Эдит Уортон. Искусство прозы. Книга пятая. Марсель Пруст. III.
Автор: Эдит Уортон
Перевод с английского: Sergey Toronto
Книга первая. Основы. I.
Книга первая. Основы. II.
Книга первая. Основы. III.
Книга первая. Основы. IV.
Книга вторая. Написание рассказов. I.
Книга вторая. Написание рассказов. II.
Книга вторая. Написание рассказов. III.
Книга вторая. Написание рассказов. IV.
Книга вторая. Написание рассказов. V.
Книга вторая. Написание рассказов. VI.
Книга третья. Создание романов. I.
Книга третья. Создание романов. II.
Книга третья. Создание романов. III.
Книга третья. Создание романов. IV.
Книга третья. Создание романов. V.
Книга третья. Создание романов. VI.
Книга третья. Создание романов. VII.
Книга третья. Создание романов. VIII.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. I.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. II.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. III.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. IV.
Книга пятая. Марсель Пруст. I.
Книга пятая. Марсель Пруст. II.
III.
Одной из отличительных черт персонажей Пруста, было то, что он сочетал в своей великой, гениальной обширности видения, изысканную деликатность и жадную страсть к деталям.
Многие его страницы напоминают те средневековые рукописи, в которых блуждающая фантазия писца обрамляет некое торжественное событие из Евангелия или апостольское послание, в эпизодах, взятых из жизни городов или языческой цветистости Бестиария. Джейн Остин никогда не превосходила в лаконичности иронии, те разговоры, что случались между старыми девами - тетушками Марселя или рассуждения мадам де Камбремер и г-жи де Франкетот о музыке; и нам нужно обратиться к роману Элизабет Гаскелл: «Крэнфорд», чтобы найти схожие микроскопические исследования провинциальной жизни, как те что видны у прикованной к постели тети, мадам Октав, которая каждый раз собирается встать на ноги на следующий день, а между тем всё также продолжает лежать рядом со своей бутылкой Виши и молитвенником в фиолетовой бархатной обложке «разрываемая благочестивыми образами» и слушает рассказ Франсуазы о том, что происходит на улице, по которой идёт г-жа Гупиль, и хотя вот-вот разразится гроза, она идет без зонтика в новом шелковом платье, которое она заказывала в округе Шатодён!
Но как только читатель начинает утопать в пуховой перине маленького городка, Пруст хватает его орлиными когтями и уносит в самые тёмные бездны страстей и интриг - показывая ему, в медленных пытках любви Сванна к Одетте, и Сен-Лу к Рейчел, глубину и запутанность моральных мук или легкомысленность жизненного пути двух великих дам из рода Германтов, герцогини и принцессы, в сценах, более масштабных, чем любая из Бальзаковских историй, наполненных многочисленностью и многообразностью человеческих комедий. Эта постоянно изменяющееся, но никогда не создающее путаницу множество персонажей, состоит из основных типов людей общества, которое все еще сохраняет свои аристократические рамки: старое благородство пригорода с его сателлитами; богатые и культурные евреи (такие как Сван и Блох), знаменитые художники, писатели, актрисы, дипломаты, юристы, врачи, академики; люди моды и порока, деклассирующие великие княжны, интригующие пошляки, безвкусно одетые гранд-дамы и все остальные персонажи, представляющие самые разные, странные и беспокойные слои современного общества.
Без видимых усилий талант Пруста наводит порядок в этой толпе, а затем он спокойно отходит в сторону для того, чтобы нанести последние тонкие штрихи, описывая цветение боярышника в Комбре, или прекрасный эпизод первого визита Марселя к Рэйчел, где молодой человек ходит туда-сюда под цветущими грушевыми деревьями, пока Сен-Лу очаровывает свою любовницу. Каждый читатель, влюбленный в искусство прозы, должен ощутить удивление от того, как Прусту удаётся поддерживать баланс между широтой и детальностью в присущей ему манере изложения. Его дар писателя - диапазон видения в сочетании с мастерством владения словом, вероятно, никогда не будет превзойден.
