Вытеснение блудного сына. Откровения лесного кладбища. Кант и новые люди Мика и Даня
Но завтра мы никуда не пошли: дела закружили, дожди.
Собрались в экспедицию после дождика в четверг. Буквально через неделю.
Вот и Лена все эти дни была настолько загружена (дети, хозяйство, работа, общение), что на второй этаж она впервые поднялась спустя вечность после приезда, а в комнату мою заглянула того позже.
- Иди, посмотри на новую картину, - сказал я ей еще в первые выходные, имея ввиду «Возвращение блудного сына» Константина Фокина, - а то ты её ведь так и не видела?
- Ну, как не видела, Дима, - ответила Лена, - на фото видела и на видео видела, причем во всех видах и с разным освещением, дневным, ночным, весенним, осенним…
Тоже подход.
Данька столько раз влетал в мою комнату за разными игрушками, манкими вещицами, привезёнными из экзотических мест и сувенирами, что большого и яркого, в общем-то, холста тоже не замечал.
Раньше висела на этом месте другая картина (вид Иерусалима в районе виа Долороса), теперь вот оммаж Рембрандту, мало ли в Бразилии донов Педро?
Вчера, на закате, когда солнечные лучи пробирались сквозь дождевые облака, образуя витражный свет, возможный лишь осенью, я окликнул Даню, показав на фокинский холст. Готическое солнце южно-уральской низины в тот миг сконцентрировалось на багряном лице старика в агатовой хламиде. Крючковатыми руками он обнимал багряную спину сына с песчаными оттенками складок, засунутых в зеленый контур.
Красочный, красный свет наполнил живопись изнутри, из-за чего пространство картины будто расширилось. Даня замер. Заблудившаяся сентябрьская муха зажужжала у оконного стекла в поисках выхода.
- Можно потрогать? - Спросил Даня, чтобы убедиться: картина настоящая. И свет внутри нее распускается тоже реальный.
Мухе пришлось приоткрыть оконную раму. Она выскользнула из теплого дома навстречу терпкой прохладе.
Конечно, мне хотелось бы написать, что отныне Даня постоянно бросает украдкой взгляды на холст и это вошло у него в привычку.
Но это не так. Врать не стану. Даже для красоты.
Даню интересуют совершенно другие материи и более понятные вещи.
Мальчик лишь принял к сведению новый объект. Тут же заархивировал его. На всякий случай.
Перевёл в экзистенциальную цифру.
Искусство потребностей Дани лежит в иной плоскости устойчивого равновесия.
Важно только то, что касается тебя непосредственно.
И да, конечно, дети - это что-то окончательно непредсказуемое. Чего от них совсем не ждешь.
Тут зашла соседка в платке и спросила маму. Встречал ее Мика.
- У тебя, что, правда, только два зуба осталось? - Спрашивает сосредоточенно и даже строго, мол, отчитайся за прожитые годы. Как следователь по особо опасным.
- Да, всего два, - отвечает соседка, - я же старая.
- А я новый - отвечает ей Мика, гордо вскинув глаза. - Совсем-совсем новый, понимаешь?
Дети - не то, чем они кажутся. Говорят как взрослые, но что у них там, в голове, и где проходят внутренние границы между возрастами, если я, например, до сих пор чувствую себя школьником средних классов?
Взрослеть красиво тоже надо умеючи.
Не всем доступное искусство.
В XXI веке возрастные определения сдвинулись с традиционных периодов и внезапно поехали.
Точнее, поползли, причем не только в сторону зрелости и старости, но и, если судить по Дане и Мике, изменились (меняются) основы и детских ментальных черт.
Все настолько перемешалось и пошло по иному, непредсказуемому какому-то маршруту, что фундаментальный инфантилизм глубинного залегания спорит в нынешних детях с рассудительностью и даже самостоятельностью.
А это уже не шутки. Кант как раз и считал, что несовершеннолетие - «неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого. Несовершеннолетие по собственной вине имеет причиной не недостаток рассудка, а недостаток решимости и мужества пользоваться им без руководства со стороны кого-то другого».
Соответственно, с другой стороны, Просвещение по Канту и есть «выход человека из состояния несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине».
