БОТКИНЫ: СВЕТ И ТЕНИ (3)
Лейб-медик Е.С. Боткин со своими детьми: Татьяной и Глебом. 1918 г.
Лекарь и исцелитель (начало)
Что касается отношения к Г.Е. Распутину как самого Лейб-медика, так и его семьи, то в основе его лежали, с одной стороны, духовные причины, а, с другой, восприятие его как конкурента, угрожающего личному благополучию. «Завидуют», - так, если помните, говорил о причинах ненависти и клеветы на Григория Ефимовича его духовный отец - старец Макарий из Октайского скита на Урале.
Если кратко, то суть этого конфликта заключалась в том, что Евгений Сергеевич Наследника лечил, Григорий же Ефимович - исцелял.
Несмотря на московское свое, да к тому же еще и купеческое, происхождение, с верой в семье Боткиных было не всё столь однозначно. Вот как Татьяна Евгеньевна Боткина, во время Великой войны сестра милосердия Большого Екатерининского Дворца, вспоминала разговор со своей бывшей классной дамой из Царскосельской гимназии К.М. Битнер (1878-1937), в ту пору служившей в частном лазарете Лианозовой. То была, по словам Т.Е. Боткиной, «очень образованная и милая женщина, искренно любившая Царскую Семью и помогавшая Кобылинскому переносить стойко все огорчения и мучения его тяжелой судьбы» (Т. Мельник (рожденная Боткина). «Воспоминания о Царской Семье и Ее жизни до и после революции». С. 41).
- Завтра я пойду молиться и ставить свечи на могилу Императора Павла I, - поделилась Клавдия Михайловна планами с недавней своей воспитанницей.
- Что вас туда тянет? - сильно удивилась Т.Е. Боткина.
- Кое-кто из верующих заметил, что молитвы, произнесенные рядом с Его могилой в Петропавловском соборе, особенно помогают. Были даже несколько случаев мгновенного исцеления. Бог попустил Ему умереть мученической смертью, но, по-видимому, сделал из Него святого. Возьми, к примеру, ранение Кобылинского. Оно было особенно тяжелым, была затронута почка, и он мог бы умереть в любой день. Когда он узнал, что безнадежен, он попросил меня пойти помолиться к гробу Павла I. На другой день он уже почувствовал себя лучше, а сегодня он уже вне опасности. Он просил меня завтра поставить свечку, чтобы поблагодарить Императора Павла I за это исцеление.
Полковник Л.-Гв. Петроградского полка Евгений Степанович Кобылинский (1879-1927) после февральского переворота 1917 г. был назначен сначала начальником караула, а затем комендантом Александровского Дворца и, наконец, губернаторского дома в Тобольске, в котором в заточении пребывала Царская Семья.
«Это человек замечательный, - сказала о нем К.М. Битнер сразу же после его назначения, - но у него трудная задача. Он стоит между двух огней: Их Величества его презирают, поскольку он стал Их тюремщиком после того как принадлежал к знаменитому полку. Из этих же соображений его подозревают солдаты и правительство». Уже тогда Клавдия Михайловна приняла решение: в случае необходимости ехать «куда бы то ни было. Я не оставлю Кобылинского одного» («Царский Лейб-медик». С. 319-320).
Татьяна и Глеб (в форме учащегося Николаевской гимназии) Боткины с выздоравливающими солдатами у Кавалерского дома в Царском Селе. 1914-1915 гг.
