Забыли? Напомню. (Часть седьмая)
( Начало+ раскраска) Сейчас общество пожинает плоды, посеянные и взращённые реформаторами 1990-х годов.
Нынешняя паразитирующая политическая надстройка логически безупречно завершает созданный в России в 1990-х годах экономический базис. Приватизация 1992-1995-х годов создала в России новых собственников и новые отношения собственности. А именно эти отношения в системе общественных отношений являются базовыми. Отношения собственности определяют социальную структуру общества, ( писал уже) его гражданско-правовую и общественно-политическую систему. Причинно-следственная связь между экономическими реформами 1990-х гг. и возвращением России к авторитаризму представляется как естественной, так и очевидной. Симбиоз власти и капитала произошёл в результате реформ 1990-х годов, и с тех пор никаких существенных общественных перемен в России не было.
Любая экономическая модель не является статичной, как и всякий общественный феномен, она развивается. Рождённый в первой половине 1990-х гг. чудовищный монстр в течение вот уже почти 20 лет блокирует модернизационный порыв России. А то, что: при Ельцине бюрократии было меньше, а при Путине стало больше; при Ельцине определяющее влияние на принятие решений имели олигархи, а при Путине высшие чиновники, которые уже достигли непосредственного доступа к прибыли, и объём принадлежащего им капитала сравнялся с капиталом олигархов; при Ельцине доминировал чистый криминал и примитивный рэкет, бандитские крыши и разборки, а при Путине их оттеснило укрепляющееся государство; при Ельцине (в 1999 году) расходы на чиновников и спецслужбы составляли 4 млрд. долларов, при Путине (в 2008 году) эти расходы составили 39 млрд. долларов; при Ельцине из России вывезли капитала на 500 млрд. долларов, а при Путине на 700 млрд. долларов; при Ельцине страна пресмыкалась перед Западом, а при Путине «задирается»; при Ельцине официальная поэтика была антисоветской, а при Путине советской - естественный ход развития созданного механизма, нисколько не меняющий принципа его устройства. Как не меняется корпорация, которую этот механизм обслуживает. Следует признать, что модель, сотворенная российскими реформаторами по-своему и уникальна, и прагматична. В мутных волнах реформ 1990-х годов полицейский и вор оказались в одной лодке, и теперь, спустя двадцатилетие, их уже невозможно разъединить. Экономическая модель, как и всякая общественная модель не является статичной. Заложенная в ней цель определяет и динамику, и логику её развития. Присвоение государственной собственности под лозунгом «Собственность любой ценой!», провозглашённым реформаторами в 1992 году, органично развился в её присвоение под нынешним лозунгом «Украсть ВСЁ!». О процессах, возобладавших в нашем обществе после реформ 1990-х годов, можно сказать словами В.Шекспира: хоть это безумие, но в нём есть система. И, как показало прошедшее двадцатилетие, вполне устойчивая система.
Ибо впервые в истории России те, кто ею монопольно управляют, одновременно являются её монопольными собственниками. Эта модель проста и удобна, она состоит из трёх элементов, точнее трёх рент: природной ренты (неистощимые природные ресурсы), административной ренты (коррупция), социальной ренты (и народу выделяют что-то, но ровно столько, чтобы исключить его выход на улицы). Т.е., модель, сконструированная реформаторами, соединила богатство и власть, поэтому бюрократия неизменно и последовательно увеличивала свой политический и экономический потенциал. Можно выделять те или иные хронологические отрезки в развитии процессов, порождённых этой моделью, но ничего принципиально нового не происходит. Никаких качественных этапов за прошедшие 20 лет выделить нельзя, не произошло даже сколько-нибудь существенной модификации созданной модели, её естественное развитие происходило вполне последовательно и органично.
В результате реформ высшая бюрократия получила в свои руки и власть, и национальную собственность. И можно не сомневаться, эту модель нынешняя правящая российская номенклатура будет использовать для себя и с максимальным эффектом, и максимально долго: запасы российских недр это позволяют. Стоимость разведанных полезных ископаемых на территории нашей страны оценивается в 28,6 трлн. долларов, а прогнозируемых запасов - в 140 трлн. долларов.
Разумеется, любой процесс развивается во времени. И в советский период менялись руководители - Хрущёв, Брежнев, Андропов, Черненко как личности во многом противоположны друг другу (никак не меньше, чем Ельцин и Путин). Поэтому в СССР менялись стиль управления, общественная атмосфера, идеологические акценты, партийная этика, тональность отношений с внешней средой и прочие элементы надстройки. Сегодня в России у руля питерские. Но и в Советском Союзе с приходом нового первого лица менялись кадры бюрократии: Н.Хрущёв привёз в Москву свою команду киевлян, сменивший его Л.Брежнев - днепропетровцев. Но всё это были частные проявления родовой основы - «социалистической системы». Воспроизводящий её политэкономический механизм, созданный отцами-основателями СССР, оставался неизменным. Устойчивость его можно оценить объективным критерием: ростом власти государственного аппарата над населением. С первых дней советской власти бюрократический слой в обществе постоянно увеличивался. Только так можно смягчать противоречие между созидательным ресурсом общества и антисозидательной деятельностью власти и гарантировать незыблемость этой власти. На это ещё в 1964 году обратил внимание Герберт Маркузе, который подчеркнул, что «конфликт между производственным потенциалом общества и его деструктивным использованием неизбежно ведёт к усилению власти государственного аппарата над населением». В течение почти уже 20 лет Россия уверенно движется по траектории, начертанной российскими реформаторами в 1990-х годах.
