Эдит Уортон. Искусство прозы. Книга пятая. Марсель Пруст. IV.
Автор: Эдит Уортон
Перевод с английского: Sergey Toronto
Версия EPUB
Версия PDF - Спасибо Telegram каналу "В гостях у Волшебника"
GOOGLE - если не открывается mail.ru
Книга первая. Основы. I.
Книга первая. Основы. II.
Книга первая. Основы. III.
Книга первая. Основы. IV.
Книга вторая. Написание рассказов. I.
Книга вторая. Написание рассказов. II.
Книга вторая. Написание рассказов. III.
Книга вторая. Написание рассказов. IV.
Книга вторая. Написание рассказов. V.
Книга вторая. Написание рассказов. VI.
Книга третья. Создание романов. I.
Книга третья. Создание романов. II.
Книга третья. Создание романов. III.
Книга третья. Создание романов. IV.
Книга третья. Создание романов. V.
Книга третья. Создание романов. VI.
Книга третья. Создание романов. VII.
Книга третья. Создание романов. VIII.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. I.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. II.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. III.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. IV.
Книга пятая. Марсель Пруст. I.
Книга пятая. Марсель Пруст. II.
Книга пятая. Марсель Пруст. III.
IV.
До сих пор были лишь похвалы.
Но, в творчестве великого писателя, и особенно того, чей путь завершён, всегда лучше остановиться на красоте присущей его прозе, а не выискивать в ней недостатки. Там, где качество перевешивает изъяны, они становятся не столь заметны, даже когда, как это иногда случалось с Прустом, такие недостатки указывают на нехватку моральной чувствительности, этого камертона творчества романиста.
Трудно отрицать или пытаться объяснить этот конкретный изъян или точнее сказать дефицит в работах Пруста. Несомненно, в его книгах есть белые пятна, как и у Бальзака, Стендаля, Флобера; но эти зоны молчания Пруста необычайно сбивают с толку, потому что они прерывисты. И нельзя просто проигнорировать этот факт, заявив, что для автора целая категория человеческих эмоций остаётся невидимой, так как в определенные моменты его взор остро и точно направлен туда, где раньше была слепая зона.
Один известный английский критик путает те сцены смерти, в которых нравственное чувство Пруста подводит его, с теми (гораздо более многочисленными), где он преднамеренно изображает низменные аспекты людской разнородности, предполагая, что робкий читатель может получить удовольствие от «В поисках утраченного времени», просто думая о бароне де Шарлю, как о Фальстафе из пьес, в которых он фигурирует! На самом деле было бы почти так же сложно убрать из произведения барона де Шарлю, как и Фальстафа; и совершенно так же ненужно. Для Пруста нет смысла делать его скупым или развращённым персонажем, похожим на Яго, маркиза Стайна, Филиппа Бридо или Валери Марнеф, - это уменьшило бы ценность его работы. Напротив, он возвеличивает барона. И только когда гневность и жестокость уходят из персонажа, когда он перестаёт видеть черноту теней, которые они проецировали, автор, бессознательно корректирует его портрет, соответственным образом освещая картину; и Пруст делал такое очень часто, но никогда не прорисовывая де Шарлю, чье постыдное поведение всегда было столь же ярко представлено им, так же как в Яго или Гонерилье их создателем.
В книге есть одна, заслуживающая сильного осуждения страница, где герой и рассказчик, с чьей гиперчувствительностью мы познакомились прочитав сотню обширных и изящных пассажей, с самодовольством описывает, как он сознательно спрятался, чтобы шпионить за отвратительной, неприглядной сценой. Этот эпизод (а также некоторые другие, отмеченные тем же резким падением моральной чувствительности), мог быть «продуман» с нанесением меньшего ущерба, так как в такие моменты, персонажи Пруста неизменно теряют свою правдоподобность и начинают запинаться, словно хорошие актеры, тщетно пытающиеся исправить плохую пьесу. В произведениях Пруста есть страницы, буквально трепещущие от эмоций; но везде, где моральная чувствительность писателя терпит неудачу, этот трепет, эти вибрации - прекращаются. Когда автор не осознаёт подлости действия, совершаемого одним из его персонажей, такой герой теряет своё подобие жизни и, писатель, словно сотворяя обратный жест Пигмалиона, превращает живые существа в камень.
