Текстовка прямой линии с Игорем Стрелковым от 03.09.15 г. (ч. 6)
Прямая линия с И.Стрелковым от 03.09.15 г. (ч.1)
Прямая линия с И.Стрелковым от 03.09.15 г. (ч.2)
Прямая линия с И.Стрелковым от 03.09.15 г. (ч.3)
Прямая линия с И.Стрелковым от 03.09.15 г. (ч.4)
Прямая линия с И.Стрелковым от 03.09.15 г. (ч.5)
Прямая линия с И.Стрелковым от 03.09.15 г. (ч.6)
Журналист: Следующий вопрос: «Кто воюет профессиональнее - вооружённые силы Украины или добровольческие батальоны?».
Игорь Стрелков: Затрудняюсь сказать. Это зависит от конкретных подразделений.
Под Славянском национальная гвардия воевала непрофессионально, но храбро. А ВСУ действовали более или менее профессионально, но тогда у них не было практически никакого желания воевать.
Журналист: То есть мотивации вообще не было?
Игорь Стрелков: Они выполняли приказ, но в атаку они как-то не шли. Как сейчас они воюют, надо спрашивать не у меня, а у тех, кто сейчас им противостоит.
Журналист: Игорь Иванович! Спрашивают о новом союзе ветеранов. Расскажите.
Игорь Стрелков: Их два. О каком идет речь? Если речь идет о СВОДе, союзе ветеранов ополчения Донбасса, который создал Игорь Борисович Иванов в Санкт-Петербурге, руководитель нашего филиала. Просился у меня после этого в отставку, но я ему отставку не дал, сказал «тяни и то, и другое». К нему я отношусь абсолютно положительно. Это нужная организации, сам я в нее не вошел и в руководство, потому что отношение ко мне властей, скажем так, они до сих пор не могут понять, то ли меня надо сажать, то ли награждать. Но в целом - блокируют. Я не хочу, чтобы их блокировали, пусть они работают самостоятельно, не буду никоим образом вмешиваться в их деятельность, даже на уровне советов, как и что им нужно делать.
Журналист: Насколько Вам известны цели этого объединения?
Игорь Стрелков: Известны, я их одобрил - объединить ветеранов российских добровольцев и ополченцев Новороссии, которые находятся на территории России, в единую структуру, которая будет оказывать социальную помощь по мере сил и возможностей, взаимопомощь организуют, потому что без центрального финансирования серьезная социальная помощь - это сложная вещь.
В целом, давать людям правильное направление, чтобы они не были использованы подрывными элементами, в том числе, которые объективно и будут пытаться использовать вполне понятное и справедливое возмущение добровольцев на антигосударственные, антироссийские цели. Мы говорили о том, что интересы государства и страны не всегда совпадают, но я всегда считаю и считаю, что те, кто говорят - давайте взорвем государство - не понимают, что под обломками будет похоронено очень много, и страну можно похоронить под обломками государства. Реконструкция всегда более правильная, чем разрушение, тем более неорганизованная и хаотичная.
О союзе ветеранов, который создал Бородай, я отношусь как спойлеру обычному.
То есть увидели, что ополченцы начала объединиться под нормальными лозунгами, но под руководством людей, которые имеют независимую позицию, и решили тут же создать спойлера, т.е. ту структуру, которая будет заявлять о выполнении тех же самых функций, но будет слушать всех и вся всех указаний, которые им дадут. Бородай еще тот ополченец, скажем прямо, он собрал себе команду, один Мамай чего стоит, кто знает, тот много и долго смеялся.
Журналист: Игорь Иванович! А как вообще ситуация с защищенностью ветеранов, с медицинской помощью?
Игорь Стрелков: Никакой нет.
Журналист: Это ведь огромный риск, лишиться ноги, ранения. Как решаются эти вопросы сегодня?
Игорь Стрелков: Мы стараемся этот вопрос решать по мере сил и возможностей тех, кто к нам обращается, в рамках скромных сил. Мы не можем даже близко всем помочь. Стараемся помогать, масса претензий к нам, кого-то недолечили, кто-то считает, что…. то, что можем, то делаем.
Журналист: Это ведь серьезный большой риск вот так пойти.
Игорь Стрелков: Я потому и говорю, для того, чтобы быть добровольцем, надо четко осознавать, на что ты идешь. Добровольцев нельзя уговаривать. Добровольцы либо идут, либо не идут. Тот, кто идет в добровольцы, должен быть котов и к смерти и к ранению, увечью. Потому и название - доброволец. И почет добровольцам большой по сравнению с мобилизованными, потому что он сам сознательно идут на такой огромный риск. Когда мне рассказывают - «ах, в Донбассе было мало добровольцев», сравнивали с Великой Отечественной войной, когда было огромное добровольческое движение. Разница очевидна. Как раз Донбасс дал очень много добровольцев по сравнению с процентом населения, потенциально готовым. Я думал, что меньше будет. Одно дело идти добровольцем, когда ты знаешь, что за твоей спиной стоит государство, которое тебя, как добровольца, поднимает на щит, давая повод гордиться этим званием.