Татьяна, м-м и Глеб с выздоравливающими солдатами перед своим домом, 1914-1915
Т.Е. Боткина также отдавала ему должное: «Люди правого направления возмущались поступком Кобылинского, удивляясь, как гвардейский полковник старого времени мог взять на себя должность “тюремщика” при Царской Семье. Между тем никто из них не подумал, какую пользу может принести верный человек на таком посту, никто не оценил великого и благородного поступка Кобылинского по достоинству […] Евгений Степанович Кобылинский сделал для Царской Семьи всё, что мог, и не его вина, если недальновидные монархисты-организаторы не смогли даже в этом разобраться и не обратились к единственному человеку, который имел полную возможность организовать освобождение Царской Семьи и ждал только какой-нибудь помощи извне… […] “Что он выносит от них, - говорил один старый солдат из охраны, знавший Кобылинского до революции, - как с ним обращаются, ругают прямо, а он всё терпит”. И он терпел для того, чтобы удержаться при Их Величествах, хотя поседел и состарился за эту зиму точно на 10 лет. […] “Я самое дорогое отдал Государю Императору - свою честь”, - вот подлинные слова полковника Кобылинского, в которых, как нельзя лучше, выражено всё, что ему пришлось вынести» (Т. Мельник (рожденная Боткина). «Воспоминания о Царской Семье и Ее жизни до и после революции». С. 34, 46, 61).
К.М. Битнер, добровольно последовавшая за Царственными Мучениками в Тобольск и преподававшая там Августейшим Детям русский язык и литературу, математику, географию и историю, вышла замуж за полковника. Впоследствии супруги пострадали за свою верность: их расстреляли.
Но вот как, однако, прокомментировала Т.Е. Боткина слова К.М. Битнер и просьбу полковника Е.С. Кобылинского помолиться у могилы Императора Павла Петровича: «Я была ошарашена. Что я ничего не понимал в политике, было нормально, но куда же мы катимся, если даже высшие офицеры начинают верить в такие чудеса?..» («Царский Лейб-медик». С. 307).
Однако больше других учудил младший из Боткиных - Глеб.
Другом его еще по учебе в 1915-1917 гг. в Царскосельской гимназии Императора Николая II был А.Л. Казем-Бек (М. Массип «Истина - дочь времени. Александр Казем-Бек и русская эмиграция на Западе». М. 2010. С. 68-69).
«Примерно с год уже, - писала Татьяна Боткина о брате, - он находился в дружественных отношениях с Александром Казем-Беком, который был на год младше. Оба ходили на религиозные собрания, которые организовал их школьный священник. Он объяснял Литургию и все ее части. Обсуждал с ними евангельские тексты, и они под его руководством анализировали разные богословские сочинения. Очень скоро мальчики стали неразлучны. Они обменивались книгами о мистике и с большим воодушевлением часами комментировали их. Я не могла понять их, но находила, что для их возраста они ведут слишком одухотворенную жизнь. Мне все еще не хватало брызжущей жизнерадостности Императорских стрелков и пажей» («Царский Лейб-медик». С. 285).
О провокаторской роли Александра Львовича Казем-Бека (1902-1977) в эмиграции, а затем и на родине мы писали еще в 1992 году («…И даны будут Жене два крыла». С. 326-329), а потом еще не раз, в том числе и в нашем ЖЖ:
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/tag/А.Л.%20Казем-Бек
См. также:
http://expert.ru/northwest/2011/06/portret-negodyaya/
https://traditio.wiki/Александр_Львович_Казем-Бек
Глеб Боткин (слева) с Александром Казем-Беком. Царское Село. 1917 г.
В годы гражданской войны Глеб очень хотел стать священником, «он был дружен с епископом Гермогеном […], регулярно ходил в центр города [Тобольска] в кафедральный собор, где он стал иподиаконом» («Царский Лейб-медик». С. 392, 396).
Узнав о гибели отца, он решил уйти в монастырь. С этой целью Глеб, по его словам, провел лето 1918 г. в одном из тобольских монастырей, изучая богословие, однако вскоре оставил эту затею (G. Botkin «The real Romanovs». P. 224). Он эмигрировал сначала в Японию, затем во Францию и, наконец, в США.