Но какое значение имеют эти упущения в книге, чьи бесчисленные страницы пульсируют страстной жалости и взирают на людей с человечностью? Тот же самый персонаж, который, таким образом, вызывает раздражение в один момент, в следующий, проникает в глубочайшие тайники человеческой души в той сцене, когда герой, услышав, как бабушка впервые говорит по телефону, поражается мыслями о смерти и разлуке, вызванными измененным звуком знакомого голоса; или на тех страницах, где Сен-Лу приезжает в Париж на двадцать четыре часа, и его обожающая мать сначала ликует от мысли о том, что он собирается провести с ней весь вечер, но потом с горечью предвидит, что этого не случится, и, наконец, трепещет, подавив своё разочарование, думая о том, что она должна испортить его эгоистичные увеселения. И это происходит почти всегда в ту самую минуту, когда читатель мысленно восклицает: «О, только бы он меня не подвёл!», - в этот момент автор наводняет убогую сцену магией неисчерпаемой поэзии, так что читатель готов вскрикнуть, как Зигмунд, в момент, когда шторм распахивает дверь хижины: «Никто не пошёл - кто-то пришел! Это весна.»
Бенжамин Кремье, чья статья о Прусте является самым вдумчивым исследованием его опубликованных на данный момент работ, наткнулся на случаи проявления дефицита моральной чувствительности автора и попытался (не очень успешно) нивелировать их. По словам этого критика, сатира Пруста никогда не «основывается на нравственном идеале», а всегда просто «дополняет его психологический анализ. Единственный раз (продолжает г-н Кремье), когда Пруст, мимоходом говорит о нравственном идеале, можно обнаружить в описании смерти Берготта». Затем он цитирует прекрасный отрывок, о котором идет речь: «Всё происходит в жизни так, словно мы подходим к этим событиям с неким бременем обязательств, наложенных на нас предыдущим существованием; нет ничего в нашем земном состоянии, что могло бы заставить нас чувствовать, что мы обязаны быть добрыми, быть морально чувствительными [etre delicats], или хотя бы быть вежливыми; в том числе и к писателю, по двадцать раз переписывающему один и тот же отрывок, которым, вероятно, будут восхищаться только тогда, когда его тело уже пожрут черви. ... Все эти обязательства, за неисполнение которых нет никакого наказания в нашей нынешней жизни, по-видимому, принадлежат иному миру, миру, основанному на доброте, моральных угрызениях совести, жертвенности, они принадлежат миру, совершенно отличному от этого, миру, откуда мы приходим, когда рождаемся на земле, возможно, чтобы когда-нибудь вернуться туда и снова жить под властью неведомых нам законов, которые мы соблюдали здесь, лишь потому, что несли эти принципы внутри себя, не зная, кто их придумал и почему они должны быть; эти те законы, к которым любой глубоко интеллектуальный труд приближает нас и которые невидимы только (но не всегда!) - дуракам».
Трудно представить себе, как столь нарочитое заявление о вере в моральный идеал может быть отброшено как «случайное». Процитированный отрывок, пожалуй, будет ключевым в понимании всего мироощущения Пруста: его слабости, а также его силы. Ибо можно заметить, что среди таинственных «обязательств», приносимых нами из этого «совершенно иного» мира, он опускает одно; старое, стоическое качество смелости. Это качество, нравственное или физическое, кажется, никогда не признавалось им как одно из главных движущих сил человеческих поступков. Он мог представлять себе людей хорошими, жалостливыми, самоотверженными, думать, что их мучают угрызения совести; но он никогда не представлял их храбрыми, ни в инстинктах, ни в осознанных действиях.
Страх правил его нравственным миром: страх смерти, страх любви, страх ответственности, страх перед болезнью, страх перед порывом, страх перед страхом. Это сформировало непоколебимый горизонт его вселенной и создало жесткое ограничение его художественному темпераменту.
Говоря так, мы затрагиваем тонкую грань между человеческим гением и его физическими недостатками, и в этой точке, критика должна прекратиться или замереть в благоговейном восхищении от великой проделанной работы, охватившей огромные территории человеческой души, и не обращать внимание на то, что физическая ограниченность, противоречит такому бессилию в плане моральной чувствительности.
Великая фраза Ницше «Всё стоящее, создаётся, не смотря ни на что» может стать точной эпитафией подводящей итог жизни Пруста.
КОНЕЦ.
_____________________________________________________________________________________________________________________________________________
Перевод завершён. Спасибо всем кто читал и оставлял комментарии.
Ещё раз напомню, что если вдруг среди вас есть кто-то связанный с издательствами, у меня есть две переведённые книги, которые я, к сожалению, не могу выложить в свободный доступ, так как на них распространяется действие авторских прав, поэтому я ищу издателя. Это сборник рассказов Марка Ричарада «Лёд на дне мира» и сборник Дениса Джонсона «Сын Иисуса».
PS.
