Дугаржап Жапхандаев. Алханай - Шамбала моей души-2 (перевод)
#Алханай_Шамбала_моей_души
Перевод на русский язык Виктора Балдоржиева.
______________________________________________________
Продолжение и вся книга: 13 апреля, 14 апреля, 15 апреля, 16 апреля, 19 апреля, 20 апреля, 21 апреля, 22 апреля, 24 апреля, 25 апреля, 28 апреля, 1 мая, 2 мая, 6 мая, 15 мая, 16 мая.
В конце каждой главы - уникальные, исторические, фотографии.
______________* * *__________________
(1928-1930 годы. Мир глазами семилетнего ребёнка)
НАШИ СОСЕДИ
Недалеко от нас живет богатая и многочисленная семья Намсараевых. У них много породистых белых овец, коней, коров и быков. На дворе - большая белая юрта, красивая и легкая бричка, телеги... Есть у них теплый бревенчатый тепляк для ягнят. В этом тепляке осенними и зимними ночами собираются и играют молодежь и дети.
У Намсараевых два подростка - девочка Цыгмит и приемный сын Цырен-Доржо. Есть у них и маленький Жамьян-Дэби, мой ровесник. Я дружу с ним, но играем мы не часто. Ведь я - неугомонный человек, люблю охоту, кидаю камнями воробьев и голубей, не знаю молитв, заклинаний, не умею читать. Мы не подходим друг другу. Отец моего друга - Базаров Намсарай читает старомонгольские книги, умеет писать. Он обучает своего сына. А мой папа ничего не запрещает мне.
Жамьян-Дэби редко ходит играть в тепляк. Чаще он сидит в юрте и учит монгольскую грамоту, молитвы и заклинания. А я еще не пропустил ни одной игры!
Вечерами в тепляке собирается много молодежи и детей. Мы расстилаем на земле большой белый войлок, высыпаем из кожаного мешка позванивающие кучи овечьих лодыжек. Мальчики и девочки закатывают правые рукава, веселясь и подмигивая друг другу, садятся играть. Я смотрю, затаив дыхание. Высоко взлетает серебряная цепочка, играющий молниеносно успевает схватить с войлока горсть лодыжек и поймать ее на лету. Ведь он проиграет, если не успеет поймать цепочку или выронит хоть одну лодыжку...
В лунные вечера, наспех поужинав, я бегу к друзьям. Мы играем на улице. А там - шум, смех, гомон. Серебряный круг луны брызжет сиянием на долину, окаймленную горами, на Мадагу, Тамхи- Баряшан, речушку Загдачей - на весь Алханай!
- В палочку- выручалочку!
- Нет. Золото будем прятать!
Иногда на бревнах во дворе Намасараевых проходят молодежные вечерки. Кто-нибудь обязательно начнет: « Месяц серебряный светел... » И вот уже множество парней и девушек, обнявшись и покачиваясь, поют протяжные песни. Нежная волна забьется в моей груди, трудно станет дышать, и вдруг теплые слезы побегут по моим щекам. А песни все льются и льются - о родине, любви, отце и матери, нашем Алханае. Медленно плывет по звездному небу луна...
Сам дядя Намсарай - плотник и столяр. Зимой у него мало работы и потому встает он поздно. Накинув на широкие плечи меховую шубу, крытую синей далембой, он не спеша направляется в кустарники по нужде. Обратно возвращается тоже не спеша, громко покашливает, прочищая горло и сплевывая далеко в сторону. Зайдя в юрту и не снимая шубы, он набирает из чашки полный рот холодной воды, толстые щеки его раздуваются. Дядя Намсарай моется: смачивает лицо и руки, берет розовое мыло и выпускает на ладони тоненькую струйку воды. Душистые и ароматные запахи плывут, наполняя юрту.
- Отойди! Брызги долетят! - прикрикивает он на меня. Испугавшись и даже не закрыв дверь юрты я выскакиваю на улицу и бегу домой. Мама подшивает обувь, увидев меня, добавляет к моему испугу:
- Опять окно соседям разбил!?
Нахохлившись и насупившись, сижу и помалкиваю.
- Иди и собери щепки! - дает мне задание мама. Добежав до дров, я быстро набираю полный подол пахнущих смолой щепок.
У нас много соседей. Недалеко - стойбища Бато- нагасы и Гатаповых. Бато-нагаса знает монгольскую грамоту, мастерит телеги, заостряет и оттягивает ломы, охотится в тайге. Все окрестные буряты уважают его. У них есть маленький толстый сын Дамдинжап, мой двоюродный брат, он еще не ходит.
Гатаповы живут слева от Бато- нагасы. Сам Гатап высокий и худощавый человек с тонкими чертами лица. Говорит и сам же смеется над своими словами. Монгольской грамоты он не знает, но зато хорошо говорит по-русски. Дочка их Дашима - моя ровесница...
Я знаю всех наших соседей. За густыми ивняками живут Поненовы. Дальше у самого края Мухар-Хунды - Лыгдыновы, Пунсуковы, Дармаевы, Даржаевы, Найдановы, отца которых прозвали Бык. На правой стороне речки - стойбище Золтоевых, рядом с ними живут Эрдынеевы. Возле Боро- Судул - Ошоровы, там же и Шарагшан-абгай. Впереди нас есть родник - Махидун. Там живут Доржиевы, Дамбаевы...
Бабушка Доржиевых Цыгмит-абгай моя крестная. Недавно крестная подарила мне козленка. Он растет и у него уже появляется бородка. Мы тоже что-нибудь дарим крестной. Внук Доржиевых Содном- Даржа стал ламой тоже будет изгонять злых духов. У них есть еще внуки - Намсарай и Цырен. А внучку Должин они отдали Дамбаевым. Кажется, дочка Гатаповых тоже взята у Гомбо Доржиева...
Сам старик Гомбо все время ходит выпившим. Он немного заикается, но шутник и острослов каких поискать. Заикаясь, он говорит громко- громко. Иногда скажет что-нибудь такое - все покатываются от смеха.
ЗИМНИЕ ДНИ. КТО ОХОТИТСЯ?
Заканчиваются осенние молебны. Деревья покрываются инеем. Начинаются долгие зимние ночи и студеные дни. Снега выпало много. Папа на двух телегах возит сено от Шэхэндэ. Уставший и закуржавевший, он возвращается поздно вечером и пьет в теплой юрте горячий чай из оправленной серебром деревянной чашки.
