Дугаржап Жапхандаев. Алханай - Шамбала моей души-15 (перевод)
#Алханай_Шамбала_моей_души
Перевод на русский язык Виктора Балдоржиева.
______________________________________________________
Начало и вся книга: 13 апреля, 14 апреля, 15 апреля, 16 апреля, 19 апреля, 20 апреля, 21 апреля, 22 апреля, 24 апреля, 25 апреля, 28 апреля, 1 мая, 2 мая, 6 мая, 15 мая, 16 мая.
В конце каждой главы - уникальные, исторические, фотографии.
______________* * *__________________
(1928-1930 годы. Мир глазами семилетнего ребёнка)
ВСЕ ПОНЯТНО!
Скрестив ноги, на зеленой траве сидят люди. Перед ними стоит Цыдено Абрам и что-то рассказывает. Жарко, и многие стараются спрятаться в тень стоящих, а другие просто лежат под солнцем.
- Новости сэсэсээра, - объявляет Цыдено Абрам и продолжает рассказывать. Я сижу перед ним на траве и медленно засыпаю.
- Теперь от имени женщин выступит Жамбиева Дарима. - осипшим голосом говорит Цыдено Абрам. Открываю и протираю слипающиеся глаза.
Жамбиева Дарима выходит к людям в нарядном бурятском тэрлике, пот струится по ее круглому лицу. Очень уж взволнована Жамбиева Дарима!
- Великая октябрьская революция и учитель - Ленин... женщин... женщин, - звонко начала она и сбилась. Она уставилась на дальние синие горы, несколько раз открыла рот, но так и не смогла продолжить. На концерте она тоже забывала слова, вспомнил я. Пот градом бежит по ее лицу.
- Все понятно! - зашумели люди. Жамбиева Дарима облегченно вздохнула и села рядом с другими. Кто-то громко крикнул:
- Бато-Очир Цыбиков прочитает доклад о пятилетке. Слушайте!
Вышел худощавый парень в белой рубашке, подпоясанной тонким ремешком и не спеша начал говорить:
- Трудящиеся Бурят-Монголии и нашего агинского аймака выполнили пятилетку за четыре года. В Верхнеудинске построены Бурремзавод и фабрика. Там работали и добровольцы из нашего аймака... Строительство социализма продолжается, создаются коллективные хозяйства, все больше становится машин и другой техники, увеличивается производство мяса и зерна...
- Понятно! - одобрительно закричали люди.
- Тише, товарищи! - поднял руку Цыдено Абрам. - У кого есть вопросы - задавайте. Ответим на все!
- Хорошо бы прокатиться по железной дороге... Эх, где моя молодость? - вздохнула бабушка Цымпилма и испуганно огляделась. - Может быть, я что-то неправильно сказала?
Но потом она рассмеялась и пустила клубы дыма из своей трубки.
- На этом собрание закончено, - сказал Цыдено Абрам, и люди, устало потягиваясь, начали разбредаться в поисках тени.
ЦВЕТЫ И ЗВЕЗДЫ
Трава растет по ночам, вечером нельзя бросать на землю ургу - утром не найти. Бледные весной цветы сейчас налились густым цветом и вспыхнули местами малиновым жаром. Но выше их качаются над зеленой травой желтые колокольчики. В сумерках они светятся, как мерцающие огни лампадок, в знойные дни подрагивают бледными пятнами в синем струящемся мареве. На склонах гор растут высокие белые цветы, в низинах алеет сарана.. Время от времени льют обвальные ливни. Бабушка говорит, что нынче очень хороший год. А мы с Жалма-абгай пасем овец и собираем, ползая по земле, крупную землянику.
Вот-вот начнут отцветать цветы и острая литовка скосит их вместе с травой.
Папа запряг коня в телегу, и мы выехали на сенокос возле нашего зимника. Я уже умею косить не хуже взрослого человека, и папа больше не смотрит за мной. Мы скосили всю траву в изгороди и вокруг стоянки. Потом перекочевали подальше и поставили балаган.
Ясным днем еду на коне домой за харчами. За поскотиной пасутся коровы коммуны. Рядом косят сено коммунары. Как их много! Уже стоят много копен. У балагана горит костер, двое держат на веревке жирную корову. Третий приноравливается ударить топором.
В Соктуе у цветет картофель коммунаров, белеют новые изгороди и сараи, а возле ручья лежат в грязи жирные белые свиньи. Сколько их? Где-то далеко кто-то кричит пронзительным и визгливым голосом: «Чух-чух-чух!» Свиньи подняли головы с большими свисающими ушами, а потом ринулись наперегонки на голос.
На другой день, взяв приготовленные мамой сумы с харчами, я отправился обратно. Коммунары уже поставили два зарода, а копен стало еще больше. Наверное, у них нет ленивых, как в том спектакле... А в нашей изгороди только один маленький стожок! Остановив коня на пригорке, я долго смотрю на работающих коммунаров. Они тоже похожи на качающиеся под ветром цветы...
Наш участок на опушке леса. Вокруг темнеют густые кустарники. Вечером мы привязываем коня на длинной привязи к крепкому колышку, и папа уходит с берданкой на охоту. Здесь много косуль.
