Роман о Слове. Архив.
И вот, когда ты в двух шагах
От груды сказочных богатств
Он говорит вдруг “Бог подаст!”
Хитрый шанс.
Песенка из мультфильма “Остров сокровищ”
Но нет! Не будем так сразу опускать руки. Не зря же княгиня Мещерская упомянула Карамзина: как-то он был с этим делом связан.
Но надо заметить, что он сам нигде: ни в письмах, ни в каких-либо других своих записях ни слова не упоминал, что Слово о полку Игореве было у него в 1812 году. Ну, допустим, он об этом забыл. По рассеянности. У него на руках было довольно много исторических документов, которыми он пользовался для написания своей Истории Государства Российского, и может он слегка запутался, какие именно.
Так, стоп. История Государства Российского. Если Карамзин покидал Москву без багажа, то что он сделал с главным трудом своей жизни? Неужели оставил на милость победителя? Нет. Как он сам об этом говорил: Библиотека моя сгорела, но я спас Историю, как Камоэнс Лузиаду!
Правда в отличие от португальского поэта, который лично вынес собственную поэму на руках, Карамзин свое весьма объемное сочинение распределил так: подготовительные рукописи и черновики остались в Остафьево, и уцелели; первый экземпляр рукописи полностью готовой первой части Истории взяла с собой жена; а второй экземпляр он заранее сдал в архив Коллегии иностранных дел.
Да, да, в тот самый архив Коллегии иностранных дел, куда собирался передать свое собрание граф Мусин-Пушкин.
И если с тем экземпляром Истории и другими книгами и вещами, которые увезла из Москвы Екатерина Андреевна Карамзина все ясно - они благополучно прибыли в Ярославль, то судьба архива МИДа сложилась более драматично.
Архив коллегии иностранных дел в ту пору располагался в старинных палатах дьяка Украинцева, построенных еще в 17 веке, что на углу Хохловского и Колпачного переулков. Здание это было просто идеально приспособлено под архив, потому что было каменным, с толстыми стенами, с каменными же лестницами, с металлической крышей, металлическими дверями и ставнями на окнах! И это все давало довольно большую гарантию того, что ценные документы, хранившиеся в этих стенах, будут защищены от огня. Но на всякий пожарный случай во дворе был еще колодец, оснащенный насосом с рукавом, и ведра. Вот везде б так!
Палаты Украинцева, они же архив Коллегии Иностранных дел, они же нотопечатня Юргенсона
Штат в архиве был большой - больше ста человек. Были там и архивариусы, и переводчики, и переписчики, и даже переписчики набело - была и такая должность, библиотекари, протоколисты, актуариусы и секретари. Руководил тогда всей этой компанией строгий старик Н.Н.Бантыш-Каменский, а заместителем его был уже знакомый нам А.Ф.Малиновский. Правда многие из молодежи на службу не ходили, а лишь числились там, как это было принято среди дворян: этим-то и объясняется раздутый штат архива. Но когда началась война, почти все “архивны юноши” взяли отпуска и ушли защищать Отечество, кто в армию, кто в ополчение. Так что в доме в Хохловском переулке осталось только человек двадцать, в основном начальство. Кстати, в архиве на должности переводчика служил сын графа Мусина-Пушкина Александр. В 1812 году он ушел в армию и погиб в сражении при Люнебурге.
После отступления русской армии от Смоленска московские организации начали готовится к эвакуации. Бантыш-Каменский оценил масштаб проблемы и призадумался: в архиве было 146 забитых документами больших шкафов, и это не считая библиотеки!!! Поэтому он сперва велел упаковывать в сундуки только самые ценные древние документы до 1700 г. А тем временем враг подходил к Москве все ближе. И тут из Петербурга пришло письма, что вывозить нужно все. Больше всего этот приказ напугал Ростопчина - у его и так все подряд, включая Кутузова, требовали лошадей и подводы. Но с Петербургом не поспоришь, и оставшиеся служащие архива, включая директора и заместителя, бросились упаковывать оставшиеся дела. Получилось 120 подвод! 120!! Причем часть материалов все-таки решено было оставить. Во-первых, библиотеку, потому что она большой ценности все-таки не представляла, там были просто печатные книги. А во-вторых, некоторое количество малозначительных документов и почему-то Прусские и Польские дела - видимо их накопилось о-очень много за всю нашу совместную историю. А еще мне кажется, что они надеялись, что Москву все-таки неприятелю не сдадут. И вот 23 (4 сентября) августа огромный обоз с дипломатическим архивом выехал из Москвы во Владимир, а дальше в Нижний Новгород.
