Кикути Ё:сай: Люди Государства (4)
(Продолжение. Начало: 1, 2, 3)
4. Воины и поэты
В очерках о героях древности основные военные похождения японцев были в Корее. К VIII веку наступление на этом направлении безнадёжно захлебнулось - по простейшей причине: к корейским делам подключился танский Китай, а с ним Японии тягаться не приходилось. Так что, как мы видели по прошлому очерку, на материк стали отправлять не воинов, а дипломатов; полем же боя стала северо-восточная Япония с незамирёнными племенами эмиси. Этот край предоставлял огромные возможности для продвижения по службе честолюбивых военачальников - даже при достаточно скромных успехах. Было дело, там одновременно подвизались сразу три главнокомандующих-сёгуна!
Косэ-но Маро: (巨勢麻呂)
В самом начале VIII века внезапно обнаружилось, что северо-восточный край, казалось бы, вполне завоёванный и замирённый окончательно лет сорок назад, и не думает подчиняться государевым наместникам, а японских поселенцев местные эмиси выгоняют. Против мятежников отправили два военных флота - одним, тихоокеанским, командовал воевода Косэ-но Маро (巨勢麻呂), другим, шедшим по Японскому морю - Саэки-но Иваю. Оба войска высадились и начали усмирять побережье (соваться в горы избегая). Поскольку между собой воеводы не ладили, север был поделен (уже на века) на две огромные земли - Муцу на востоке и Дэва на западе. Успехи японцев и там, и там были не блестящими, причём Кикути Ё:сай почему-то выбрал менее удачливого - Косэ-но Маро:.
Лет через десять-двенадцать после этого великого похода вновь оказалось, что эмиси «сделались буйными и беспорядочными», а построенные японцами укрепления развалились. На этот раз в поход отправился с немалым войском воевода Ооно-но Усикаи, прозванный Адзумабито.
Ооно Адзумабито (大野 東人)
На картинке он обдумывает важный вопрос. По прибытии в землю Муцу воевода обнаружил, что несмотря на численный перевес, не сможет справиться в местными партизанами без хорошего опорного пункта: нужна была крепость. Чтобы таковую построить, требовалось послать представление в Столицу, там всё согласовать через родню и дождаться одобрения и присылки средств. Времени это заняло бы столько, что Адзумабито не уверен был, что его войско за это время не растает. И он без всяких согласований начал строить крепость Тага на свой страх и риск - руками воинов, а не присланных по повинности мужиков, и сам выступая в роли зодчего и инженера. Всё получилось: крепость он построил, перебил и полонил несколько сот эмиси, доложил о замирении края - и в Столице было решено, что победителей не судят. Особенно когда у них большое войско под рукой.
Кстати, вместе с Адзумабито в этом походе участвовал Фудзивара Умакаи (藤原宇合), сын Фухито, и оказался очень полезен.
А ещё через пятнадцать лет Ооно-но Адзумабито командовал войсками при усмирении мятежа Фудзивара-но Хироцугу, сына своего старого боевого товарища, о котором мы уже поминали. Усмирил, разгромил и казнил, но вскоре умер и сам.
Там же, на Севере, зарабатывал свою сёгунскую славу в следующем поколении Саканоуэ-но Каритамаро: (坂上苅田麻呂, 727-786).
Всё шло по-прежнему: в Муцу непокорствуют эмиси, прибывает японский воевода, восстанавливает крепости (включая разрушенную Тагу), докладывает о победе, получает награду, а потом, как проверенный человек, перебрасывается на подавление уже не дикарского мятежа, а вполне японского, с очередным Фудзиварой во главе. Но об этом последнем речь будет позже. А Каритамаро: больше всего прославился как отец славного сына по имени Тамурамаро: (758-811), который воевал бок о бок с отцом ещё подростком, а потом стал очередным северным главнокомандующим, храбро сражался и строил крепости. Это был человек иного склада: он едва не поссорился с двором, когда в Столице казнили двух вождей эмиси, которых Тамурамаро: прислал туда для переговоров, поручившись за их безопасность.
