БОТКИНЫ: СВЕТ И ТЕНИ (4)
Лейб-медик Е.С. Боткин со своими детьми: Татьяной и Глебом. 1918 г.
Лекарь и исцелитель (окончание)
Дальнейший наш рассказ об отношении Боткиных к Царскому Другу целиком основан на документальных свидетельствах, причем, по большей части, вышедших из-под пера самих членов этой семьи.
«…Это был нечестный, хитрый и распущенный мужик, - писала Т.Е. Боткина о Григории Ефимовиче, - обладавший, несомненно, умением влиять на окружающих, а, главное, разыгрывать какую угодно роль. Во Дворце он принял на себя роль святого и выполнял ее настолько удачно, что Государыня Императрица, человек глубоко верующий и имевший в этой вере и Своей Семье единственное счастье, поверила в него всей душой и ухватилась за веру в него, как за спасенье горячо любимого Сына. Распутин постоянно говорил во Дворце, что его молитвами живет Алексей Николаевич, что не станет его, - Царской Семье будет худо, очень худо; он даже намекал на свержение с Престола, но говорил, что потом Государь будет избран вновь» (Т. Мельник (рожденная Боткина). «Воспоминания о Царской Семье и Ее жизни до и после революции». С. 20).
Между тем, Татьяна Евгеньевна сама заявляла: «Я лично с Распутиным никогда не встречалась» («Царский Лейб-медик». С. 123). На чем же тогда основывались суждения, подобные уже приведенному нами? И с какой стати мы вообще должны им верить? - Дело в том, что отец, по ее словам, рассказывал ей «кое-какие доверительные вещи, дополняя при этом: “Это я говорю только для тебя”» (Там же. С. 144).
О чем были эти разговоры? - О здоровье Наследника, о котором, между прочим, распространяться было строжайше запрещено; а еще «о заботах, которые доставляет ему Распутин» (Там же).
Начало конфликта между Лейб-медиком и Царским Другом положено было «драмой в Спале» - приступом болезни Наследника в октябре 1912 г. Подробно об этом мы уже писали в наших книгах (С.В. Фомин «Боже! Храни Своих!» М. 2009. С. 291-295; его же «Ложь велика, но правда больше…» М. 2010. С. 569-571). Поэтому речь сейчас пойдет не о самом событии, а о том, как его воспринимали сам Лейб-медик и его семья.
Наследник Цесаревич Алексий Николаевич принимает грязевые ванны в Ливадии.
Справа Государыня Александра Феодоровна. На заднем плане (слева направо):
боцман А.Е. Деревенько, Лейб-медики В.Н. Деревенко и Е.С. Боткин. Август 1913 г.
Григорий Ефимович находился в это время в Покровском, и был извещен о случившемся телеграммой А.А. Вырубовой, по просьбе Государыни просившей его помолиться.
«В это время, - читаем в воспоминаниях Т.Е. Боткиной, - Распутин прислал свою знаменитую телеграмму. Удивительное дело, но температура начала спадать, и гематома рассосалась» («Царский Лейб-медик». С. 161). Однако, словно спохватившись, что сказала лишнее, мемуаристка дает далее свое объяснение случившемуся: «Телеграмма Распутина совпала [sic!] во времени с чудесным исцелением Наследника. […] …Распутин должен был [sic!] обладать известными медицинскими познаниями, позволяющими ему в самый благоприятный и подходящий момент реализовать точную информацию, сообщаемую ему Анной Вырубовой, о состоянии больного» (Там же. С. 159, 163). Особенно, конечно, это «знание» медицины «применимо» к случаю в Спале, когда Распутин находился - еще раз напомним - в Покровском. Не было Григория Ефимовича в Петербурге и в июле 1914 г., когда на борту «Штандарта» у Цесаревича случился еще один острый приступ болезни.
Тем не менее, как проговаривается в своих мемуарах дочь Лейб-медика: «Даже на расстоянии Распутин внушал мне страх» (Там же. С. 200). Не поймешь, кто здесь рационалист, а кто мистик? И еще: за кого страх - за больного Наследника или всё-таки за положение отца?
