Николай Тихонов. Ненависть

[0gnev]

Н.Тихонов || « Красная звезда» №173, 25 июля 1942 года

«Бейтесь до последней капли крови, товарищи, держитесь за каждую пядь земли, будьте стойки до конца». ЛЕНИН.

# Все статьи за 25 июля 1942 года.

Рассказ




Малярийный припадок жестоко терзал Андрея Андреевича. Всю ночь он обливался холодным потом, проваливался в какую-то бездну, мучившую его бредом. В этот бред входили причитания его квартирной хозяйки, громкие выстрелы, крики на улице, и от всего этого тоскливо замирало сердце, а сознание заволакивал туман.

Теперь он сел на постели, откинув одеяло, и тусклыми глазами смотрел на разбитое окно, с которого упал горшок с жасмином, на красный черепок, отколовшийся от горшка, на занавеску, раздуваемую ветром.

Он добрел до окна и, вцепившись худыми пальцами в подоконник, смотрел на хорошо знакомую улицу, как на продолжение бреда: через два дома, на той стороне догорало какое-то пожарище, на улице валялись груды вещей, а на углу стояли два солдата в зеленых куртках с широкими касками на головах. Они постояли, посмотрели по сторонам и свернули за угол.

Значит то, что кричала ему его квартирная хозяйка вчера, не было сном, значит, в городе - немцы. От этой мысли он похолодел. Воспоминания проносились в нем роем. Он свалился, когда около городка шли бои, бомбы падали на улицы и снаряды рыли землю в садах и пробивали крыши. Потом - был малярийный бред, когда он ничего не разбирал от слабости и только думал, что с сестрой и двумя ее девочками, успели ли они уйти. О самом себе у него не было мыслей. Он так ослаб, что с трудом оделся и, взглянув мимоходом в зеркало, увидел сине-зеленые, провалившиеся щеки, отросшую за время болезни бороду грязного рыжего цвета, пепельные губы и воспаленные глаза.

Дом был пуст. Во всех комнатах были открыты шкафы и ящики, разбиты окна.

Он помнил только одно: надо найти сестру и помочь ей. Шатаясь, он вышел на улицу и побрел к парку.

Первый труп он увидел на углу. Человек в сером пиджаке лежал, раскинув руки, лицо его было рассечено длинным шрамом, на груди запеклось кровавое пятно. Он нагнулся, сам не зная, зачем это делает, и вгляделся в лежавшего. Он узнал продавца из паркового ларька. Карманы убитого были выворочены.

Андрей Андреевич, сжав зубы, заковылял дальше. Со звоном летели стекла над его головой, и в окно высунулась женщина с развевающимися волосами, кричавшая что-то безумным голосом. Чьи-то руки оттащили ее от окна, и крик оборвался, наступила тишина. В этой тишине услышал он звуки непрерывной стрельбы, которая то росла, то утихала, и в ту же минуту кто-то крикнул на него с такой злобой, что он нагнул голову и бросился в соседний двор. Вслед ему провизжали две пули. Он пробежал двор, он знал тут каждый угол, каждый поворот, он пробрался между сараями и в дыру в заборе вышел в переулок.

Прислонясь к стене, он остановился, тяжело дыша. Теперь он уже не шел открыто. Он крался, оглядываясь по сторонам, и когда видел зеленые куртки, прятался с удивлявшим его самого проворством. Он уже не считал встречавшихся мертвецов. Он видел убитую женщину с ребенком и, задрожав, перешел на другую сторону, он видел повешенного, висевшего на телеграфном столбе с какой-то бумагой на груди, мальчика, лежавшего в луже крови, и рядом с ним сломанный велосипед.

Он знал только одно: он должен найти сестру, увидеть ее и девочек или узнать, что с ними. Он прошел в парк. Разбитые снарядами вековые деревья остановили его внимание. Он шел не дорожками, а крался по кустам. Он увидел дымящиеся руины там, где стояло чудесное здание старинного театра, кое-где еще огонек бегал по черным нагромождениям балок и досок, дым подымался к небу.