На Севере Тамурамаро: воевал успешнее своих предшественников, но тут в Столице сменился курс, Фудзивары заявили, что народ устал от непосильных тягот, что войны и строительство разоряют страну - и наступление на Север было свёрнуто. А когда и Тамуратаро: припрягли к подавлению очередной близстоличной смуты, он поставил условие: державу он охотно спасёт, но только если ему в помощь пришлют всех его старых товарищей по северным войнам, которые сейчас в опале или в заточении (по обвинению в другом заговоре). И своего добился!
Но тут мы сильно забежали вперёд, уже в хэйанские времена, так что вернёмся в VIII век. Следующий наш герой - Оотомо-но Суругамаро: (大伴駿河麻呂), у которого всё было в обратном порядке: сперва он участвовал в мятеже (том самом, который подавлял Саканоуэ-старший), угодил в ссылку, а уже оттуда был отправлен на Север, где храбро воевал. Однако прославился он не столько как воин, сколько как поэт в не самом обычном жанре: сохранилась (и вошла в «Собрание мириад листьев») его увлекательная любовная переписка с тёщей, госпожою Оотомо-но Саканоэ, женщиной властной, талантливой и иногда склонной к шутке. Вообще-то обмениваться любовными стихами надо было с невестой, а потом - с женою, но наречённая Суругамаро:, увы, соответствующими дарованиями не блистала - а вот её мать была из первых поэтесс своего века, так что взялась слагать песни от лица дочки. Не все и не сразу это поняли, так что вышло небольшое недоразумение и пошли сплетни, но потом всё разъяснилось, а стихи всяко были хорошими с обеих сторон.
На гравюре выписано такое стихотворение Суругамаро: из этой переписки:
Цветы душистой сливы, что цветут
В селенье Касуга,
Покрытом легкой дымкой,
Изменчивы, но я ведь не такой,-
Я не приду к тебе с неверным сердцем.
(пер.А.Е.Глускиной - как и все стихи из «Манъё:сю:» в этом очерке)
А кто у него за плечом изображён - нам выяснить не удалось.
Большинство поэтов VIII века, в отличие от Суругамаро:, на воинском поприще не подвизались. Поэты того времени писали и вака - «родные песни», и канси - китайские стихи; при дворе полагалось уметь сочинять и то, и другое почти в обязательном порядке - хотя, конечно, у кого-то получалось лучше, а у кого-то - хуже. Но собрания китайских и японских стихов составлялись отдельные (и начали составлять их как раз в эту пору) - мы уже упоминали такие собрания в предыдущих очерках.
Великим поэтом «на все времена» был Какиномото-но Хитомаро: (柿本人麻呂), его потом даже почитали как бога-покровителя стихотворцев. Он прожил долгую жизнь и умер в самом начале VIII века.
У Кикути Ё:сая он изображён в шляпе странника. Это он любуется краем Ёсино, который посетила государыня Дзито:, а Хитомаро: воспел, как там всё хорошо и как страна и государыня друг другу подходят. Вообще темы его стихов - совсем как у современных ему арабских поэтов: восхваления, плачи и любовные песни.
Для сравнения - вот каков он на гравюре Утагавы Куниёси. Здесь Хитомаро слагает другую свою знаменитую песню, где сравнивает длинную бессонную ночь со столь же длинным фазаньим хвостом (и это подчёркивается тем, что сравнение это занимает четыре строки из пяти - тоже очень длинное!). Тем, кто учит японский язык, на этом примере любят пояснять, что японскую фразу надо переводить, начиная с конца…
Младшим современником Хитомаро: был Мити-но Обитона (道首名) . Чиновничью славу он заработал не столько при дворе, сколько наместничая в провинции - и слыл начальником суровым и жёстким, но добивавшимся хорошей работы и хороших урожаев, так что и его после смерти стали чтить как бога - правда, местного крестьянского значения.
На картинке густобородый Обитона, однако, изображён слагающим приписанные рядом китайские стихи, не имеющие ни малейшего отношения к крестьянским тяготам и трудам: друзья-сослуживцы прекрасным осенним днём пируют в саду, любуются водами и птицами и беседуют о высокой материковой древности.