Но все служащие архива уехать не могли - должен же был кто-то в лавке остаться. Так что по опустевшим палатам в тревоге бродили семь чиновников, самым старшим по должности из которых оказался секретарь архива надворный советник Иван Андриянович Ждановский. И если б они были одни, а то при них еще имелись жены, дети, тещи, другие родственники, прислуга, А еще переплетчики и сторожа и тоже с семьями. Так что тревожились они не только за невывезенные дела и свои жизни, но и за жизни родных.
И не зря переживали. Район Покровки и Маросейки, а Хохловский переулок выходит как раз к Покровским воротам, облюбовала оккупационная администрация, поэтому там сперва было более-менее тихо, но 5 (17) сентября французы добрались и до архива МИДа. Ждановский попытался было им припятствовать, но был избит саблями плашмя. Солдаты перевернули все шкафы и столы, повытаскивали все, что могли найти ценного от посуды до окладов икон, а затем пошли потрошить квартиры чиновников. И такие набеги продолжались каждый день, пока войска не ушли из Москвы. Ободрали даже сукна с письменных столов. К счастью, документы французов не интересовали, и папки с делами, дипломатическая переписка, донесения и записки, выкинутые из шкафов, валялись на полу, частично изорванные, со следами от грязных сапог и копоти. Одного из сторожей французы забрали с собой, чтобы помог тащить награбленное. Он так и не вернулся. В начавшихся пожарах загорелся жилой флигель и чердак архива. Избитый, весь в кровоподтеках Ждановский со товарищи бросились тушить государственное имущество, но их собственное жилье сгорело, и им с семьями пришлось искать приюта в уцелевших комнатах сослуживцев. Потом внезапно нагрянувшие французские полицейские чиновники за что-то арестовали комиссара Тархова, а в его квартире на постой устроились польские уланские офицеры, чьи подчиненные растащили книги из библиотеки и все березовые дрова, и один гишпанец, который в дровах не разбирался, но все время требовал, чтобы его обслуживали. А когда, покидая Москву, французы взрывали Кремль 8 (20) октября, то взрывной волной в здании архива выбило окна, повырывало ставни и частично сорвало крышу.
Д.Шмаринов, Французы в Москве
И как только многострадальные служащие почувствовали себя в безопасности, то первым делом разгребли стекольные осколки вперемешку с мусором и начали аккуратно собирать разбросанные бумаги и складывать их в уцелевшие шкафы, особо не разбирая что к чему, лишь бы побыстрее укрыть ценные документы от неизбежно приближающейся зимы. Разбор потерь отложили на потом.
Но нас история архива Коллегии иностранных дел интересует прежде всего в связи с материалами, которые туда передал Карамзин. И вот тут в нашем уравнении слишком много неизвестных. Неизвестно, когда он это сделал. Думаю, что приблизительно в то же время, когда его супруга покинула Москву, то есть 16 (28) августа. Неизвестно, как выглядела его посылка, состояла ли она из пачки отдельных листов или сшитых тетрадей и было ли это все упаковано в папку, портфель, дорожный сундучок или просто завернуто в бумагу и перевязано веревочкой. И вообще, что значит “передал в архив”? Он ведь лично знал и Бантыш-Каменского и Малиновского, а значит, мог вручить свои бумаги кому-нибудь из них прям в руки. А мог, как официальный историограф, официально сдать их на хранение в государственное учреждение. И это все тоже неизвестно...
Впрочем, это даже хорошо! Потому что неизвестность дает простор предположениям.
