачивании капитала кардинально изменило общую атмосферу в стране. Академик А.Некипелов, в этой связи отмечает, что реформаторы подводят общество к мысли о том, что «хороши любые средства, если они способны продвинуть страну к рыночной экономике». Надо отдать должное организаторскому таланту реформаторов, приватизацию они провели молниеносно. А.Солженицын пишет, что она «застала население врасплох… Приватизация внедрялась по всей стране с тем же неоглядным безумием, с той же разрушительной скоростью, как «национализация» (1917-1919) и коллективизация (1929-1931), - только с обратным знаком». Но, увидев содеянное ими, народ потребовал возмездия. Нынешний российский авторитаризм - закономерный итог 1990-х годов. Реформы 1990-х привели к тому, что на международной политической арене вместо демократической, предсказуемой, модернизированной России с материально благополучным населением возникло авторитарное государство с ограбленным и униженным населением. Как сказал бывший советский диссидент Владимир Буковский, «ваучерная приватизация выродилась в простое жульничество, в результате всего за два года такие «демократы» ухитрились дискредитировать всё, за что мы боролись 30 лет».
Дискредитация демократии и создание реальных предпосылок к авторитаризму - главный общественно-политический результат деятельности российских реформаторов в 1990-х годах. В этом их историческая вина и перед российским народом, и перед российским государством. Нынешнее свёртывание демократических свобод, насаждение «политической вертикали» - прямое следствие деятельности реформаторов 1990-х годов. Следует, как это не горько, признать, что ориентации и установки нынешней власти на свёртывание демократических институтов, возникшие с приходом В.Путина, вполне отвечают потребностям значительной части общества.
Владимир Путин с его курсом на возвращение к советскому прошлому вовсе не упал с луны. Как «жёсткая рука» он был востребован большинством населения России. Популярная в конце 1980-х гг. сентенция Иосифа Бродского - «мне вор милее кровопийцы» - уже к середине 1990-х гг. утратила привлекательность: уж больно вор одолел. Люди внезапно обнаружили, в каком положении они оказались. Как у Радищева в «Путешествии из Петербурга в Москву»: «Я взглянул окрест себя, и сердце моё…», нет, не «страданиями человеческими преисполнилось», а иными, менее гуманными чувствами. Общество возжаждало кровопийцу (не важно Гитлера, Пол Пота или Сталина) для осуществления кары, восстановления справедливости или, если использовать традиционную российскую фразеологию, - «наведения порядка». Вот почему Сталин как желанный символ снова доминирует в массовом сознании. Гайдар и его команда сделали то, что в конце 1980-х - начале 1990-х представлялось совершенно невозможным: вернули народу Сталина. Теперь уже, по-видимому, на многие годы.
Демонстративная безнаказанность масштабных преступлений (вроде катастрофы на Саяно-Шушенской ГЭС) - это последовательное провоцирование в российском обществе сталиномании. Разве удивительно, что многочисленные сообщения о новых и новых фактах беспредела нынешних российских чиновников, капиталистов и криминалитета (сегодня они уже почти неразличимы) вызывают у населения естественную реакцию: «Сталина на них нет!»?
На общественное настроение, возникшее после реформ 1990-х годов, оказали решающее влияние вовсе не материальные потери, как бы они не были велики, а обман. То, что из своего народа правящая верхушка сделала «лохов» (в России аферисты презрительно называют так своих жертв) не может простить реформаторам население России. Социальный пессимизм и апатия, господствующие в нынешней России, своим источником обязаны не столько ограблению населения, сколько этому осквернению души. Для национального сознания русского человека духовно-нравственная ценность традиционно более значима, чем ценность материальная. Ограбление со временем может забыться, но публичное унижение - иная категория, она откладывается в исторической памяти народа. Это - глубокий шрам, который ещё долго будет напоминать о себе.
Политические результаты реформ 1990-х годов - стойкое отвращение большинства жителей России от демократии. То, что мы имеем в политической сфере сегодня, создавалось в 1990-е годы. Поэтому попытки рассматривать изолированно 1990-е и 2000-е годы, отделять «Россию ельцинскую» от «России путинской» методологически наивно, а исторически абсурдно. Настоящее является продолжением прошлого, а тем более совсем недавнего прошлого.
Сохранение созданной в 1990-х годах политической системы стало важнейшей задачей постсоветской номенклатуры. Правящая верхушка долго и тщательно отбирала соответствующего этой системе преемника. Березовский неоднократно заявлял о необходимости контролировать сменяемость власти, чтобы не случилось «обратного хода». В.Путин и был поставлен именно для того, чтобы ничего не менять. Что было в его возможностях? Как приглашённому режиссёру в принятом и утверждённом сценарии лишь поменять роли у занятых в спектакле актёров, а некоторых убрать со сцены, что он и сделал.
В созданном в 1990-х годах социально-экономическом механизме заключён внушительный потенциал жизнедеятельности. Он основан на огромных финансовых, материальных, природных и административных ресурсах, ангажированных СМИ, и, что очень важно, на широкой коррупционной сети. В условиях атомизированного и деморализованного общества набравший к началу 2000-х годов мощную инерцию этот механизм мог остановить только необычайно сильный и совершенно независимый человек, опирающийся на сплочённую команду единомышленников. Но в тех условиях это было только чисто теоретической возможностью.
Люди, которые призывают сегодня россиян под знамёна демократии и либерализма, не осознают (или не хотят осознавать) враждебности основной массы населения к этим категориям и того, что «путинизм» - естественное продолжение «ельцинизма». Сосредоточившись на критике путинского режима, они оставляют в стороне его острую востребованность: в конце 1990-х гг. общественные ожидания мог удовлетворить только тот, кто остановит эту «демократию».