И снова на него закричал часовой, и он, не дожидаясь повторного окрика, бежал изо всех сил, и всюду, куда он ни бросался, он видел пожарища и трупы, встречал странную тишину, и только далекий рев канонады как бы обрамлял мрачное убожество разрушений.

Не раз он падал от слабости, руки его были исцарапаны. Он сел на краю канавы, но мог думать только о своих маленьких племянницах, которых он не может отыскать. Он мельком видел их улицу, состоявшую из развалин, по которой бегали люди в зеленых куртках и таскали какие-то вещи, грузили их на грузовики, хрипло кричали друг другу и возились у машин.

Он понял, сидя на краю канавы, что он, несчастный, задавленный болезнью человек, бывший почтовый чиновник, бессильный, старый - во власти этих зеленошкурых зверей, которые могут каждую минуту, походя, убить его, и он ничего не может им сделать. Он заплакал и сидел, не вытирая слез. Он не мог больше смотреть на трупы и пожарища. Его милый, чудесный городок умирал у него на глазах. И ему захотелось до боли увидеть своих маленьких племянниц, которых он любил больше всего на свете. Он вышел из канавы и пошел твердыми короткими шагами прямо по середине улицы.

…Перед немецким комендантом стоял седой, измазанный грязью человек, с блуждающими глазами, трясущимися руками, повторявший только одно: «Отдайте детей, отдайте детей...»

Сухой широкоплечий немец сказал вертлявому человеку в черной одежде, чтобы он перевел ему, чего хочет от него этот старик.

Узнав, он расхохотался деревянным смехом и, прервав смех, строго взглянул на Андрея Андреевича. «Это глупая шутка», - сказал он по-немецки, но тотчас же, встретив неподвижный взгляд широко открытых глаз, уставившихся на него с отчаянием, вызовом и упорством, он нахмурил брови, еще минуту рассматривал фигуру пришедшего. Потом гримаса отвращения и презрения обозначилась на его резком лице, он взял блокнот, вырвал из него листок, набросал несколько строк и протянул его Андрею Андреевичу.

- Это сумасшедший, - сказал он переводчику, - откуда я возьму ему детей! Пусть это животное бегает и ищет их, если хочет…

Андрея Андреевича вытолкали вон прикладами, и он не чувствовал боли от ударов. Он сбежал со ступенек, преследуемый глумленьем солдат, которые старались ударить его побольнее, он крепко зажал в руке бумагу и снова отправился на ту улицу.

Теперь на оклики часовых он протягивал бумажку, и те читали ее и пропускали его. Он пришел к дому с черного хода. Но там, где был черный ход, дымились два столба, и высокая труба торчала из развалин. Он сел на камень и смотрел на пожарище, точно кто мог высунуться из груды углей и рассказать ему о сестре и племянницах. Его окликнули. Он оглянулся.

У соседнего пожарища стояла женщина, которая тихо манила его к себе. Она сидела, скрытая полуобвалившейся стеной, и когда он подошел и сел рядом, он увидел провалившиеся глаза и лицо, мокрое от слез.

- Где они? - спросил он. - Аннушка где? Катя? Тоня? Они ушли?

Женщина отрицательно покачала головой, и слезы еще быстрей побежали по ее лицу. Она показала рукой на груду углей и сказала, всхлипывая: «Тут, тут, все тут...»

Он смотрел, куда она показывала, и видел только угли, балки и обгорелую ветошь. Женщина шептала, судорожно кривя рот: «Они пришли и пожгли все, пожгли, никого не выпустили, все сгорели… все!»

Ему показалось на секунду, что припадок малярии возвращается, но это было стремительное головокруженье, от которого и развалины, и женщина зашатались, поплыли и стали распадаться в воздухе.

Когда он пришел в себя, он сидел на земле среди углей. Никого не было. Женщина ушла. Он брал в руки пригоршни остывших углей и пересыпал их, как дети, играя, пересыпают песок. Он закрывал глаза, и ему казалось, что он гладит светловолосые головки своих племянниц, он слышал их веселые голоса, видел их светлые комнаты, их тетради, их книжки, их маленькие беленькие кроватки. Он открывал глаза, и руина, стоявшая перед ним, точно делалась все больше и больше, закрывая деревья.