Однажды наш конь вскинул голову и навострил уши. В чаще послышался треск валежника, и вдруг, сотрясая сумерки, раздался утробный и долгий рев.
- Медведь... Он, наверное, искал смородину, увидел наш табор и испугался. В чащу рванул, - рассмеялся папа. - А сюда ему не пройти, кругом болото. Любая животина боится в болото провалиться.
- Может быть, там человек ходил, и медведь его испугался? -заметил я.
- Нет. Тут только зимой ходят до перевала. А летом не пройти.
С тех пор больше мы не слышали медвежьего рева. Только иногда отрывисто рявкали рогачи- косули. Так они ругают кого-то, если чем-то недовольны...
Сенокос закончился. Зеленые поляны острижены, нет на них ярких летних цветов. Все крупнее и ярче в ночном небе августовские звезды...
КОММУНАРЫ УБИРАЮТ ХЛЕБ
С каждым днем я и Жалма-абгай пасем овец все дальше и дальше от дома. Однажды, обогнув подножие вершины, мы увидели колосящееся поле, а по полю ровно плыл человек, сидящий на косилке, который тянули два быка. Впереди ехал всадник. Человек на косилке резко дергал за рычаг и на миг поднимал высокие блестящие под солнцем грабли.
- Впереди на коне едет Дамдин-ахэ, а на косилке - Бато-нагаса. Они убирают хлеб, - деловито объяснила мне Жалма-абгай.
- Побежим к ним! - не вытерпел я.
- Нет. За это время они далеко уйдут, а овцы наши убегут в лес... Да и смотреть там нечего, неинтересно. Ты сходи в коммуну, туда привезли новую молотилку. Она работает сама, - сказала Жалма-абгай и внимательно посмотрела на меня. Глаза ее смеялись.
- Сама? Сегодня же пойду!
Дома я сразу же стал отпрашиваться в коммуну. Мама долго молчала, потом улыбнулась и понюхала мою голову.
- Тебе уже девять лет. Сегодня был у нас Аюров Аюша, он записывает всех детей и сказал, что тебя пора отправлять в алханайскую школу... Перекочуем на осеннее стойбище и - поедешь... А в коммуну завтра сходи, заодно и к Бато-нагаса зайди.
Утром быстро высыхает роса и кажется, что вместе с ней высыхают и сухо седеют травы. По их острым верхушками прыгают кузнечики. Я бегу в коммуну...
Возле амбара лежат диковинные железные вещи. Есть вещи квадратные, круглые, какие-то колеса с острыми шипами. Много больших ящиков. Пахнет, как в кузнице папы. Прильнув к ящику, я пытаюсь разглядеть чернеющее железо. Потом пробую потрогать железный ящик, колесо.. Колесо катится легко. Потом пробую поднять и покрутить длинную трубу, что-то начинает жужжать и повизгивать.
- Иди сюда! Не трогай молотилку! - кто-то кричит за моей спиной. Испуганно оглядываюсь. Около дома стоит тетя Балбарма. Она смотрит на меня, чуть посмеивается и говорит:
:- Детям запретили подходить к молотилке, запросто можно пальцы зажать и оторвать. Ну что стоишь, заходи...
В коммуне все не так, как у нас! В доме Бато-нагасы на крепкой скамейке стоит блестящая железная штука с черной ручкой . А тетя Балбарма довольно посмеивается и объясняет мне:
- Это сепаратор, смотри - вот отсюда вытекает молоко, а отсюда - сметана. Внутри много-много блестящих железок... Мы все пробовали крутить.
Маленький и толстенький Дамдинжап, мой двоюродный брат, косолапя, схватился за черную ручку и начал крутить. Сепаратор зажужжал и зашипел, потом мелодично зазвенел. Дамдинжап перестал крутить и уставился на меня любопытными черными глазами.
- Как прозвенит шестьдесят раз, мы открываем наверху кран и сепаратор выпускает молоко, - говорила довольная Балбарма-абгай, вытаскивая из жестяной банки большой кусок сахара. Она протянула мне сахар.
- Ты же скоро в школу пойдешь? - спросила Балбарма-абгай.
- Ага, - ответил я, облизывая сладкий сахар.
- А кто твои ровесники?
- Жамьян-Дэби, Жигмит-Сынгэ, Дашима Гатапова...
- Жамьян-Дэби... неизвестно где... Жигмит-Сынгэ - далеко отсюда, Дашима Гатапова не пойдет. Выходит ты один отсюда в школу пойдешь, - удивленно сказала Балбарма-абгай. Я лизал сахар и молчал.
- Говорят, что школу из Тут-Халтуя перевезли в Харгастуй. Там будет учить детей Батожаргал Гомбуев. В прошлом году хотели открыть школу, не получилось... Теперь ты будешь учиться, читать и писать, - весело говорила тетя Балбарма, потом что-то вспомнила и заторопилась. - Ладно. Вы тут играйте вдвоем, сепаратор не трогайте, а я схожу в одно место... .
Все чаще и чаще идет мелкий холодный дождь, дуют ветры и печально поникли цветы. А коммунары день и ночь возят со своих полей на высоких телегах и арбах пышные снопы.