Так, например, несмотря на то, что Карамзин с семьей тоже в конце концов оказался в Нижнем Новгороде, в своих письмах оттуда он сетует, что не может полноценно работать над Историей, потому что ему не хватает материалов. Может ли это означать, что среди эвакуированных архивных документов, его книг не было? Что они остались в Москве? Думаю, что может. А еще в его переписке с А.Ф.Малиновским, начиная с 1813 года то и дело фигурируют сундук и ящики с книгами, оставленные в архиве. Ящики - не просто сверток, а несколько ящиков! (“И это вы называете тортик?”) И вероятность, что эти ящики (и сундук) впервые появились в архивных палатах в августе 1812 года, весьма велика. Как и та, что они остались в Москве, потому что выделенных подвод не хватило на служебные документы, тут уж не до частного груза.
А потом их, как и все остальное, раскурочили французы, поляки и гишпанец до кучи. И когда архивисты в спешке пытались навести хоть какой-то порядок, то они могли запросто перепутать казенные книги и документы с карамзинскими. И мне кажется, что если хорошенечко порыться в архиве Министерства Иностранных дел, то там можно обнаружить и какие-нибудь рабочие материалы Карамзина, и, чем черт не шутит, Слово о полку Игореве!
Думаете, не может быть? Может! Архивы только кажутся изученными-переизученными, учтеными-переучтеными, а на самом деле, там столько неведомых сокровищ сокрыто! Да что архивы, вон недавно в Эрмитаже нашли портрет Николая I, который считался утраченным с 1917 года... Причем, это было полотно 4,5 на 3 метра. 🤦♀️А уж потерять старинную книгу стандартного размера - я вас умоляю!
П.С. Если вас интересует судьба надворного советника А.С.Тархова, то его четыре дня продержали под арестом вместе с другими, так же случайно набранными, московскими жителями, угрожая расстрелом за непонятные преступления, а может в отместку. Но тут французы получили приказ оставить город, и на арестованных махнули рукой. Повезло.
Начало:
Роман о Слове. Карамзин.
Роман о Слове. Версии.
Роман о Слове. Кульминация.
Роман о Слове. Вбоквел.
Роман о Слове. Начало
Слово о романе (Продолжение)
Слово о романе
Продолжение:
Роман о Слове. Аббат.
От груды сказочных богатств
Он говорит вдруг “Бог подаст!”
Хитрый шанс.
Песенка из мультфильма “Остров сокровищ”
Но нет! Не будем так сразу опускать руки. Не зря же княгиня Мещерская упомянула Карамзина: как-то он был с этим делом связан.
Но надо заметить, что он сам нигде: ни в письмах, ни в каких-либо других своих записях ни слова не упоминал, что Слово о полку Игореве было у него в 1812 году. Ну, допустим, он об этом забыл. По рассеянности. У него на руках было довольно много исторических документов, которыми он пользовался для написания своей Истории Государства Российского, и может он слегка запутался, какие именно.
Так, стоп. История Государства Российского. Если Карамзин покидал Москву без багажа, то что он сделал с главным трудом своей жизни? Неужели оставил на милость победителя? Нет. Как он сам об этом говорил: Библиотека моя сгорела, но я спас Историю, как Камоэнс Лузиаду!
Правда в отличие от португальского поэта, который лично вынес собственную поэму на руках, Карамзин свое весьма объемное сочинение распределил так: подготовительные рукописи и черновики остались в Остафьево, и уцелели; первый экземпляр рукописи полностью готовой первой части Истории взяла с собой жена; а второй экземпляр он заранее сдал в архив Коллегии иностранных дел.
Да, да, в тот самый архив Коллегии иностранных дел, куда собирался передать свое собрание граф Мусин-Пушкин.
И если с тем экземпляром Истории и другими книгами и вещами, которые увезла из Москвы Екатерина Андреевна Карамзина все ясно - они благополучно прибыли в Ярославль, то судьба архива МИДа сложилась более драматично.
Архив коллегии иностранных дел в ту пору располагался в старинных палатах дьяка Украинцева, построенных еще в 17 веке, что на углу Хохловского и Колпачного переулков. Здание это было просто идеально приспособлено под архив, потому что было каменным, с толстыми стенами, с каменными же лестницами, с металлической крышей, металлическими дверями и ставнями на окнах! И это все давало довольно большую гарантию того, что ценные документы, хранившиеся в этих стенах, будут защищены от огня. Но на всякий пожарный случай во дворе был еще колодец, оснащенный насосом с рукавом, и ведра. Вот везде б так!