С другой стороны ты знаешь, что если с тобой что-то случится, то же самое государство тебя не бросит, обеспечит минимальным лечением, социальным обеспечением. Главное, если ты погибнешь, твоя семья будет гордиться, мужчина пал добровольцем, и получит тоже обеспечение.
А в Донецкой войне ничего этого нет, вообще нет, особенно, в начале. Это сейчас какие-то телодвижения делаются, но в первые месяцы люди шли добровольцами воевать, не имея никаких гарантий. Более того, встречали массовое непонимание зачастую. Ни пропаганды не было нормальной налаженной, ни минимальных материальных средств, которые бы помогли человеку сделать выбор, поэтому я считаю, что каждый, кто пошел в первые полгода добровольцем, тот заслуживает высочайшего почета. А они как раз и не получают, потому что сейчас учет добровольцев, как мне докладывают, в ДНР ведется по наличию или отсутствию военного билета.
А в первые месяцы не было военных билетов как таковых, и учета нормального не было. При эвакуации из Славянска были уничтожены все документы, а после моего отъезда там очень много было потеряно. И люди не могут предоставить доказательства, что они потеряли конечности, получили тяжкие увечья именно сражаясь в ополчении.
Журналист: Это серьезная проблема, надо о таких говорить, чтобы люди осознавали реально, чтобы они не были жертвами заблуждений. Вот у нас последние вопросы: «Читали Ваш Боснийский дневник. Пишите ли дневники о Донбассе?».
Игорь Стрелков: Дневники не пишутся, дневники ведутся. Я не вел дневники на Донбассе по причине, во-первых, загруженности, а, во-вторых, к тому времени я уже потерял к этому вкус, потому что стал компьютерным, я перестал писать, стал печатать на клавиатуре. Электронных дневников я не вел.
Последонецкое фото
Своего рода те репортажи, заметки, которые я писал на форум, это было что-то сродни дневников, хотя там не отражалось значительная часть того, потому что я понимал, что меня читают не только друзья, но и многочисленные враги и агенты противника. Поэтому я близко не мог написать ни о наших потерях, которые были, мне, как военному, их приходилось скрывать, чтобы не дать противнику понимания, куда он попал.
Там не мог писать о многих других вещах, в целом это играло роль дневников. А дневники писать потом, задним числом…
Журналист: Это уже не дневники, это воспоминания. Снова спрашивают Вас о связи с Константином Малофеевым.
Игорь Стрелков: Я не являюсь сотрудником Маршал-капитала и не поддерживаю сейчас отношения с Константином Малофеевым. Разрыв этих отношений произошел не по моей инициативе. Сотрудником Маршал-капитала я не являюсь с момента отъезда в Крым.
Журналист: «То есть сначала крымских событий?»
Игорь Стрелков: Да, я поехал в Крым, я передал свои обязанности другим людям, с этого момента больше у Малофеева не работал. По возвращению я поддерживал с ним отношения, тем более что Константин Валерьевич оказал огромную помощь и Крыму, и Новороссии, как финансово, так и организационно. В этом отношении у меня к нему никаких претензий нет. А то, что его прижали, заставили отказаться от сотрудничества со мной прошлой осенью, здесь…
Журналист: Последний вопрос. Отношение к выборам вы уже свое сказали на Донбассе скорым: «Почему за ресурсом не идете в политику?». Или к политикам, может быть?
Игорь Стрелков: У нас сейчас современная политика, она вся управляема, она вся имеет элемент театральности. Реальной политики сейчас в России нет, легальной политики. Для того, чтобы зарегистрировать партию, надо иметь «отмашку» или любое движение. Мы не регистрировали движение, что очень удобно, нам не надо ни перед кем отчитываться. Мы стараемся всё делать максимум в рамках законодательства, по крайней мере, нам не надо писать многочисленных отчетов и бухгалтерских ведомостей заполнять. Вся легальная современная политика со всеми выборами - это один сплошной театр, лохотрон, я его так называю. Я в лохотронах не участвую, мне это неинтересно. Для того, чтобы мне пойти в политику, мне надо взять на себя определенные обязательства: «того не говорить, этого не говорить, по каждому вопросу созваниваться с соответствующим куратором», и, тогда, может быть, для придания имиджа одному из партий, движений, которые получат одобрение в администрации Президента, меня направят в одно из этих движений для укрепления и подъема».
Мне это не интересно абсолютно. Если честно сказать, что чем играть по таким правилам, надувая и обманывая себя, в какой-то степени, «что продвинусь, а потом ого-го».
Извините, но я 16 лет проработал в органах и отлично знаю, что это «ого-го» закончится, что на каждом этапе будет фильтр, только фильтр не снизу вверх, а сверху вниз. Ты сюда попадаешь твердым человеком, чтобы на следующий уровень попасть, надо пролезть через такие ячейки, потом ячейки уменьшаются, уменьшаются и каждый раз надо жертвовать частицей себя.
