Любовь случается … и уходит?
Начало здесь
Ты как?
Василий ласково погладил Любашу по щеке.
- Нормально.
- Айюми, это кто?
- Люба, Любовь, по-японски.
- Ты японка?
- Нееет. Крестная моя любит все японское.
- А ты откуда, вообще-то?
- С Сахалина.
- Эк тебя занесло.
Разговаривая, он легко подхватил ее на руки, дошел до скамейки, присел, покачивая ее, как бы баюкая.Любе стало так спокойно.
- Слушай, ты такая … чудная. Расскажи о себе. Вот я океанолог, люблю рыбок разных…
- Особенно акул!! - хмыкнула Любаша.
- А ты зубастенькая!
- А то.
- Так всеж-ки - как, кто, откуда, куда, зачем?
А впрочем, поспи немножко, можешь, прям здесь.
Василий так и не выпускал ее из объятий, а она не сопротивлялась.
После завтрака Люба открыла свой любимый томик:«Сквозь опущенные веки
Вижу, вижу ты со мной…».
«Ну то же, Анна Андреевна, посмотрим, права ли ты».
Василий в дворе вместе с кем-то из мужчин бросал дартс, довольно метко. Люба попыталась проскользнуть мимо.
Он догнал ее за поворотом.
- Слушай, сахалиночка! Кальмаров любишь? А я вот однажды видел кальмарчика почти в полтонны.
- Смеешься?
- Серьезно. Он сейчас в музее Веллингтона, знаешь, есть такой городок в Новой Зеландии.
Я там на стажировке был. И название у него соответствующее - Mesonychoteuthis hamiltoni.
- А к леди Гамильтон он отношение имеет?
- Думаю, что нет.
Тебе нравится эта заполошная дамочка? Ты лучше.
Василий шел рядом, и Любаше уже не хотелось никуда убегать.
- А знаешь, если кальмара в ванночке сначала оставить в темноте, а потом полный свет включить, он такое начинает вытворять. Он пытается мимикрировать, спрятаться, нужный цвет подобрать - такая начинается цветомузыка! Никакому ночному клубу не снилось.
И вдруг Любаше захотелось рассказать ему все.
Непонятки последних месяцев, из паутины которых она все не могла вырваться, забыть, начать все сначала.
И Люба, то захлебываясь, то останавливаясь, начала рассказывать.
Предисловие к любви
Они встретились на съемках. Она - режиссер, он - осветитель. Снимали сюжет о пекарях на хлебозаводе, упоительно пахло свежим хлебом, с собой на дорожку им дали дефицитный в то время торт «Киевский», который и был съеден в операторской киногруппы.
Через пару недель они встретились в аэропорту. Она улетала в отпуск на материк, он на Итуруп снимать что-то в кальдерах. Поговорили, посмеялись.
Люба улетела в Одессу, потом в Ленинград. Купалась, гуляла по бульварам, отмахивалась от назойливых взглядов. Надоел ей данный процесс довольно быстро. Рванула в Ленинград, нашла знакомых своих друзей по Сахалину. Позвонила маме, и вдруг услышала:
- Тут тебя Марк искал. Он послал тебе телеграмму на главпочтамт. Он в ЛИКИ поступает. Любаше к тому времени погрустнело в одиночку барражировать даже по такому замечательному городу как Ленинград. Понять всю его колдовскую приманчивость ей придется гораздо больше.
А тогда молодость и щенячье невежество сделали свое дело. Она отправилась в Пулково, мобильника Марка она не знала и кружила по переходам, лесенкам, спускам, подъемам. И наконец, услышала свое имя: Вас ожидают…
Странное дело, она просто бросилась на шею почти незнакомому парню. В чужом городе он был такой свой, почти родной.
У Марка тоже были знакомые, свои. Они поднялись по высокой лестнице на шестой этаж где-то в Автово. Слегка замученная женщина лет тридцати, открывшая им дверь, даже не дослушала объяснения Марка про Таню, чья мама работает с его мамой, протянула им ключ и ушла вглубь квартиры. За две недели, которые они прожили потом здесь, они видели соседку по коммуналке пару раз и то мимоходом. Такое вот питерское гостеприимство.