Следующий поэт - опять мастер японских стихов, Оотомо-но Табито (大伴旅人), ровесник Обитоны, его, однако, переживший (умер в 731 году). Блистал при дворе, попал в опалу, был отправлен на службу на Кюсю - но, в отличие от Фудзивара-но Хироцугу, (ССЫЛКА!) не счёл это основанием для вооружённого мятежа. На старости лет вернулся в Столицу. Вот и на картинке он - в пути.
Считается, что Оотомо-но Табито превзошёл всех японских поэтов (и большинство китайских) в песнях на одну важную тему - о выпивке. В «Собрании мириад листьев» таких его песен - больше дюжины, и пять из них воспроизведены на нашей гравюре. Например:
Чем никчемно так, как я,
Человеком в мире жить,
Чашей для вина
Я хотел бы лучше стать,
Чтоб вино в себя впитать!
Или:
До чего противны мне
Те, что корчат мудрецов
И вина совсем не пьют,
Хорошо на них взгляни -
Обезьянам, впрямь, сродни!
Вот каким пьяным и довольным его изобразил Накада Хироясу:
И опять стихотворец, писавший в основном по-китайски - Ооми-но Мифунэ (淡海三舩), внук господина Кадоно (ССЫЛКА!). Был «чиновником на все руки» - занимался орошением, усмирял мятежи военной силой, преподавал в придворном училище китайскую словесность, заседал в суде, а когда был назначен военным ревизором, вскрыл столько недостатков, что его доклад срочно засекретили - так что, видимо, дедовская прямота ему передалась.
Но на гравюре он скромно отвернулся в сторону собственных китайских стихов, вошедших (уже посмертно) в собрание «Кэйкокусю:» (經國集).
С ним дружил другой поэт и книжник той же поры - Исоноками-но Якацугу (石上 宅嗣). Славился красотой, изяществом манер и речи и редкой начитанностью в китайских книгах - как конфуцианских, так и буддийских. Стихи его вошли и в китайский, и в японский изборники. На гравюре выписана его японская песня - про то, как служебные дела не оставляют времени для встреч с возлюбленной, и даже цветущая слива по такому поводу вянет.
Благочестивый Якацугу писал китайские стихи на буддийские темы, построил на земле своего имения храм Асюкудзи, а при храме - первую в Японии публичную библиотеку, где были доступны и буддийские, и светские тексты.
Разумеется, среди великих поэтов этих лет не обошлось без Фудзивар. На следующей гравюре - Фудзивара-но Мататэ (藤原真楯), сын Фусасаки и предок великого Митинаги.
Изображён Мататэ в обществе книг - каковое, по собственным его словам, предпочитал любому иному. Это не мешало ему успешно служить, во время смут вовремя занимать правильную сторону и незадолго до своей смерти в 766 году получить должность правого министра. (Всё то же нам ещё придётся сказать о его ещё более успешном брате Нагатэ - который, однако, стихами не прославился).
Кислое выражение его лица объяснимо: рядом надписаны две его песни на одну и ту же тему - у него с возлюбленной отношения запутались, никак не могут решиться, и хорошо если всё разъяснится хотя бы тогда, когда цветущая ныне слива даст плоды…
И последний на сегодня - Оонакатоми-но Киёмаро (大中巨清麻呂). В отличие от его родичей Фудзивар, переключившихся на мирскую службу, этот Накатоми был жрец (хотя и мирские посты ему доводилось занимать), и изображён именно в жреческом облачении.
Прожил он дольше всех -почти всю эпоху Нара: родился в 701, а умер в 788 году. Всю жизнь служил, очень ценился за знание древних обычаев и обрядов, с семидесяти лет стал проситься в отставку, а его упорно не отпускали. Как и пристало жрецу, стихи писал японские - на нашей гравюре приведена его осенняя песня: с перелётными гусями и краснеющими листьями, сложенная на пирушке на лоне природы.