Он вспоминал любимую сестру и даже тихо сказал: «Анна!» Перед ним, у ног лежал клочок бумаги. Он поднял его и стал рассматривать, как будто видел в первый раз. Сейчас он пробовал прочесть его, когда-то в молодости он изучал немецкий, но теперь многое перезабыл и понял только, что немец называет его животным. Он отбросил листок от себя, и сердце его разрывалось от ненависти. Пойти обратно в комендатуру и убить, задушить этого зверя в зеленом мундире! Но разве он сможет это сделать своими слабыми руками, разве его снова пропустят? Его убьют, как того продавца, или повесят, как того, на телеграфном столбе. Он сидел, обхватив колени руками, и, точно исповедуясь перед этим пожарищем, просматривал всю свою жизнь, трудовую, простую, честную жизнь рядового русского человека. Он с удивлением замечал, что по мере того, как он все яснее и яснее вспоминает прошлое, такое близкое, такое хорошее, - мысль его как бы трезвеет и он сам становится спокойнее.

Он подобрал бумагу, снова зажал ее в руке и тихо побрел прочь. Но куда бы он ни отходил, он, как по кругам, возвращался к этому месту. Он исходил весь городок, но теперь шел, смотря испытующе, исподлобья, и все замечал. Он замечал, где остановились танки, где грузили машины, где расположились солдаты, где стоял штаб, и часовые никого не пропускали, где поместились пушки, прикрепленные к автомобилям. Он все запоминал, но с виду он походил на сумасшедшего сейчас гораздо больше, чем утром, когда он начал свое мучительное путешествие.

Много раз его били солдаты, издевались над ним, плевали ему в лицо, щипали его, хватали за волосы, - он смотрел молча и только протягивал бумагу. Глаза его налились кровью и сердце билось где-то у горла, он тяжело дышал, но шел и шел по улицам, как заведенный. Его затащили в дом пьяные солдаты и дали ему пить уксус. Он выпил полстакана и вытер губы. Они захохотали, хлопая себя по коленкам, радуясь своей выдумке.

Они вывели его на двор и обливали холодной водой из колодца. Уже стемнело, и они заставляли его прыгать через палку, и один из них колол его штыком в спину, когда он медлил.

Он прыгал с высунутым языком, им нравилось его безумье, и они долго не отпускали его. Только когда явившаяся новая толпа приволокла с собой двух дико кричавших девушек, они бросили его, и он ушел, шатаясь.

Все его тело ныло, руки и ноги болели, голова шумела, горло раз’едала уксусная горечь. В последний раз пришел он к развалинам знакомого дома и встал на колени. Он стоял, как перед могилой, склонив голову, молча. Но это уже был другой человек. Тот, утренний, больной, слабый, не знавший, что делать от отчаяния, человек исчез - перед грудой потухшего угля стоял человек, которому не была страшна никакая боль, никакое мученье, никакое издательство. Он встал, сделал еще один большой поклон и, согнувшись, пошел между развалин.

…В штаб он пришел поздно ночью. При свете «летучей мыши» он сказал, сжав кулаки: «Я все скажу, где что у них. Убейте их всех, пожалуйста, убейте их всех! Должно же быть возмездие!»

- Сидите, сидите, - сказали ему. - Ваши сведения очень хороши. Спасибо! Но вы дрожите, у вас лихорадка, вы больны?

- Нет, - сказал он, - я не болен. Я их ненавижу, если бы вы знали, как я их ненавижу! // Николай Тихонов. ЛЕНИНГРАД.
_________________________________________
И.Эренбург: Оправдание ненависти ("Правда", СССР)
Д.Мануильский: О ненависти к врагу* ("Красная звезда", СССР)

**************************************************************************************************************************************************
ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ. Минометный расчет гвардии младшего сержанта Глуховец ведет огонь по фашистам.

Снимок нашего спец. фотокорр. А.Капустянского.