Теперь каждое утро я бегаю в сенник, перелезаю через жерди изгородей, собираю высохшие синие цветы. Чихаю от терпкого благоухания еще зеленой ветоши. Иногда, утопая в сене и вдыхая запах горьковатой пыли, взбираюсь на стог..
За изгородью встречаюсь с нашим рогатым и кастрированным козлом, который водит наших овец и коз. Наклонив голову, он смотрит на меня не мигающими желто- коричневыми глазами, пышную белую бороду развевает ветер. Козел укоряет меня и просит сена. Быстро бросив ему маленькую охапку, убегаю домой...
По утрам тихо. Дремлет заснеженная тайга. Накормив скот, мы гоним его на водопой. Вокруг ключа Махидун нарастает бело- зеленый ледяной бугор. Каждое утро папа идет туда с ломом и отводит в сторону воду. Но льда все больше и больше. Иногда коровы и овцы скользят и падают. На них недоуменно смотрят подкованные кони. Люди засыпают лед навозом и песком, всюду застывшие коровьи лепешки и овечий горошек, получаются темные дорожки, которые тянутся к ключу от стойбищ. Я люблю играть здесь. Катаюсь на льду. Зря папа и мама ругают меня, мороз все равно не даст долго играть - щиплет щеки и нос, замерзают руки в овчинных рукавицах. В теплой юрте медленно оттаиваю. Растираю нос, щеки. Но что это? Правая щека упрямо твердеет. Отморозил! Ладно, дело житейское, никто не спросит за это. Выпив чашку арсы, бегу к дедушке.
Дедушка иногда не охотится. Он сидит в юрте и попыхивает большой черной трубкой, выпуская облака сине- белого дыма. Я останавливаюсь в дверях и смотрю на эти клубящиеся облака, в клочьях которых иногда появляется лысая дедушкина голова и его добродушное острое лицо. Я прохожу к печурке и сажусь на низенькую скамеечку около него.
В такие дни он читает монгольскую книгу. Но Дамдин-ахэ, своего сына, он не учит грамоте. Дедушка учит его скрадывать дичь и метко стрелять. Теперь Дамдин-ахэ попадает в любую мишень. «Табунщик знает норов жеребца, а охотник - ружья», - посмеивается дедушка.
Завидую курящим. Дедушка узнал об этом и сделал мне маленькую трубочку. Я растер красную кору лиственницы и листья табака, смешал. Дедушка сидит на кровати, я - внизу и тоже попыхиваю маленькой деревянной трубочкой, любуюсь на сизые облачка. Трубочка нагревается, принюхиваюсь -замечательно пахнет! Но вдруг голова начинает кружиться, живот выворачивает, во рту противный привкус. Сижу, стараясь не уронить достоинства. Сердце бьется часто-часто. В юрте становится темно и туманно... И вот, взявшись за руки, мы с дедушкой плывем над облаками, а внизу медленно кружится земля...
Бабушка долго отпаивала меня молоком и ругала дедушку!
Дни становятся студенее. Солнце по утрам бледное, а потом и вовсе теряется в тучах. Вечерами воробьи стаями садятся на жерди изгороди и чирикают на своих шумных собраниях: «Шурган будет! Шурган будет!». Дедушка знает язык воробьев. А назавтра начинается шурган- пурга.
Как только пригреет солнце я и Жалма-абгай идем в стайку убирать замерзшие коровьи лепешки, заносим сухой овечий навоз для подстилки. После обеда спешим играть. А дедушка и Дамдин-ахэ уходят охотиться. Папа тоже иногда охотится. Я тоже охочусь в густых ивняках. Заячьих следов много. Недавно я заметил следы в сеннике Намсараевых и потерял покой. Надо поставить петли! Но где искать проволоку? А два тонких ремешка от моих сапог - разве не два зайца!? Они прочные, зайцам никогда не порвать их!
Петли поставлены, ночами теперь не сплю. Сегодня, сегодня ночью обязательно должны попасться зайцы в мои петли! Я сам сниму с них шкурки. Можно сшить шапки или же увезти в деревню и продать. Не спится. Чуть свет - бегу в сенник Намсараевых. Издалека вижу - есть! Что-то чернеет на снегу. Подхожу ближе - петли пусты. Разочарованный, возвращаюсь домой... Дедушка каждый день приносит домой по десять зайцев. Он подвешивает их на решетчатых стенах юрты и оттаивает... Все мужчины стойбищ Алханая зимой ловят зайцев. Мясо едят, шкурки продают. И мне надо скорей научиться ловить. Зайцев у нас тьма- тьмущая! Один только наш дедушка ловит их за зиму сотнями.
Все охотятся. Сыновья Золтоевых, Аюша и Бубэ, поедут на телегах за сеном, а заодно и зайцев привозят. Они хорошие охотники. На склонах заснеженной Мадаги, в тайге, они ставят петли на хорьков и солонгоев. Кто увидит, сразу узнает - Золтоевы ставили.
Каждое утро по белому снегу, мимо нас, проходят охотники с ружьями. Только дядя Намсарай не охотится. А почему? Об этом я и у матери спросил.
- Тебе какое дело! - прикрикнула она на меня. -зачем ему охотиться! Они хорошо живут...
Но ведь дедушка,Дамдин-ахэ и другие охотятся Я тоже буду охотиться, когда стану взрослым... Не идут зайцы в мои ременные петли!
БЕЛЫЙ МЕСЯЦ - САГАЛГАН
Пока считали дни и готовились к празднику Белого Месяца, он уже наступил. Идут последние приготовления, папа и мама убирают в юрте, до блеска вытирают бронзовых божков, вечером зажигают благовония и лампадки. Завтра - праздник!
Просыпаюсь. В юрте - благоговейная тишина. По обе стороны божницы из красного дерева выстроились сверкающие божки. Изумленно смотрю на них, какие они нарядные и красивые! Вот с краю совсем юный божок. У него пухлые щеки, бесстрастное сияющее лицо, прямая осанка. Он держит четки и внимательно смотрит на меня большими круглыми глазами. Я тоже внимательно смотрю на него. С праздником!