Некоторым это, видимо, удается, тем, кто попал в политику раньше, когда эта система еще не была полностью отработана, а сейчас все именно так. Извините, но на выходе получается жидкая субстанция, совершено не интересно. И не вижу в этом не то, что не интересно, а не вижу в этом никакого смысла. Я все равно считаю, что путем выборов в современной ситуации, когда всё проплачивается, всё спонсируется, приличный человек во власть не попадет. Вот такой мой подход.
Журналист: Игорь Иванович! Если они все актеры, то кто, по Вашему мнению, субъект управления, т.е. кто принимает управленческие решения реально?
Игорь Стрелков: Узкий круг.
Журналист: А он где, этот узкий круг ориентировочно? Или Вы точно знаете, где?
Игорь Стрелков: Некоторые у нас считают, что у нас всё управляется «в ручном режиме» из-за Океана или с Запада и я так не считаю.
Дело в том, что в России первое лицо и это всегда первое лицо. В принципе, у нас не менялись император с генеральным секретарем, генеральный секретарь сменился президентом и все равно фигура сакральная у нас, его влияние на ситуацию колоссальное. Я считаю, что в чем-то частью управляет Путин, а часть управляет то окружение, которое приближено именно к политической ситуации в стране.
Журналист: То есть мы опять возвращаемся к конструкции «царь и бояре».
Игорь Стрелков: Да, «царь и бояре». Она реально традиционна для России. Если, условно говоря, сильный царь Иван Грозный или Петр Первый всех бояр вот так вот делал (показывает), держал, то царь Алексей Михайлович вполне допускал, при том, что он достаточно жесткий самодержец, борьбу боярских группировок. А при слабых царях боярские группировки вообще вертели царем (или императором, императрицей) как хотели.
Поэтому назвать Путина уж совсем слабым и я не могу, но то, что он во многом зависим от тех группировок, которые находятся вокруг него, это и однозначно. И, опять же, я далеко не уверен в том, что он обладает всей полнотой информации по поводу того, что происходит.
Журналист: А как Вы оцениваете, насколько возможно влияние с такого уровня, как с Вашего, снизу, давления туда, с уровня простых людей?
Игорь Стрелков: Абсолютно не представляю, по одной простой причине: я видел систему фильтров, которые были у нас, и зачастую руководство органов зачастую не знало, что реально происходит внизу, потому что система фильтров не пропускала ту информацию, которая была невыгодна определенным чиновникам внутри системы. До президентов этих фильтров и гораздо больше.
Журналист: То есть повторяется ситуация: «чествует царь, да не чествует псарь».
Игорь Стрелков: Да. Я не исключаю, что так есть. Достоверно я сказать не могу, потому что не был я там на самом верху никогда, и, наверное, никогда и не буду.
Журналист: Понятно. А создание Общенародного фронта, как Вы считаете, была ли попытка пробить?
Игорь Стрелков: Возможно, была, но в итоге Общенародный фронт, усилиями чиновников, стал таким же стимулятором, как и все остальное. Конкретный пример может быть. Надеюсь, что Чалый меня простит, что я расскажу; думаю, что для него это уже не принципиально: во время встречи с ним в конце июля он мне сказал, я это держал при себе, но теперь, когда я знаю, что не сбылись его надежды, надеюсь, что у него нет такого, хотя он слова с меня не брал, что я буду разглашать, он подписал четыре поручения президента касательно Севастополя, которые принесли бы пользу и городу, и населению города, и развитию наукоемкой промышленности. Все четыре предложения были полностью саботированы и не выполнены, даже и не приступали к их выполнению, на более низших уровнях чиновного аппарата.
Журналист: Это где-то в Крыму чиновный аппарат или это федеральный?
Игорь Стрелков: Это и в Москве, и в Крыму. То есть фактически указания президента саботируются. И, насколько я знаю, Чалый не смог попасть к нему на прием в августе, хотя тот надеялся, и не смог доложить. Система эта, как тогда я говорил и «орех и скорлупа вокруг него» и совершенно закостеневшая скорлупа вокруг президента действует уже не в его интересах, а в своих; в своих интересах и это интересы сугубо меркантильные у большинства; подчеркиваю, что не у всех, но у большинства, и они уже ощущают себя корпорацией. Даже если кто-то там с кем-то не ладит (там масса недоброжелательных, насколько я знаю), да и он сам не очень многих любит, тем не менее, при внешних воздействиях они действуют как одна корпорация.
Журналист: Выход и опричнина?
Игорь Стрелков: Да об этом только уже ленивый не говорил. Как это не назови и «зырянский переворот», как Степан Степанович Сулакшин это называет; опричнина, как это Дугин называет. Но альтернатива «опричнина» или «зырянский переворот», т.е. когда Цезарь сам меняет своих сенаторов, это только анархия, полное крушение системы, причем крушение системы - не перестройка ее максимально, даже с сохранением каких-то преференций, чтобы, как знаете, дешевле человека заплатить, чем убить, а будет саморазрушение.