В ясный солнечный день я вдруг услышал гулкий рев, потом рев перешел в ровное и звенящее жужжание. Я сразу же побежал на участок... Там четыре лошади, запряженные в постромки ходили вокруг большой черной молотилки. Все вокруг гудело и дрожало, поднималась желтая клубящаяся пыль. Стремительно вертелись какие-то ремни. Кричали и суетились люди. Одни таскали охапками снопы, другие бегали вокруг молотилки, а здоровенный мужик в белых и круглых очках, похожий на чудовище, подоткнув полы тэрлика за кушак, бросал снопы в черную пасть ненасытной молотилки. Я стоял, выпучив глаза и заложив палец в рот. Люди кричали на меня и отгоняли в сторону. С другой стороны молотилки вылетала иссеченная солома, которую женщины отгребали подальше граблями. Бурт зерна становился все выше и выше. Вдруг мужчина с граблями в руках и в таких же белых очках, как у чудовища, поднял руку и испуганно закричал, перекрывая шум и рев:
- Барабанщик! Стой, стой!
Кони остановились, молотилка недовольно заурчала и смолкла.
- Шестерня барабана сломалась! - громко объявил человек, снимая очки и превратившись в нормального человека. Чудовище тоже сняло белые очки, вытерло запыленное лицо подолом тэрлика и оказалось дядей Максаром.
- Если обломок остался в барабане, придется все разбирать, - недовольно сказал дядя Максар, открывая какую-то крышку в молотилке.
Вдруг в тишине я отчетливо услышал детские голоса. Подойдя к куче соломы я увидел чумазых малышей - Дамдинжапа, маленькую Цыбенову Мыдыгму и крепыша Дарижапа Очирова. Их ягнячьи шапки были надвинуты на брови, глазенки поблескивали. Они сидели рядышком на пышной соломе и распевали песню, которой их, видимо, научили какие-то взрослые проказники: «Нашей маме исполнилось тридцать, любит песни и игры она... Нашей маме исполнилось сорок, любит сплетни она собирать... » И так далее. Исполнялось там маме и пятьдесят, и шестьдесят...
Возвращаясь домой, я увидел у ограды на большом костре два кипящих котла, рядом сидела бабушка Цымпилма. Она ласково смотрела на меня и покуривала трубочку.
- Обед варю коммунарам, - похвасталась мне она, - жирная свинина. Ты прибегай почаще. Попроси у матери для меня табак. Не забудь.
- Не забуду! - весело крикнул я и помчался домой по холодным осенним травам.
НАГАСА-ЭЖИ ПРИЗНАЕТ КОММУНУ
Теперь молотилка работает целыми днями. Становится холодно, мы сидим у печурки в теплой юрте. В один из таких дней к нам ввалился дядя Максар. Папа, как всегда, гремел железками и что-то искал в своем длинном промасленном ящике. Дядя Максар посмотрел на папу, подождал и, проведя большими ладонями по своему бугристому, как булыжник, лицу робко сказал:
- Я оставил у кузницы одну сломанную деталь. Может быть, сходим и посмотрим?
- Горн до сумерек не успеем разжечь. Давай завтра, - ответил папа.
- Хорошо, хорошо... Сейчас поздно .- Дядя Максар успокоился. Потом прокашлялся и заговорил снова. - Скоро сломаются все заводские зубья барабана. Что будем делать? Опять придется к тебе обращаться. А коммуна с вами рассчитается...
Он посмотрел на папу и рассмеялся. Папа усмехнулся и сказал:
- Зубья сделать проще простого... А что за деталь ты принес сейчас?
- Там идет железка от маховика к молотилке, она лопнула.
- Дырка в середине? - заинтересовался папа.
- Да, да. Как раз по первой дырке и лопнула. Сделаешь?
Папа кивнул, и они надолго замолчали, перебирая свои думы. Ветер на улице успокоился и ушел в горы, только запоздало и глухо продолжает шуметь лес.
- Мельницу из деревни будете перевозить? - спрашивает папа. Дядя Максар глубоко вздохнул и посмотрел на него.
- Коммуна за мельницу заплатила. Но мельницу надо еще суметь разобрать, а это не каждый может. На века сделана. Может быть, запрячь много быков в постромки и попробовать сдернуть... Не знаю, - задумчиво говорит он и посматривает на папу.
Потом они долго пьют и беседуют. У обоих приподнятое и какое-то торжественное настроение, хотя они посмеиваются и говорят об охоте, погоде...
Утром небо стало высоким и туманно голубело. Мы с Жалма-абгай гоним овец. У подножия Тамхи-Баряшина неподвижно стоят коровы и поедают траву. Но, приглядевшись, я вижу, что это не коровы, а несколько балаганов. Аа, ведь люди говорили, что там коммунары складывают снопы от дождей и прожорливых птиц. Вокруг стало много тетеревов. Они жадно набрасываются на колосья. Тогда коммунары сделали пугала, но уберечь хлеб от птиц очень трудно. Люди без ружей завистливыми глазами провожают улетающих птиц...