В Японии Глеб тесно сошелся с епископом Нестором Камчатским, который пытался побудить его остаться на Востоке, предлагая ему перспективу рукоположения в сан священника (Ibid. P. 245). Однако у Глеба к тому времени появились уже иные интересы…
Титульный лист и - далее - рисунки Глеба Боткина из его книги «Lost tales. Stories for the Tsar`s Children», изданных в 1996 г. в Нью-Йорке его дочерью Мариной.
В 1938 г. в Америке Г.Е. Боткин основал т.н. «церковь Афродиты» - одну из первых в США неоязыческих церквей. Размещалась она сначала в Лонг Айленде (Нью-Йорк), а затем Шарлотсвилле (Вирджиния). В основе ее были древнепаганистские и старообрядческие ритуалы (вот где дали себя знать старые московские купеческие корешочки).
«Мой брат, - писала Т.Е. Боткина, - мне сообщал, что у него было озарение. Только Женщина может спасти мiр, в то время как Мужчина виновен во всех грехах. […] Глеб отправил мне сообщение, в котором были изложены принципы новой веры. Там я нашла еретическое смешение элементов православия и обрывков старых русских языческих религий»:
https://www.proza.ru/2010/06/15/1429
Одетый в «архиепископские» облачения, Боткин регулярно проводил службу перед статуей Афродиты. Однако древняя богиня любви прикрывала вполне современное феминистское содержание. Сердцевиной боткинской «церкви» было взаимоотношение полов, о чем он позднее, основываясь на собственном опыте, написал даже целую книгу. В том же 1938 г. Глеб Евгеньевич официально зарегистрировал свое детище в Государственном Верховном суде Нью-Йорка:
https://en.wikipedia.org/wiki/Gleb_Botkin
Эти официальные признание и регистрация не мешало впоследствии юристам в суде по делу Лжеанастасии «настаивать на сумасшествии Глеба Боткина, безответственного первосвященника Афродиты»:
https://www.proza.ru/2010/06/15/1429
Основу сильно занимавших Г.Е. Боткина sexual relations between men and women (на английском это звучит как-то отстраненно и потому не столь грязно) следует искать в письмах отца 1910-1914 гг., объясняющих побег матери с немецким студентом через коллизии романа графа Толстого.
«…Больше всех их, - писал Евгений Сергеевич, - я жалею ни в чем не повинного сына Карениных: он от всей этой комбинации только потерял» («Царский Лейб-медик». С. 454-455).
Подробно рассуждая об Анне Карениной, о «развратных» и «разнузданных» людях, шедший в ногу со временем, передовой медик полагал: «В этом вопросе есть основная несправедливость, уже вкоренившаяся в нас из поколения в поколение; разные мерки к мужчинам и женщинам. Что мы себе прощаем, того не позволяем женщинам» (Там же. С. 453-455, 473-474, 476-478).
Хотя эти письма и были адресованы второму сыну Юрию, но фактически они были обращены ко всем детям, в особенности же, к младшему. Примечательна в этом смысле вот эта ремарка Е.С. Боткина к одному из них: «Со временем, если ты сохранишь его, а я не сохранюсь, чтобы повторить то же Глебушке, ему будет, может быть, интересно прочесть его» (Там же. С. 478).
Пришло время, и «милый, славный Глебушарий.., золотой абрикосик» (так называл его отец) сумел, пусть и по-своему, развить заложенное в него родителем…
Боткинская «церковь» женского божества (предшественница современных «пусек») лишь ненадолго пережила своего создателя, скончавшегося в декабре 1969 г. от сердечного приступа:
https://en.wikipedia.org/wiki/Church_of_Aphrodite
Люди с подобными связями и представлениями, разумеется, не в состоянии были не то что оценить, но просто понять (даже если бы очень того хотели) и принять Царского Друга.
Ну, а теперь пришел черед поговорить и о старой, как и сам этот мiр, зависти…
Отношение Е.С. Боткина к Царской Семье (главным образом это касалось Государя, Наследника и Великих Княжон) было, безусловно, благоговейным.