Последнее предположение подтверждают слова сына Е.С. Боткина Юрия, так высказавшегося в связи с полученным от отца известием об очередном приступе болезни Цесаревича, совпавшим летом 1914 г. с покушением на Г.Е. Распутина в Покровском: «Если б Наследник скорее поправился, тогда бы все, наконец, заметили, что это от лечения папы, а не от “молитв” Распутина» (Там же).
Вот такие незамысловатые думы роились в головах членов этого семейства. Они опасались отцовского «конкурента», делавшего их положение, как им казалось, ненадежным и шатким. Здоровье же Наследника было для них как бы делом вторичным.
Сам Евгений Сергеевич, будучи человеком весьма осторожным («Боткин, - характеризовал его генерал А.А. Мосолов, - был известен своею сдержанностью». [А.А. Мосолов «При Дворе последнего Российского Императора». М. 1993. С. 112.]), подобных мыслей вслух, конечно, не высказывал, но и домочадцев своих при этом, похоже, не одергивал.
Что касается целительских способностей Царского Друга, то нам известно мнение по этому поводу непосредственно самого Е.С. Боткина. «Почти в каждой русской деревне, - считал он, - есть свой костоправ, знахарь из мужиков, владеющий умением, например, заговаривать кровь. Этот дар переходит от отца к сыну, и исцеление, которое всегда очень театрально обставляется, проходит под аккомпанемент загадочных формул, применения целого ряда молитв из впечатляющего православного ритуала. Распутин безспорно сродни этим деревенским знахарям» («Царский Лейб-медик». С. 163).
Чисто внешне мнение это выглядит обоснованным. Однако, в течение нескольких лет изучая, на основе заслуживающих доверия документов, жизнь Г.Е. Распутина, автор этих строк не нашел свидетельств тому, что сам он, его предки или потомки занимались народным целительством. Напротив, известно немало фактов облегчения им страданий или даже исцеления больных, но не при помощи каких-либо снадобий, а силой молитвы.
Действительным мастером «заговаривать кровь» - вот парадокс! - был начальник канцелярии Министерства Императорского Двора и Уделов, только что упомянутый нами генерал А.А. Мосолов, о чем уже в наши дни свидетельствовала его племянница А.Г. Шатилова:
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/208020.html
«…Мой отец, - утверждала Татьяна Евгеньевна, - не терпел совершенно присутствия Распутина в комнате больного» («Царский Лейб-медик». С. 162). Но, если принять во внимание ее мемуары 1921 г., то это неправда. Ведь для того, чтобы «не терпеть», нужно, прежде всего, находиться. По словам же дочери, ее «отец, прослуживший при Их Величествах 10 лет и ежедневно, в течение этих 10-ти лет, бывавший во Дворце, причем не в парадных комнатах, а как доктор, почти исключительно в детских и спальне Их Величеств, видел Распутина всего один раз, когда он сидел в классной Алексея Николаевича и держал себя, как самый обыкновенный монах или священник» (Т. Мельник (рожденная Боткина). «Воспоминания о Царской Семье и Ее жизни до и после революции». С. 21).
Единственный случай такого непосредственного, у постели больного, противостояния (и отнюдь не по инициативе Г.Е. Распутина) мог иметь место лишь после известного сильного кровотечения у Цесаревича из носу, начавшегося 14 декабря 1915 г. в дороге. Мы его также подробно описали в одной из предыдущих книг нашего расследования (С.В. Фомин «Боже! Храни Своих!» С. 295-300).
Т.Е. Боткина, которой оказались не столько недоступными, сколько неудобными, свидетельства некоторых очевидцев, опирается всего лишь на две цитаты. Первая - из мемуаров А.А. Вырубовой. (Чтобы как можно более обезценить ее свидетельство, Татьяна Евгеньевна замечает, что «Анна Вырубова рассказывает в свойственном ей экзальтированном тоне» [«Царский Лейб-медик». С. 269].)
Совершенно по-иному оценивает она мнение воспитателя Наследника: «Пьер Жильяр дает существенно более трезвую версию происшедшего» (Там же). Может, потому, что эта версия, приведенная Татьяной Евгеньевной, уместилась всего лишь в двух фразах самого неопределенного содержания? (Заметим, кстати, что, как уже было установлено нами, П. Жильяр, в связи с этим случаем, утаил от читателей своей книги весьма важные детали, о которых он впоследствии рассказывал своим русским знакомым-эмигрантам [С.В. Фомин «Боже! Храни Своих!» С. 297-298].)