Кстати, в связи с юбилеями Б.Ельцина стремление противопоставить «криминальные девяностые» и «гламурные нулевые» отмечают многие аналитики. Показательно, что в эти юбилейные дни преемственность между нулевыми и девяностыми годами подчеркнул бывший в середине 1990-х годов высокопоставленным функционером черномырдинской партии «Наш дом - Россия», а ныне один из лидеров правой оппозиции В.Рыжков: «Капитализм, с большими элементами госкапитализма, огромной концентрацией собственности в очень немногих руках, появился именно в девяностых и благополучно дожил до наших дней. Фридман, Потанин, Абрамович, Дерипаска, Вексельберг, Алекперов - эти люди по-прежнему остаются. В тех же девяностых в России обозначилась и подчинённая роль парламента и судов». То, что список олигархов дополнился фамилиями друзей В. Путина - Г.Тимченко, В.Пугачёв, Ю.Ковальчук, братья Ротенберги и др. - естественная, хотя и малосущественная деталь общего процесса.
После распада СССР новый вектор общественных изменений в нашей стране был задан российскими реформаторами в 1992-1995 годах и тогда же сформирована сплочённая корпорация, реализующая это направление. А уже к концу 1990-х годов окончательно сложился новый политэкономический механизм - достаточно устойчивая и защищённая система присвоения рентной прибыли членами указанной корпорации, в которой определение преемника является результатом договорённости между ними. Но сама роль преемника является ключевой, она обеспечивает сохранность системы. Необходимо подчеркнуть, что анализ процесса появления существующей ныне политической системы - это не реконструкция чего-то давно минувшего по раскопкам и архивным материалам, это осмысление того, что развивалось на наших глазах. Разумеется, дело вовсе не в самόм факте непосредственного получения Путиным власти из рук Ельцина - этот сюжетный штрих лишь завершает общую диспозицию развития процесса, начатого в 1992 году и получившего название «экономические реформы в России». Суть в том, что выбранная тогда экономическая модель нашла для своего сохранения и воспроизводства наиболее адекватную форму политической гарантии. Поэтому «в России критика разорительных реформ всё ещё подобна гласу вопиющего в пустыне, - с горечью отмечал в 2003 году академик О.Богомолов. - У властей она не находит отклика». Что неудивительно, ибо такая критика была бы в тот момент - в начале 2000-х годов уж слишком очевидной критикой самой себя.
Вот почему отделение следствия от причины становится важнейшей идеологической задачей нынешнего режима. Действительно в 2003 году критиковать реформы было нельзя - второй президент только-только осваивался в своей роли, да и между «периодом Ельцина» и «периодом Путина» не было достаточного временнόго тренда. Образно говоря, пуповина не была ещё перерезана. Для общества было ещё рано, и уж тем более для мыслящей его части. Необходимо было выдержать паузу. Она оказалась недолгой, так как помогла мировая конъюнктура цен: на Россию хлынул поток нефтедолларов. В 2007 году в неожиданно разбогатевшем государстве «бедные» 1990-е критиковать было уже не только можно, но и нужно. Но делать это следовало так, чтобы не возникло никаких нежелательных аллюзий для правящей номенклатуры. Высвечивание в широком информационном пространстве истоков сложившегося политического режима создаёт риск для власти, риск потери антитезы - такой удобной, полезной, и, главное, такой востребованной обществом антитезы: «они в 1990-х Россию разорили и унизили («поставили на колени»), а теперь мы в 2000-х сделали Россию богатой и сильной («подняли с колен»). «Они» распустили олигархов, а «мы» олигархов сажаем в тюрьму. «Они» сделали народ нищим (нефть в последние ельцинские годы стоила менее 10 долларов за баррель), а «мы» (в июле 2008 года цена барреля достигла 144 долларов) увеличиваем благосостояние народа. И, наконец, подспудное, не артикулируемое: «они» - это физически больной президент, а «мы» - это молодой, энергичный, физически здоровый.