Когда мы сегодня шли с Даней мимо палисада Ольги Бережной с разломанным штакетником (после ее смерти, дети продали участок и нынешние хозяева, видимо, решили построить здесь нечто иное - с туалетами внутри, а не снаружи), он рассказал мне анекдот.
- Мама, купи, пожалуйста, мне еще один набор Лего.
- Ты уже взрослый для него.
- Мама, купи мне, пожалуйста, пиво.
- Ты для него еще слишком мал.
Шли мы мимо «Магнита», где на втором этаже продаётся роскошная гоночная машина жёлтого цвета.
С запахом плавленой пластмассы.
Тоже, некстати, из Лего.
Шли мы к мемориальному парку у памятника «Скорбящим матерям» - местному варианту кладбища воинов, умерших от ран во время и после Второй мировой.
Лет пять назад, мы с Даней уже лазили здесь, хотя он почти ничего не помнит. Я спрашивал.
Даже танки и катюши по краям воинских захоронений не отложились.
Видимо, был мал совсем и экспедиция та в прок не пошла. Сгладилась из памяти. Только фотографии остались.
Вот прогулку по Митрофановскому кладбищу, растекающемуся внутри городского бора, где упокоилась Ольга Бережная, он помнит хорошо.
И как Микину коляску везли через корни еловых великанов, похожих на пальцы, скрюченные артритом. И как лесную землянику собирали по краям торных дорог с видом на погост. И вот этот урок пошел впрок, раз уж Даня спросил недавно.
- Когда баба и деда умернут их дом тоже сломают, чтобы построить новый?
Ну, если в нем некому будет жить, то землю со всеми постройками продадут и тогда хозяева эти решат, что с ними делать.
Новое знание входит в подсознание ребят точно нож в подтаявшее сливочное масло (Микин любимый продукт, обзываемый им нежно маслице).
Для того, и подслащивал его тогда дикой, лесной земляникой, чтобы без рубцов зарубцевалось.
Мика на днях тоже размышлял о вечной жизни, ковыряя котлету вилкой.
Сейчас он в том возрасте, когда мы начинали с Даней процесс экспедиций.
Все прошлые разы он прокатался на коляске, а теперь осваивает старые маршруты ногами. Именно как знакомые - ведь память у Мики цепкая, четкая, голова у него структурированная: поселок АМЗ он знает как пять пальцев.
Я стараюсь водить малышню (мамино словечко) в разные затейливые места.
Словно бы каждый раз разыгрывая одну из сюжетных ситуаций фильма «Операция “Ы” и другие приключения Шурика», где среди именно «других приключений» была новелла «Наваждение».
В ней персонаж актера Александр Демьяненко целый день ходил по городу за красавицей Натальи Селезнёвой, уткнувшись в чужие конспекты: приходим на стадион или же на очередную детскую площадку, а Даня и осваивает ее с лету.
Словно бы подпитываюсь впечатлениями из позапрошлой жизни.
Если я удивляюсь этому вслух, Мика тут же подхватывает:
- Послушай, что я хочу тебе сказать. Мы же тут были и не раз! И не два!
Про незнакомые места (вот как мемориальный комплекс «Скорбящих матерей») он такого не говорит.
Мика поразительно (для его возраста) трезв и рационалистичен. Никаких Даниных помогаторов.
Ходит по земле обоими ногами.
Если, конечно, не летает по заочным небесам с моделью самолётика в руке.
А если берется помогать бабушке конкретными делами, то -
- собирает падалицу у яблонь или хворост у подстриженных кустов малины (разумеется, в особых перчатках),
- дергает последние помидорные кусты в теплице, складывая их в вязанки,
- собирает желуди под дубком, разросшимся за последние годы до уровня второго этажа.
Ну, а то, что Мика долго засыпает (Даня всегда опережает младшего брата, ибо знает: чем быстрее заснешь - тем быстрее проснешься), а так же капризничает и кривляется за столом, подходя к блюдам с избыточной избирательностью (ест только куриную грудку и шницель, котлеты с макаронами, но не овощи и фрукты, делая исключение только для огурцов и манго) - так у каждого свои тараканы.
Кроме того, в случае Мики есть надежда, что это временно, и скоро пройдет.