Стекла с божницы сняты. Перед божками расставлены блюда с разной едой. В ровном мерцании медных лампад отблескивает капающая желтым жиром жирная грудинка. На блюдах много конфет в красивых обертках, белый сахар, печенье, пряники, калачи, пенки, масло, айрак, молоко...
- Когда же все это съест бог? - изумленно спрашиваю я у мамы. Она посмотрела на меня и на лице ее сверкнула улыбка.
- У папы спроси! - ласково сказала она, Нет, я не буду спрашивать у папы. Дождусь и посмотрю, как бог будет кушать. Когда мы закалываем быка или овцу, тоже жертвуем богу, но я ни разу не видел, чтобы он съел разбросанные кусочки мяса.
- А почему бог никогда не ест мяса? - недоуменно вопрошаю я. Но мне никто не отвечает.
Наверное, на этот раз бог съест все подношения. А может быть эти конфеты и сахар отдадут мне?
Откуда мы начнем праздновать скажет мама. Обычно мы начинали с верхних стойбищ. Я, Жалма-абгай, Дашима Гатапова и Жамьян-Дэби Намсараев идем гурьбой по тропинке, через кустарники, к Даржаевым.
Бабушка Даржаевых, Цыремжит-абгай, всегда ласкова и приветлива. Вот и сегодня она вышла из юрты встречать гостей. Хотя глаза ее видят плохо, она давно заметила нас. Морщины на ее лице лучатся улыбкой.
- Дети! - восклицает она, протягивая к нам руки, - по- нашему обычаю я вышла принять ваших коней.
Запыхавшиеся, мы наперебой приветствуем ее, гурьбой вваливаемся в юрту и, помолившись божкам, садимся в предвкушении праздника
- Благословляю и желаю вам благополучия! - кланяется Цыремжит-абгай и по обычаю каждый «встречается с ней», прикасаясь к ее рукам двумя протянутыми руками.
- Цыден- Еши ушел к Лыгдыновым, Цыбегжидма побежала играть с Сунданом, - приговаривает Цыремжит-абгай, ставя на треножник очага прокопченный котел. Слева от нее оттаивает занесенное с улицы мясо, белеет мелко нарезанная домашняя лапша. А бабушка продолжает рассказывать новости:
- Молодежь гуляет. Наша Цырчигма поскакала к Золтоевым, Найдан Лыгдынов, парни Золтоевых, дочка Намсарая заседлали коней и вместе празднуют по стойбищам...
Припухлые щечки Дашимы жарко краснеют. «Золотая Дашима!» - называет ее мама. Я смотрю на нее и не понимаю отчего из золотой она стала огненно- красной.
Вдруг вбежал взволнованный Цыден- Еши, наш ровесник. Увидев нас, широко заулыбался.
- Сынок, поздоровайся с гостями, - ласково сказала Цыремжит-абгай. Но от избытка чувств Цыден- Еши только обрадовано рассмеялся.
Раскрасневшиеся, переглядываясь, мы едим из деревянных чашек вкусный суп с лапшой.
- Ешьте досыта! -то и дело слышится над нашими головами ласковый голос Цыремжит-абгай. - Потом можете играть на улице в тарбаган и волков. Хотите - играйте в юрте, у нас много лодыжек, возьмите цепочку Цырчигмы... Дугаржап, сколько тебе исполнилось?
- В Белом Месяце - шесть... Нет, семь! - бойко отвечаю я, оглядываясь.
Цыремжит-абгай открывает сундук и, вытащив оттуда сверток, смотрит на нас и добрая улыбка озаряет ее лицо.
- Ну, ребятишки, принимайте подарки Белого Месяца! Жамьян-Дэби, подходи. В какой год ты родился?
- Курицы!
- Значит тебе пять конфет. Кто еще в год курицы?
- Я, я... - перебиваем друг друга мы с Дашимой.
Мы суем за пазухи конфеты, сахар, пряники и выбегаем на улицу...
Наигравшись во дворе Даржаевых, бежим к Найдановым. Они живут в маленькой избушке с подслеповатыми оконцами. Лхамади-абгай дома нет. Но дедушка Найдан встречает нас как дорогих гостей. Усадив нашу ватагу на почетные места, он начинает готовить угощение. Взволнованные мы наблюдаем, как Найдан-ахэ раскатывает тесто и быстро- быстро нарезает острым тонким ножом лапшу.
Здесь мы снова едим суп с лапшой. Животы наши становятся тугими и уже трудно бежать. Не спеша мы бредем к Жалсановым.
Нас встречают жена дяди Жалсана - Должин-абгай, ее дочка Дыжит. Сын Жамбал, видимо, отправился куда-то в гости. Громким и скрипучим голосом Должин-абгай приветствует нашу компанию. Сонные и вялые, мы пьем чай и лениво хлебаем суп с лапшой.
- Уже поздно, - ласково говорит Должин-абгай, - оставайтесь у нас ночевать, играйте. Завтра домой пойдете. Куда вы на ночь? Снимайте шубенки. Гости Белого Месяца обязательно должны ночевать...
Мне не хочется оставаться. Боюсь. Ведь это стойбище на самом краю Мухар-Хунды, а один лама говорил, что в Мухар-Хунды водятся черти, Слышал я также, что черти всю ночь до рассвета терзают лошадей . «Почему они не проведут молебен и не изгонят чертей?» - думаю я...
Ночевать мы у Жалсановых не остались и ночью же вернулись домой.
Сагалган длится целый месяц. Однажды к нашей юрте подкатил на санях русский мужик. На нем была черная козья доха мехом наружу. Интересно, кто это? Долго я рассматривал его. Мужик неторопливо распряг коня, привязал его к коновязи. Он все время посматривал на меня и улыбался. Потом спросил, мешая русские и бурятские слова:
- Папка твой дома?
- Дома, дома, -зачастил я обрадовано.
Посматривая на меня, мужик взял из саней туго набитый мешок, подошел к дверям нашей юрты, положил на землю мешок, сбросил на него доху, сверху - мохнатую шапку. Я понял, что он ждет меня, подбежал, открыл дверь и ринулся в теплый сумрак юрты. Мужик неторопливо вошел за мной.
Папа рылся в ящике, где хранил всякие железки и инструменты. От звона он ничего не слышал. Мамы и Жалмы-абгай дома не было.
