Саранча
Вл.Лидин || « Известия» №303, 24 декабря 1941 года
Неотступно преследовать отходящего врага - таков закон воинов Красной Армии. Будем гнать фашистских захватчиков так стремительно, бить так сильно, чтобы они не смогли закрепиться на новых рубежах..
# Все статьи за 24 декабря 1941 года.
Была ночь, и затемненная впервые Москва, и полутемный московский вокзал, на котором связались сотни судеб людей, сдвинутых с места войной. Наши шинели, слежавшиеся в цейхгаузах, были в складках, неразношенные сапоги жали ноги, и впереди в неизвестности бежали поля, еще не растоптанные войной. Учителя, журналисты, инженеры, наборщики, - люди разных профессий, - в переполненном вагоне порукой общего дела связались наши жизни, и мы шли навстречу войне, еще не утратившие старых привычек и склонностей.
Мы знали, что враг жесток и подл, но за окнами вагона бежали июньские поля, на которых рожь и пшеница только начинали колоситься. Мы знали, что война будет долгой и трудной, но деревни за окнами белели чистыми хатами, и дети играли на деревенских улицах. Мы знали, что с неба посыплются бомбы на наши дома, но небо было еще полно непотревоженного июня и наши лица покрывались крепким летним загаром. Мы не видали врага в жестокой ощущаемой близости, и он был для многих еще отвлеченным понятием. В нас жили старые представления о немецком народе. В наших ушах еще звучала музыка Бетховена, Фауст произносил свои монологи, и мировые немецкие философы и математики шли в первой шеренге избранных людей.
Мы ошибались тогда в переполненном поезде, который шел на Украину, на юг. Мы не знали еще, что прощальными миром и тишиной провожают нас эти белые чистые украинские хатки, пыльные проселки, большие подсолнухи в палисадниках и поля с созревающей пшеницей. В южном полном зелени и детей городке Каменец-Подольске мы впервые встретились с немцами. В тихий вечер начала июля, когда матери укладывали спать детей, четыре «Юнкерса-88» прилетели бомбить мирный город. С последовательной жестокостью они забросали его тяжелыми бомбами, и мы стояли наутро на городской площади, где из-под развалин домов доставали изувеченные трупы женщин и детей. Мы еще пытались тогда найти причины бессмысленной этой жестокости, полагая, что, может быть, немецкие летчики приняли мирные дома за военный завод. Но с таким же бессмысленным планомерным ожесточением они бомбили затем и сжигали другие мирные и тихие украинские города, и мы впервые увидели этих летчиков перед собой, на земле, где, сбитые нашими истребителями, они жалко лгали или оправдывали собственную жестокость покорной и нерассуждающей дисциплиной солдата. Мы увидели живого врага, что месяц спустя уже топтал великие наши поля, на которых колосилась или дозревала пшеница. По-ястребиному кружась над полями, он расстреливал длинные обозы беженцев, обрушивал в местах водопоя бомбы и осыпал редкие кустарники на степи пулеметными очередями, зная, что в кустарниках могут прятаться женщины или дети.
В Кривом Роге, где красноватая железная руда горами подпирала летнее небо, мы пожимали жесткие руки криворожских шахтеров, которые, взорвав свои шахты и простившись на время с тем, что было смыслом их жизни, уже неделю спустя ушли в партизаны. Все было ненавистно на нашей земле врагу, и мы поняли, что здесь, под серой курткой немецкого солдата, не найдешь - как ни ищи - человеческого сердца. Ожесточенность, презрение ко всем другим народам, надежда на легкую поживу движут эти массы людей, подобно саранче растекавшиеся по полям Украины. И всюду, где они проходили, оставались растоптанные, пустые поля, всюду, где они жили, оставались опозоренные девушки и сироты, всюду, где она дышала, эта захмелевшая от прошлых удач солдатня, все отравлялось как от газа, и ненависть и мщение закипали в сердце нашего, недавно еще мирного народа. За один только месяц мы стали другими. За один только месяц мы узнали их подлую шакалью породу с заграбастыми, жадными к чужому добру руками.
Мы знали теперь, как знало это большинство людей в нашей стране, что враг, который убивает наших жен и детей, должен быть убит сам: что летчики, которые бомбят мирные наши дома, должны быть уничтожены, что слава великого немецкого народа - слава не этих подлецов и насильников. «Эгмонт» Гете или «Коварство и любовь» Шиллера или «Натан Мудрый» Лессинга останутся навсегда нашими спутниками. Карл Маркс и Энгельс тоже были немцами. Гегель стоит на самом видном месте на книжных наших полках. Но кто из них, из этой желтой саранчи, знает имена своих великих сородичей? Тупо, мигая, по-ефрейторски прижав руки ко швам своих серых брюк, они или лают, как приучили их отвечать по-военному, или лгут, как заранее приучали их лгать на случай, если попадут они в плен: или плачут, проклиная и свою военную выучку, и тяжелую каторгу этой войны. В Париже или Антверпене они не плакали, - там было веселее. Они таскали еще в своих ранцах или вещевых мешках путеводители по Парижу, открытки с видами Акрополя и сувениры из покоренных ими стран. Они привыкли, что французы при встрече с ними немотствуют; что греки или сербы раздавлены их сапогами; что все на этой земле создано для того, чтобы быть прибранным к рукам немцами. Сто̀ит только появиться их танкам или мотоциклистам - и все бежит перед ними, все покорно отдает себя в их руки, ибо железная сила немцев господствует над миром, и в этом ее призвание.