А когда пройдет, то станет мило: никто ведь даже и не вспомнит.
Особенно если не запишешь.
Я тут водил их по теплой погоде на Стадион АМЗ.
Мика, как честный спортсмен, бегал по полному кругу, а Даня перебегал футбольное поле ровно посредине, таким образом, умудряясь все равно приходить к финишу вторым: очень уж Мика не любит проигрывать.
Даня умеет хитрить с Микой, так как знает его изо дня в день и круглый год.
А вот мои усилия, чаще всего, оказываются перпендикулярными.
Очень уж ведусь на сложносочиненные размышления и многочисленные вводные обороты, убеждающие меня каждый раз в разветвленности детского мышления.
Конечно, и я пробовал, было, штуки из даниного репертуара и даже из легендарных допандемийных времен, но - фигу (намедни Даня, как человек иной культуры, просил меня объяснить, что такое фига, что она означает), чу - не клюёт.
По второму разу хитрые номера не проходят.
Особенно в присутствии старшего брата.
На нем, как раз, все эти одноразовые технологии и отрабатывались. Когда-то.
Но их не передашь по наследству как куртку от выросших знакомых - очень уж Мика иной.
Приходится изобретать приёмы и интонации заново.
Мике постоянно приходится смирять гордость. Примеряться с границами возможностей реального мира, ну, и своих возможностей тоже.
На лесном мемориальном кладбище Даня, не первый сезон увлекающийся паркуром, забрался и на оба танка, и на зенитку, и на катюшу, пока мы с Микаэлем лишь нелепо толкались у огромных колес. Недотёпыши.
По гусеницам и холодным дулам, окрашенным зелёной краской, Даня мгновенно забирается на самый верх орудий и, судя по восторженным крикам, именно оттуда ему открываются городские панорамы удивительной, неповторимой красоты.
По вполне понятным причинам, проверить эти сведения не предоставляется возможным.
Остаётся надеяться на твердость честного мальчишечьего слова.
Мике, не лишенному тонкого чувства прекрасного, тоже ведь хочется увидеть с высоты нечто небывалое, но как это сделать, как?
Он опять такой маленький и карабкаться по зелёной краске не умеет.
Пока Даня радуется открывшимся просторам, Мика вертит головой по сторонам, и находит себе иную поживу - еще один танк, стоящий в отдалении.
Радостно бежит туда, покуда Даня притворно хлопочет, сидя на зенитке. На солнцепёке.
И, следовательно, отстает от общей экстенсивности нашего мобильного экспедиционного коллектива.
- Эх, как же я теперь слезу? Эй-й-й-й!
Пока Даня сползает вниз по мазуту, Мика осваивает новый снаряд - у него все еще расширительное миропонимание. Экстенсивное и без особых складок. Правда, и вместить оно может далеко не все.
Только то, что имеет непосредственное отношение непосредственно к Мике. Может быть, к Мике и еще к Дане. И, до кучи, ко всей многочисленной нашей семье.
К персонажам его импровизированного, передвижного театра.
- …Ну, понимаешь ли, у нас была большая и страшная война, на которой погибло очень много людей… очень много… до сих пор никто не знает сколько миллионов. Миллионов, понимаешь? Во время боевых действий многих солдат ранило на линии фронта и тогда их привозили сюда, в глубокий тыл…Вижу в ваших глазах непонимание. Данель, что такое «боевые действия», что такое «бой»? Ты знаешь? Микаэль, что такое «боевые действия» или «бой», как вы это себе понимаете? И почему «тыл» всегда именно «глубокий»?
Так я пытался втянуть Мику с Даней внутрь исторического нарратива, но получилось вяло, бледно и неубедительно. Точнее, совсем не получилось. Вообще не убедительно.
Особенно на фоне оружейных игрушек в полный рост. Причем гораздо выше человеческого роста, привычного малышне. При этом, «по возможности» надо бы избежать мизантропии и милитаризма, вводя деликатные темы (и, пользуясь кратковременным случаем, инсталлировать как можно больше важных, деликатных тем) предельно осторожно.
Спотыкаясь, при этом, на каждом втором слове (примерно так же я пытался их "Лукоморьем" пичкать).