- Мэндээ! Здравствуйте! - громко и радостно сказал мужик и раскрыл для объятий большие руки. - С Белым Месяцем! Праздник... Почему работаешь?
Папа оглянулся и встал. Они обнялись и расцеловались.
- Мэндээ, Ванька- тала! Хорошо, ошень хорошо! - смеялся папа, разглядывая друга.
-как баранухи, яманы? Жирные? Волков нет? - расспрашивал гость.
- Хорошо, ошень хорошо! - продолжал радоваться папа.
Появились мама и Жалма-абгай. Увидев гостя, мама сразу поставила на недавно сложенную печурку чай, подбросила в огонь дрова.
- Тала приехал, - приговаривала она, - надо мясо с улицы занести, сена его коню дать.
Папа и его друг оживленно беседовали, мешая русские и бурятские слова. Я понял: папа будет что-то будет ремонтировать Ваньке- тала... Русские друзья отца часто привозят ему для починки ружья, топоры, ножи, самоварные трубы, расплачиваясь хлебом, мукой, зерном. У папы много друзей, он никогда не торгуется с ними, принимает все, что они привозят, ремонтирует и отправляет обратно. С нашими овцами иногда пасутся и овцы наших русских друзей. «Вот этот большой черный баран - не наш, а папиного друга», - доверительно сказала мне однажды Жалма-абгай.
Мама всегда увозит нашему другу подарки - сухожилия для ниток, выделанные шкуры, баранью грудинку... В седельных сумах она часто привозит нам большие ковриги хлеба, калачи, вкусные шаньги и булочки. Летом, когда курят араку, оставляют в большом деревянном жбане первач. Крышку жбана забивают деревянными гвоздями, ставят на хранение в тени. Это для нашего друга...
Сагалган продолжается. Днем и ночью мимо нашего стойбища проносятся нарядные всадники на конях с лохматыми гривами и красивыми седлами, веселыми хмельными голосами распевая песни. Скорей бы подрасти и праздновать как взрослые!
СОБРАНИЕ. КАКОЙ ГРЕХ СОВЕРШИЛ БАТО-НАГАСА?
Дни становятся длиннее, после полудня у домов и юрт подтаивает снег. За юртой дедушки, на жерди изгороди садятся синицы, они весело, совсем не по- зимнему, перекликаются и вдруг улетают с протяжными криками.
В нашей юрте собралось много людей, пьют чай, табачный дым сизыми слоями плывет к дымоходу. Сегодня у нас будет собрание, все взрослые мужчины нашего Загдачея толпятся у нас. Они ведут неторопливые разговоры о работе и жизни. Только от Намсараевых тут никого нет. «Они и без собрания хорошо работают и хорошо живут», - думаю я. Собрание назначено на вечер, не проспать бы!
Долго садится солнце, собрание все еще не начинается. Я лежу на кровати босиком, прислушиваюсь. Порой проваливаюсь в туманную дрему. Встрепенувшись, вдруг слышу: заспорили что и когда сеять. Зачем спорить? Я знаю - Намсараевы сеют пшеницу. Почему бы и другим не посеять?
- Надо сеять ярицу. Какой хороший суп получается из ярицы! - никак не может угомониться Шархандай-ахэ.
В Тамхи-Баряшине несколько мужиков вместе вспахали землю. А наши все еще не могут договориться что сеять. Пшеницу или ярицу?
Я давно знаю пшеницу, гречиху, а недавно видел усатый ячмень. Их сеют мужики в русских селах вокруг Алханая.
Я так и не узнал, что решили мужики и сколько длилось собрание. Проспал! Но как-то я сбегал к Бато-нагаса и увидел, что он сделал плуг: к раздвоенному стволу тонкой березы он приделал большой железный лемех и собирался пахать землю.
Нагаса- эжи, мама моей мамы приезжает к нам где бы мы ни кочевали. На ней старая коричневая шуба без складок в поясе, седая голова острижена, а на сморщенной шее висят большие четки. На старости лет она подстриглась в монахини- шабгансы. Годы согнули ее и ходит она, опираясь на кривую палочку, но упрямо поднимает голову, чтобы все хорошо видеть и слышать. Сейчас она сидит на правой стороне нашей юрты и тоскливо смотрит большими черными глазами в даль.
- Этот упрямый Бато никак не хочет отступиться от своей затеи, - говорит она громким голосом моей маме, - Он хочет резать землю железом. Это большой грех, Ламы не одобрят его, бог не простит. Он хочет распахать наши родовые угодья в Мадагын-Хунды, ты слышишь, Цыбжит!
Она грозно постукивает палочкой о землю, но глаза ее увлажняются. И вдруг мне становится жаль ее. Бато-нагаса и вправду живет в Мадагын-Хунды, когда-то там жили и мы. Мама все время напоминает мне, что мое тонто - место рождения, в Мадагын-Хунды. «Ты был капризным, ревел все время. Летом, в ночь кукушкиной песни, не давал мне спать»,- говорит она иногда. Неужели я был таким маленьким? В Мадагын-Хунды есть лиственницы, осины, березы. Где же куковали кукушки?
Продолжение следует.
Время наших предков в фотографиях конца XIX и XX веков
1-я аймачная конференция ВЛКСМ. 1924 год.
Написано - 1 съезд Бурреспублики. Предположительно середина 1920-х годов.
2 пленум аймачного исполкома. Агинское. 1935 год.
2 Всесоюзный съезд колхозников-ударников. Делегация Восточной Сибири и Бурят-Монголии. 1935 год.
4 выпуск одногодичной колхозной школы. Троицкосавск. 1934 год.
Курсы счетоводов Бурят-Монгольской автономной Советской Социалистической Республики. 1933 год.
Фотография без подписи. Предположительно начало 1930-х годов. Забайкалье.
ЧТОБЫ Я РАБОТАЛ НА ВАС! Мобильный банк - 8 924 516 81 19, VISA - 4276 7400 1903 8884, MIR 2202 2006 6800 1223, Юmoney - 5106 2180 3400 4697 (Балдоржиев Цырен-Ханда). Bitcoin: 8ad797ef-24a4-4f5d-9947-0782b1c8602d
Цифровые варианты моих книг или материалов можно купить у меня: baldorzhieff@yandex.ru или вайбер - 8-924-516-81-19
Перевод на русский язык Виктора Балдоржиева.