- Все стали делать машины, - задумчиво говорит нагаса-эжи, перебирая четки, слышавшая о том, как коммунары убирают и молотят хлеб. - Я видела, как косят сено косилкой. Все равно они оставляют самую лучшую траву. Литовка лучше! Землю пашут... Буряты раньше смеялись, когда видели пахаря: «Чушку в чурку запрягать и землю черную пахать!» Но теперь все по-другому. Все машины делают! Машина перерабатывает молоко и делает сметану. Может быть, мне повезло, что я дожила до таких времен и вижу удивительные вещи? А что будет впереди? Старая жизнь уходит... Ом-мани-бадме-хум! А ведь в коммуне никто не мучается, все помогают друг другу, все, как дети одной семьи. Едят из одного котла... Наверное, и вы в скором времени вступите в коммуну, а, Цыбжит?
Она поворачивается к маме и выжидательно смотрит на нее.
- Не знаю, ничего я пока не знаю, - растерянно отвечает мама, думая о чем-то своем. Потом она мечтательно улыбается и, вздохнув, говорит:
- Как решат люди, так и будет. На все воля божья! Пусть пока Жапхандай помогает коммуне, ремонтирует машины... Говорят, что налоги на единоличников стали больше... Вот перекочуем на зимнее стойбище, перезимуем, а там видно будет - вступим или нет в коммуну.
Раскрыв рот, я слушаю маму и тревожно смотрю на нагаса-эжи. Сгорбившись, она шепчет какие-то заклинания и продолжает перебирать четки. Потом поднимает седую остриженную голову и робко спрашивает:
- А если надо куда-то ехать, коммуна даст коня?
- Конечно, человек там не имеет права даже на один день брать своего же коня, -поджав губы, жестко говорит мама. - Но я слышала, что когда болеют женщины, то их увозят к докторам в Огшо-город на телеге коммуны.
- Что ж, и это неплохо, - вздыхает нагаса-эжи.
ДВА ДРУГА
Потянулись последние, теплые, осенние дни. Сижу у ключа и смотрю на дорогу. Вокруг меня лежат, как уснувшие богатыри, огромные серые валуны. По дороге не спеша идут двое. Наверное, у коммунаров сломалась молотилка, и они сегодня отдыхают. Но приглядевшись я узнал своих друзей - Шара Хубуна и Цырена Гомбоева. Хотя они старше меня года ни три, я обрадовался и побежал к ним навстречу.
Но они присели на сухие кочки и разговаривают, совершенно не обращая на меня внимания. Вот так друзья! Обиженный, прыгаю с кочки на кочку и посматриваю на них. Они говорят о каком-то спектакле, который видели в коммуне.
- А «Ползучий лама и бодливый баран» и «Ответ Агвану» - тоже написал Хоца Намсараев? - важно спрашивает Шара Хубун, косясь на меня.
- Конечно! - очень умно отвечает Цырен. Он сидит прямо, как начальник, не шевелится и смотрит сквозь меня.
- «Ползучий лама» это... это танец? - вдруг выпаливаю я.
- Конечно, нет. В доме дяди Намсарая показывали пьесу - «Уходящая тьма». Мы ночью смотрели, ты, конечно, спал, - важно ответил Шара Хубун, явно тяготясь мной и недовольно посматривая на дальние горы. Видимо, я им помешал.
- А когда Минжур Абрамов играл кулака, он запихивал под широкий тэрлик пуховую подушку, - рассмеялся Цырен, по-прежнему не видя меня.
- А как же! - подхватил разговор друга Шара Хубун, - ладно, пойдем, Цырен. Надо еще до вас дойти, потом поздно будем.
- Пусть, - беспечно махнул рукой Цырен, смотря в сторону от меня, - ночью бродить еще лучше, никто не видит и разговаривать можно о чем угодно...
«Наверное, в Загдачее снова будут показывать пьесу. Конечно, они уже взрослые могут гулять одни и где им вздумается. У них свои дела». -запечалился я. Шара Хубун и Цырен встали, собираясь идти. А почему бы и мне с ними не походить хотя бы немного?
- Ты куда? - удивился Шара Хубун. - Не вздумай идти за нами. - Он рассмеялся.
- Немножечко погуляю с вами? - робко попросился я.
- Разве что немножечко, - важно согласился Шара Хубун, поправляя кушак и одергивая свой короткий тэрлик в заплатах. Мы зашагали к подножию горы.
- Кажется, вон там из чащи выглядывает волк, - вдруг испуганно сказал Цырен, отскакивая подальше от меня и Шара Хубуна и выпучив глаза. Он остановился и задумчиво поглядев на меня, сказал:
- Однажды я видел, как страшный волк напал на овец дяди Намсарая. Он полз по траве, почти невидимый, и долго скрадывал добычу. Потом только на миг взлетел над травой и - готово!.. Иди-ка ты лучше домой...
Продолжение следует.
Время наших предков в фотографиях конца XIX и XX веков
Скорее всего, снимок сделан в Агинском до 1917 года. Возможно, здесь - учащиеся Агинской школы.
Агинское двухклассное училище. 1910 год.
Красногвардейцы (народоармейцы?) Ф. Е. Губов (сидит) и Г. Я. Степанов во Владивостоке после изганания интервентов из Дальнего Востока. 1922 год. Ф. Е. Губов - уроженец села Дульдурга.
Политкурсы. 1924 год.
Учащиеся Агинской семилетней школы. 1930 год.
_________________________________________________________
Все работы проводятся только за счёт поддержки читателей. Даже 1 рубль - бесценен для благого дела! СПАСИБО- кто сколько может. Перечислить через мобильный банк - 8 924 516 81 19, через приложение на карту 4276 7400 1903 8884 или -
Перевод на русский язык Виктора Балдоржиева.