И говорить медленно, так как Мика мне тут высказал претензию: мол, когда я говорю быстро - он не понимает. Потому и не откликается.
Хотя тут смешной случай был: после экспедиции на военное кладбище, Лена гуляла с подружками по обновлённой набережной реки Миасс, пару дней назад открытой к Дню города.
Помимо урбанизма, здесь устроили фестиваль фигур из песка. Перед одной из них, изображавших трех танкистов и собаку, Мика решил поблагодарить победителей за свое счастливое детство.
Он ведь культурный и воспитанный человек, знающий как реагировать на мемориальные места общей памяти.
- Спасибо, что вы защищали нас и погибли, - сказал он песчаным солдатам, - причем уже давно. Мы похоронили вас и живем дальше.
После чего, как рассказывают заинтересованные наблюдатели, высунул язык и скорчил физиономию, таким образом, как бы окончательно закрывая гештальт.
Лена, разумеется, была удивлена словам младшего сына примерно так же, как заявлению среднего, который заявил таксисту по дороге к набережной реки Миасс, что понимает зачем тот везет всех нарочно по пробкам: да, просто чтобы денег с нас больше вытрясти - но виду не показала.
Ей материнский инстинкт подсказывает, что лучше всего воспринимать подобные проявления независимого интеллекта с максимальной степенью бесстрастности.
Во всех этих реакциях, впрочем, наверняка (по крайней мере, так мне хочется думать) есть отголоски наших разговоров (недавно рассказывал Дане, что такси работают по фиксированному счетчику, поэтому одеваться надо быстрее и машину стараться не задерживать), да только преломляются они в ребячьих мозгах непредсказуемым образом.
Когда Даня «ведёт себя хорошо», я выдаю ему айфон, сугубо для частного пользования. Первым делом он начинает задавать Сири «каверзные вопросы». Безопасное и вполне сносное развлечение, позволяющее на время вырасти в собственных глазах.
Чаще всего Сири подкидывает Дане ссылки на Википедию.
Причем, на русскоязычную, что совершенно без толку: дальше отечественного алфавита он пока не продвинулся.
Но днями я записал совершенно чудесный диалог Дани с Искусственным интеллектом.
- Сири, что ты будешь делать, когда ты умрешь?
- Я не могу ответить на этот вопрос.
- Значит, ты будешь жить без конца?
- Главное, чтобы желания совпадали с возможностями.
Возня с детьми делает дни длинными и похожими друг на друга. Как проснёшься, тут же включаешься в водоворот дел - и так до самого вечера, пока братья не уснут. Тот самый случай, когда «и дольше века длится день». Однако, для восприятия жизни важно, что внутри себя эти дни, от начала и до самого конца, заполненные постоянно вспухающими событиями, приходящими со стороны, нисколько не похожи на другие. Все разные, все концентрированные, все дёргаются, все прыгают.
Сюда Лена приезжает с мальчиками в агрегатном состоянии «постоя». Не «домой», но к «маме» (Мика вчера назвал бабу Нину «мамой номер два») и «на лето к дедушке с бабушкой». Это предполагает логику наскока и штурма. Словно бы наглаживающих свою несуществующую вину.
После самоотдачи на выезде можно будет спокойно и максимально расслаблено отдохнуть в привычном режиме собственного дома, где всё знакомо до полного незамечания. Семейному быту важна ползучая эволюция, а не революция преобразований, резких и травмирующих.
Но идеальным мир пишется лишь в книжках. Случается в фильмах с большущим бюджетом.
Для меня разница состояний содержит латентную драму - дом есть дом, и он один на всех.
Мы все, конечно, усиленно делаем вид, что живем сейчас как всегда - по обычной схеме. Как будто просыпаться под детские песни - естественное состояние нашего быта.
Но правда жизни состоит в том, что возня с детьми - исключение, а не правило. Хотелось бы наоборот, да я не встреваю, чтоб не перекосить общую конструкцию. Ей трудно и без меня: два года даром не проходят. И, если учесть, что привычка вырабатывается за 24 дня, ребятки уедут сразу же после того, как мы, наконец, построим всё наше общее заново.