Палаты Украинцева, они же архив Коллегии Иностранных дел, они же нотопечатня Юргенсона
Штат в архиве был большой - больше ста человек. Были там и архивариусы, и переводчики, и переписчики, и даже переписчики набело - была и такая должность, библиотекари, протоколисты, актуариусы и секретари. Руководил тогда всей этой компанией строгий старик Н.Н.Бантыш-Каменский, а заместителем его был уже знакомый нам А.Ф.Малиновский. Правда многие из молодежи на службу не ходили, а лишь числились там, как это было принято среди дворян: этим-то и объясняется раздутый штат архива. Но когда началась война, почти все “архивны юноши” взяли отпуска и ушли защищать Отечество, кто в армию, кто в ополчение. Так что в доме в Хохловском переулке осталось только человек двадцать, в основном начальство. Кстати, в архиве на должности переводчика служил сын графа Мусина-Пушкина Александр. В 1812 году он ушел в армию и погиб в сражении при Люнебурге.
После отступления русской армии от Смоленска московские организации начали готовится к эвакуации. Бантыш-Каменский оценил масштаб проблемы и призадумался: в архиве было 146 забитых документами больших шкафов, и это не считая библиотеки!!! Поэтому он сперва велел упаковывать в сундуки только самые ценные древние документы до 1700 г. А тем временем враг подходил к Москве все ближе. И тут из Петербурга пришло письма, что вывозить нужно все. Больше всего этот приказ напугал Ростопчина - у его и так все подряд, включая Кутузова, требовали лошадей и подводы. Но с Петербургом не поспоришь, и оставшиеся служащие архива, включая директора и заместителя, бросились упаковывать оставшиеся дела. Получилось 120 подвод! 120!! Причем часть материалов все-таки решено было оставить. Во-первых, библиотеку, потому что она большой ценности все-таки не представляла, там были просто печатные книги. А во-вторых, некоторое количество малозначительных документов и почему-то Прусские и Польские дела - видимо их накопилось о-очень много за всю нашу совместную историю. А еще мне кажется, что они надеялись, что Москву все-таки неприятелю не сдадут. И вот 23 (4 сентября) августа огромный обоз с дипломатическим архивом выехал из Москвы во Владимир, а дальше в Нижний Новгород.
Но все служащие архива уехать не могли - должен же был кто-то в лавке остаться. Так что по опустевшим палатам в тревоге бродили семь чиновников, самым старшим по должности из которых оказался секретарь архива надворный советник Иван Андриянович Ждановский. И если б они были одни, а то при них еще имелись жены, дети, тещи, другие родственники, прислуга, А еще переплетчики и сторожа и тоже с семьями. Так что тревожились они не только за невывезенные дела и свои жизни, но и за жизни родных.
И не зря переживали. Район Покровки и Маросейки, а Хохловский переулок выходит как раз к Покровским воротам, облюбовала оккупационная администрация, поэтому там сперва было более-менее тихо, но 5 (17) сентября французы добрались и до архива МИДа. Ждановский попытался было им припятствовать, но был избит саблями плашмя. Солдаты перевернули все шкафы и столы, повытаскивали все, что могли найти ценного от посуды до окладов икон, а затем пошли потрошить квартиры чиновников. И такие набеги продолжались каждый день, пока войска не ушли из Москвы. Ободрали даже сукна с письменных столов. К счастью, документы французов не интересовали, и папки с делами, дипломатическая переписка, донесения и записки, выкинутые из шкафов, валялись на полу, частично изорванные, со следами от грязных сапог и копоти. Одного из сторожей французы забрали с собой, чтобы помог тащить награбленное. Он так и не вернулся. В начавшихся пожарах загорелся жилой флигель и чердак архива. Избитый, весь в кровоподтеках Ждановский со товарищи бросились тушить государственное имущество, но их собственное жилье сгорело, и им с семьями пришлось искать приюта в уцелевших комнатах сослуживцев. Потом внезапно нагрянувшие французские полицейские чиновники за что-то арестовали комиссара Тархова, а в его квартире на постой устроились польские уланские офицеры, чьи подчиненные растащили книги из библиотеки и все березовые дрова, и один гишпанец, который в дровах не разбирался, но все время требовал, чтобы его обслуживали. А когда, покидая Москву, французы взрывали Кремль 8 (20) октября, то взрывной волной в здании архива выбило окна, повырывало ставни и частично сорвало крышу.