«Мой отец, - вспоминала его дочь Татьяна, - всегда говорил нам, что любит Их Высочеств не меньше нас, своих детей» (Т. Мельник (рожденная Боткина). «Воспоминания о Царской Семье и Ее жизни до и после революции». С. 9).
Всё это с непреложностью следует из доступных нам писем Лейб-медика.
(6.9.1908): Государь «действительно чарующий человек. Как Он тронул меня третьего дня, например! […] …Потираю холодные руки, которые только что вымыл. Государь подходит ко мне и так ласково говорит: “Что это у Вас, Е.С., зазябший какой вид?”, - и обеими руками берет мои холодные руки. Ну разве не трогательно это чутье и эта милая, должен сказать, ласка?..» (Там же. С. 70).
(15.9.1910): «…Это такая доброта, такая безконечная доброта - наш Царь, что я тебе и сказать не могу […] Господи! Да я разве мог рассчитывать на такое счастье, чтобы каждое утро гулять с Государем?! Да я каждую прогулку считаю за особый праздник, а не то что думаю, будто у меня что отняли, когда я не попадаю на нее... Между тем и Царь, и Царица заботятся, чтобы я непременно попал: Ея Величество меня пораньше принимает и торопит на прогулку или, если не может принять меня до нее, посылает гулять и принимает меня потом по возвращении, а Государь видимо поджидает иногда - раз даже подъехал на автомобиле за мной к нашему домику… Подумай, какой Он добрый…» (Там же. С. 70-71).
(14.7.1911): Великие Княжны «по-прежнему Все очаровательны, хотя Все очень выросли и отношение Их ко мне стало более взрослым, - я бы сказал, еще более сердечным, потому что более глубоким. Я никогда не забуду Их тонкое, совсем непоказное, но такое чуткое отношение к моему горю, когда я был так встревожен Танюшиным тифом… […] Алексей Николаевич тоже очень растет, а с Ним и Его очарование. О Родителях я и не говорю: моя любовь к Ним и преданность безграничны…» (Там же. С. 71).
Татьяна Боткина с братом Юрием/Георгием.
В 1913 г. последний окончил Императорскую Николаевскую Царскосельскую гимназию, а на с началом Великой войны ушел на фронт вольноопределяющимся. Попал в плен, где заболел дизентерией. После освобождения был награжден Георгиевским крестом и произведен в фельдфебели. Войну окончил в звании капитана 4-го Стрелковойго Императорской Фамилии полка. Находясь, по приглашению Государыни, на излечении в Ливадии, познакомился с будущей своей женой Еленой (Нелли) Алексеевной Абаза (1894-1966), дочерью адмирала и сестрой старшего лейтенанта Императорского Флота Александра Абазы - специалиста-криптографа, расшифровавшего, по просьбе следователя Н.А. Соколова, тексты закодированных большевиками телеграмм, касающихся убийства Царской Семьи, вместе с Которой был расстрелян и Лейб-Медик Е.С. Боткин:
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/269643.html
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/226898.html
Скончался Юрий/Георгий Евгеньевич Боткин в Берлине 9 апреля 1941 г.
(Сентябрь 1911): «Я также истинно счастлив […] безграничной добротой Их Величеств. Чтобы успокоить меня, Императрица каждый день приходит ко мне, чтобы я послушал, а вчера был и Сам Государь. Я не в силах передать Вам, до какой степени я был тронут и счастлив. Своей добротой Они сделали меня рабом Своим до конца дней моих…» (Там же. С. 72).
(29.10.1912): «…Поверю, что увижу Вас, только когда собственными руками обниму и собственными устами поцелую. Боже! Боже! Как мне этого хочется!!.. Но перед нами еще такая серьезная всероссийская, отечественная забота: здоровье Наследника и Его переезд, что о своих личных делах и не смеешь и не хочешь даже думать. […] …Да ничего не поделаешь: нашему драгоценному Алексею Николаевичу я пока еще нужнее. […] Душечка мой! Когда тебе очень тяжко, что меня всё нет, ты только подумай, что это мы для Него должны потерпеть, и сейчас легче станет. Так я всё время справляюсь…» («Царский Лейб-медик». С. 466-467).