Пересоберём, переизобретём объединяющие состояния, чтобы баюкать внутри себя их до следующего лета.
Собрались в экспедицию после дождика в четверг. Буквально через неделю.
Вот и Лена все эти дни была настолько загружена (дети, хозяйство, работа, общение), что на второй этаж она впервые поднялась спустя вечность после приезда, а в комнату мою заглянула того позже.
- Иди, посмотри на новую картину, - сказал я ей еще в первые выходные, имея ввиду «Возвращение блудного сына» Константина Фокина, - а то ты её ведь так и не видела?
- Ну, как не видела, Дима, - ответила Лена, - на фото видела и на видео видела, причем во всех видах и с разным освещением, дневным, ночным, весенним, осенним…
Тоже подход.
Данька столько раз влетал в мою комнату за разными игрушками, манкими вещицами, привезёнными из экзотических мест и сувенирами, что большого и яркого, в общем-то, холста тоже не замечал.
Раньше висела на этом месте другая картина (вид Иерусалима в районе виа Долороса), теперь вот оммаж Рембрандту, мало ли в Бразилии донов Педро?
Вчера, на закате, когда солнечные лучи пробирались сквозь дождевые облака, образуя витражный свет, возможный лишь осенью, я окликнул Даню, показав на фокинский холст. Готическое солнце южно-уральской низины в тот миг сконцентрировалось на багряном лице старика в агатовой хламиде. Крючковатыми руками он обнимал багряную спину сына с песчаными оттенками складок, засунутых в зеленый контур.
Красочный, красный свет наполнил живопись изнутри, из-за чего пространство картины будто расширилось. Даня замер. Заблудившаяся сентябрьская муха зажужжала у оконного стекла в поисках выхода.
- Можно потрогать? - Спросил Даня, чтобы убедиться: картина настоящая. И свет внутри нее распускается тоже реальный.
Мухе пришлось приоткрыть оконную раму. Она выскользнула из теплого дома навстречу терпкой прохладе.
Конечно, мне хотелось бы написать, что отныне Даня постоянно бросает украдкой взгляды на холст и это вошло у него в привычку.
Но это не так. Врать не стану. Даже для красоты.
Даню интересуют совершенно другие материи и более понятные вещи.
Мальчик лишь принял к сведению новый объект. Тут же заархивировал его. На всякий случай.
Перевёл в экзистенциальную цифру.
Искусство потребностей Дани лежит в иной плоскости устойчивого равновесия.
Важно только то, что касается тебя непосредственно.
И да, конечно, дети - это что-то окончательно непредсказуемое. Чего от них совсем не ждешь.
Тут зашла соседка в платке и спросила маму. Встречал ее Мика.
- У тебя, что, правда, только два зуба осталось? - Спрашивает сосредоточенно и даже строго, мол, отчитайся за прожитые годы. Как следователь по особо опасным.
- Да, всего два, - отвечает соседка, - я же старая.
- А я новый - отвечает ей Мика, гордо вскинув глаза. - Совсем-совсем новый, понимаешь?
Дети - не то, чем они кажутся. Говорят как взрослые, но что у них там, в голове, и где проходят внутренние границы между возрастами, если я, например, до сих пор чувствую себя школьником средних классов?
Взрослеть красиво тоже надо умеючи.
Не всем доступное искусство.
В XXI веке возрастные определения сдвинулись с традиционных периодов и внезапно поехали.
Точнее, поползли, причем не только в сторону зрелости и старости, но и, если судить по Дане и Мике, изменились (меняются) основы и детских ментальных черт.
Все настолько перемешалось и пошло по иному, непредсказуемому какому-то маршруту, что фундаментальный инфантилизм глубинного залегания спорит в нынешних детях с рассудительностью и даже самостоятельностью.
А это уже не шутки. Кант как раз и считал, что несовершеннолетие - «неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого. Несовершеннолетие по собственной вине имеет причиной не недостаток рассудка, а недостаток решимости и мужества пользоваться им без руководства со стороны кого-то другого».
Соответственно, с другой стороны, Просвещение по Канту и есть «выход человека из состояния несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине».
