Время и мир
Движение мысли Хайдеггера можно, наверно, уподобить восхождению альпиниста: вбил крюк, проверил прочность, сделал шаг, закрепился.
Мы закрепились на таких характеристиках времени, как настояние, ожидание и удержание, выговаривающих себя в "теперь", потом" и "тогда". Попробуем продвинуться дальше.
Время, которое мы отсчитываем на часах, всегда есть время "для того, чтобы сделать то-то и то-то" - подходящее или неподходящее. Иначе говоря, время как правильное время имеет характер значимости. В этом месте Х. отсылает нас к более раннему обсуждению "мира" - значимость вводилась как его, мира, характеристика. Мир не есть, нечто имеющееся в наличии, не есть природа. Мир есть то, что только и делает возможность раскрытость природного. Соответственно, нет никакого и времени природного. Но, можно сказать, что есть мировое время - поскольку оно имеет характер значимости, упускаемый Аристотелем и в традиционных определениях времени.
Еще одна характеристика - приуроченность (Datierbarkeit, букв. датированность) времени. Говорим ли мы "теперь", "потом" или "тогда", эти топы времени всегда приурочены к тому, что в них имеет место.
Точность указания срока в виде, скажем, календарной даты не обязательна, равно как и надежность его определения; сама неточность, ошибка, по уже понятой нами онтологической логике, возможна только в силу этой изначальной приуроченности и была бы неосмысленной в ее отсутствии,
Нужно ясно понять, что мы отошли от расхожего понимания времени, в меру которого "теперь" мыслятся как свободно парящие, безотносительные, в самих себе следующие - ни к чему не приуроченные. Равно как и то, что теперь-то мы видим, насколько очевидна приуроченность времени, и то, как далеко от этой очевидности ушло традиционное понимание времени. Почему? Этой загадкой Х. обещает еще заняться.
Всматриваясь в "потом", в ожидание, Х. обращает свое и наше внимание на то, что в ожидающем выговаривании "потом" некое "вплоть до..." всегда уже понято из "теперь". Если я говорю "потом", исходя из некоторого "теперь", я всегда имею в виду некий промежуток между ними. Промежуток длится, продолжается, протяжен. Так усматривается еще одна черта феномена времени: протяженность. Никакой момент времени ("теперь") не может быть сведен к точке, он всегда протяжен. Мера этой протяженности - переменная величина, измеряемая, в числе прочего, в соответствии с тем, к чему приурочено "теперь".
И наконец, еще одна характеристика времени как исчисляемого и выговариваемого - публичность. Выговариваемое "теперь" в нашем бытии-друг-с-другом понятно каждому. Независимо от того, что каждый может приурочить это "теперь" к своему, отличному от других событию. "Теперь" не принадлежит никому в отдельности, оно, как пишет Х., "некоторым образом - вот". В силу этогго оно обретает своеобразную объективность, оно имеется в наличии, хотя мы и не можем сказать, как и где оно есть.
Мы обнаружили ряд характеристик того времени, которое имеет в виду Аристотель, определяя время как исчисляемое. Предстоит определить, "в какой мере эти моменты сущностным образом присущи времени? В какой мере возможны сами эти структуры?",
Мы закрепились на таких характеристиках времени, как настояние, ожидание и удержание, выговаривающих себя в "теперь", потом" и "тогда". Попробуем продвинуться дальше.
Время, которое мы отсчитываем на часах, всегда есть время "для того, чтобы сделать то-то и то-то" - подходящее или неподходящее. Иначе говоря, время как правильное время имеет характер значимости. В этом месте Х. отсылает нас к более раннему обсуждению "мира" - значимость вводилась как его, мира, характеристика. Мир не есть, нечто имеющееся в наличии, не есть природа. Мир есть то, что только и делает возможность раскрытость природного. Соответственно, нет никакого и времени природного. Но, можно сказать, что есть мировое время - поскольку оно имеет характер значимости, упускаемый Аристотелем и в традиционных определениях времени.
Еще одна характеристика - приуроченность (Datierbarkeit, букв. датированность) времени. Говорим ли мы "теперь", "потом" или "тогда", эти топы времени всегда приурочены к тому, что в них имеет место.
Точность указания срока в виде, скажем, календарной даты не обязательна, равно как и надежность его определения; сама неточность, ошибка, по уже понятой нами онтологической логике, возможна только в силу этой изначальной приуроченности и была бы неосмысленной в ее отсутствии,
Нужно ясно понять, что мы отошли от расхожего понимания времени, в меру которого "теперь" мыслятся как свободно парящие, безотносительные, в самих себе следующие - ни к чему не приуроченные. Равно как и то, что теперь-то мы видим, насколько очевидна приуроченность времени, и то, как далеко от этой очевидности ушло традиционное понимание времени. Почему? Этой загадкой Х. обещает еще заняться.
Всматриваясь в "потом", в ожидание, Х. обращает свое и наше внимание на то, что в ожидающем выговаривании "потом" некое "вплоть до..." всегда уже понято из "теперь". Если я говорю "потом", исходя из некоторого "теперь", я всегда имею в виду некий промежуток между ними. Промежуток длится, продолжается, протяжен. Так усматривается еще одна черта феномена времени: протяженность. Никакой момент времени ("теперь") не может быть сведен к точке, он всегда протяжен. Мера этой протяженности - переменная величина, измеряемая, в числе прочего, в соответствии с тем, к чему приурочено "теперь".
И наконец, еще одна характеристика времени как исчисляемого и выговариваемого - публичность. Выговариваемое "теперь" в нашем бытии-друг-с-другом понятно каждому. Независимо от того, что каждый может приурочить это "теперь" к своему, отличному от других событию. "Теперь" не принадлежит никому в отдельности, оно, как пишет Х., "некоторым образом - вот". В силу этогго оно обретает своеобразную объективность, оно имеется в наличии, хотя мы и не можем сказать, как и где оно есть.
Мы обнаружили ряд характеристик того времени, которое имеет в виду Аристотель, определяя время как исчисляемое. Предстоит определить, "в какой мере эти моменты сущностным образом присущи времени? В какой мере возможны сами эти структуры?",