Гартман о дистанцированности блага от других ценностей
Нравственные ценности соотнесены со свободой, с ними тесно связаны феномены вменения, ответственности, вины, заслуги; это ценностные фундаменты личности, хотя большинство из них являются и ценностями актов. Благо же есть самоценность в ином смысле, это первая ценность, которая проявляется «с изнанки» действия; первая ценность умонастроения.
Не очень пока понятно, почему «умонастроение» это «изнанка действия» в отличие от «ценностных фундаментов личности». Но последуем за Г. дальше:
Непонимание превосходства в ценностной высоте усугубляется, если - как это часто происходит - нравственное благо противопоставить витальной ценности. Над ценностью жизни и всей его сферой уже высятся сознание, действие, страдание, сила, свобода и т. д. Весь этот единый восходящий ряд образует порядок высот между ценностью жизни и благом. Но между высшим звеном этого ряда и благом опять обнаруживается пробел, разрывающий этот ряд, некая принципиальная гетерогенность: материи указанных ценностей только вместе составляют личностное существо в его заранее данном ценностном характере, который еще не является нравственным. Они все в определенных рамках должны быть реализованы в некоем существе там, где оно вообще способно к добру и злу. В этой способности как раз и состоит этическая сущность личности. Но в силу этого личность еще не является ни доброй, ни злой. Даже при полной реализации этих ценностей она еще всецело существует по эту сторону добра и зла…
Поэтому для нее те ценности могут обернуться и нравственной не-ценностью. Ведь ко злу, равно как и к добру, способно только в полной мере ценностно фундированное личностное существо. Грубо говоря, уже высшая ценность, обобщающая все до сих пор упомянутые [не важно, какова она], сама должна иметь возможность быть злой, причем именно та же самая ценность, которая должна иметь возможность быть доброй. Но именно здесь становится ясно, что сама благость помимо этого является еще другой и совершенно гетерогенной ценностью, злостность же - другой, точно такой же гетерогенной опасностью для низших не-ценностей. Возможность этой опасности - сущностная оборотная сторона способности к добру. Она принадлежит самой сути нравственного бытия. Она тождественна соотнесенности со свободой.
Ага, теперь понятно. Фундаментом всей системы нравственных ценностей является, по Гартману, жизнь, ценность жизни: не живой не может быть нравственным. Далее, как он уже не раз объяснял, над этим фундаментом надстраивается иерархия нравственных ценностей, конкретного состава которой Г. уже касался, но который предстоит, видимо, еще уточнять. Но! Все эти ценности, будучи реализованы в составе личности, делают ее этически релевантной, но ни доброй, ни злой, оставляю ей способность делать и добро, и зло. И только ценность неведомого блага, будучи воспринятой и принятой, определяет благой характер умонастроения и обусловленного им действия. Отсюда разрыв, качественный скачок между двумя пока неизвестными, высшей ценностью личности и благом.
Дальше он по своему обычаю отмежевывается от религии.
Этой аксиологической дистанции соответствует старое метафизическое воззрение на благо как на естественную силу в человеческой жизни. Еще сильнее это динамическое воззрение утвердилось в отношении зла. Зло тоже представлялось в качестве метафизически изначальной силы; и обе силы борются за человека, каждая пытается подчинить его себе. Религиозная мысль персонифицировала эти силы: Бог и дьявол борются за человеческую душу, соблазн и милость для нее равно возможны, и то и другое имеет глубокую притягательную силу.
Гартман этого не принимает:
Не вне человека, но в нем самом как в его внутренней потенции встречаются с нравственным сознанием та и другая сила. Но силы эти существуют. Вопрос, в чем они состоят - это вопрос о сущности блага. (370-371)
Не очень пока понятно, почему «умонастроение» это «изнанка действия» в отличие от «ценностных фундаментов личности». Но последуем за Г. дальше:
Непонимание превосходства в ценностной высоте усугубляется, если - как это часто происходит - нравственное благо противопоставить витальной ценности. Над ценностью жизни и всей его сферой уже высятся сознание, действие, страдание, сила, свобода и т. д. Весь этот единый восходящий ряд образует порядок высот между ценностью жизни и благом. Но между высшим звеном этого ряда и благом опять обнаруживается пробел, разрывающий этот ряд, некая принципиальная гетерогенность: материи указанных ценностей только вместе составляют личностное существо в его заранее данном ценностном характере, который еще не является нравственным. Они все в определенных рамках должны быть реализованы в некоем существе там, где оно вообще способно к добру и злу. В этой способности как раз и состоит этическая сущность личности. Но в силу этого личность еще не является ни доброй, ни злой. Даже при полной реализации этих ценностей она еще всецело существует по эту сторону добра и зла…
Поэтому для нее те ценности могут обернуться и нравственной не-ценностью. Ведь ко злу, равно как и к добру, способно только в полной мере ценностно фундированное личностное существо. Грубо говоря, уже высшая ценность, обобщающая все до сих пор упомянутые [не важно, какова она], сама должна иметь возможность быть злой, причем именно та же самая ценность, которая должна иметь возможность быть доброй. Но именно здесь становится ясно, что сама благость помимо этого является еще другой и совершенно гетерогенной ценностью, злостность же - другой, точно такой же гетерогенной опасностью для низших не-ценностей. Возможность этой опасности - сущностная оборотная сторона способности к добру. Она принадлежит самой сути нравственного бытия. Она тождественна соотнесенности со свободой.
Ага, теперь понятно. Фундаментом всей системы нравственных ценностей является, по Гартману, жизнь, ценность жизни: не живой не может быть нравственным. Далее, как он уже не раз объяснял, над этим фундаментом надстраивается иерархия нравственных ценностей, конкретного состава которой Г. уже касался, но который предстоит, видимо, еще уточнять. Но! Все эти ценности, будучи реализованы в составе личности, делают ее этически релевантной, но ни доброй, ни злой, оставляю ей способность делать и добро, и зло. И только ценность неведомого блага, будучи воспринятой и принятой, определяет благой характер умонастроения и обусловленного им действия. Отсюда разрыв, качественный скачок между двумя пока неизвестными, высшей ценностью личности и благом.
Дальше он по своему обычаю отмежевывается от религии.
Этой аксиологической дистанции соответствует старое метафизическое воззрение на благо как на естественную силу в человеческой жизни. Еще сильнее это динамическое воззрение утвердилось в отношении зла. Зло тоже представлялось в качестве метафизически изначальной силы; и обе силы борются за человека, каждая пытается подчинить его себе. Религиозная мысль персонифицировала эти силы: Бог и дьявол борются за человеческую душу, соблазн и милость для нее равно возможны, и то и другое имеет глубокую притягательную силу.
Гартман этого не принимает:
Не вне человека, но в нем самом как в его внутренней потенции встречаются с нравственным сознанием та и другая сила. Но силы эти существуют. Вопрос, в чем они состоят - это вопрос о сущности блага. (370-371)