Хотя профессионалам было бы интересно остановиться подробнее на этой удивительной виртуозности Пруста, обычный его почитатель, скорее почувствует, что редчайший талант писателя скрывается за и над этой виртуозностью и он заключается в том, что автор способен одной единственной аллюзией, словом, образом, показать такие глубины человеческой души, о которых читатель даже не подозревал. Тот, кто смог написать о смерти бабушки Марселя: «Ещё несколько часов назад её красивые волосы, чуть тронутые сединой ... казались не столь постаревшими как она сама. Теперь же, напротив, они виделись венцом старости, возлежащим на её помолодевшем челе, с которого исчезли все морщины, все трещинки, тяжесть, напряжение, увядание, вызванные страданиями. Как в те далекие времена, когда родители выбирали для нее жениха, контуры ее лица были тонко очерчены линиями чистоты и покорности, щеки сияли целомудренными надеждами, с мечтами о блаженстве и даже невинным весельем, что годы, одну за другой, медленно разрушали. Жизнь, оставив ее, унесла с собой и все разочарования. Казалось, улыбка видна на губах моей бабушки. На этом смертном одре, смерть, словно средневековый скульптор, скрыл её облик под маской молодой девушки…» - человек, нашедший такие слова, чтобы выразить непередаваемые эмоции, которые внезапно захлёстывают кого-то, оказавшегося в новой для него ситуации, неизвестном событии, неизведанном им, но давно знаемом его душой (например, та таинственная группа деревьев, замеченная Марселем в поездке с мадам де Вильпаризи), тот, кто мог так уверенно и сострадательно прикасаться к главным тайнам любви и смерти, заслуживает того, чтобы такие моменты поставили его в один ряд с Толстым, описывающим смерть князя Андрея Болконского, и с Шекспиром, заставляющим короля Лир произнести: «Мне больно. Пуговицу расстегните...»
Книга пятая. Марсель Пруст.
IV.
Перевод с английского: Sergey Toronto
Книга первая. Основы. I.
Книга первая. Основы. II.
Книга первая. Основы. III.
Книга первая. Основы. IV.
Книга вторая. Написание рассказов. I.
Книга вторая. Написание рассказов. II.
Книга вторая. Написание рассказов. III.
Книга вторая. Написание рассказов. IV.
Книга вторая. Написание рассказов. V.
Книга вторая. Написание рассказов. VI.
Книга третья. Создание романов. I.
Книга третья. Создание романов. II.
Книга третья. Создание романов. III.
Книга третья. Создание романов. IV.
Книга третья. Создание романов. V.
Книга третья. Создание романов. VI.
Книга третья. Создание романов. VII.
Книга третья. Создание романов. VIII.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. I.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. II.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. III.
Книга четвёртая. Персонажи и ситуации в романе. IV.
Книга пятая. Марсель Пруст. I.
Книга пятая. Марсель Пруст. II.
III.
Одной из отличительных черт персонажей Пруста, было то, что он сочетал в своей великой, гениальной обширности видения, изысканную деликатность и жадную страсть к деталям.
Многие его страницы напоминают те средневековые рукописи, в которых блуждающая фантазия писца обрамляет некое торжественное событие из Евангелия или апостольское послание, в эпизодах, взятых из жизни городов или языческой цветистости Бестиария. Джейн Остин никогда не превосходила в лаконичности иронии, те разговоры, что случались между старыми девами - тетушками Марселя или рассуждения мадам де Камбремер и г-жи де Франкетот о музыке; и нам нужно обратиться к роману Элизабет Гаскелл: «Крэнфорд», чтобы найти схожие микроскопические исследования провинциальной жизни, как те что видны у прикованной к постели тети, мадам Октав, которая каждый раз собирается встать на ноги на следующий день, а между тем всё также продолжает лежать рядом со своей бутылкой Виши и молитвенником в фиолетовой бархатной обложке «разрываемая благочестивыми образами» и слушает рассказ Франсуазы о том, что происходит на улице, по которой идёт г-жа Гупиль, и хотя вот-вот разразится гроза, она идет без зонтика в новом шелковом платье, которое она заказывала в округе Шатодён!