Причем мне эту систему нисколько не жалко, честно скажу, т.е. вообще не жалко. Мне жалко только страну, под которой опять посыпятся обломки этой системы. Как в 1917 году страна сама набрала огромнейший груз проблем и ошибок, но ее разрушение привело к дикой вакханалии и к обрушению всего и и народа, и государства, и страны, и всего. То же самое может повториться и сейчас.
Журналист: Ну, да. Я встречал в литературе, что Николая II называли главным революционером в то время.
Игорь Стрелков: Здесь сложно сказать. Дело в том, что (опять же повоторюсь), на мой взгляд, не Николай II был главным революционером, и дело в том, что Николай как раз многие проблемы-то видел и пытался их решить, но он был, своего рода, в плену своего сословия.
Андрей Сталинов: То есть похожая ситуация, как тот же самый «орех»?
Игорь Стрелков: Да, то же самое. Причем Николаю II тоже постоянно докладывали о том, что заговор созрел в его ближайшем окружении, среди великих князей, в ставке, среди командующих фронтами. Но он в это не верил, тем более что если, допустим, своих братьев (двоюродных, имеется в виду) и дедьев он никак не мог поменять или отстранить, потому что это была тоже определенная корпорация, частью которой он тоже являлся, то в основном все военные, которые ему изменили, и которые сыграли решающую роль в его свержении, они были его собственные выдвиженцы, причем выдвиженцы из низов.
Царь действительно тянулся к народу. Его увлечение старорусским костюмом, старорусской архитектурой, народными православными традициями не было наносное и он действительно и искренно ко всему этому стремился и искал опору именно в народе, понимая, что высший слой не очень разделяет его взгляды и убеждения. Но, к сожалению, те выходцы из народа, которых он сделал и поднял на высшие посты, по их талантам и способностям, как он считал, они ему изменили и сыграли решающую роль. Тот же самый начальник штаба Алексеев, генерал Рузский и многие другие. Поэтому здесь у нас, когда говорят о том, что президент знает цену. Рассказывал мне один человек (не буду называть, кто), что президент хорошо всем знает цену и нет людей, которые смогут на что-то подобное решиться такое и но Николай II тоже так считал.
Журналист: Ну, да. А Вы считаете, что он именно потому подписал отречение, что такая информация попала?
Игорь Стрелков: Еще не известно, подписывал ли он еще, было ли подписание. Есть серьезные сомнения в том, возможно, подписались за него. Но факт того, что он уже не имел возможности его оспорить… Если бы на его месте был его отец, то, конечно же, несколько генералов было бы расстреляно, но у каждого человека свой характер, свои взгляды и способности.
Журналист: Но, тем не менее, видимо, алгоритмика не меняется? Опора верховной власти всегда народ, а проблема…
Игорь Стрелков: В истории ничего не меняется. В истории круг за кругом, виток за витком повторяет сама себя, люди-то не меняются, люди остались прежние. У нас не выросли вторые головы и хвостов у нас не появилось. И психология людей все равно не меняется. Просто у нас, к сожалению, руководящий слой традиционно с 1917 года плохо образован, именно гуманитарно образован. Это родимое пятно нашего коммунистического руководства: оно в полном смысле перешло на посткоммунистическое. Историю у нас не знают, не знают. А если даже и знают, то, как говорят: «История учит тому, что она ничему не учит». Одинаковые причины, одинаковые условия приводят примерно к одинаковым последствиям.
Журналист: Получается из Ваших слов замкнутый круг, из которого выхода нет.
Игорь Стрелков: Почему? Выход есть.
Журналист: Какой?
Игорь Стрелков: Для нас с вами?
Журналист: Да. И для страны, мы же и часть страны.
Игорь Стрелков: Для страны все очень просто: необходимо, чтобы президент начал революцию «сверху», ту, которую он фактически начал 1,5 года назад, присоединив Крым. Это был революционный во всех отношениях шаг, реально революционный, и, причем, необратимый.
Надо ему, наконец, осознать, что рубикон перейден, что это не другая речка какая-то и это именно рубикон.
Пошел дальше. А дальше и это необходимы системные изменения во внутренней политике, в экономической политике и возвращение к решительности во внешней политике. Только так, а иначе все равно, рано или поздно,и капитуляция и позор, позорная потеря власти.
Других вариантов нет.
Журналист: На этом, я так понимаю, все вопросы. Игорь Иванович! Огромное Вам спасибо за эту встречу, за этот откровенный разговор. Разрешите пожать руку! Спасибо большое всем зрителям, за ваши вопросы, за ваше внимание. До свидания! Мы закрываем нашу трансляцию.
Игорь Стрелков: До свидания!