Когда мы сегодня шли с Даней мимо палисада Ольги Бережной с разломанным штакетником (после ее смерти, дети продали участок и нынешние хозяева, видимо, решили построить здесь нечто иное - с туалетами внутри, а не снаружи), он рассказал мне анекдот.
- Мама, купи, пожалуйста, мне еще один набор Лего.
- Ты уже взрослый для него.
- Мама, купи мне, пожалуйста, пиво.
- Ты для него еще слишком мал.
Шли мы мимо «Магнита», где на втором этаже продаётся роскошная гоночная машина жёлтого цвета.
С запахом плавленой пластмассы.
Тоже, некстати, из Лего.
Шли мы к мемориальному парку у памятника «Скорбящим матерям» - местному варианту кладбища воинов, умерших от ран во время и после Второй мировой.
Лет пять назад, мы с Даней уже лазили здесь, хотя он почти ничего не помнит. Я спрашивал.
Даже танки и катюши по краям воинских захоронений не отложились.
Видимо, был мал совсем и экспедиция та в прок не пошла. Сгладилась из памяти. Только фотографии остались.
Вот прогулку по Митрофановскому кладбищу, растекающемуся внутри городского бора, где упокоилась Ольга Бережная, он помнит хорошо.
И как Микину коляску везли через корни еловых великанов, похожих на пальцы, скрюченные артритом. И как лесную землянику собирали по краям торных дорог с видом на погост. И вот этот урок пошел впрок, раз уж Даня спросил недавно.
- Когда баба и деда умернут их дом тоже сломают, чтобы построить новый?
Ну, если в нем некому будет жить, то землю со всеми постройками продадут и тогда хозяева эти решат, что с ними делать.
Новое знание входит в подсознание ребят точно нож в подтаявшее сливочное масло (Микин любимый продукт, обзываемый им нежно маслице).
Для того, и подслащивал его тогда дикой, лесной земляникой, чтобы без рубцов зарубцевалось.
Мика на днях тоже размышлял о вечной жизни, ковыряя котлету вилкой.
Сейчас он в том возрасте, когда мы начинали с Даней процесс экспедиций.
Все прошлые разы он прокатался на коляске, а теперь осваивает старые маршруты ногами. Именно как знакомые - ведь память у Мики цепкая, четкая, голова у него структурированная: поселок АМЗ он знает как пять пальцев.
Я стараюсь водить малышню (мамино словечко) в разные затейливые места.
Словно бы каждый раз разыгрывая одну из сюжетных ситуаций фильма «Операция “Ы” и другие приключения Шурика», где среди именно «других приключений» была новелла «Наваждение».
В ней персонаж актера Александр Демьяненко целый день ходил по городу за красавицей Натальи Селезнёвой, уткнувшись в чужие конспекты: приходим на стадион или же на очередную детскую площадку, а Даня и осваивает ее с лету.
Словно бы подпитываюсь впечатлениями из позапрошлой жизни.
Если я удивляюсь этому вслух, Мика тут же подхватывает:
- Послушай, что я хочу тебе сказать. Мы же тут были и не раз! И не два!
Про незнакомые места (вот как мемориальный комплекс «Скорбящих матерей») он такого не говорит.
Мика поразительно (для его возраста) трезв и рационалистичен. Никаких Даниных помогаторов.
Ходит по земле обоими ногами.
Если, конечно, не летает по заочным небесам с моделью самолётика в руке.
А если берется помогать бабушке конкретными делами, то -
- собирает падалицу у яблонь или хворост у подстриженных кустов малины (разумеется, в особых перчатках),
- дергает последние помидорные кусты в теплице, складывая их в вязанки,
- собирает желуди под дубком, разросшимся за последние годы до уровня второго этажа.
Ну, а то, что Мика долго засыпает (Даня всегда опережает младшего брата, ибо знает: чем быстрее заснешь - тем быстрее проснешься), а так же капризничает и кривляется за столом, подходя к блюдам с избыточной избирательностью (ест только куриную грудку и шницель, котлеты с макаронами, но не овощи и фрукты, делая исключение только для огурцов и манго) - так у каждого свои тараканы.
Кроме того, в случае Мики есть надежда, что это временно, и скоро пройдет.
А когда пройдет, то станет мило: никто ведь даже и не вспомнит.