Д.Шмаринов, Французы в Москве
И как только многострадальные служащие почувствовали себя в безопасности, то первым делом разгребли стекольные осколки вперемешку с мусором и начали аккуратно собирать разбросанные бумаги и складывать их в уцелевшие шкафы, особо не разбирая что к чему, лишь бы побыстрее укрыть ценные документы от неизбежно приближающейся зимы. Разбор потерь отложили на потом.
Но нас история архива Коллегии иностранных дел интересует прежде всего в связи с материалами, которые туда передал Карамзин. И вот тут в нашем уравнении слишком много неизвестных. Неизвестно, когда он это сделал. Думаю, что приблизительно в то же время, когда его супруга покинула Москву, то есть 16 (28) августа. Неизвестно, как выглядела его посылка, состояла ли она из пачки отдельных листов или сшитых тетрадей и было ли это все упаковано в папку, портфель, дорожный сундучок или просто завернуто в бумагу и перевязано веревочкой. И вообще, что значит “передал в архив”? Он ведь лично знал и Бантыш-Каменского и Малиновского, а значит, мог вручить свои бумаги кому-нибудь из них прям в руки. А мог, как официальный историограф, официально сдать их на хранение в государственное учреждение. И это все тоже неизвестно...
Впрочем, это даже хорошо! Потому что неизвестность дает простор предположениям.
Так, например, несмотря на то, что Карамзин с семьей тоже в конце концов оказался в Нижнем Новгороде, в своих письмах оттуда он сетует, что не может полноценно работать над Историей, потому что ему не хватает материалов. Может ли это означать, что среди эвакуированных архивных документов, его книг не было? Что они остались в Москве? Думаю, что может. А еще в его переписке с А.Ф.Малиновским, начиная с 1813 года то и дело фигурируют сундук и ящики с книгами, оставленные в архиве. Ящики - не просто сверток, а несколько ящиков! (“И это вы называете тортик?”) И вероятность, что эти ящики (и сундук) впервые появились в архивных палатах в августе 1812 года, весьма велика. Как и та, что они остались в Москве, потому что выделенных подвод не хватило на служебные документы, тут уж не до частного груза.
А потом их, как и все остальное, раскурочили французы, поляки и гишпанец до кучи. И когда архивисты в спешке пытались навести хоть какой-то порядок, то они могли запросто перепутать казенные книги и документы с карамзинскими. И мне кажется, что если хорошенечко порыться в архиве Министерства Иностранных дел, то там можно обнаружить и какие-нибудь рабочие материалы Карамзина, и, чем черт не шутит, Слово о полку Игореве!
Думаете, не может быть? Может! Архивы только кажутся изученными-переизученными, учтеными-переучтеными, а на самом деле, там столько неведомых сокровищ сокрыто! Да что архивы, вон недавно в Эрмитаже нашли портрет Николая I, который считался утраченным с 1917 года... Причем, это было полотно 4,5 на 3 метра. 🤦♀️А уж потерять старинную книгу стандартного размера - я вас умоляю!
П.С. Если вас интересует судьба надворного советника А.С.Тархова, то его четыре дня продержали под арестом вместе с другими, так же случайно набранными, московскими жителями, угрожая расстрелом за непонятные преступления, а может в отместку. Но тут французы получили приказ оставить город, и на арестованных махнули рукой. Повезло.
Начало:
Роман о Слове. Карамзин.
Роман о Слове. Версии.
Роман о Слове. Кульминация.
Роман о Слове. Вбоквел.
Роман о Слове. Начало
Слово о романе (Продолжение)
Слово о романе
Продолжение:
Роман о Слове. Аббат.