______________________________________________________
Начало и вся книга: 13 апреля, 14 апреля, 15 апреля, 16 апреля, 19 апреля, 20 апреля, 21 апреля, 22 апреля, 24 апреля, 25 апреля, 28 апреля, 1 мая, 2 мая, 6 мая, 15 мая, 16 мая.
В конце каждой главы - уникальные, исторические, фотографии.
______________* * *__________________
(1928-1930 годы. Мир глазами семилетнего ребёнка)
ВСЕ ПОНЯТНО!
Скрестив ноги, на зеленой траве сидят люди. Перед ними стоит Цыдено Абрам и что-то рассказывает. Жарко, и многие стараются спрятаться в тень стоящих, а другие просто лежат под солнцем.
- Новости сэсэсээра, - объявляет Цыдено Абрам и продолжает рассказывать. Я сижу перед ним на траве и медленно засыпаю.
- Теперь от имени женщин выступит Жамбиева Дарима. - осипшим голосом говорит Цыдено Абрам. Открываю и протираю слипающиеся глаза.
Жамбиева Дарима выходит к людям в нарядном бурятском тэрлике, пот струится по ее круглому лицу. Очень уж взволнована Жамбиева Дарима!
- Великая октябрьская революция и учитель - Ленин... женщин... женщин, - звонко начала она и сбилась. Она уставилась на дальние синие горы, несколько раз открыла рот, но так и не смогла продолжить. На концерте она тоже забывала слова, вспомнил я. Пот градом бежит по ее лицу.
- Все понятно! - зашумели люди. Жамбиева Дарима облегченно вздохнула и села рядом с другими. Кто-то громко крикнул:
- Бато-Очир Цыбиков прочитает доклад о пятилетке. Слушайте!
Вышел худощавый парень в белой рубашке, подпоясанной тонким ремешком и не спеша начал говорить:
- Трудящиеся Бурят-Монголии и нашего агинского аймака выполнили пятилетку за четыре года. В Верхнеудинске построены Бурремзавод и фабрика. Там работали и добровольцы из нашего аймака... Строительство социализма продолжается, создаются коллективные хозяйства, все больше становится машин и другой техники, увеличивается производство мяса и зерна...
- Понятно! - одобрительно закричали люди.
- Тише, товарищи! - поднял руку Цыдено Абрам. - У кого есть вопросы - задавайте. Ответим на все!
- Хорошо бы прокатиться по железной дороге... Эх, где моя молодость? - вздохнула бабушка Цымпилма и испуганно огляделась. - Может быть, я что-то неправильно сказала?
Но потом она рассмеялась и пустила клубы дыма из своей трубки.
- На этом собрание закончено, - сказал Цыдено Абрам, и люди, устало потягиваясь, начали разбредаться в поисках тени.
ЦВЕТЫ И ЗВЕЗДЫ
Трава растет по ночам, вечером нельзя бросать на землю ургу - утром не найти. Бледные весной цветы сейчас налились густым цветом и вспыхнули местами малиновым жаром. Но выше их качаются над зеленой травой желтые колокольчики. В сумерках они светятся, как мерцающие огни лампадок, в знойные дни подрагивают бледными пятнами в синем струящемся мареве. На склонах гор растут высокие белые цветы, в низинах алеет сарана.. Время от времени льют обвальные ливни. Бабушка говорит, что нынче очень хороший год. А мы с Жалма-абгай пасем овец и собираем, ползая по земле, крупную землянику.
Вот-вот начнут отцветать цветы и острая литовка скосит их вместе с травой.
Папа запряг коня в телегу, и мы выехали на сенокос возле нашего зимника. Я уже умею косить не хуже взрослого человека, и папа больше не смотрит за мной. Мы скосили всю траву в изгороди и вокруг стоянки. Потом перекочевали подальше и поставили балаган.
Ясным днем еду на коне домой за харчами. За поскотиной пасутся коровы коммуны. Рядом косят сено коммунары. Как их много! Уже стоят много копен. У балагана горит костер, двое держат на веревке жирную корову. Третий приноравливается ударить топором.
В Соктуе у цветет картофель коммунаров, белеют новые изгороди и сараи, а возле ручья лежат в грязи жирные белые свиньи. Сколько их? Где-то далеко кто-то кричит пронзительным и визгливым голосом: «Чух-чух-чух!» Свиньи подняли головы с большими свисающими ушами, а потом ринулись наперегонки на голос.
На другой день, взяв приготовленные мамой сумы с харчами, я отправился обратно. Коммунары уже поставили два зарода, а копен стало еще больше. Наверное, у них нет ленивых, как в том спектакле... А в нашей изгороди только один маленький стожок! Остановив коня на пригорке, я долго смотрю на работающих коммунаров. Они тоже похожи на качающиеся под ветром цветы...
Наш участок на опушке леса. Вокруг темнеют густые кустарники. Вечером мы привязываем коня на длинной привязи к крепкому колышку, и папа уходит с берданкой на охоту. Здесь много косуль.
Однажды наш конь вскинул голову и навострил уши. В чаще послышался треск валежника, и вдруг, сотрясая сумерки, раздался утробный и долгий рев.