Особенно если не запишешь.
Я тут водил их по теплой погоде на Стадион АМЗ.
Мика, как честный спортсмен, бегал по полному кругу, а Даня перебегал футбольное поле ровно посредине, таким образом, умудряясь все равно приходить к финишу вторым: очень уж Мика не любит проигрывать.
Даня умеет хитрить с Микой, так как знает его изо дня в день и круглый год.
А вот мои усилия, чаще всего, оказываются перпендикулярными.
Очень уж ведусь на сложносочиненные размышления и многочисленные вводные обороты, убеждающие меня каждый раз в разветвленности детского мышления.
Конечно, и я пробовал, было, штуки из даниного репертуара и даже из легендарных допандемийных времен, но - фигу (намедни Даня, как человек иной культуры, просил меня объяснить, что такое фига, что она означает), чу - не клюёт.
По второму разу хитрые номера не проходят.
Особенно в присутствии старшего брата.
На нем, как раз, все эти одноразовые технологии и отрабатывались. Когда-то.
Но их не передашь по наследству как куртку от выросших знакомых - очень уж Мика иной.
Приходится изобретать приёмы и интонации заново.
Мике постоянно приходится смирять гордость. Примеряться с границами возможностей реального мира, ну, и своих возможностей тоже.
На лесном мемориальном кладбище Даня, не первый сезон увлекающийся паркуром, забрался и на оба танка, и на зенитку, и на катюшу, пока мы с Микаэлем лишь нелепо толкались у огромных колес. Недотёпыши.
По гусеницам и холодным дулам, окрашенным зелёной краской, Даня мгновенно забирается на самый верх орудий и, судя по восторженным крикам, именно оттуда ему открываются городские панорамы удивительной, неповторимой красоты.
По вполне понятным причинам, проверить эти сведения не предоставляется возможным.
Остаётся надеяться на твердость честного мальчишечьего слова.
Мике, не лишенному тонкого чувства прекрасного, тоже ведь хочется увидеть с высоты нечто небывалое, но как это сделать, как?
Он опять такой маленький и карабкаться по зелёной краске не умеет.
Пока Даня радуется открывшимся просторам, Мика вертит головой по сторонам, и находит себе иную поживу - еще один танк, стоящий в отдалении.
Радостно бежит туда, покуда Даня притворно хлопочет, сидя на зенитке. На солнцепёке.
И, следовательно, отстает от общей экстенсивности нашего мобильного экспедиционного коллектива.
- Эх, как же я теперь слезу? Эй-й-й-й!
Пока Даня сползает вниз по мазуту, Мика осваивает новый снаряд - у него все еще расширительное миропонимание. Экстенсивное и без особых складок. Правда, и вместить оно может далеко не все.
Только то, что имеет непосредственное отношение непосредственно к Мике. Может быть, к Мике и еще к Дане. И, до кучи, ко всей многочисленной нашей семье.
К персонажам его импровизированного, передвижного театра.
- …Ну, понимаешь ли, у нас была большая и страшная война, на которой погибло очень много людей… очень много… до сих пор никто не знает сколько миллионов. Миллионов, понимаешь? Во время боевых действий многих солдат ранило на линии фронта и тогда их привозили сюда, в глубокий тыл…Вижу в ваших глазах непонимание. Данель, что такое «боевые действия», что такое «бой»? Ты знаешь? Микаэль, что такое «боевые действия» или «бой», как вы это себе понимаете? И почему «тыл» всегда именно «глубокий»?
Так я пытался втянуть Мику с Даней внутрь исторического нарратива, но получилось вяло, бледно и неубедительно. Точнее, совсем не получилось. Вообще не убедительно.
Особенно на фоне оружейных игрушек в полный рост. Причем гораздо выше человеческого роста, привычного малышне. При этом, «по возможности» надо бы избежать мизантропии и милитаризма, вводя деликатные темы (и, пользуясь кратковременным случаем, инсталлировать как можно больше важных, деликатных тем) предельно осторожно.
Спотыкаясь, при этом, на каждом втором слове (примерно так же я пытался их "Лукоморьем" пичкать).