П.С.
Объемное интервью. Свыше 200 вопросов и почти столько же ответов.
Прямая линия с И.Стрелковым от 03.09.15 г. (ч.2)
Прямая линия с И.Стрелковым от 03.09.15 г. (ч.3)
Прямая линия с И.Стрелковым от 03.09.15 г. (ч.4)
Прямая линия с И.Стрелковым от 03.09.15 г. (ч.5)
Прямая линия с И.Стрелковым от 03.09.15 г. (ч.6)
Журналист: Следующий вопрос: «Кто воюет профессиональнее - вооружённые силы Украины или добровольческие батальоны?».
Игорь Стрелков: Затрудняюсь сказать. Это зависит от конкретных подразделений.
Под Славянском национальная гвардия воевала непрофессионально, но храбро. А ВСУ действовали более или менее профессионально, но тогда у них не было практически никакого желания воевать.
Журналист: То есть мотивации вообще не было?
Игорь Стрелков: Они выполняли приказ, но в атаку они как-то не шли. Как сейчас они воюют, надо спрашивать не у меня, а у тех, кто сейчас им противостоит.
Журналист: Игорь Иванович! Спрашивают о новом союзе ветеранов. Расскажите.
Игорь Стрелков: Их два. О каком идет речь? Если речь идет о СВОДе, союзе ветеранов ополчения Донбасса, который создал Игорь Борисович Иванов в Санкт-Петербурге, руководитель нашего филиала. Просился у меня после этого в отставку, но я ему отставку не дал, сказал «тяни и то, и другое». К нему я отношусь абсолютно положительно. Это нужная организации, сам я в нее не вошел и в руководство, потому что отношение ко мне властей, скажем так, они до сих пор не могут понять, то ли меня надо сажать, то ли награждать. Но в целом - блокируют. Я не хочу, чтобы их блокировали, пусть они работают самостоятельно, не буду никоим образом вмешиваться в их деятельность, даже на уровне советов, как и что им нужно делать.
Журналист: Насколько Вам известны цели этого объединения?
Игорь Стрелков: Известны, я их одобрил - объединить ветеранов российских добровольцев и ополченцев Новороссии, которые находятся на территории России, в единую структуру, которая будет оказывать социальную помощь по мере сил и возможностей, взаимопомощь организуют, потому что без центрального финансирования серьезная социальная помощь - это сложная вещь.
В целом, давать людям правильное направление, чтобы они не были использованы подрывными элементами, в том числе, которые объективно и будут пытаться использовать вполне понятное и справедливое возмущение добровольцев на антигосударственные, антироссийские цели. Мы говорили о том, что интересы государства и страны не всегда совпадают, но я всегда считаю и считаю, что те, кто говорят - давайте взорвем государство - не понимают, что под обломками будет похоронено очень много, и страну можно похоронить под обломками государства. Реконструкция всегда более правильная, чем разрушение, тем более неорганизованная и хаотичная.
О союзе ветеранов, который создал Бородай, я отношусь как спойлеру обычному.
То есть увидели, что ополченцы начала объединиться под нормальными лозунгами, но под руководством людей, которые имеют независимую позицию, и решили тут же создать спойлера, т.е. ту структуру, которая будет заявлять о выполнении тех же самых функций, но будет слушать всех и вся всех указаний, которые им дадут. Бородай еще тот ополченец, скажем прямо, он собрал себе команду, один Мамай чего стоит, кто знает, тот много и долго смеялся.
Журналист: Игорь Иванович! А как вообще ситуация с защищенностью ветеранов, с медицинской помощью?
Игорь Стрелков: Никакой нет.
Журналист: Это ведь огромный риск, лишиться ноги, ранения. Как решаются эти вопросы сегодня?
Игорь Стрелков: Мы стараемся этот вопрос решать по мере сил и возможностей тех, кто к нам обращается, в рамках скромных сил. Мы не можем даже близко всем помочь. Стараемся помогать, масса претензий к нам, кого-то недолечили, кто-то считает, что…. то, что можем, то делаем.
Журналист: Это ведь серьезный большой риск вот так пойти.
Игорь Стрелков: Я потому и говорю, для того, чтобы быть добровольцем, надо четко осознавать, на что ты идешь. Добровольцев нельзя уговаривать. Добровольцы либо идут, либо не идут. Тот, кто идет в добровольцы, должен быть котов и к смерти и к ранению, увечью. Потому и название - доброволец. И почет добровольцам большой по сравнению с мобилизованными, потому что он сам сознательно идут на такой огромный риск. Когда мне рассказывают - «ах, в Донбассе было мало добровольцев», сравнивали с Великой Отечественной войной, когда было огромное добровольческое движение. Разница очевидна. Как раз Донбасс дал очень много добровольцев по сравнению с процентом населения, потенциально готовым. Я думал, что меньше будет. Одно дело идти добровольцем, когда ты знаешь, что за твоей спиной стоит государство, которое тебя, как добровольца, поднимает на щит, давая повод гордиться этим званием.