Но как только читатель начинает утопать в пуховой перине маленького городка, Пруст хватает его орлиными когтями и уносит в самые тёмные бездны страстей и интриг - показывая ему, в медленных пытках любви Сванна к Одетте, и Сен-Лу к Рейчел, глубину и запутанность моральных мук или легкомысленность жизненного пути двух великих дам из рода Германтов, герцогини и принцессы, в сценах, более масштабных, чем любая из Бальзаковских историй, наполненных многочисленностью и многообразностью человеческих комедий. Эта постоянно изменяющееся, но никогда не создающее путаницу множество персонажей, состоит из основных типов людей общества, которое все еще сохраняет свои аристократические рамки: старое благородство пригорода с его сателлитами; богатые и культурные евреи (такие как Сван и Блох), знаменитые художники, писатели, актрисы, дипломаты, юристы, врачи, академики; люди моды и порока, деклассирующие великие княжны, интригующие пошляки, безвкусно одетые гранд-дамы и все остальные персонажи, представляющие самые разные, странные и беспокойные слои современного общества.
Без видимых усилий талант Пруста наводит порядок в этой толпе, а затем он спокойно отходит в сторону для того, чтобы нанести последние тонкие штрихи, описывая цветение боярышника в Комбре, или прекрасный эпизод первого визита Марселя к Рэйчел, где молодой человек ходит туда-сюда под цветущими грушевыми деревьями, пока Сен-Лу очаровывает свою любовницу. Каждый читатель, влюбленный в искусство прозы, должен ощутить удивление от того, как Прусту удаётся поддерживать баланс между широтой и детальностью в присущей ему манере изложения. Его дар писателя - диапазон видения в сочетании с мастерством владения словом, вероятно, никогда не будет превзойден.
Хотя профессионалам было бы интересно остановиться подробнее на этой удивительной виртуозности Пруста, обычный его почитатель, скорее почувствует, что редчайший талант писателя скрывается за и над этой виртуозностью и он заключается в том, что автор способен одной единственной аллюзией, словом, образом, показать такие глубины человеческой души, о которых читатель даже не подозревал. Тот, кто смог написать о смерти бабушки Марселя: «Ещё несколько часов назад её красивые волосы, чуть тронутые сединой ... казались не столь постаревшими как она сама. Теперь же, напротив, они виделись венцом старости, возлежащим на её помолодевшем челе, с которого исчезли все морщины, все трещинки, тяжесть, напряжение, увядание, вызванные страданиями. Как в те далекие времена, когда родители выбирали для нее жениха, контуры ее лица были тонко очерчены линиями чистоты и покорности, щеки сияли целомудренными надеждами, с мечтами о блаженстве и даже невинным весельем, что годы, одну за другой, медленно разрушали. Жизнь, оставив ее, унесла с собой и все разочарования. Казалось, улыбка видна на губах моей бабушки. На этом смертном одре, смерть, словно средневековый скульптор, скрыл её облик под маской молодой девушки…» - человек, нашедший такие слова, чтобы выразить непередаваемые эмоции, которые внезапно захлёстывают кого-то, оказавшегося в новой для него ситуации, неизвестном событии, неизведанном им, но давно знаемом его душой (например, та таинственная группа деревьев, замеченная Марселем в поездке с мадам де Вильпаризи), тот, кто мог так уверенно и сострадательно прикасаться к главным тайнам любви и смерти, заслуживает того, чтобы такие моменты поставили его в один ряд с Толстым, описывающим смерть князя Андрея Болконского, и с Шекспиром, заставляющим короля Лир произнести: «Мне больно. Пуговицу расстегните...»
Книга пятая. Марсель Пруст.
IV.