★

Оружие героя вручено лучшему стрелку

КАЛИНИНСКИЙ ФРОНТ, 24 июля. (По телеграфу). На поляне, скрытой от противника лесом, собрались бойцы, командиры и политработники. Батальонный комиссар Партолин открыл митинг, посвященный передаче оружия павшего в бою младшего лейтенанта Леонова храбрейшему бойцу части - сержанту Токареву.

Несколько рот фашистов под прикрытием артиллерии и минометов повели наступление на позиции, которые защищала группа бойцов под командой младшего лейтенанта Леонова. Бесстрашный командир и его бойцы дрались стойко. В окопах и ходах сообщения завязалась кровопролитная рукопашная схватка. Расстреляв все патроны и израсходовав гранаты, младший лейтенант и красноармейцы пустили в ход приклады автоматов и штыки. Мужественный командир пал в этом бою, уничтожив более сорока фашистов.

Рассказав об этом подвиге младшего лейтенанта Леонова, тов. Партолин вручил автомат героя отличному стрелку сержанту Токареву. Принимая оружие, тов. Токарев сказал:

- Я клянусь уничтожать этим автоматом врагов моей родины так же беспощадно и яростно, как это делал младший лейтенант Леонов. Жизнями своих солдат и офицеров поплатятся фашистские мерзавцы за смерть нашего славного командира.

Токарев уже имеет на своем счету более 50 уничтоженных немецких оккупантов. // Политрук А.Васильков.

☆ ☆ ☆

БЕСЕДЫ О МУЖЕСТВЕ РАНЕНЫХ БОЙЦОВ

ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ, 24 июля. (По телефону от наш. спец. корр.). Большая раз’яснительная работа вокруг постановления Государственного Комитета Обороны об отличительных знаках для военнослужащих, раненых на фронтах отечественной войны, проводится в части, где комиссаром тов. Проскурин. В подразделениях состоялись политинформации, беседы, выпущены специальные номера боевых листков.

Далеко за пределами части известны подвиги дважды раненого лейтенанта Рубана. В одном бою с немецко-фашистскими захватчиками лейтенант командовал танковым взводом. В машину командира угодило три вражеских снаряда, повредив башню. Осколком снаряда убило башенного стрелка. Рубан также получил два тяжелых ранения. Несмотря на большую потерю крови, он успел отвести танк в безопасное место.

Выздоровев, Рубан снова возвратился в строй и вскоре участвовал в бою за населенный пункт. Здесь лейтенант уничтожил два вражеских танка и около 15 солдат и офицеров. Будучи ранен в обе ноги, Рубан не покинул танка до конца боя.

Мужество и отвагу проявили лейтенанты Платонов и Орлов. Оба они, получив ранения, продолжали руководить боем.

☆ ☆ ☆

ФИЛЬМ «АЛЕКСАНДР ПАРХОМЕНКО» В ЧАСТЯХ КРАСНОЙ АРМИИ

Выпущенный недавно на экран кинофильм о легендарном герое гражданской войны «Александр Пархоменко» уже начал поступать на красноармейский экран. Картина разослана в действующую армию, в запасные и резервные части.

Первые экземпляры фильма переданы Фронтовым и армейским Домам Красной Армии, а также дивизионным клубам. Отсюда на агитмашинах с кинопередвижками картина направляется к зрителю. Там, где позволяет обстановка, «Александр Пархоменко» демонстрируется в непосредственной близости от передовых позиций.

Click to view

Картина пользуется большим успехом. По мере изготовления кинокопировальными фабриками экземпляры фильма будут дополнительно рассылаться в части Красной Армии.

________________________________________________
А.Толстой: Убей зверя!* ("Красная звезда", СССР)
Наша ненависть к врагу ("Красная звезда", СССР)
М.Шолохов: Наука ненависти ("Правда", СССР)
И.Эренбург: Ненависть и презрение* ("Красная звезда", СССР)
И.Кочанов: Мысли о ненависти и мужестве* ("Красная звезда", СССР)

Газета «Красная Звезда» №173 (5237), 25 июля 1942 года