И говорить медленно, так как Мика мне тут высказал претензию: мол, когда я говорю быстро - он не понимает. Потому и не откликается.
Хотя тут смешной случай был: после экспедиции на военное кладбище, Лена гуляла с подружками по обновлённой набережной реки Миасс, пару дней назад открытой к Дню города.
Помимо урбанизма, здесь устроили фестиваль фигур из песка. Перед одной из них, изображавших трех танкистов и собаку, Мика решил поблагодарить победителей за свое счастливое детство.
Он ведь культурный и воспитанный человек, знающий как реагировать на мемориальные места общей памяти.
- Спасибо, что вы защищали нас и погибли, - сказал он песчаным солдатам, - причем уже давно. Мы похоронили вас и живем дальше.
После чего, как рассказывают заинтересованные наблюдатели, высунул язык и скорчил физиономию, таким образом, как бы окончательно закрывая гештальт.
Лена, разумеется, была удивлена словам младшего сына примерно так же, как заявлению среднего, который заявил таксисту по дороге к набережной реки Миасс, что понимает зачем тот везет всех нарочно по пробкам: да, просто чтобы денег с нас больше вытрясти - но виду не показала.
Ей материнский инстинкт подсказывает, что лучше всего воспринимать подобные проявления независимого интеллекта с максимальной степенью бесстрастности.
Во всех этих реакциях, впрочем, наверняка (по крайней мере, так мне хочется думать) есть отголоски наших разговоров (недавно рассказывал Дане, что такси работают по фиксированному счетчику, поэтому одеваться надо быстрее и машину стараться не задерживать), да только преломляются они в ребячьих мозгах непредсказуемым образом.
Когда Даня «ведёт себя хорошо», я выдаю ему айфон, сугубо для частного пользования. Первым делом он начинает задавать Сири «каверзные вопросы». Безопасное и вполне сносное развлечение, позволяющее на время вырасти в собственных глазах.
Чаще всего Сири подкидывает Дане ссылки на Википедию.
Причем, на русскоязычную, что совершенно без толку: дальше отечественного алфавита он пока не продвинулся.
Но днями я записал совершенно чудесный диалог Дани с Искусственным интеллектом.
- Сири, что ты будешь делать, когда ты умрешь?
- Я не могу ответить на этот вопрос.
- Значит, ты будешь жить без конца?
- Главное, чтобы желания совпадали с возможностями.
Возня с детьми делает дни длинными и похожими друг на друга. Как проснёшься, тут же включаешься в водоворот дел - и так до самого вечера, пока братья не уснут. Тот самый случай, когда «и дольше века длится день». Однако, для восприятия жизни важно, что внутри себя эти дни, от начала и до самого конца, заполненные постоянно вспухающими событиями, приходящими со стороны, нисколько не похожи на другие. Все разные, все концентрированные, все дёргаются, все прыгают.
Сюда Лена приезжает с мальчиками в агрегатном состоянии «постоя». Не «домой», но к «маме» (Мика вчера назвал бабу Нину «мамой номер два») и «на лето к дедушке с бабушкой». Это предполагает логику наскока и штурма. Словно бы наглаживающих свою несуществующую вину.
После самоотдачи на выезде можно будет спокойно и максимально расслаблено отдохнуть в привычном режиме собственного дома, где всё знакомо до полного незамечания. Семейному быту важна ползучая эволюция, а не революция преобразований, резких и травмирующих.
Но идеальным мир пишется лишь в книжках. Случается в фильмах с большущим бюджетом.
Для меня разница состояний содержит латентную драму - дом есть дом, и он один на всех.
Мы все, конечно, усиленно делаем вид, что живем сейчас как всегда - по обычной схеме. Как будто просыпаться под детские песни - естественное состояние нашего быта.
Но правда жизни состоит в том, что возня с детьми - исключение, а не правило. Хотелось бы наоборот, да я не встреваю, чтоб не перекосить общую конструкцию. Ей трудно и без меня: два года даром не проходят. И, если учесть, что привычка вырабатывается за 24 дня, ребятки уедут сразу же после того, как мы, наконец, построим всё наше общее заново.
Пересоберём, переизобретём объединяющие состояния, чтобы баюкать внутри себя их до следующего лета.