Оценка сделанного Г.Е. Распутиным сквозит и в словах Е.С. Боткина, сказанных им по этому поводу: «Распутин был допущен в комнату Царевича только на следующий день после прижигания [sic!]. Пациент, Который обычно очень медленно набирался сил, был в это время уже вне опасности» («Царский Лейб-медик». С. 270). Словом, какие уж там молитвы! И зачем вообще нужен был этот Распутин?
Г.Е. Распутин. Рисунок французской аристократки Августы-Мари-Жозефины-Агнесы де Роган-Шабо, принцессы Люсьен Мюрат (1876-1951), сделанный в Петрограде в 1916 г.
Однако такого сорта люди не просто не знали Григория Ефимовича, они просто не хотели его знать, имея при этом в отношении его совершенно определенное мнение. Повторялась известная коллизия: «Я Пастернака не читал, но считаю…» «Моего отца Ее Величество лично просила принять Распутина на дому, как больного, и мой отец ответил, что в медицинской помощи он ему отказать не может, но видеть его у себя в доме не хочет, а потому поедет к нему сам» (Т. Мельник (рожденная Боткина). «Воспоминания о Царской Семье и Ее жизни до и после революции». С. 21).
Такова на деле была верность этих господ боготворимым ими якобы Государю и Государыне. Лишь в искореженном воображении автора мемуаров да некоторых современных сомнительного разлива монархистов подобное поведение слуги, столь дерзко отвечающего на ясно высказанную волю своего Господина, может почитаться за какую-то чуть ли не даже заслугу.
Интересно при этом, что Глеб Боткин, в противоположность сестре, утверждал, что их отец принял все же пришедшего к нему, под предлогом получения медицинской помощи, Г.Е. Распутина, заявив ему при этом однако: «Как врач я не могу отказать кому-либо из больных и поэтому должен принять вас. Но я вижу, что вы здоровы как бык и не нуждаетесь в медицинской помощи. Я, со своей стороны, не желаю знакомиться с вами. Поэтому уходите и не зовите меня снова» (G. Botkin «The real Romanovs». P. 59).
Что касается Т.Е. Боткиной, то, наговорив с три короба, пытаясь даже (правда, без особого успеха) опереться на медицинские авторитеты, она вынуждена была, в конце концов, признать: «Через полстолетия тайна Распутина остается нераскрытой» («Царский Лейб-медик». С. 161).
Скончавшийся недавно проживавший во Франции внук Лейб-медика продолжал эту дурную семейную традицию. На вопрос журналиста - «И какие отношения устанавливаются у доктора Боткина с Монаршими Особами?» - он, как говорится, на голубом глазу, без запинки отвечает, еще и еще раз преумножая фамильную ложь: «C Царем - поистине товарищеские [sic!]. Искренняя симпатия возникает между Боткиным и Александрой Федоровной. Вопреки расхожему мнению, Она вовсе не была послушной игрушкой в руках Распутина. Доказательство тому тот факт, что мой дед был полнейшим антиподом Распутину, которого считал шарлатаном и не скрывал своего мнения. Тот знал об этом и неоднократно жаловался Царице на доктора Боткина, с которого обещал “живьем содрать шкуру”[sic!]»:
http://www.itogi.ru/exclus/2011/29/167407.html
Однако не одного Григория Ефимовича злословили Боткины. Вот в каких выражениях Татьяна Евгеньевна позволяла себе писать о коллеге своего отца Лейб-медике В.Н. Деревенко и его супруге: «Это была толстая матрона, которую в первую очередь волновала собственная судьба. […] Эта женщина - чудовище, ее муж тоже» («Царский Лейб-медик». С. 400).
Цесаревич Алексей Николаевич рядом с доктором В.Н. Деревенко. Снимок из альбома А.А. Вырубовой.