С другой стороны ты знаешь, что если с тобой что-то случится, то же самое государство тебя не бросит, обеспечит минимальным лечением, социальным обеспечением. Главное, если ты погибнешь, твоя семья будет гордиться, мужчина пал добровольцем, и получит тоже обеспечение.
А в Донецкой войне ничего этого нет, вообще нет, особенно, в начале. Это сейчас какие-то телодвижения делаются, но в первые месяцы люди шли добровольцами воевать, не имея никаких гарантий. Более того, встречали массовое непонимание зачастую. Ни пропаганды не было нормальной налаженной, ни минимальных материальных средств, которые бы помогли человеку сделать выбор, поэтому я считаю, что каждый, кто пошел в первые полгода добровольцем, тот заслуживает высочайшего почета. А они как раз и не получают, потому что сейчас учет добровольцев, как мне докладывают, в ДНР ведется по наличию или отсутствию военного билета.
А в первые месяцы не было военных билетов как таковых, и учета нормального не было. При эвакуации из Славянска были уничтожены все документы, а после моего отъезда там очень много было потеряно. И люди не могут предоставить доказательства, что они потеряли конечности, получили тяжкие увечья именно сражаясь в ополчении.
Журналист: Это серьезная проблема, надо о таких говорить, чтобы люди осознавали реально, чтобы они не были жертвами заблуждений. Вот у нас последние вопросы: «Читали Ваш Боснийский дневник. Пишите ли дневники о Донбассе?».
Игорь Стрелков: Дневники не пишутся, дневники ведутся. Я не вел дневники на Донбассе по причине, во-первых, загруженности, а, во-вторых, к тому времени я уже потерял к этому вкус, потому что стал компьютерным, я перестал писать, стал печатать на клавиатуре. Электронных дневников я не вел.
Последонецкое фото
Своего рода те репортажи, заметки, которые я писал на форум, это было что-то сродни дневников, хотя там не отражалось значительная часть того, потому что я понимал, что меня читают не только друзья, но и многочисленные враги и агенты противника. Поэтому я близко не мог написать ни о наших потерях, которые были, мне, как военному, их приходилось скрывать, чтобы не дать противнику понимания, куда он попал.
Там не мог писать о многих других вещах, в целом это играло роль дневников. А дневники писать потом, задним числом…
Журналист: Это уже не дневники, это воспоминания. Снова спрашивают Вас о связи с Константином Малофеевым.
Игорь Стрелков: Я не являюсь сотрудником Маршал-капитала и не поддерживаю сейчас отношения с Константином Малофеевым. Разрыв этих отношений произошел не по моей инициативе. Сотрудником Маршал-капитала я не являюсь с момента отъезда в Крым.
Журналист: «То есть сначала крымских событий?»
Игорь Стрелков: Да, я поехал в Крым, я передал свои обязанности другим людям, с этого момента больше у Малофеева не работал. По возвращению я поддерживал с ним отношения, тем более что Константин Валерьевич оказал огромную помощь и Крыму, и Новороссии, как финансово, так и организационно. В этом отношении у меня к нему никаких претензий нет. А то, что его прижали, заставили отказаться от сотрудничества со мной прошлой осенью, здесь…
Журналист: Последний вопрос. Отношение к выборам вы уже свое сказали на Донбассе скорым: «Почему за ресурсом не идете в политику?». Или к политикам, может быть?
Игорь Стрелков: У нас сейчас современная политика, она вся управляема, она вся имеет элемент театральности. Реальной политики сейчас в России нет, легальной политики. Для того, чтобы зарегистрировать партию, надо иметь «отмашку» или любое движение. Мы не регистрировали движение, что очень удобно, нам не надо ни перед кем отчитываться. Мы стараемся всё делать максимум в рамках законодательства, по крайней мере, нам не надо писать многочисленных отчетов и бухгалтерских ведомостей заполнять. Вся легальная современная политика со всеми выборами - это один сплошной театр, лохотрон, я его так называю. Я в лохотронах не участвую, мне это неинтересно. Для того, чтобы мне пойти в политику, мне надо взять на себя определенные обязательства: «того не говорить, этого не говорить, по каждому вопросу созваниваться с соответствующим куратором», и, тогда, может быть, для придания имиджа одному из партий, движений, которые получат одобрение в администрации Президента, меня направят в одно из этих движений для укрепления и подъема».
Мне это не интересно абсолютно. Если честно сказать, что чем играть по таким правилам, надувая и обманывая себя, в какой-то степени, «что продвинусь, а потом ого-го».
Извините, но я 16 лет проработал в органах и отлично знаю, что это «ого-го» закончится, что на каждом этапе будет фильтр, только фильтр не снизу вверх, а сверху вниз. Ты сюда попадаешь твердым человеком, чтобы на следующий уровень попасть, надо пролезть через такие ячейки, потом ячейки уменьшаются, уменьшаются и каждый раз надо жертвовать частицей себя.