В первую ночь в маленькой полупустой комнатке они нашли за стареньким диваном полуразвалившееся кресло-кровать, поставили его в самый дальний угол. Они проговорили всю ночь, каждый на своем ложе. Только вот утром кресло оказалось рядом с диваном, а они, измученные, но странно возбужденные, поехали искать институт киноинженеров - сдавать документы Марка.
Вторая ночь прошла также в разговорах, хотя лежали почти рядышком. Заснули под утро. Потом Марк пошел на экзамен, кажется математику, она по инерции поплелась привидением. Экзамен был сдан на четыре.
Отметить решили в ресторанчике с северным названием «Ладога», рядом с их временным домом. В пустом зале они шутили и смеялись, что-то съели вкусненького, что-то выпили. Вернулись в свое временное пристанище.
Заспорили о себе, любимых. И тут ее понесло. Включился синдром Барби .
Уже не помня с чего, она разделась топлесс, улеглась на диванчик, взяла купленный здесь в Ленинграде томик Шекспира начала громко декламировать:
- «Когда на суд безмолвных тайных дум…»
Здесь Любаша замолчала. Она не могла рассказать Василию о том, что произошло дальше. Как кричал на нее Марк:
- Ты с ума сошла, за кого ты меня принимаешь?
Как швырнул ей кофточку и заставил одеться. И ушел бродить по ночным уже улицам. А когда Марк вернулся, Люба притворилась спящей. И случилось то, что обычно случается между молодыми и горячими…
И еще она не могла сказать, что не любила Марка, а просто пожалела. Потому как еще не остыла от предыдущего романа. И уехала в отпуск после горячих ссор, вплоть до истерики, со стороны бойфренда.
А потом она захлебнулась в море обожания, которым окружил ее Марк. Он просто молился на Любу. Оказалось, она стала для него первой женщиной, и единственной на последующие три года.
«Я подумаю об этом завтра», вспомнила Люба-Айюми свою любимую героиню.
***
- Слушай, тут в Балаклаву предлагают съездить. Давай?
Оторвал ее от воспоминаний Василий.
- Поехали.
Тем более, что пляж надоел уже до полусмерти, белые шорты осточертели не только ей, но и соседским собакам, а хозяйка из-за кондиционера уже готова ее убить.
- Кондиционер включить? - «пилот» приветливо улыбнулся Любе. Она поежилась и молча кивнула.
По дороге Василий опять баловал ее различными рассказами о совершено необычных местах Крыма. Надо же столько знать! Люба узнала о Чуфут-Кале, пещерном городе, основанном караимами, которые потом его покинули. О фресках, которыми расписан Южный монастырь на плато Мангуп. О высеченном в скалах монастыре Инкермана. О мысе Фиолент, таком красивом и таком высоком. Мысе, убивающем тех, кто не осторожен. Семьдесят метров крутизны кружат головы молодых людей, и без того не в меру возбужденных.
Они бродили по Балаклавскому гроту, рассматривая медуз, колыхающихся в морском изумруде, старинную подводную лодку.
Вдруг Василий взял Любу за руку:
- Тут слишком мрачно и холодно. Пошли в кафе? Наши потом подойдут.
Люба ладонь не отняла. Так, взявшись за ручки как первоклассники, они и пошагали в рыбацкий ресторанчик.
- Давай, я заказ сам сделаю? - улыбнулся Василий, а Любаша вдруг с трудом сдержала слезы. - Меню я хорошо знаю, и на «чёрт знает какое» блюдо не нарвёмся.
И точно не нарвались. Любаша ела креветочный салат, жареную камбалу, и думала: как же это порой приятно, когда мужчина решает за тебя. На выходе из ресторанчика Люба вдруг на мгновение почувствовала, как крепкая ладонь легла на ее талию. А может быть показалось, только внезапно нахлынула непонятная тоска…
Продолжение следует
Ты как?