О Лейб-лекаре Владимiре Николаевиче Деревенко (1879-1936) см.:
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/261470.html
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/261797.html
А вот отзывы Т.Е. Боткиной о воспитателе Наследника Пьере Жильяре: «Герой, который последовал за Царем в ссылку, в то время когда он ничем не рисковал, будучи гражданином Швейцарии»:
https://www.proza.ru/2010/06/14/1078
Что же, однако, сильнее всего, раздражало в Жильяре Татьяну Евгеньевну, что не давало ей спокойно спать? - «Вскоре после своего возвращения в Швейцарию, - писала она сама, - Жильяр опубликовал книгу о своей службе при Российском Дворе. Он там подробно описал ссылку в Сибирь и последние мгновения жизни Царской Семьи. Произведение принесло большой успех, который превосходил самые сумасшедшие надежды издателя. Для журналистов и монархистов Жильяр стал авторитетной личностью и единственным человеком, осведомленным о последних днях, прожитых Царем и Его близкими. Он проводил публичные лекции, был принят почти всеми Романовыми, которые очень хотели услышать из его уст рассказ о трагических событиях в Екатеринбурге. С наставником Царских Детей, сидевшем в Царском Селе у края стола, все Высочества сейчас обращались, как с равным. Высочества, которые до революции его просто игнорировали. Какую гордость и радость он, должно быть, испытывал! Какую гордость он должен был находить в удовлетворении, в этом новом статусе. Наконец-то его ценность признали. Авторские права на книгу принесли ему богатство и уважение. Великие люди его поздравляли и боролись за честь пригласить его к себе»:
https://www.proza.ru/2010/06/14/1078
У детей же Лейб-медика ничего этого не было…
Но не была ли, в таком случае, та декларируемая любовь к Их Величествам и Их Детям, примитивным эгоистическим, человеческим, слишком человеческим, чувством, когда от любви до ненависти один шаг, когда вполне закономерна ревность со всем сопутствующим ей спектром чувств и действий? И где тогда та возвышающая нас христианская любовь, ибо речь ведь идет, напомним, не об обыкновенном человеке, а о мученике?
Здесь самое время вспомнить и знаменитое апостольское: «Любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, […] не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит» (1 Кор. 13, 4-7). Но разве всё это мы наблюдаем в нашем конкретном случае? Если будем верны духу правды и Истины, то ответ может быть только один... Но тогда, вспомним и вывод: даже если я «и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, - нет мне в том никакой пользы» (1 Кор. 13, 3).
Да, зависть, как известно, дурной советчик. Знакомясь с мемуарами дочери Лейб-медика, видишь, куда эти злые помыслы привели доверившихся греховным чувствам людей.
В 1916 г. один из убийц Г.Е. Распутина - С.М. Сухотин (сожитель князя Ф.Ф. Юсупова) - был не только вхож в дом Е.С. Боткина, но и готовил к экзамену на офицерский чин среднего его сына Юрия, освобожденного недавно из немецкого плена («Царский Лейб-медик». С. 248). Там же состоялось знакомство С.М. Сухотина и с будущим мужем Т.Е. Боткиной - подпоручиком К.С. Мельником.
О том, какие словеса плелись этим заговорщиком и убийцей за обеденным столом боткинского дома, дают представление вот эти выписки из воспоминаний очевидицы этих разговоров (Там же. С. 272-273):
«С отъездом Царя обратно в Ставку Распутин стал при Дворе всемогущим. Он диктует Царице назначение новых министров».
«…“Святой человек” больше всего ценит оргии и распутство. […] И этого человека принимают при Дворе! Государыня делает всё, что он хочет».
«Пусть теперь Сама Государыня убедится в святости Распутина».
«В этом-то и есть трагедия, - поддакнул Лейб-медик, поведя далее речь и о своей сокровенной болячке. - Восстановление здоровья Наследника произвело на Нее такое сильное впечатление, да и многие придворные дамы того же мнения, в особенности Вырубова».
«Но Вырубова и Распутин, - выпалил Сухотин, - наемные немецкие шпионы».
Только после этого (поддакивать далее становилось рискованным) нахал получил отпор, но только словесный, а ведь преступление (убийство Царского Друга) тогда еще можно было предотвратить, если бы хозяева дома исполнили свой долг перед властью. Но в доме Боткиных царили, увы, уже иные настроения.