Они двигались по нашим украинским полям и сначала удивлялись, потом начинали ужасаться этим опустевшим, безмолвным, с безмолвными уцелевшими жителями деревням. Старики, женщины, дети оставались в этих деревнях, и дети не могли скрыть в детских глазах свою безмерную ненависть. Как клич, прокатилась по деревням и полям эта ненависть, и народная месть стала подстерегать на каждом углу, у каждой околицы, в каждой степной балке или лесной просеке немецких мотоциклистов или автоматчиков. Они находили поутру своих убитых обозных, и страх заставлял их избегать глухих мест, страх вился над их головами, как воронье, преследуя на всех дорогах, опрокидывая выверенную методичность движения.
Так они познали великую силу народного гнева. Еще недавно тракторы, комбайны, сельскохозяйственные машины, стада коров и свиней и табуны лошадей угонялись от этого наступающего врага. Он шел пропыленный, голодный и злой. В обезлюдевших деревнях и селах он ловил одичавших кур. Потом запылали посевы. Он хотел снять богатую жатву с полей Украины. Но или вытоптан был, или потравлен угоняемым скотом, или сожжен могучий в этом году урожай. Голодай, томись от жажды, подлый враг! Не то еще приготовит на твоем пути народ, которому открылся ты во всей низменной твоей откровенности. Бойся пить воду в колодцах, бойся куста на дороге, бойся заснуть в крестьянской избе.
Прошли первые месяцы войны и мы уже не те прежние люди, которые в июньскую ночь садились в поезд на московском вокзале. Тысячи трупов немецких солдат на вымерзшем снежном поле - и мы не отворачиваемся от этого зрелища, а говорим: мало. Узнаешь еще больше. В жидкой шинелишке, с отмороженным ухом, завшивевший человечишка, отставший от своей части, жалко дрожит перед нами, и мы говорим: ты этого хотел? - Получай. Рыжие пятна крови на снегу, и мы говорим: это не человеческая кровь, это кровь подлецов и насильников. Ее потекут реки - тем лучше. Бывали дни, когда на переправах коричневатые полосы крови немецких солдат струились вместе с водой, и мы хотели, чтобы вся вода стала коричневой.
За полгода войны мы не стали жестокими. Высокая человечность живет и движет наш народ и учит его побеждать. Но когда по земле ползет чума - надо без пощады выжигать все вокруг. Тифозная вошь - тоже одушевленное существо, но ее надо давить. Немецкая зараза стелется по земле, и высокий гуманизм диктует нам: выжигай ее без пощады. Выжигай ее для спасения твоих детей, твоего будущего, для спасения всего человечества. За полгода войны мы хорошо узнали, что несет с собой эта зараза. Черная сожженная земля без единого кустика, без единого деревца остается на ее пути. Одни частоколы торчат в сожженных деревнях. Одни головешки, смрад и солдатские извержения остаются на месте, где цвели деревья, где были памятники дорогим всему народу людям, где пели песни девушки, играли дети и задумчивая прелесть русского пейзажа дополняла великолепное творчество нашего времени.
Большая книга выросла за полгода у нашего народа. Все, что он испытал, вся кровь его лучших людей, все его страдания, все погибшие жизни - все записано в ней. И страница за страницей оплатит по счету эта желтая немецкая саранча, которая ползет уже вспять, заполняя канавы и только начиная ощущать неизбежность своей гибели. // Вл.Лидин.
______________________________________
А.Сурков: Гитлеровские разрушители культуры* ("Правда", СССР)
А.Кузнецов: Черные дни германских дивизий ("Известия", СССР)**
************************************************************************************************************
Снайперы
В частях Альферьева с уважением говорят о подвиге автоматчиков Пошибаева, Оберняка, Гурьева, Клопкова, Королева. Во главе с командиром отделения Стефановым они при смелом налете на немецкий блиндаж уничтожили 51 немца.
В частях Морозова с гордостью рассказывают о снайперах Н-ского полка. 15 снайперов за два месяца уничтожили свыше 500 фашистов.
Автоматчик и снайпер - родные братья. Один в горячей атаке, другой незаметно, из укрытия истребляют гитлеровских молодчиков, приближают день разгрома врагов нашей родины.