(Этот выпуск получился очень длинным, зато следующий будет маленьким…)
4. Воины и поэты
В очерках о героях древности основные военные похождения японцев были в Корее. К VIII веку наступление на этом направлении безнадёжно захлебнулось - по простейшей причине: к корейским делам подключился танский Китай, а с ним Японии тягаться не приходилось. Так что, как мы видели по прошлому очерку, на материк стали отправлять не воинов, а дипломатов; полем же боя стала северо-восточная Япония с незамирёнными племенами эмиси. Этот край предоставлял огромные возможности для продвижения по службе честолюбивых военачальников - даже при достаточно скромных успехах. Было дело, там одновременно подвизались сразу три главнокомандующих-сёгуна!
Косэ-но Маро: (巨勢麻呂)
В самом начале VIII века внезапно обнаружилось, что северо-восточный край, казалось бы, вполне завоёванный и замирённый окончательно лет сорок назад, и не думает подчиняться государевым наместникам, а японских поселенцев местные эмиси выгоняют. Против мятежников отправили два военных флота - одним, тихоокеанским, командовал воевода Косэ-но Маро (巨勢麻呂), другим, шедшим по Японскому морю - Саэки-но Иваю. Оба войска высадились и начали усмирять побережье (соваться в горы избегая). Поскольку между собой воеводы не ладили, север был поделен (уже на века) на две огромные земли - Муцу на востоке и Дэва на западе. Успехи японцев и там, и там были не блестящими, причём Кикути Ё:сай почему-то выбрал менее удачливого - Косэ-но Маро:.
Лет через десять-двенадцать после этого великого похода вновь оказалось, что эмиси «сделались буйными и беспорядочными», а построенные японцами укрепления развалились. На этот раз в поход отправился с немалым войском воевода Ооно-но Усикаи, прозванный Адзумабито.
Ооно Адзумабито (大野 東人)
На картинке он обдумывает важный вопрос. По прибытии в землю Муцу воевода обнаружил, что несмотря на численный перевес, не сможет справиться в местными партизанами без хорошего опорного пункта: нужна была крепость. Чтобы таковую построить, требовалось послать представление в Столицу, там всё согласовать через родню и дождаться одобрения и присылки средств. Времени это заняло бы столько, что Адзумабито не уверен был, что его войско за это время не растает. И он без всяких согласований начал строить крепость Тага на свой страх и риск - руками воинов, а не присланных по повинности мужиков, и сам выступая в роли зодчего и инженера. Всё получилось: крепость он построил, перебил и полонил несколько сот эмиси, доложил о замирении края - и в Столице было решено, что победителей не судят. Особенно когда у них большое войско под рукой.
Кстати, вместе с Адзумабито в этом походе участвовал Фудзивара Умакаи (藤原宇合), сын Фухито, и оказался очень полезен.
А ещё через пятнадцать лет Ооно-но Адзумабито командовал войсками при усмирении мятежа Фудзивара-но Хироцугу, сына своего старого боевого товарища, о котором мы уже поминали. Усмирил, разгромил и казнил, но вскоре умер и сам.
Там же, на Севере, зарабатывал свою сёгунскую славу в следующем поколении Саканоуэ-но Каритамаро: (坂上苅田麻呂, 727-786).
Всё шло по-прежнему: в Муцу непокорствуют эмиси, прибывает японский воевода, восстанавливает крепости (включая разрушенную Тагу), докладывает о победе, получает награду, а потом, как проверенный человек, перебрасывается на подавление уже не дикарского мятежа, а вполне японского, с очередным Фудзиварой во главе. Но об этом последнем речь будет позже. А Каритамаро: больше всего прославился как отец славного сына по имени Тамурамаро: (758-811), который воевал бок о бок с отцом ещё подростком, а потом стал очередным северным главнокомандующим, храбро сражался и строил крепости. Это был человек иного склада: он едва не поссорился с двором, когда в Столице казнили двух вождей эмиси, которых Тамурамаро: прислал туда для переговоров, поручившись за их безопасность.