Хотя и «они», и «мы» - это одна и та же социальная группировка, даже, как было отмечено выше, в её кадровом составе почти ничего не изменилось: сегодня у власти, практически, все те, кто в 1990-х годах создавали эту систему. Нынешняя номенклатура сама признаёт свою незыблемость. А все отличия 2000-х годов от 1990-х - это поверхностные характеристики, которые, впрочем, можно попытаться использовать, в чём проявляют особое усердие кремлёвские политологи, как знак «серьёзных общественных перемен». В российском политическом театре меняются декорации, разнообразится реквизит, используются новые световые эффекты, обновляются прочие аксессуары, многократно увеличиваются расходы на клоаку, но принятый сценарий реализуется и действие развивается. Конечно же, стиль в политическом управлении обществом очень важен, можно сказать, чрезвычайно важен, но это всего лишь стиль. Точно так же и любой временной тренд, а тем более, почти двадцатилетие, можно разбить на части, и назвать их периодами, этапами, и даже эпохами. И обосновать систему критериев их выделения. Но и самые глубокие перемены в стиле не могут затрагивать основы. Даже наиболее контрастные изменения политической стилистики (если сравнивать, например, периоды Н.Хрущёва и Ю.Андропова) никак не влияли на созданный большевиками политэкономический фундамент советского государства.
Идеологическая задача представителей нынешней власти - противопоставить себя реформаторам, показать, что они ничего общего не имеют с тем, что творилось в 1990-х. Поэтому нынешняя официальная российская пропаганда никогда не акцентирует внимание на причинно-следственной связи 1990-х и 2000-х годов, а, наоборот, старательно избегает темы преемственности. Партия Е.Гайдара и А.Чубайса «Союз правых сил» (СПС) самым активнейшем образом участвовала в избрании В.Путина. Сегодня лозунг 2000 года «Путина - в президенты, СПС - в Думу!» усиленно стараются забыть. В общественное сознание внедряется мысль о кардинальном различии общественного устройства «тогда» и «теперь». Государственные масс-медиа сначала в неявном, а затем и в явном виде не только усиленно возводят водораздел между 1990-ми и 2000-ми годами, но стремятся противопоставить их, что выгодно и тогдашней, и нынешней правящей номенклатуре, не обращая внимания на то, что в своём подавляющем большинстве это одни и те же персоналии. Со своей стороны, в результате этого противопоставления реформаторы и их клевреты имеют «праведную» возможность гневно осуждать нынешнюю власть за жестокость, авторитаризм, всесилие бюрократии, ликвидацию гражданских институтов, свёртывание демократии, которая была тогда, в «славных» 58 1990-х. Кто-то из них даже апеллирует к мировому сообществу, участвует в митингах в защиту прав человека, за свободу СМИ, за свободу собраний, против произвола власти, против всеобщей коррупции, за независимый суд, за честные выборы, за демократию и т.п.
А была ли демократия в 1990-х гг.? Разумеется, демократия была. Сегодня мы по ней вполне искренне ностальгируем. Но она была весьма своеобразная. Специфику демократии в 1990-х гг. наиболее точно охарактеризовал известный публицист Борис Кагарлицкий: «В России в 1992-1999 годах была демократия. Но она не распространялась на Кремль. Оппозиция могла говорить, пресса - критиковать, граждане - голосовать, и всё было великолепно при одном условии: всё это не имело никакого отношения к вопросу о власти. Образно говоря, в 1990-е годы население упивалось демократией, а власть упивалась разделом собственности. Этот естественный при лихорадочном дележе собственности социально-правовой хаос - своего рода законодательная и законоприменительная вольница («правовая махновщина») - можно называть и демократией. Но это была какая-то экзотическая демократия - без демократов в политической верхушке. «Пора понять, что в правящем слое России демократов не только нет, но и не было, - обобщила в конце 2002 года широкую дискуссию на эту тему академик Т.Заславская. - Деятельность этого слоя подчинена, в первую очередь, его собственным интересам, ко всему остальному он совершенно глух».
Точно так же, со своей стороны, высшие чиновники имеют прямо противоположную, но такую же выгодную политическую возможность не только все неизлечимые системные болезни, но и все личные провалы и преступления списывать на «лихие 90-е», из которых, кстати, все они вышли, и благодаря которым и получили власть, и, главное, возможность её сохранять. Ставленники и наследники Б.Ельцина теперь всё чаще открещиваются от него. А обращение к 1990-м даёт им возможность бороться с политическими оппонентами самым простым и эффективным способом: объявлять их демократами и либералами, кивая при этом на национальный позор 1990-х.
Конечно же, задача не допускать в общественное восприятие логику развития страны с начала реформации 1990-х требует не только ангажированных политологов, карманных СМИ, но и определённой социальной амнезии, опускания уровня интеллекта нации, её безразличия к судьбам страны. Но если сегодня попытка отделять Путина от Ельцина представляется столь же нелепой, как попытка отделять Березовского и Абрамовича от Гайдара и Чубайса, то завтра подобное искусственное разделение может быть воспринято уже по-другому. Для этого к услугам власти шумная ватага шустрых политтехнологов и подконтрольные ей многочисленные электронные масс-медиа. Российские СМИ усиленно стараются привлечь общественное внимание к «враждебному окружению», к «внутренним врагам», но не к поискам ответов на коренные вопросы развития страны.