Разместившись в хорошо замаскированном месте, снайпер ловит на мушку немца, высунувшегося из окопа, перебегающего по дороге, ползущего к переднему краю.
Вот двое фашистов тянут за собой термос с «водяным супом». Григорий Савченко, лежащий в засаде, с двух выстрелов укладывает обоих, а термос прошивает несколькими пулями. Пусть сегодня немцы останутся без еды.
Расчет старшего сержанта Бурмистрова прямой наводкой разбил построенный немцами дзот. Третьим снарядом дзот был взорван. Один за другим из-под развалин выскочили пять уцелевших немецких солдат. Недолго пришлось им поплясать на морозе. Советский снайпер поочередно уложил всех пятерых. Такая же участь постигла еще трех немцев, выскочивших из другого дзота, разнесенного орудием Бурмистрова.
Савелий Грубчак был на выучке у мастера меткого огня Григория Домосканова и вместе с ним ходил в засады. Первый выстрел ученика был неудачным. Грубчак целился в немца, перебиравшегося из одного блиндажа в другой, но промазал. Немца уничтожил Домосканов. Зато на следующий день Грубчак с первого же выстрела прикончил немца, пробовавшего «благоустраивать» свой окоп. А потом пошло - счет уничтоженных Грубчаком гитлеровцев все растет и растет.
У каждого снайпера Н-ского полка заведена своя бухгалтерия, открыт текущий счет. Больше всех отметок на текущем счету у Михаила Григорьева. За 60 дней - 68 фашистов.
Теперь у снайперов установилось правило: на каждого фашиста расходовать не больше одной пули. Михаил Григорьев четыре раза спускал курок и убил четырех фашистов.
Опыт снайперов Н-ского полка изучается в других частях фронта. С каждым днем увеличиваются потери фашистской армии от снайперского огня. // Л.Кудреватых, спец. корреспондент «Известий». СЕВЕРО-ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ, 23 декабря.
************************************************************************************************************
Донор Надя Кочеткова
Когда Надя Кочеткова пришла в первый раз на станцию по переливанию крови, ей было семнадцать лет. Она кончала фельдшерскую школу. На станции, проходя производственную практику, она каждый день видела людей, приходивших сюда, чтобы поделиться своей кровью.
Как-то на станцию пришла работница. Разговорились. Женщина рассказала Наде, как погибал у нее ребенок, как чья-то кровь, влитая в его тело, спасла ему жизнь.
На следующий день Надя сказала врачу:
- Возьмите у меня кровь!
Исследования показали, что кровь у нее универсальная, первой группы, годится для вливания всякому человеку, нуждающемуся в этом. В первый раз у нее взяли 200 кубиков. Через месяц она отдала еще 400 кубиков. Отдача крови не отразилась на ее здоровье. Была она такая же веселая, румяная, крепкая, подвижная.
Было это в 1939 году. Тогда многие товарищи Нади, оставив родной город, работу, дом, ушли защищать родину, сражаться с белофиннами. С фронта приезжали раненые бойцы. Там, в жестоких боях, разя врага, защищая свою отчизну, они проливали свою кровь. И комсомолка Кочеткова, примерная работница на производстве, стала регулярно каждый месяц отдавать по 400 кубиков крови.
На станцию приходили девушки - учащиеся фельдшерской школы. Надя рассказывала им о донорстве. Многие из них, следуя ее примеру, тоже стали донорами. Потом она работала на здравпункте Станкозавода. Работницы, узнав, что она донор, расспрашивали ее, говорили, что вот и им тоже хотелось бы, да страшновато. Тогда Надя говорила:
- Посмотрите на меня, можно ли про меня сказать, что я теряю здоровье?
И здесь она нашла себе последовательниц: десять работниц завода тоже пришли на донорский пункт.
Надя Кочеткова продолжает давать кровь и сейчас. За это время она отдала больше трех литров крови.
- Вы знаете, - говорит она, - когда я в первый раз давала кровь, у меня было 69 процентов гемоглобина, а сейчас, представьте, - 75! И румянец, видите, не пропадает.
Подумав, она задушевно говорит:
- Вот, знаете, очень только мне жаль, что не пришлось ни разу повидать того, кому я отдаю свою кровь. // В.Морозова. г. КУЙБЫШЕВ.
______________________________________________
Л.Лось: Как они отступают ("Красная звезда", СССР)
А.Пузин: Моральная деградация немецких захватчиков* ("Правда", СССР)
В.Ставский: Вот они какие - немецкие грабители и убийцы* ("Правда", СССР)
В.Прозоровский: Венерические болезни в немецкой армии ("Красная звезда", СССР)
И.Никифоров: Настроения отступающих немецких солдат* ("Красная звезда", СССР)
Газета «Известия» №303 (7679), 24 декабря 1941 года