Василий ласково погладил Любашу по щеке.
- Нормально.
- Айюми, это кто?
- Люба, Любовь, по-японски.
- Ты японка?
- Нееет. Крестная моя любит все японское.
- А ты откуда, вообще-то?
- С Сахалина.
- Эк тебя занесло.
Разговаривая, он легко подхватил ее на руки, дошел до скамейки, присел, покачивая ее, как бы баюкая.Любе стало так спокойно.
- Слушай, ты такая … чудная. Расскажи о себе. Вот я океанолог, люблю рыбок разных…
- Особенно акул!! - хмыкнула Любаша.
- А ты зубастенькая!
- А то.
- Так всеж-ки - как, кто, откуда, куда, зачем?
А впрочем, поспи немножко, можешь, прям здесь.
Василий так и не выпускал ее из объятий, а она не сопротивлялась.
После завтрака Люба открыла свой любимый томик:«Сквозь опущенные веки
Вижу, вижу ты со мной…».
«Ну то же, Анна Андреевна, посмотрим, права ли ты».
Василий в дворе вместе с кем-то из мужчин бросал дартс, довольно метко. Люба попыталась проскользнуть мимо.
Он догнал ее за поворотом.
- Слушай, сахалиночка! Кальмаров любишь? А я вот однажды видел кальмарчика почти в полтонны.
- Смеешься?
- Серьезно. Он сейчас в музее Веллингтона, знаешь, есть такой городок в Новой Зеландии.
Я там на стажировке был. И название у него соответствующее - Mesonychoteuthis hamiltoni.
- А к леди Гамильтон он отношение имеет?
- Думаю, что нет.
Тебе нравится эта заполошная дамочка? Ты лучше.
Василий шел рядом, и Любаше уже не хотелось никуда убегать.
- А знаешь, если кальмара в ванночке сначала оставить в темноте, а потом полный свет включить, он такое начинает вытворять. Он пытается мимикрировать, спрятаться, нужный цвет подобрать - такая начинается цветомузыка! Никакому ночному клубу не снилось.
И вдруг Любаше захотелось рассказать ему все.
Непонятки последних месяцев, из паутины которых она все не могла вырваться, забыть, начать все сначала.
И Люба, то захлебываясь, то останавливаясь, начала рассказывать.
Предисловие к любви
Они встретились на съемках. Она - режиссер, он - осветитель. Снимали сюжет о пекарях на хлебозаводе, упоительно пахло свежим хлебом, с собой на дорожку им дали дефицитный в то время торт «Киевский», который и был съеден в операторской киногруппы.
Через пару недель они встретились в аэропорту. Она улетала в отпуск на материк, он на Итуруп снимать что-то в кальдерах. Поговорили, посмеялись.
Люба улетела в Одессу, потом в Ленинград. Купалась, гуляла по бульварам, отмахивалась от назойливых взглядов. Надоел ей данный процесс довольно быстро. Рванула в Ленинград, нашла знакомых своих друзей по Сахалину. Позвонила маме, и вдруг услышала:
- Тут тебя Марк искал. Он послал тебе телеграмму на главпочтамт. Он в ЛИКИ поступает. Любаше к тому времени погрустнело в одиночку барражировать даже по такому замечательному городу как Ленинград. Понять всю его колдовскую приманчивость ей придется гораздо больше.
А тогда молодость и щенячье невежество сделали свое дело. Она отправилась в Пулково, мобильника Марка она не знала и кружила по переходам, лесенкам, спускам, подъемам. И наконец, услышала свое имя: Вас ожидают…
Странное дело, она просто бросилась на шею почти незнакомому парню. В чужом городе он был такой свой, почти родной.
У Марка тоже были знакомые, свои. Они поднялись по высокой лестнице на шестой этаж где-то в Автово. Слегка замученная женщина лет тридцати, открывшая им дверь, даже не дослушала объяснения Марка про Таню, чья мама работает с его мамой, протянула им ключ и ушла вглубь квартиры. За две недели, которые они прожили потом здесь, они видели соседку по коммуналке пару раз и то мимоходом. Такое вот питерское гостеприимство.