______________________________________________________
Продолжение и вся книга: 13 апреля, 14 апреля, 15 апреля, 16 апреля, 19 апреля, 20 апреля, 21 апреля, 22 апреля, 24 апреля, 25 апреля, 28 апреля, 1 мая, 2 мая, 6 мая, 15 мая, 16 мая.
В конце каждой главы - уникальные, исторические, фотографии.
______________* * *__________________
(1928-1930 годы. Мир глазами семилетнего ребёнка)
НАШИ СОСЕДИ
Недалеко от нас живет богатая и многочисленная семья Намсараевых. У них много породистых белых овец, коней, коров и быков. На дворе - большая белая юрта, красивая и легкая бричка, телеги... Есть у них теплый бревенчатый тепляк для ягнят. В этом тепляке осенними и зимними ночами собираются и играют молодежь и дети.
У Намсараевых два подростка - девочка Цыгмит и приемный сын Цырен-Доржо. Есть у них и маленький Жамьян-Дэби, мой ровесник. Я дружу с ним, но играем мы не часто. Ведь я - неугомонный человек, люблю охоту, кидаю камнями воробьев и голубей, не знаю молитв, заклинаний, не умею читать. Мы не подходим друг другу. Отец моего друга - Базаров Намсарай читает старомонгольские книги, умеет писать. Он обучает своего сына. А мой папа ничего не запрещает мне.
Жамьян-Дэби редко ходит играть в тепляк. Чаще он сидит в юрте и учит монгольскую грамоту, молитвы и заклинания. А я еще не пропустил ни одной игры!
Вечерами в тепляке собирается много молодежи и детей. Мы расстилаем на земле большой белый войлок, высыпаем из кожаного мешка позванивающие кучи овечьих лодыжек. Мальчики и девочки закатывают правые рукава, веселясь и подмигивая друг другу, садятся играть. Я смотрю, затаив дыхание. Высоко взлетает серебряная цепочка, играющий молниеносно успевает схватить с войлока горсть лодыжек и поймать ее на лету. Ведь он проиграет, если не успеет поймать цепочку или выронит хоть одну лодыжку...
В лунные вечера, наспех поужинав, я бегу к друзьям. Мы играем на улице. А там - шум, смех, гомон. Серебряный круг луны брызжет сиянием на долину, окаймленную горами, на Мадагу, Тамхи- Баряшан, речушку Загдачей - на весь Алханай!
- В палочку- выручалочку!
- Нет. Золото будем прятать!
Иногда на бревнах во дворе Намасараевых проходят молодежные вечерки. Кто-нибудь обязательно начнет: « Месяц серебряный светел... » И вот уже множество парней и девушек, обнявшись и покачиваясь, поют протяжные песни. Нежная волна забьется в моей груди, трудно станет дышать, и вдруг теплые слезы побегут по моим щекам. А песни все льются и льются - о родине, любви, отце и матери, нашем Алханае. Медленно плывет по звездному небу луна...
Сам дядя Намсарай - плотник и столяр. Зимой у него мало работы и потому встает он поздно. Накинув на широкие плечи меховую шубу, крытую синей далембой, он не спеша направляется в кустарники по нужде. Обратно возвращается тоже не спеша, громко покашливает, прочищая горло и сплевывая далеко в сторону. Зайдя в юрту и не снимая шубы, он набирает из чашки полный рот холодной воды, толстые щеки его раздуваются. Дядя Намсарай моется: смачивает лицо и руки, берет розовое мыло и выпускает на ладони тоненькую струйку воды. Душистые и ароматные запахи плывут, наполняя юрту.
- Отойди! Брызги долетят! - прикрикивает он на меня. Испугавшись и даже не закрыв дверь юрты я выскакиваю на улицу и бегу домой. Мама подшивает обувь, увидев меня, добавляет к моему испугу:
- Опять окно соседям разбил!?
Нахохлившись и насупившись, сижу и помалкиваю.
- Иди и собери щепки! - дает мне задание мама. Добежав до дров, я быстро набираю полный подол пахнущих смолой щепок.
У нас много соседей. Недалеко - стойбища Бато- нагасы и Гатаповых. Бато-нагаса знает монгольскую грамоту, мастерит телеги, заостряет и оттягивает ломы, охотится в тайге. Все окрестные буряты уважают его. У них есть маленький толстый сын Дамдинжап, мой двоюродный брат, он еще не ходит.
Гатаповы живут слева от Бато- нагасы. Сам Гатап высокий и худощавый человек с тонкими чертами лица. Говорит и сам же смеется над своими словами. Монгольской грамоты он не знает, но зато хорошо говорит по-русски. Дочка их Дашима - моя ровесница...
Я знаю всех наших соседей. За густыми ивняками живут Поненовы. Дальше у самого края Мухар-Хунды - Лыгдыновы, Пунсуковы, Дармаевы, Даржаевы, Найдановы, отца которых прозвали Бык. На правой стороне речки - стойбище Золтоевых, рядом с ними живут Эрдынеевы. Возле Боро- Судул - Ошоровы, там же и Шарагшан-абгай. Впереди нас есть родник - Махидун. Там живут Доржиевы, Дамбаевы...
Бабушка Доржиевых Цыгмит-абгай моя крестная. Недавно крестная подарила мне козленка. Он растет и у него уже появляется бородка. Мы тоже что-нибудь дарим крестной. Внук Доржиевых Содном- Даржа стал ламой тоже будет изгонять злых духов. У них есть еще внуки - Намсарай и Цырен. А внучку Должин они отдали Дамбаевым. Кажется, дочка Гатаповых тоже взята у Гомбо Доржиева...
Сам старик Гомбо все время ходит выпившим. Он немного заикается, но шутник и острослов каких поискать. Заикаясь, он говорит громко- громко. Иногда скажет что-нибудь такое - все покатываются от смеха.
ЗИМНИЕ ДНИ. КТО ОХОТИТСЯ?
Заканчиваются осенние молебны. Деревья покрываются инеем. Начинаются долгие зимние ночи и студеные дни. Снега выпало много. Папа на двух телегах возит сено от Шэхэндэ. Уставший и закуржавевший, он возвращается поздно вечером и пьет в теплой юрте горячий чай из оправленной серебром деревянной чашки.