Если у вас есть желание поблагодарить переводчика материально… любая сумма будет мне хорошим подспорьем в работе над дальнейшими переводами:
PayPal: sergeytoronto@mail.ru
Карта Сбербанка: 676280388660490217
Перевод с английского: Sergey Toronto
Версия EPUB
Версия PDF - Спасибо Telegram каналу "В гостях у Волшебника"
GOOGLE - если не открывается mail.ru
Книга первая. Основы. I.
Книга первая. Основы. II.
Книга первая. Основы. III.
Книга первая. Основы. IV.
Книга вторая. Написание рассказов. I.
Книга вторая. Написание рассказов. II.
Книга вторая. Написание рассказов. III.
Книга вторая. Написание рассказов. IV.
Книга вторая. Написание рассказов. V.
Книга вторая. Написание рассказов. VI.
Книга третья. Создание романов. I.
Книга третья. Создание романов. II.
Книга третья. Создание романов. III.
Книга третья. Создание романов. IV.
Книга третья. Создание романов. V.
Книга третья. Создание романов. VI.
Книга третья. Создание романов. VII.
Книга третья. Создание романов. VIII.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. I.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. II.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. III.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. IV.
Книга пятая. Марсель Пруст. I.
Книга пятая. Марсель Пруст. II.
Книга пятая. Марсель Пруст. III.
IV.
До сих пор были лишь похвалы.
Но, в творчестве великого писателя, и особенно того, чей путь завершён, всегда лучше остановиться на красоте присущей его прозе, а не выискивать в ней недостатки. Там, где качество перевешивает изъяны, они становятся не столь заметны, даже когда, как это иногда случалось с Прустом, такие недостатки указывают на нехватку моральной чувствительности, этого камертона творчества романиста.
Трудно отрицать или пытаться объяснить этот конкретный изъян или точнее сказать дефицит в работах Пруста. Несомненно, в его книгах есть белые пятна, как и у Бальзака, Стендаля, Флобера; но эти зоны молчания Пруста необычайно сбивают с толку, потому что они прерывисты. И нельзя просто проигнорировать этот факт, заявив, что для автора целая категория человеческих эмоций остаётся невидимой, так как в определенные моменты его взор остро и точно направлен туда, где раньше была слепая зона.
Один известный английский критик путает те сцены смерти, в которых нравственное чувство Пруста подводит его, с теми (гораздо более многочисленными), где он преднамеренно изображает низменные аспекты людской разнородности, предполагая, что робкий читатель может получить удовольствие от «В поисках утраченного времени», просто думая о бароне де Шарлю, как о Фальстафе из пьес, в которых он фигурирует! На самом деле было бы почти так же сложно убрать из произведения барона де Шарлю, как и Фальстафа; и совершенно так же ненужно. Для Пруста нет смысла делать его скупым или развращённым персонажем, похожим на Яго, маркиза Стайна, Филиппа Бридо или Валери Марнеф, - это уменьшило бы ценность его работы. Напротив, он возвеличивает барона. И только когда гневность и жестокость уходят из персонажа, когда он перестаёт видеть черноту теней, которые они проецировали, автор, бессознательно корректирует его портрет, соответственным образом освещая картину; и Пруст делал такое очень часто, но никогда не прорисовывая де Шарлю, чье постыдное поведение всегда было столь же ярко представлено им, так же как в Яго или Гонерилье их создателем.
В книге есть одна, заслуживающая сильного осуждения страница, где герой и рассказчик, с чьей гиперчувствительностью мы познакомились прочитав сотню обширных и изящных пассажей, с самодовольством описывает, как он сознательно спрятался, чтобы шпионить за отвратительной, неприглядной сценой. Этот эпизод (а также некоторые другие, отмеченные тем же резким падением моральной чувствительности), мог быть «продуман» с нанесением меньшего ущерба, так как в такие моменты, персонажи Пруста неизменно теряют свою правдоподобность и начинают запинаться, словно хорошие актеры, тщетно пытающиеся исправить плохую пьесу. В произведениях Пруста есть страницы, буквально трепещущие от эмоций; но везде, где моральная чувствительность писателя терпит неудачу, этот трепет, эти вибрации - прекращаются. Когда автор не осознаёт подлости действия, совершаемого одним из его персонажей, такой герой теряет своё подобие жизни и, писатель, словно сотворяя обратный жест Пигмалиона, превращает живые существа в камень.