В первую ночь в маленькой полупустой комнатке они нашли за стареньким диваном полуразвалившееся кресло-кровать, поставили его в самый дальний угол. Они проговорили всю ночь, каждый на своем ложе. Только вот утром кресло оказалось рядом с диваном, а они, измученные, но странно возбужденные, поехали искать институт киноинженеров - сдавать документы Марка.
Вторая ночь прошла также в разговорах, хотя лежали почти рядышком. Заснули под утро. Потом Марк пошел на экзамен, кажется математику, она по инерции поплелась привидением. Экзамен был сдан на четыре.
Отметить решили в ресторанчике с северным названием «Ладога», рядом с их временным домом. В пустом зале они шутили и смеялись, что-то съели вкусненького, что-то выпили. Вернулись в свое временное пристанище.
Заспорили о себе, любимых. И тут ее понесло. Включился синдром Барби .
Уже не помня с чего, она разделась топлесс, улеглась на диванчик, взяла купленный здесь в Ленинграде томик Шекспира начала громко декламировать:
- «Когда на суд безмолвных тайных дум…»
Здесь Любаша замолчала. Она не могла рассказать Василию о том, что произошло дальше. Как кричал на нее Марк:
- Ты с ума сошла, за кого ты меня принимаешь?
Как швырнул ей кофточку и заставил одеться. И ушел бродить по ночным уже улицам. А когда Марк вернулся, Люба притворилась спящей. И случилось то, что обычно случается между молодыми и горячими…
И еще она не могла сказать, что не любила Марка, а просто пожалела. Потому как еще не остыла от предыдущего романа. И уехала в отпуск после горячих ссор, вплоть до истерики, со стороны бойфренда.
А потом она захлебнулась в море обожания, которым окружил ее Марк. Он просто молился на Любу. Оказалось, она стала для него первой женщиной, и единственной на последующие три года.
«Я подумаю об этом завтра», вспомнила Люба-Айюми свою любимую героиню.
***
- Слушай, тут в Балаклаву предлагают съездить. Давай?
Оторвал ее от воспоминаний Василий.
- Поехали.
Тем более, что пляж надоел уже до полусмерти, белые шорты осточертели не только ей, но и соседским собакам, а хозяйка из-за кондиционера уже готова ее убить.
- Кондиционер включить? - «пилот» приветливо улыбнулся Любе. Она поежилась и молча кивнула.
По дороге Василий опять баловал ее различными рассказами о совершено необычных местах Крыма. Надо же столько знать! Люба узнала о Чуфут-Кале, пещерном городе, основанном караимами, которые потом его покинули. О фресках, которыми расписан Южный монастырь на плато Мангуп. О высеченном в скалах монастыре Инкермана. О мысе Фиолент, таком красивом и таком высоком. Мысе, убивающем тех, кто не осторожен. Семьдесят метров крутизны кружат головы молодых людей, и без того не в меру возбужденных.
Они бродили по Балаклавскому гроту, рассматривая медуз, колыхающихся в морском изумруде, старинную подводную лодку.
Вдруг Василий взял Любу за руку:
- Тут слишком мрачно и холодно. Пошли в кафе? Наши потом подойдут.
Люба ладонь не отняла. Так, взявшись за ручки как первоклассники, они и пошагали в рыбацкий ресторанчик.
- Давай, я заказ сам сделаю? - улыбнулся Василий, а Любаша вдруг с трудом сдержала слезы. - Меню я хорошо знаю, и на «чёрт знает какое» блюдо не нарвёмся.
И точно не нарвались. Любаша ела креветочный салат, жареную камбалу, и думала: как же это порой приятно, когда мужчина решает за тебя. На выходе из ресторанчика Люба вдруг на мгновение почувствовала, как крепкая ладонь легла на ее талию. А может быть показалось, только внезапно нахлынула непонятная тоска…
Продолжение следует