Теперь каждое утро я бегаю в сенник, перелезаю через жерди изгородей, собираю высохшие синие цветы. Чихаю от терпкого благоухания еще зеленой ветоши. Иногда, утопая в сене и вдыхая запах горьковатой пыли, взбираюсь на стог..
За изгородью встречаюсь с нашим рогатым и кастрированным козлом, который водит наших овец и коз. Наклонив голову, он смотрит на меня не мигающими желто- коричневыми глазами, пышную белую бороду развевает ветер. Козел укоряет меня и просит сена. Быстро бросив ему маленькую охапку, убегаю домой...
По утрам тихо. Дремлет заснеженная тайга. Накормив скот, мы гоним его на водопой. Вокруг ключа Махидун нарастает бело- зеленый ледяной бугор. Каждое утро папа идет туда с ломом и отводит в сторону воду. Но льда все больше и больше. Иногда коровы и овцы скользят и падают. На них недоуменно смотрят подкованные кони. Люди засыпают лед навозом и песком, всюду застывшие коровьи лепешки и овечий горошек, получаются темные дорожки, которые тянутся к ключу от стойбищ. Я люблю играть здесь. Катаюсь на льду. Зря папа и мама ругают меня, мороз все равно не даст долго играть - щиплет щеки и нос, замерзают руки в овчинных рукавицах. В теплой юрте медленно оттаиваю. Растираю нос, щеки. Но что это? Правая щека упрямо твердеет. Отморозил! Ладно, дело житейское, никто не спросит за это. Выпив чашку арсы, бегу к дедушке.
Дедушка иногда не охотится. Он сидит в юрте и попыхивает большой черной трубкой, выпуская облака сине- белого дыма. Я останавливаюсь в дверях и смотрю на эти клубящиеся облака, в клочьях которых иногда появляется лысая дедушкина голова и его добродушное острое лицо. Я прохожу к печурке и сажусь на низенькую скамеечку около него.
В такие дни он читает монгольскую книгу. Но Дамдин-ахэ, своего сына, он не учит грамоте. Дедушка учит его скрадывать дичь и метко стрелять. Теперь Дамдин-ахэ попадает в любую мишень. «Табунщик знает норов жеребца, а охотник - ружья», - посмеивается дедушка.
Завидую курящим. Дедушка узнал об этом и сделал мне маленькую трубочку. Я растер красную кору лиственницы и листья табака, смешал. Дедушка сидит на кровати, я - внизу и тоже попыхиваю маленькой деревянной трубочкой, любуюсь на сизые облачка. Трубочка нагревается, принюхиваюсь -замечательно пахнет! Но вдруг голова начинает кружиться, живот выворачивает, во рту противный привкус. Сижу, стараясь не уронить достоинства. Сердце бьется часто-часто. В юрте становится темно и туманно... И вот, взявшись за руки, мы с дедушкой плывем над облаками, а внизу медленно кружится земля...
Бабушка долго отпаивала меня молоком и ругала дедушку!
Дни становятся студенее. Солнце по утрам бледное, а потом и вовсе теряется в тучах. Вечерами воробьи стаями садятся на жерди изгороди и чирикают на своих шумных собраниях: «Шурган будет! Шурган будет!». Дедушка знает язык воробьев. А назавтра начинается шурган- пурга.
Как только пригреет солнце я и Жалма-абгай идем в стайку убирать замерзшие коровьи лепешки, заносим сухой овечий навоз для подстилки. После обеда спешим играть. А дедушка и Дамдин-ахэ уходят охотиться. Папа тоже иногда охотится. Я тоже охочусь в густых ивняках. Заячьих следов много. Недавно я заметил следы в сеннике Намсараевых и потерял покой. Надо поставить петли! Но где искать проволоку? А два тонких ремешка от моих сапог - разве не два зайца!? Они прочные, зайцам никогда не порвать их!
Петли поставлены, ночами теперь не сплю. Сегодня, сегодня ночью обязательно должны попасться зайцы в мои петли! Я сам сниму с них шкурки. Можно сшить шапки или же увезти в деревню и продать. Не спится. Чуть свет - бегу в сенник Намсараевых. Издалека вижу - есть! Что-то чернеет на снегу. Подхожу ближе - петли пусты. Разочарованный, возвращаюсь домой... Дедушка каждый день приносит домой по десять зайцев. Он подвешивает их на решетчатых стенах юрты и оттаивает... Все мужчины стойбищ Алханая зимой ловят зайцев. Мясо едят, шкурки продают. И мне надо скорей научиться ловить. Зайцев у нас тьма- тьмущая! Один только наш дедушка ловит их за зиму сотнями.
Все охотятся. Сыновья Золтоевых, Аюша и Бубэ, поедут на телегах за сеном, а заодно и зайцев привозят. Они хорошие охотники. На склонах заснеженной Мадаги, в тайге, они ставят петли на хорьков и солонгоев. Кто увидит, сразу узнает - Золтоевы ставили.
Каждое утро по белому снегу, мимо нас, проходят охотники с ружьями. Только дядя Намсарай не охотится. А почему? Об этом я и у матери спросил.
- Тебе какое дело! - прикрикнула она на меня. -зачем ему охотиться! Они хорошо живут...
Но ведь дедушка,Дамдин-ахэ и другие охотятся Я тоже буду охотиться, когда стану взрослым... Не идут зайцы в мои ременные петли!
БЕЛЫЙ МЕСЯЦ - САГАЛГАН
Пока считали дни и готовились к празднику Белого Месяца, он уже наступил. Идут последние приготовления, папа и мама убирают в юрте, до блеска вытирают бронзовых божков, вечером зажигают благовония и лампадки. Завтра - праздник!
Просыпаюсь. В юрте - благоговейная тишина. По обе стороны божницы из красного дерева выстроились сверкающие божки. Изумленно смотрю на них, какие они нарядные и красивые! Вот с краю совсем юный божок. У него пухлые щеки, бесстрастное сияющее лицо, прямая осанка. Он держит четки и внимательно смотрит на меня большими круглыми глазами. Я тоже внимательно смотрю на него. С праздником!