(26.3.1914): «…Под окном гуляет ненаглядный Алексей Николаевич […] Когда я в дверях раскланивался, этот ненаглядный Мальчик, очаровательно улыбаясь мне, сказал: “Au revoir. Monsieur. Je Vous aime de tout mon petit сoeur” [До свидания. Месье, Я вас люблю всем Своим маленьким сердцем (фр.)]. Это ли не очарование? Я в восторге Ему ответил: “Vous étes adorable” [Вы очаровательны! (фр.)] …» (Т. Мельник (рожденная Боткина). «Воспоминания о Царской Семье и Ее жизни до и после революции». С. 73).
Таким положением и отношением к нему Царственных Особ Евгений Сергеевич весьма гордился, но с людьми посторонними, за исключением собственных детей, этими заветными своими радостями не делился: «Всё это пишу тебе, золотой мой, конечно, только для Вас, для семьи; никому другому я бы не сказал этого, потому что меня бы не поняли или приняли бы за хвастовство - так и вы не рассказывайте, а я от умиления это наболтал, от полноты души» («Царский Лейб-медик». С. 457).
Дмитрий Евгеньевич Боткин - старший сын Лейб-медика - после окончания Николаевской гимназии в Царском Селе (1912) и Пажеского корпуса был выпущен 12 июля 1914 г. хорунжим в Лейб-Гвардии Казачий полк, с которым отбыл на фронт. Убит в разведке 3 декабря 1914 г. Высочайшим приказом от 29 декабря 1914 г. посмертно удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени. Государь лично передал награду отцу со словами: «Я рассказал Своим Детям о героической смерти вашего сына». Присутствовавший Наследник Цесаревич Алексей Николаевич выразил соболезнование брату и сестре погибшего.
Чувства отца разделяли и его дети. «Один раз, - вспоминала дочь, - пришел Государь, и от одного взгляда Его чудных синих глаз я чуть не расплакалась и ничего не могла ответить на Его вопросы о нашем путешествии. Неудивительно, что я, девочка, смутилась, но я знаю светских дам и мужчин, не один раз видевших Государя и говоривших, что от одного взгляда этих глубоких и ласковых глаз они еле удерживали слезы умиления и готовы были а коленях целовать у Него руки и ноги. Я помню, как мой отец рассказывал о жизни в Могилеве во время войны, когда в отсутствии Ея Величества, Государь Сам разливая вечерний чай, спрашивал, указывая на сахар: “Можно пальцами?” А для моего отца это было действительным счастьем получить кусочек сахара, тронутый Его Величеством» (Т. Мельник (рожденная Боткина). «Воспоминания о Царской Семье и Ее жизни до и после революции». С. 11-12).
А теперь, после знакомства хотя бы только с приведенными цитатами, представьте себе появление около обожаемой врачом Царской Семьи не просто нового человека, а простого мужика. С человеком родовитым, продвинувшимся по служебной лестнице еще, куда ни шло, можно было бы смириться. Но тут-то полуграмотный крестьянин, с которым нужно было делиться такими дорогими Царскими милостями и вниманием. А он, этот мужик, еще, представьте себе, и исцеляет!
Это негодование прорывается не у самого Е.С. Боткина (человек он был весьма осторожный, сдержанный), а у его дочери, с которой отец был весьма откровенен: «Какой необычной страной была Россия в начале этого века! С одной стороны, Государь с Государыней доверяли полностью врачу, получившему образование в Гейдельберге и Париже, испытывающему к Распутину только недоверие, с другой стороны, Они принимали Распутина как “старца” и приписывали его молитвам сверхъестественную силу» («Царский Лейб-медик». С. 163).
Продолжение следует.