- Медведь... Он, наверное, искал смородину, увидел наш табор и испугался. В чащу рванул, - рассмеялся папа. - А сюда ему не пройти, кругом болото. Любая животина боится в болото провалиться.
- Может быть, там человек ходил, и медведь его испугался? -заметил я.
- Нет. Тут только зимой ходят до перевала. А летом не пройти.
С тех пор больше мы не слышали медвежьего рева. Только иногда отрывисто рявкали рогачи- косули. Так они ругают кого-то, если чем-то недовольны...
Сенокос закончился. Зеленые поляны острижены, нет на них ярких летних цветов. Все крупнее и ярче в ночном небе августовские звезды...
КОММУНАРЫ УБИРАЮТ ХЛЕБ
С каждым днем я и Жалма-абгай пасем овец все дальше и дальше от дома. Однажды, обогнув подножие вершины, мы увидели колосящееся поле, а по полю ровно плыл человек, сидящий на косилке, который тянули два быка. Впереди ехал всадник. Человек на косилке резко дергал за рычаг и на миг поднимал высокие блестящие под солнцем грабли.
- Впереди на коне едет Дамдин-ахэ, а на косилке - Бато-нагаса. Они убирают хлеб, - деловито объяснила мне Жалма-абгай.
- Побежим к ним! - не вытерпел я.
- Нет. За это время они далеко уйдут, а овцы наши убегут в лес... Да и смотреть там нечего, неинтересно. Ты сходи в коммуну, туда привезли новую молотилку. Она работает сама, - сказала Жалма-абгай и внимательно посмотрела на меня. Глаза ее смеялись.
- Сама? Сегодня же пойду!
Дома я сразу же стал отпрашиваться в коммуну. Мама долго молчала, потом улыбнулась и понюхала мою голову.
- Тебе уже девять лет. Сегодня был у нас Аюров Аюша, он записывает всех детей и сказал, что тебя пора отправлять в алханайскую школу... Перекочуем на осеннее стойбище и - поедешь... А в коммуну завтра сходи, заодно и к Бато-нагаса зайди.
Утром быстро высыхает роса и кажется, что вместе с ней высыхают и сухо седеют травы. По их острым верхушками прыгают кузнечики. Я бегу в коммуну...
Возле амбара лежат диковинные железные вещи. Есть вещи квадратные, круглые, какие-то колеса с острыми шипами. Много больших ящиков. Пахнет, как в кузнице папы. Прильнув к ящику, я пытаюсь разглядеть чернеющее железо. Потом пробую потрогать железный ящик, колесо.. Колесо катится легко. Потом пробую поднять и покрутить длинную трубу, что-то начинает жужжать и повизгивать.
- Иди сюда! Не трогай молотилку! - кто-то кричит за моей спиной. Испуганно оглядываюсь. Около дома стоит тетя Балбарма. Она смотрит на меня, чуть посмеивается и говорит:
:- Детям запретили подходить к молотилке, запросто можно пальцы зажать и оторвать. Ну что стоишь, заходи...
В коммуне все не так, как у нас! В доме Бато-нагасы на крепкой скамейке стоит блестящая железная штука с черной ручкой . А тетя Балбарма довольно посмеивается и объясняет мне:
- Это сепаратор, смотри - вот отсюда вытекает молоко, а отсюда - сметана. Внутри много-много блестящих железок... Мы все пробовали крутить.
Маленький и толстенький Дамдинжап, мой двоюродный брат, косолапя, схватился за черную ручку и начал крутить. Сепаратор зажужжал и зашипел, потом мелодично зазвенел. Дамдинжап перестал крутить и уставился на меня любопытными черными глазами.
- Как прозвенит шестьдесят раз, мы открываем наверху кран и сепаратор выпускает молоко, - говорила довольная Балбарма-абгай, вытаскивая из жестяной банки большой кусок сахара. Она протянула мне сахар.
- Ты же скоро в школу пойдешь? - спросила Балбарма-абгай.
- Ага, - ответил я, облизывая сладкий сахар.
- А кто твои ровесники?
- Жамьян-Дэби, Жигмит-Сынгэ, Дашима Гатапова...
- Жамьян-Дэби... неизвестно где... Жигмит-Сынгэ - далеко отсюда, Дашима Гатапова не пойдет. Выходит ты один отсюда в школу пойдешь, - удивленно сказала Балбарма-абгай. Я лизал сахар и молчал.
- Говорят, что школу из Тут-Халтуя перевезли в Харгастуй. Там будет учить детей Батожаргал Гомбуев. В прошлом году хотели открыть школу, не получилось... Теперь ты будешь учиться, читать и писать, - весело говорила тетя Балбарма, потом что-то вспомнила и заторопилась. - Ладно. Вы тут играйте вдвоем, сепаратор не трогайте, а я схожу в одно место... .
Все чаще и чаще идет мелкий холодный дождь, дуют ветры и печально поникли цветы. А коммунары день и ночь возят со своих полей на высоких телегах и арбах пышные снопы.