Стекла с божницы сняты. Перед божками расставлены блюда с разной едой. В ровном мерцании медных лампад отблескивает капающая желтым жиром жирная грудинка. На блюдах много конфет в красивых обертках, белый сахар, печенье, пряники, калачи, пенки, масло, айрак, молоко...
- Когда же все это съест бог? - изумленно спрашиваю я у мамы. Она посмотрела на меня и на лице ее сверкнула улыбка.
- У папы спроси! - ласково сказала она, Нет, я не буду спрашивать у папы. Дождусь и посмотрю, как бог будет кушать. Когда мы закалываем быка или овцу, тоже жертвуем богу, но я ни разу не видел, чтобы он съел разбросанные кусочки мяса.
- А почему бог никогда не ест мяса? - недоуменно вопрошаю я. Но мне никто не отвечает.
Наверное, на этот раз бог съест все подношения. А может быть эти конфеты и сахар отдадут мне?
Откуда мы начнем праздновать скажет мама. Обычно мы начинали с верхних стойбищ. Я, Жалма-абгай, Дашима Гатапова и Жамьян-Дэби Намсараев идем гурьбой по тропинке, через кустарники, к Даржаевым.
Бабушка Даржаевых, Цыремжит-абгай, всегда ласкова и приветлива. Вот и сегодня она вышла из юрты встречать гостей. Хотя глаза ее видят плохо, она давно заметила нас. Морщины на ее лице лучатся улыбкой.
- Дети! - восклицает она, протягивая к нам руки, - по- нашему обычаю я вышла принять ваших коней.
Запыхавшиеся, мы наперебой приветствуем ее, гурьбой вваливаемся в юрту и, помолившись божкам, садимся в предвкушении праздника
- Благословляю и желаю вам благополучия! - кланяется Цыремжит-абгай и по обычаю каждый «встречается с ней», прикасаясь к ее рукам двумя протянутыми руками.
- Цыден- Еши ушел к Лыгдыновым, Цыбегжидма побежала играть с Сунданом, - приговаривает Цыремжит-абгай, ставя на треножник очага прокопченный котел. Слева от нее оттаивает занесенное с улицы мясо, белеет мелко нарезанная домашняя лапша. А бабушка продолжает рассказывать новости:
- Молодежь гуляет. Наша Цырчигма поскакала к Золтоевым, Найдан Лыгдынов, парни Золтоевых, дочка Намсарая заседлали коней и вместе празднуют по стойбищам...
Припухлые щечки Дашимы жарко краснеют. «Золотая Дашима!» - называет ее мама. Я смотрю на нее и не понимаю отчего из золотой она стала огненно- красной.
Вдруг вбежал взволнованный Цыден- Еши, наш ровесник. Увидев нас, широко заулыбался.
- Сынок, поздоровайся с гостями, - ласково сказала Цыремжит-абгай. Но от избытка чувств Цыден- Еши только обрадовано рассмеялся.
Раскрасневшиеся, переглядываясь, мы едим из деревянных чашек вкусный суп с лапшой.
- Ешьте досыта! -то и дело слышится над нашими головами ласковый голос Цыремжит-абгай. - Потом можете играть на улице в тарбаган и волков. Хотите - играйте в юрте, у нас много лодыжек, возьмите цепочку Цырчигмы... Дугаржап, сколько тебе исполнилось?
- В Белом Месяце - шесть... Нет, семь! - бойко отвечаю я, оглядываясь.
Цыремжит-абгай открывает сундук и, вытащив оттуда сверток, смотрит на нас и добрая улыбка озаряет ее лицо.
- Ну, ребятишки, принимайте подарки Белого Месяца! Жамьян-Дэби, подходи. В какой год ты родился?
- Курицы!
- Значит тебе пять конфет. Кто еще в год курицы?
- Я, я... - перебиваем друг друга мы с Дашимой.
Мы суем за пазухи конфеты, сахар, пряники и выбегаем на улицу...
Наигравшись во дворе Даржаевых, бежим к Найдановым. Они живут в маленькой избушке с подслеповатыми оконцами. Лхамади-абгай дома нет. Но дедушка Найдан встречает нас как дорогих гостей. Усадив нашу ватагу на почетные места, он начинает готовить угощение. Взволнованные мы наблюдаем, как Найдан-ахэ раскатывает тесто и быстро- быстро нарезает острым тонким ножом лапшу.
Здесь мы снова едим суп с лапшой. Животы наши становятся тугими и уже трудно бежать. Не спеша мы бредем к Жалсановым.
Нас встречают жена дяди Жалсана - Должин-абгай, ее дочка Дыжит. Сын Жамбал, видимо, отправился куда-то в гости. Громким и скрипучим голосом Должин-абгай приветствует нашу компанию. Сонные и вялые, мы пьем чай и лениво хлебаем суп с лапшой.
- Уже поздно, - ласково говорит Должин-абгай, - оставайтесь у нас ночевать, играйте. Завтра домой пойдете. Куда вы на ночь? Снимайте шубенки. Гости Белого Месяца обязательно должны ночевать...
Мне не хочется оставаться. Боюсь. Ведь это стойбище на самом краю Мухар-Хунды, а один лама говорил, что в Мухар-Хунды водятся черти, Слышал я также, что черти всю ночь до рассвета терзают лошадей . «Почему они не проведут молебен и не изгонят чертей?» - думаю я...
Ночевать мы у Жалсановых не остались и ночью же вернулись домой.
Сагалган длится целый месяц. Однажды к нашей юрте подкатил на санях русский мужик. На нем была черная козья доха мехом наружу. Интересно, кто это? Долго я рассматривал его. Мужик неторопливо распряг коня, привязал его к коновязи. Он все время посматривал на меня и улыбался. Потом спросил, мешая русские и бурятские слова:
- Папка твой дома?
- Дома, дома, -зачастил я обрадовано.
Посматривая на меня, мужик взял из саней туго набитый мешок, подошел к дверям нашей юрты, положил на землю мешок, сбросил на него доху, сверху - мохнатую шапку. Я понял, что он ждет меня, подбежал, открыл дверь и ринулся в теплый сумрак юрты. Мужик неторопливо вошел за мной.
Папа рылся в ящике, где хранил всякие железки и инструменты. От звона он ничего не слышал. Мамы и Жалмы-абгай дома не было.