Некоторым это, видимо, удается, тем, кто попал в политику раньше, когда эта система еще не была полностью отработана, а сейчас все именно так. Извините, но на выходе получается жидкая субстанция, совершено не интересно. И не вижу в этом не то, что не интересно, а не вижу в этом никакого смысла. Я все равно считаю, что путем выборов в современной ситуации, когда всё проплачивается, всё спонсируется, приличный человек во власть не попадет. Вот такой мой подход.
Журналист: Игорь Иванович! Если они все актеры, то кто, по Вашему мнению, субъект управления, т.е. кто принимает управленческие решения реально?
Игорь Стрелков: Узкий круг.
Журналист: А он где, этот узкий круг ориентировочно? Или Вы точно знаете, где?
Игорь Стрелков: Некоторые у нас считают, что у нас всё управляется «в ручном режиме» из-за Океана или с Запада и я так не считаю.
Дело в том, что в России первое лицо и это всегда первое лицо. В принципе, у нас не менялись император с генеральным секретарем, генеральный секретарь сменился президентом и все равно фигура сакральная у нас, его влияние на ситуацию колоссальное. Я считаю, что в чем-то частью управляет Путин, а часть управляет то окружение, которое приближено именно к политической ситуации в стране.
Журналист: То есть мы опять возвращаемся к конструкции «царь и бояре».
Игорь Стрелков: Да, «царь и бояре». Она реально традиционна для России. Если, условно говоря, сильный царь Иван Грозный или Петр Первый всех бояр вот так вот делал (показывает), держал, то царь Алексей Михайлович вполне допускал, при том, что он достаточно жесткий самодержец, борьбу боярских группировок. А при слабых царях боярские группировки вообще вертели царем (или императором, императрицей) как хотели.
Поэтому назвать Путина уж совсем слабым и я не могу, но то, что он во многом зависим от тех группировок, которые находятся вокруг него, это и однозначно. И, опять же, я далеко не уверен в том, что он обладает всей полнотой информации по поводу того, что происходит.
Журналист: А как Вы оцениваете, насколько возможно влияние с такого уровня, как с Вашего, снизу, давления туда, с уровня простых людей?
Игорь Стрелков: Абсолютно не представляю, по одной простой причине: я видел систему фильтров, которые были у нас, и зачастую руководство органов зачастую не знало, что реально происходит внизу, потому что система фильтров не пропускала ту информацию, которая была невыгодна определенным чиновникам внутри системы. До президентов этих фильтров и гораздо больше.
Журналист: То есть повторяется ситуация: «чествует царь, да не чествует псарь».
Игорь Стрелков: Да. Я не исключаю, что так есть. Достоверно я сказать не могу, потому что не был я там на самом верху никогда, и, наверное, никогда и не буду.
Журналист: Понятно. А создание Общенародного фронта, как Вы считаете, была ли попытка пробить?
Игорь Стрелков: Возможно, была, но в итоге Общенародный фронт, усилиями чиновников, стал таким же стимулятором, как и все остальное. Конкретный пример может быть. Надеюсь, что Чалый меня простит, что я расскажу; думаю, что для него это уже не принципиально: во время встречи с ним в конце июля он мне сказал, я это держал при себе, но теперь, когда я знаю, что не сбылись его надежды, надеюсь, что у него нет такого, хотя он слова с меня не брал, что я буду разглашать, он подписал четыре поручения президента касательно Севастополя, которые принесли бы пользу и городу, и населению города, и развитию наукоемкой промышленности. Все четыре предложения были полностью саботированы и не выполнены, даже и не приступали к их выполнению, на более низших уровнях чиновного аппарата.
Журналист: Это где-то в Крыму чиновный аппарат или это федеральный?
Игорь Стрелков: Это и в Москве, и в Крыму. То есть фактически указания президента саботируются. И, насколько я знаю, Чалый не смог попасть к нему на прием в августе, хотя тот надеялся, и не смог доложить. Система эта, как тогда я говорил и «орех и скорлупа вокруг него» и совершенно закостеневшая скорлупа вокруг президента действует уже не в его интересах, а в своих; в своих интересах и это интересы сугубо меркантильные у большинства; подчеркиваю, что не у всех, но у большинства, и они уже ощущают себя корпорацией. Даже если кто-то там с кем-то не ладит (там масса недоброжелательных, насколько я знаю), да и он сам не очень многих любит, тем не менее, при внешних воздействиях они действуют как одна корпорация.
Журналист: Выход и опричнина?
Игорь Стрелков: Да об этом только уже ленивый не говорил. Как это не назови и «зырянский переворот», как Степан Степанович Сулакшин это называет; опричнина, как это Дугин называет. Но альтернатива «опричнина» или «зырянский переворот», т.е. когда Цезарь сам меняет своих сенаторов, это только анархия, полное крушение системы, причем крушение системы - не перестройка ее максимально, даже с сохранением каких-то преференций, чтобы, как знаете, дешевле человека заплатить, чем убить, а будет саморазрушение.