В ясный солнечный день я вдруг услышал гулкий рев, потом рев перешел в ровное и звенящее жужжание. Я сразу же побежал на участок... Там четыре лошади, запряженные в постромки ходили вокруг большой черной молотилки. Все вокруг гудело и дрожало, поднималась желтая клубящаяся пыль. Стремительно вертелись какие-то ремни. Кричали и суетились люди. Одни таскали охапками снопы, другие бегали вокруг молотилки, а здоровенный мужик в белых и круглых очках, похожий на чудовище, подоткнув полы тэрлика за кушак, бросал снопы в черную пасть ненасытной молотилки. Я стоял, выпучив глаза и заложив палец в рот. Люди кричали на меня и отгоняли в сторону. С другой стороны молотилки вылетала иссеченная солома, которую женщины отгребали подальше граблями. Бурт зерна становился все выше и выше. Вдруг мужчина с граблями в руках и в таких же белых очках, как у чудовища, поднял руку и испуганно закричал, перекрывая шум и рев:
- Барабанщик! Стой, стой!
Кони остановились, молотилка недовольно заурчала и смолкла.
- Шестерня барабана сломалась! - громко объявил человек, снимая очки и превратившись в нормального человека. Чудовище тоже сняло белые очки, вытерло запыленное лицо подолом тэрлика и оказалось дядей Максаром.
- Если обломок остался в барабане, придется все разбирать, - недовольно сказал дядя Максар, открывая какую-то крышку в молотилке.
Вдруг в тишине я отчетливо услышал детские голоса. Подойдя к куче соломы я увидел чумазых малышей - Дамдинжапа, маленькую Цыбенову Мыдыгму и крепыша Дарижапа Очирова. Их ягнячьи шапки были надвинуты на брови, глазенки поблескивали. Они сидели рядышком на пышной соломе и распевали песню, которой их, видимо, научили какие-то взрослые проказники: «Нашей маме исполнилось тридцать, любит песни и игры она... Нашей маме исполнилось сорок, любит сплетни она собирать... » И так далее. Исполнялось там маме и пятьдесят, и шестьдесят...
Возвращаясь домой, я увидел у ограды на большом костре два кипящих котла, рядом сидела бабушка Цымпилма. Она ласково смотрела на меня и покуривала трубочку.
- Обед варю коммунарам, - похвасталась мне она, - жирная свинина. Ты прибегай почаще. Попроси у матери для меня табак. Не забудь.
- Не забуду! - весело крикнул я и помчался домой по холодным осенним травам.
НАГАСА-ЭЖИ ПРИЗНАЕТ КОММУНУ
Теперь молотилка работает целыми днями. Становится холодно, мы сидим у печурки в теплой юрте. В один из таких дней к нам ввалился дядя Максар. Папа, как всегда, гремел железками и что-то искал в своем длинном промасленном ящике. Дядя Максар посмотрел на папу, подождал и, проведя большими ладонями по своему бугристому, как булыжник, лицу робко сказал:
- Я оставил у кузницы одну сломанную деталь. Может быть, сходим и посмотрим?
- Горн до сумерек не успеем разжечь. Давай завтра, - ответил папа.
- Хорошо, хорошо... Сейчас поздно .- Дядя Максар успокоился. Потом прокашлялся и заговорил снова. - Скоро сломаются все заводские зубья барабана. Что будем делать? Опять придется к тебе обращаться. А коммуна с вами рассчитается...
Он посмотрел на папу и рассмеялся. Папа усмехнулся и сказал:
- Зубья сделать проще простого... А что за деталь ты принес сейчас?
- Там идет железка от маховика к молотилке, она лопнула.
- Дырка в середине? - заинтересовался папа.
- Да, да. Как раз по первой дырке и лопнула. Сделаешь?
Папа кивнул, и они надолго замолчали, перебирая свои думы. Ветер на улице успокоился и ушел в горы, только запоздало и глухо продолжает шуметь лес.
- Мельницу из деревни будете перевозить? - спрашивает папа. Дядя Максар глубоко вздохнул и посмотрел на него.
- Коммуна за мельницу заплатила. Но мельницу надо еще суметь разобрать, а это не каждый может. На века сделана. Может быть, запрячь много быков в постромки и попробовать сдернуть... Не знаю, - задумчиво говорит он и посматривает на папу.
Потом они долго пьют и беседуют. У обоих приподнятое и какое-то торжественное настроение, хотя они посмеиваются и говорят об охоте, погоде...
Утром небо стало высоким и туманно голубело. Мы с Жалма-абгай гоним овец. У подножия Тамхи-Баряшина неподвижно стоят коровы и поедают траву. Но, приглядевшись, я вижу, что это не коровы, а несколько балаганов. Аа, ведь люди говорили, что там коммунары складывают снопы от дождей и прожорливых птиц. Вокруг стало много тетеревов. Они жадно набрасываются на колосья. Тогда коммунары сделали пугала, но уберечь хлеб от птиц очень трудно. Люди без ружей завистливыми глазами провожают улетающих птиц...
- Все стали делать машины, - задумчиво говорит нагаса-эжи, перебирая четки, слышавшая о том, как коммунары убирают и молотят хлеб. - Я видела, как косят сено косилкой. Все равно они оставляют самую лучшую траву. Литовка лучше! Землю пашут... Буряты раньше смеялись, когда видели пахаря: «Чушку в чурку запрягать и землю черную пахать!» Но теперь все по-другому. Все машины делают! Машина перерабатывает молоко и делает сметану. Может быть, мне повезло, что я дожила до таких времен и вижу удивительные вещи? А что будет впереди? Старая жизнь уходит... Ом-мани-бадме-хум! А ведь в коммуне никто не мучается, все помогают друг другу, все, как дети одной семьи. Едят из одного котла... Наверное, и вы в скором времени вступите в коммуну, а, Цыбжит?