На Севере Тамурамаро: воевал успешнее своих предшественников, но тут в Столице сменился курс, Фудзивары заявили, что народ устал от непосильных тягот, что войны и строительство разоряют страну - и наступление на Север было свёрнуто. А когда и Тамуратаро: припрягли к подавлению очередной близстоличной смуты, он поставил условие: державу он охотно спасёт, но только если ему в помощь пришлют всех его старых товарищей по северным войнам, которые сейчас в опале или в заточении (по обвинению в другом заговоре). И своего добился!
Но тут мы сильно забежали вперёд, уже в хэйанские времена, так что вернёмся в VIII век. Следующий наш герой - Оотомо-но Суругамаро: (大伴駿河麻呂), у которого всё было в обратном порядке: сперва он участвовал в мятеже (том самом, который подавлял Саканоуэ-старший), угодил в ссылку, а уже оттуда был отправлен на Север, где храбро воевал. Однако прославился он не столько как воин, сколько как поэт в не самом обычном жанре: сохранилась (и вошла в «Собрание мириад листьев») его увлекательная любовная переписка с тёщей, госпожою Оотомо-но Саканоэ, женщиной властной, талантливой и иногда склонной к шутке. Вообще-то обмениваться любовными стихами надо было с невестой, а потом - с женою, но наречённая Суругамаро:, увы, соответствующими дарованиями не блистала - а вот её мать была из первых поэтесс своего века, так что взялась слагать песни от лица дочки. Не все и не сразу это поняли, так что вышло небольшое недоразумение и пошли сплетни, но потом всё разъяснилось, а стихи всяко были хорошими с обеих сторон.
На гравюре выписано такое стихотворение Суругамаро: из этой переписки:
Цветы душистой сливы, что цветут
В селенье Касуга,
Покрытом легкой дымкой,
Изменчивы, но я ведь не такой,-
Я не приду к тебе с неверным сердцем.
(пер.А.Е.Глускиной - как и все стихи из «Манъё:сю:» в этом очерке)
А кто у него за плечом изображён - нам выяснить не удалось.
Большинство поэтов VIII века, в отличие от Суругамаро:, на воинском поприще не подвизались. Поэты того времени писали и вака - «родные песни», и канси - китайские стихи; при дворе полагалось уметь сочинять и то, и другое почти в обязательном порядке - хотя, конечно, у кого-то получалось лучше, а у кого-то - хуже. Но собрания китайских и японских стихов составлялись отдельные (и начали составлять их как раз в эту пору) - мы уже упоминали такие собрания в предыдущих очерках.
Великим поэтом «на все времена» был Какиномото-но Хитомаро: (柿本人麻呂), его потом даже почитали как бога-покровителя стихотворцев. Он прожил долгую жизнь и умер в самом начале VIII века.
У Кикути Ё:сая он изображён в шляпе странника. Это он любуется краем Ёсино, который посетила государыня Дзито:, а Хитомаро: воспел, как там всё хорошо и как страна и государыня друг другу подходят. Вообще темы его стихов - совсем как у современных ему арабских поэтов: восхваления, плачи и любовные песни.
Для сравнения - вот каков он на гравюре Утагавы Куниёси. Здесь Хитомаро слагает другую свою знаменитую песню, где сравнивает длинную бессонную ночь со столь же длинным фазаньим хвостом (и это подчёркивается тем, что сравнение это занимает четыре строки из пяти - тоже очень длинное!). Тем, кто учит японский язык, на этом примере любят пояснять, что японскую фразу надо переводить, начиная с конца…
Младшим современником Хитомаро: был Мити-но Обитона (道首名) . Чиновничью славу он заработал не столько при дворе, сколько наместничая в провинции - и слыл начальником суровым и жёстким, но добивавшимся хорошей работы и хороших урожаев, так что и его после смерти стали чтить как бога - правда, местного крестьянского значения.
На картинке густобородый Обитона, однако, изображён слагающим приписанные рядом китайские стихи, не имеющие ни малейшего отношения к крестьянским тяготам и трудам: друзья-сослуживцы прекрасным осенним днём пируют в саду, любуются водами и птицами и беседуют о высокой материковой древности.