Причем мне эту систему нисколько не жалко, честно скажу, т.е. вообще не жалко. Мне жалко только страну, под которой опять посыпятся обломки этой системы. Как в 1917 году страна сама набрала огромнейший груз проблем и ошибок, но ее разрушение привело к дикой вакханалии и к обрушению всего и и народа, и государства, и страны, и всего. То же самое может повториться и сейчас.
Журналист: Ну, да. Я встречал в литературе, что Николая II называли главным революционером в то время.
Игорь Стрелков: Здесь сложно сказать. Дело в том, что (опять же повоторюсь), на мой взгляд, не Николай II был главным революционером, и дело в том, что Николай как раз многие проблемы-то видел и пытался их решить, но он был, своего рода, в плену своего сословия.
Андрей Сталинов: То есть похожая ситуация, как тот же самый «орех»?
Игорь Стрелков: Да, то же самое. Причем Николаю II тоже постоянно докладывали о том, что заговор созрел в его ближайшем окружении, среди великих князей, в ставке, среди командующих фронтами. Но он в это не верил, тем более что если, допустим, своих братьев (двоюродных, имеется в виду) и дедьев он никак не мог поменять или отстранить, потому что это была тоже определенная корпорация, частью которой он тоже являлся, то в основном все военные, которые ему изменили, и которые сыграли решающую роль в его свержении, они были его собственные выдвиженцы, причем выдвиженцы из низов.
Царь действительно тянулся к народу. Его увлечение старорусским костюмом, старорусской архитектурой, народными православными традициями не было наносное и он действительно и искренно ко всему этому стремился и искал опору именно в народе, понимая, что высший слой не очень разделяет его взгляды и убеждения. Но, к сожалению, те выходцы из народа, которых он сделал и поднял на высшие посты, по их талантам и способностям, как он считал, они ему изменили и сыграли решающую роль. Тот же самый начальник штаба Алексеев, генерал Рузский и многие другие. Поэтому здесь у нас, когда говорят о том, что президент знает цену. Рассказывал мне один человек (не буду называть, кто), что президент хорошо всем знает цену и нет людей, которые смогут на что-то подобное решиться такое и но Николай II тоже так считал.
Журналист: Ну, да. А Вы считаете, что он именно потому подписал отречение, что такая информация попала?
Игорь Стрелков: Еще не известно, подписывал ли он еще, было ли подписание. Есть серьезные сомнения в том, возможно, подписались за него. Но факт того, что он уже не имел возможности его оспорить… Если бы на его месте был его отец, то, конечно же, несколько генералов было бы расстреляно, но у каждого человека свой характер, свои взгляды и способности.
Журналист: Но, тем не менее, видимо, алгоритмика не меняется? Опора верховной власти всегда народ, а проблема…
Игорь Стрелков: В истории ничего не меняется. В истории круг за кругом, виток за витком повторяет сама себя, люди-то не меняются, люди остались прежние. У нас не выросли вторые головы и хвостов у нас не появилось. И психология людей все равно не меняется. Просто у нас, к сожалению, руководящий слой традиционно с 1917 года плохо образован, именно гуманитарно образован. Это родимое пятно нашего коммунистического руководства: оно в полном смысле перешло на посткоммунистическое. Историю у нас не знают, не знают. А если даже и знают, то, как говорят: «История учит тому, что она ничему не учит». Одинаковые причины, одинаковые условия приводят примерно к одинаковым последствиям.
Журналист: Получается из Ваших слов замкнутый круг, из которого выхода нет.
Игорь Стрелков: Почему? Выход есть.
Журналист: Какой?
Игорь Стрелков: Для нас с вами?
Журналист: Да. И для страны, мы же и часть страны.
Игорь Стрелков: Для страны все очень просто: необходимо, чтобы президент начал революцию «сверху», ту, которую он фактически начал 1,5 года назад, присоединив Крым. Это был революционный во всех отношениях шаг, реально революционный, и, причем, необратимый.
Надо ему, наконец, осознать, что рубикон перейден, что это не другая речка какая-то и это именно рубикон.
Пошел дальше. А дальше и это необходимы системные изменения во внутренней политике, в экономической политике и возвращение к решительности во внешней политике. Только так, а иначе все равно, рано или поздно,и капитуляция и позор, позорная потеря власти.
Других вариантов нет.
Журналист: На этом, я так понимаю, все вопросы. Игорь Иванович! Огромное Вам спасибо за эту встречу, за этот откровенный разговор. Разрешите пожать руку! Спасибо большое всем зрителям, за ваши вопросы, за ваше внимание. До свидания! Мы закрываем нашу трансляцию.
Игорь Стрелков: До свидания!
П.С.
Объемное интервью. Свыше 200 вопросов и почти столько же ответов.