Она поворачивается к маме и выжидательно смотрит на нее.
- Не знаю, ничего я пока не знаю, - растерянно отвечает мама, думая о чем-то своем. Потом она мечтательно улыбается и, вздохнув, говорит:
- Как решат люди, так и будет. На все воля божья! Пусть пока Жапхандай помогает коммуне, ремонтирует машины... Говорят, что налоги на единоличников стали больше... Вот перекочуем на зимнее стойбище, перезимуем, а там видно будет - вступим или нет в коммуну.
Раскрыв рот, я слушаю маму и тревожно смотрю на нагаса-эжи. Сгорбившись, она шепчет какие-то заклинания и продолжает перебирать четки. Потом поднимает седую остриженную голову и робко спрашивает:
- А если надо куда-то ехать, коммуна даст коня?
- Конечно, человек там не имеет права даже на один день брать своего же коня, -поджав губы, жестко говорит мама. - Но я слышала, что когда болеют женщины, то их увозят к докторам в Огшо-город на телеге коммуны.
- Что ж, и это неплохо, - вздыхает нагаса-эжи.
ДВА ДРУГА
Потянулись последние, теплые, осенние дни. Сижу у ключа и смотрю на дорогу. Вокруг меня лежат, как уснувшие богатыри, огромные серые валуны. По дороге не спеша идут двое. Наверное, у коммунаров сломалась молотилка, и они сегодня отдыхают. Но приглядевшись я узнал своих друзей - Шара Хубуна и Цырена Гомбоева. Хотя они старше меня года ни три, я обрадовался и побежал к ним навстречу.
Но они присели на сухие кочки и разговаривают, совершенно не обращая на меня внимания. Вот так друзья! Обиженный, прыгаю с кочки на кочку и посматриваю на них. Они говорят о каком-то спектакле, который видели в коммуне.
- А «Ползучий лама и бодливый баран» и «Ответ Агвану» - тоже написал Хоца Намсараев? - важно спрашивает Шара Хубун, косясь на меня.
- Конечно! - очень умно отвечает Цырен. Он сидит прямо, как начальник, не шевелится и смотрит сквозь меня.
- «Ползучий лама» это... это танец? - вдруг выпаливаю я.
- Конечно, нет. В доме дяди Намсарая показывали пьесу - «Уходящая тьма». Мы ночью смотрели, ты, конечно, спал, - важно ответил Шара Хубун, явно тяготясь мной и недовольно посматривая на дальние горы. Видимо, я им помешал.
- А когда Минжур Абрамов играл кулака, он запихивал под широкий тэрлик пуховую подушку, - рассмеялся Цырен, по-прежнему не видя меня.
- А как же! - подхватил разговор друга Шара Хубун, - ладно, пойдем, Цырен. Надо еще до вас дойти, потом поздно будем.
- Пусть, - беспечно махнул рукой Цырен, смотря в сторону от меня, - ночью бродить еще лучше, никто не видит и разговаривать можно о чем угодно...
«Наверное, в Загдачее снова будут показывать пьесу. Конечно, они уже взрослые могут гулять одни и где им вздумается. У них свои дела». -запечалился я. Шара Хубун и Цырен встали, собираясь идти. А почему бы и мне с ними не походить хотя бы немного?
- Ты куда? - удивился Шара Хубун. - Не вздумай идти за нами. - Он рассмеялся.
- Немножечко погуляю с вами? - робко попросился я.
- Разве что немножечко, - важно согласился Шара Хубун, поправляя кушак и одергивая свой короткий тэрлик в заплатах. Мы зашагали к подножию горы.
- Кажется, вон там из чащи выглядывает волк, - вдруг испуганно сказал Цырен, отскакивая подальше от меня и Шара Хубуна и выпучив глаза. Он остановился и задумчиво поглядев на меня, сказал:
- Однажды я видел, как страшный волк напал на овец дяди Намсарая. Он полз по траве, почти невидимый, и долго скрадывал добычу. Потом только на миг взлетел над травой и - готово!.. Иди-ка ты лучше домой...
Продолжение следует.
Время наших предков в фотографиях конца XIX и XX веков
Скорее всего, снимок сделан в Агинском до 1917 года. Возможно, здесь - учащиеся Агинской школы.
Агинское двухклассное училище. 1910 год.
Красногвардейцы (народоармейцы?) Ф. Е. Губов (сидит) и Г. Я. Степанов во Владивостоке после изганания интервентов из Дальнего Востока. 1922 год. Ф. Е. Губов - уроженец села Дульдурга.
Политкурсы. 1924 год.
Учащиеся Агинской семилетней школы. 1930 год.
_________________________________________________________
Все работы проводятся только за счёт поддержки читателей. Даже 1 рубль - бесценен для благого дела! СПАСИБО- кто сколько может. Перечислить через мобильный банк - 8 924 516 81 19, через приложение на карту 4276 7400 1903 8884 или -