«К нашему большому огорчению, операция была удачной и, после долгого выздоровления, Распутин полностью поправился» (Там же. С. 201), - в таких выражениях о покушении на Царского Друга, совершенного летом 1914 г., писала дочь Лейб-медика, которому было доверено здоровье Наследника Престола Российской Империи!
С.М. Сухотин - один из убийц Царского Друга:
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/24596.html
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/24974.html
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/25105.html
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/25347.html
Но как после всего изложенного в мемуарах 1980 г. можно воспринимать вот эти строчки, написанные тем же автором за 60 лет до этого? - «Немного было людей, решавшихся защищать Государыню Императрицу, как делал это мой отец, но зато в его доме никто не позволял себе сказать что-либо дурное про Царскую Семью, а, если моему отцу случалось попадать на подобные разговоры в чужих домах, он всегда возвращался до крайности раздраженный долгим спором и говорил: “Я не понимаю, как люди, считающие себя монархистами и говорящие об обожании Его Величества, могут так легко верить всем распространяемым сплетням, могут сами их распространять, взводя всякие небылицы на Императрицу, и не понимают, что, оскорбляя Ее, они тем самым оскорбляют Ея Августейшего Супруга, Которого якобы обожают”» (Т. Мельник (рожденная Боткина). «Воспоминания о Царской Семье и Ее жизни до и после революции». С. 22).
Вот и мы тоже не понимаем…
А разговоры, порочащие Царицу и, если доверять их содержанию, нарушающие врачебную тайну (что категорически недопустимо для любого врача), Лейб-медик вел даже в то время, когда Царская Семья пребывала в узах.
Вот что показал в апреле 1919 г. в Екатеринбурге следователю Н.А. Соколову простодушный полковник Е.С. Кобылинский: «Была Она [Государыня], безусловно, больная. Мне Боткин говорил, в чем было у Них дело. […] Она […] страдала истерией. Это было совершенно ясно. На этой почве, как мне говорил и Боткин, у Нее и развился религиозный экстаз. Это была уже Ее сущность. Все Ее рукоделия, вообще занятия, имели именно такой характер. Она вышивала, вообще что-либо работала только из одной области: духовной. Если Она что-либо дарила и писала, обязательно что-нибудь духовное: “Спаси и сохрани” или что-нибудь другое, но в том же духе.
Мужа Она, безусловно, любила, но не любовью молодой женщины, а как Отца Своих Детей: женщины в Ней не чувствовалось. Как женщина Она уже не существовала. И в этом отношении Государь сохранился куда больше Ее» («Гибель Царской Семьи. Материалы следствия по делу об убийстве Царской Семьи (август 1918-февраль 1920)». Сост. Н. Росс. Франкфурт-на-Майне. 1987. С. 309).
Возвращаясь к этой теме еще раз во время того же допроса, полковник сообщал дополнительные подробности о других своих разговорах с Е.С. Боткиным: «Возьмите хоть всю эту грязь с Распутиным. Мне приходилось беседовать по этому вопросу (не о Распутине, а о Государыне) с Боткиным. Государыня болела истерией, болезнь привела Ее к религиозному экстазу. Кроме того, так долго жданный и единственный Сын болен и нет сил помочь Ему. Ее муки, как матери, на почве этого религиозного экстаза и создали Распутина. Распутин был для Нее - святой. Властвуя над Мужем, Она и Его увлекла на этот путь» (Там же. С. 310).
Этот последний отрывок процитировал в своей книге генерал М.К. Дитерихс, произвольно, без каких-либо оговорок сократив, вероятно, «для пользы дела», слова об увлечении Государя «на этот путь» Царицей (М.К. Дитерихс «Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале». Ч. I. С. 410).
Мы позволяем себе печатать всю эту гадость и мерзость лишь по одной причине: чтобы люди задумались, кого и за что мы, православные, прославляем в наших книгах, создавая сусальные, не имеющие никакого касательства к действительности, образы.
Момент истины наступил 17 декабря 1916 г., когда «изверги», по определению Государя, убили Царского Друга.
«…Новость о смерти Распутина была принята везде с неистовой радостью, - вспоминал младший сын Лейб-медика. - В нашей семье царило большое ликование…» (G. Botkin «The real Romanovs». P. 127).
Продолжение следует.