Самые тяжёлые политические потери это то, что российские реформаторы 1990-х гг., по существу, убили в своём народе желание построить демократическую страну. Демократии ещё долго не будет в России. Но не потому, что «русский народ не созрел для демократии», как это утверждают идеологи и апологеты экономических реформ, а потому что та «демократия», которую российские реформаторы продемонстрировали народу, как только власть оказалась в их руках, предстала в столь антинародном виде, что затмила своей "антинародностью даже советский тоталитарный режим". Неготовность русского народа к демократии - дежурный тезис новой российской номенклатуры. Это лживый тезис. Все народы Западной Европы - французы, немцы, испанцы, итальянцы, австрийцы и прочие, будучи подданными своих императоров, королей, великих князей, курфюрстов и пр., точно так же не были готовы к смене монархического режима на демократический. Но общественные перемены - неизбежный исторический процесс. В одних странах он проходил быстрее, в других - медленнее, в одних с меньшими человеческими жертвами, в других - с бόльшими, одни страны раньше освоили демократические процедуры, другие учились этому дольше.
Для россиян эта учёба закончилась в 1996 году, когда было организовано беспримерное давление на общественное сознание и подтасовка итогов выборов президента. Российские реформаторы тогда с помощью американских специалистов, продлили «царствование» практически полностью утратившего как общественный авторитет, так и физическую способность управлять государством Б.Ельцина. (В феврале 1996 года, т.е. за четыре месяца до выборов, рейтинг Б.Ельцина не превышал 3-4%.). Теперь даже некоторые олигархи, составлявшие тогдашнюю «семибанкирщину» и финансировавшие первый российский опыт западных политтехнологий, стали публично каяться в этом. А недавно глава администрации первого президента России С.Филатов откровенно рассказал о том, как происходила избирательная кампания Б.Ельцина в 1996 году.
Правящая группировка шумно декларировала опасность возвращения социализма - это настойчиво внедрялось в общественное сознание. В течение всей избирательной кампании на российском телевидении доминировали леденящие душу ужасы сталинских лагерей, кровавые события «ежовщины» и другие подобные сюжеты, предостерегающие электорат от возвращения коммунистов. Давление на избирателей было организовано на высоком профессиональном уровне, но затраты окупились. Хотя в реальности никакой вероятности возвращения к социализму не было. Но не потому, что руководители КПРФ к тому времени уже обзавелись и собственными банками, и недвижимостью, и зарубежными счетами, и всеми прочими атрибутами капитализма, и не идеологического, и не энергетического потенциала для возвращения старой общественной формации не содержали. А потому, что общество уже не могло вернуться назад. Социологические исследования того времени показывали отсутствие установок на возврат к социализму у большинства (75-85%) опрошенных. Истерическое нагнетание опасности «коммунистического реванша» было связано не с какими-то высокими общественными резонами, а с мотивами более приземлёнными. Правящая верхушка после столь успешно проведённой для себя приватизации, боялась разоблачений, неизбежных после прихода к власти оппонентов (неважно, коммунистов или каких-либо других). Перед реальной вероятностью разоблачений и последующих кар российская власть не стеснялась в выборе средств для самосохранения. В своих мемуарах «Президентский марафон» Б.Ельцин приводит слова одного из олигархов, участника встречи президента РФ с российскими олигархами («семибанкирщиной»), организованной А.Чубайсом, в Кремле в марте 1996 года: «Нас коммунисты на столбах повесят. Если сейчас кардинально не переломить ситуацию, через месяц будет поздно». Жёсткое индоктринирование массового сознания и подтасовки результатов голосования, осуществлённые правящей номенклатурой на президентских выборах 1996 года, круто изменили вектор политического развития страны.
Парламентские выборы в Польше, Чехии, Венгрии, Словакии, странах Балтии и других постсоциалистических странах, проведённые в 1993/1995-х годах, т.е. после первых итогов экономических реформ это убедительно показали. Именно благодаря голосам тех, кто «не был готов к кардинальным социальным переменам», победу одержали партии левого политического спектра (бывшие коммунистические, а также социалистические, социал-демократические), что позволило этим государствам сбалансировать экономику, ослабить социальное напряжение, учесть интересы не сумевших адаптироваться к свободному рынку слоям населения. Приход во власть левых и левоцентристских политиков во многих постсоциалистических странах в 1993/1995 гг. избавил экономические реформы от чрезмерной либерализации, от монетаристских излишеств, что оказалось очень полезным и для самой экономики, и для гражданского мира, и для общей политической атмосферы в этих странах.
Именно такую роль должны были сыграть в России президентские выборы 1996 года, если бы они были честными. Президентские выборы 1996 года спровоцировали появлению в России новой профессиональной группы - лишённой каких-либо зачатков нравственных ограничений, полчищ суетливых «политтехнологов», кочующих сегодня по стране от одних - федеральных, региональных, городских, муниципальных - выборов до других. Уничтожение выборов как важнейшего, а, по существу, основного инструмента демократии в России произошло в 1996 году, т.е. за четыре года до прихода Путина.
После выборной кампании 1996 года для российского общества закончился недолгий период обучения демократии, наступило время для авторитаризма, для прихода «отца нации» или « лидера нации». Размышления А.Токвиля по поводу «мягкого деспотизма, похожего на власть родителей». Цель подобной формы правления заключается не в подготовке народа к «возмужанию», а в том, чтобы как можно дольше и надёжнее удерживать его в состоянии «увековечного детства». Граждане должны быть лишены возможности самостоятельно определять смысл общего блага и должны заниматься исключительно только своими частными делами.