Но какое значение имеют эти упущения в книге, чьи бесчисленные страницы пульсируют страстной жалости и взирают на людей с человечностью? Тот же самый персонаж, который, таким образом, вызывает раздражение в один момент, в следующий, проникает в глубочайшие тайники человеческой души в той сцене, когда герой, услышав, как бабушка впервые говорит по телефону, поражается мыслями о смерти и разлуке, вызванными измененным звуком знакомого голоса; или на тех страницах, где Сен-Лу приезжает в Париж на двадцать четыре часа, и его обожающая мать сначала ликует от мысли о том, что он собирается провести с ней весь вечер, но потом с горечью предвидит, что этого не случится, и, наконец, трепещет, подавив своё разочарование, думая о том, что она должна испортить его эгоистичные увеселения. И это происходит почти всегда в ту самую минуту, когда читатель мысленно восклицает: «О, только бы он меня не подвёл!», - в этот момент автор наводняет убогую сцену магией неисчерпаемой поэзии, так что читатель готов вскрикнуть, как Зигмунд, в момент, когда шторм распахивает дверь хижины: «Никто не пошёл - кто-то пришел! Это весна.»
Бенжамин Кремье, чья статья о Прусте является самым вдумчивым исследованием его опубликованных на данный момент работ, наткнулся на случаи проявления дефицита моральной чувствительности автора и попытался (не очень успешно) нивелировать их. По словам этого критика, сатира Пруста никогда не «основывается на нравственном идеале», а всегда просто «дополняет его психологический анализ. Единственный раз (продолжает г-н Кремье), когда Пруст, мимоходом говорит о нравственном идеале, можно обнаружить в описании смерти Берготта». Затем он цитирует прекрасный отрывок, о котором идет речь: «Всё происходит в жизни так, словно мы подходим к этим событиям с неким бременем обязательств, наложенных на нас предыдущим существованием; нет ничего в нашем земном состоянии, что могло бы заставить нас чувствовать, что мы обязаны быть добрыми, быть морально чувствительными [etre delicats], или хотя бы быть вежливыми; в том числе и к писателю, по двадцать раз переписывающему один и тот же отрывок, которым, вероятно, будут восхищаться только тогда, когда его тело уже пожрут черви. ... Все эти обязательства, за неисполнение которых нет никакого наказания в нашей нынешней жизни, по-видимому, принадлежат иному миру, миру, основанному на доброте, моральных угрызениях совести, жертвенности, они принадлежат миру, совершенно отличному от этого, миру, откуда мы приходим, когда рождаемся на земле, возможно, чтобы когда-нибудь вернуться туда и снова жить под властью неведомых нам законов, которые мы соблюдали здесь, лишь потому, что несли эти принципы внутри себя, не зная, кто их придумал и почему они должны быть; эти те законы, к которым любой глубоко интеллектуальный труд приближает нас и которые невидимы только (но не всегда!) - дуракам».
Трудно представить себе, как столь нарочитое заявление о вере в моральный идеал может быть отброшено как «случайное». Процитированный отрывок, пожалуй, будет ключевым в понимании всего мироощущения Пруста: его слабости, а также его силы. Ибо можно заметить, что среди таинственных «обязательств», приносимых нами из этого «совершенно иного» мира, он опускает одно; старое, стоическое качество смелости. Это качество, нравственное или физическое, кажется, никогда не признавалось им как одно из главных движущих сил человеческих поступков. Он мог представлять себе людей хорошими, жалостливыми, самоотверженными, думать, что их мучают угрызения совести; но он никогда не представлял их храбрыми, ни в инстинктах, ни в осознанных действиях.
Страх правил его нравственным миром: страх смерти, страх любви, страх ответственности, страх перед болезнью, страх перед порывом, страх перед страхом. Это сформировало непоколебимый горизонт его вселенной и создало жесткое ограничение его художественному темпераменту.
Говоря так, мы затрагиваем тонкую грань между человеческим гением и его физическими недостатками, и в этой точке, критика должна прекратиться или замереть в благоговейном восхищении от великой проделанной работы, охватившей огромные территории человеческой души, и не обращать внимание на то, что физическая ограниченность, противоречит такому бессилию в плане моральной чувствительности.
Великая фраза Ницше «Всё стоящее, создаётся, не смотря ни на что» может стать точной эпитафией подводящей итог жизни Пруста.
КОНЕЦ.
_____________________________________________________________________________________________________________________________________________
Перевод завершён. Спасибо всем кто читал и оставлял комментарии.
Ещё раз напомню, что если вдруг среди вас есть кто-то связанный с издательствами, у меня есть две переведённые книги, которые я, к сожалению, не могу выложить в свободный доступ, так как на них распространяется действие авторских прав, поэтому я ищу издателя. Это сборник рассказов Марка Ричарада «Лёд на дне мира» и сборник Дениса Джонсона «Сын Иисуса».
PS.
Если у вас есть желание поблагодарить переводчика материально… любая сумма будет мне хорошим подспорьем в работе над дальнейшими переводами:
PayPal: sergeytoronto@mail.ru
Карта Сбербанка: 676280388660490217