- Мэндээ! Здравствуйте! - громко и радостно сказал мужик и раскрыл для объятий большие руки. - С Белым Месяцем! Праздник... Почему работаешь?
Папа оглянулся и встал. Они обнялись и расцеловались.
- Мэндээ, Ванька- тала! Хорошо, ошень хорошо! - смеялся папа, разглядывая друга.
-как баранухи, яманы? Жирные? Волков нет? - расспрашивал гость.
- Хорошо, ошень хорошо! - продолжал радоваться папа.
Появились мама и Жалма-абгай. Увидев гостя, мама сразу поставила на недавно сложенную печурку чай, подбросила в огонь дрова.
- Тала приехал, - приговаривала она, - надо мясо с улицы занести, сена его коню дать.
Папа и его друг оживленно беседовали, мешая русские и бурятские слова. Я понял: папа будет что-то будет ремонтировать Ваньке- тала... Русские друзья отца часто привозят ему для починки ружья, топоры, ножи, самоварные трубы, расплачиваясь хлебом, мукой, зерном. У папы много друзей, он никогда не торгуется с ними, принимает все, что они привозят, ремонтирует и отправляет обратно. С нашими овцами иногда пасутся и овцы наших русских друзей. «Вот этот большой черный баран - не наш, а папиного друга», - доверительно сказала мне однажды Жалма-абгай.
Мама всегда увозит нашему другу подарки - сухожилия для ниток, выделанные шкуры, баранью грудинку... В седельных сумах она часто привозит нам большие ковриги хлеба, калачи, вкусные шаньги и булочки. Летом, когда курят араку, оставляют в большом деревянном жбане первач. Крышку жбана забивают деревянными гвоздями, ставят на хранение в тени. Это для нашего друга...
Сагалган продолжается. Днем и ночью мимо нашего стойбища проносятся нарядные всадники на конях с лохматыми гривами и красивыми седлами, веселыми хмельными голосами распевая песни. Скорей бы подрасти и праздновать как взрослые!
СОБРАНИЕ. КАКОЙ ГРЕХ СОВЕРШИЛ БАТО-НАГАСА?
Дни становятся длиннее, после полудня у домов и юрт подтаивает снег. За юртой дедушки, на жерди изгороди садятся синицы, они весело, совсем не по- зимнему, перекликаются и вдруг улетают с протяжными криками.
В нашей юрте собралось много людей, пьют чай, табачный дым сизыми слоями плывет к дымоходу. Сегодня у нас будет собрание, все взрослые мужчины нашего Загдачея толпятся у нас. Они ведут неторопливые разговоры о работе и жизни. Только от Намсараевых тут никого нет. «Они и без собрания хорошо работают и хорошо живут», - думаю я. Собрание назначено на вечер, не проспать бы!
Долго садится солнце, собрание все еще не начинается. Я лежу на кровати босиком, прислушиваюсь. Порой проваливаюсь в туманную дрему. Встрепенувшись, вдруг слышу: заспорили что и когда сеять. Зачем спорить? Я знаю - Намсараевы сеют пшеницу. Почему бы и другим не посеять?
- Надо сеять ярицу. Какой хороший суп получается из ярицы! - никак не может угомониться Шархандай-ахэ.
В Тамхи-Баряшине несколько мужиков вместе вспахали землю. А наши все еще не могут договориться что сеять. Пшеницу или ярицу?
Я давно знаю пшеницу, гречиху, а недавно видел усатый ячмень. Их сеют мужики в русских селах вокруг Алханая.
Я так и не узнал, что решили мужики и сколько длилось собрание. Проспал! Но как-то я сбегал к Бато-нагаса и увидел, что он сделал плуг: к раздвоенному стволу тонкой березы он приделал большой железный лемех и собирался пахать землю.
Нагаса- эжи, мама моей мамы приезжает к нам где бы мы ни кочевали. На ней старая коричневая шуба без складок в поясе, седая голова острижена, а на сморщенной шее висят большие четки. На старости лет она подстриглась в монахини- шабгансы. Годы согнули ее и ходит она, опираясь на кривую палочку, но упрямо поднимает голову, чтобы все хорошо видеть и слышать. Сейчас она сидит на правой стороне нашей юрты и тоскливо смотрит большими черными глазами в даль.
- Этот упрямый Бато никак не хочет отступиться от своей затеи, - говорит она громким голосом моей маме, - Он хочет резать землю железом. Это большой грех, Ламы не одобрят его, бог не простит. Он хочет распахать наши родовые угодья в Мадагын-Хунды, ты слышишь, Цыбжит!
Она грозно постукивает палочкой о землю, но глаза ее увлажняются. И вдруг мне становится жаль ее. Бато-нагаса и вправду живет в Мадагын-Хунды, когда-то там жили и мы. Мама все время напоминает мне, что мое тонто - место рождения, в Мадагын-Хунды. «Ты был капризным, ревел все время. Летом, в ночь кукушкиной песни, не давал мне спать»,- говорит она иногда. Неужели я был таким маленьким? В Мадагын-Хунды есть лиственницы, осины, березы. Где же куковали кукушки?
Продолжение следует.
Время наших предков в фотографиях конца XIX и XX веков
1-я аймачная конференция ВЛКСМ. 1924 год.
Написано - 1 съезд Бурреспублики. Предположительно середина 1920-х годов.
2 пленум аймачного исполкома. Агинское. 1935 год.
2 Всесоюзный съезд колхозников-ударников. Делегация Восточной Сибири и Бурят-Монголии. 1935 год.
4 выпуск одногодичной колхозной школы. Троицкосавск. 1934 год.
Курсы счетоводов Бурят-Монгольской автономной Советской Социалистической Республики. 1933 год.
Фотография без подписи. Предположительно начало 1930-х годов. Забайкалье.
ЧТОБЫ Я РАБОТАЛ НА ВАС! Мобильный банк - 8 924 516 81 19, VISA - 4276 7400 1903 8884, MIR 2202 2006 6800 1223, Юmoney - 5106 2180 3400 4697 (Балдоржиев Цырен-Ханда). Bitcoin: 8ad797ef-24a4-4f5d-9947-0782b1c8602d
Цифровые варианты моих книг или материалов можно купить у меня: baldorzhieff@yandex.ru или вайбер - 8-924-516-81-19