Следующий поэт - опять мастер японских стихов, Оотомо-но Табито (大伴旅人), ровесник Обитоны, его, однако, переживший (умер в 731 году). Блистал при дворе, попал в опалу, был отправлен на службу на Кюсю - но, в отличие от Фудзивара-но Хироцугу, (ССЫЛКА!) не счёл это основанием для вооружённого мятежа. На старости лет вернулся в Столицу. Вот и на картинке он - в пути.
Считается, что Оотомо-но Табито превзошёл всех японских поэтов (и большинство китайских) в песнях на одну важную тему - о выпивке. В «Собрании мириад листьев» таких его песен - больше дюжины, и пять из них воспроизведены на нашей гравюре. Например:
Чем никчемно так, как я,
Человеком в мире жить,
Чашей для вина
Я хотел бы лучше стать,
Чтоб вино в себя впитать!
Или:
До чего противны мне
Те, что корчат мудрецов
И вина совсем не пьют,
Хорошо на них взгляни -
Обезьянам, впрямь, сродни!
Вот каким пьяным и довольным его изобразил Накада Хироясу:
И опять стихотворец, писавший в основном по-китайски - Ооми-но Мифунэ (淡海三舩), внук господина Кадоно (ССЫЛКА!). Был «чиновником на все руки» - занимался орошением, усмирял мятежи военной силой, преподавал в придворном училище китайскую словесность, заседал в суде, а когда был назначен военным ревизором, вскрыл столько недостатков, что его доклад срочно засекретили - так что, видимо, дедовская прямота ему передалась.
Но на гравюре он скромно отвернулся в сторону собственных китайских стихов, вошедших (уже посмертно) в собрание «Кэйкокусю:» (經國集).
С ним дружил другой поэт и книжник той же поры - Исоноками-но Якацугу (石上 宅嗣). Славился красотой, изяществом манер и речи и редкой начитанностью в китайских книгах - как конфуцианских, так и буддийских. Стихи его вошли и в китайский, и в японский изборники. На гравюре выписана его японская песня - про то, как служебные дела не оставляют времени для встреч с возлюбленной, и даже цветущая слива по такому поводу вянет.
Благочестивый Якацугу писал китайские стихи на буддийские темы, построил на земле своего имения храм Асюкудзи, а при храме - первую в Японии публичную библиотеку, где были доступны и буддийские, и светские тексты.
Разумеется, среди великих поэтов этих лет не обошлось без Фудзивар. На следующей гравюре - Фудзивара-но Мататэ (藤原真楯), сын Фусасаки и предок великого Митинаги.
Изображён Мататэ в обществе книг - каковое, по собственным его словам, предпочитал любому иному. Это не мешало ему успешно служить, во время смут вовремя занимать правильную сторону и незадолго до своей смерти в 766 году получить должность правого министра. (Всё то же нам ещё придётся сказать о его ещё более успешном брате Нагатэ - который, однако, стихами не прославился).
Кислое выражение его лица объяснимо: рядом надписаны две его песни на одну и ту же тему - у него с возлюбленной отношения запутались, никак не могут решиться, и хорошо если всё разъяснится хотя бы тогда, когда цветущая ныне слива даст плоды…
И последний на сегодня - Оонакатоми-но Киёмаро (大中巨清麻呂). В отличие от его родичей Фудзивар, переключившихся на мирскую службу, этот Накатоми был жрец (хотя и мирские посты ему доводилось занимать), и изображён именно в жреческом облачении.
Прожил он дольше всех -почти всю эпоху Нара: родился в 701, а умер в 788 году. Всю жизнь служил, очень ценился за знание древних обычаев и обрядов, с семидесяти лет стал проситься в отставку, а его упорно не отпускали. Как и пристало жрецу, стихи писал японские - на нашей гравюре приведена его осенняя песня: с перелётными гусями и краснеющими листьями, сложенная на пирушке на лоне природы.
(Этот выпуск получился очень длинным, зато следующий будет маленьким…)