Жизнь за царя, Bill как предложение, относительная значимость сюзерена
Задумался об иллюстрациях разницы между «государством» и «общим благом». Ради государства можно убить всех людей (умереть всем людям) - некоторые сограждане этому не удивятся и с этим согласятся. Если иметь в виду буквальное значение «государства», то я их даже пойму: хороший раб и должен быть готов погибнуть ради спасения и приумножения собственности хозяина. И под это можно подвести рационализацию: смерть то ли будет, то ли нет, а если все-таки выживет, то может получить от господина награду («государь» обычно не «люди», и под «убить всех» он, как правило, не подразумевается).
А убить всех людей ради общего блага - уже оксюморон. Здесь суицидальный характер таких предположений, кажется, очевиден. Рисуется что-то вроде тоталитарной секты, верящей в религиозное спасение путем самоубийство, или «живые позавидуют мертвым», то есть бегство от каких-то неизбежных и непереносимых мук, какие обычно все же отсутствуют, и предложение «нам всем погибнуть ради нашего общего блага» вызовет недоумение.
***
Размышляя о переводе следующих статей американской конституции, подбираю варианты для других сложных и/или важных слов. Например, «Bill» как «законопроект» я по понятным причинам отвергаю. Но в этом случае что вместо? Лучший вариант, какой пока нашел, - «предложение». Он отражает суть термина, использующегося в переводимом документе, и, что тоже важно, сохраняет связь с другими ситуациями, в каких применяется. Говорим мы о нем как о «счете» или «рекламе», мы имеем в виду его устремленность в будущее: предложение оплатить указанное или воспользоваться предлагаемым.
В поисках способа, каким можно было бы различить «договор» и «law», пришел к промежуточному варианту «общественный договор». Если представители уполномочены заключать договоры от имени пославших их, то их общее согласие такой статус и будет иметь - «общественный договор».
И здесь тоже для меня важно, что такой вариант сохраняет связь с употреблением слова в других контекстах. Например, «law of nature». Если переводить как «закон», то он предстает чем-то объективно существующим и находящимся вне нас, а то и довлеющим над нами. В то время как в действительности это всего лишь наше наблюдение: фиксация, что за время изучения такие-то события повторялись с такой-то регулярностью; на основании чего мы делаем предположение, что будет повторяться и впредь, мы можем на это положиться. И, конечно, ни о какой объективности речи не идет, вопрос нашего восприятия и полученного опыта. Поэтому «law of nature» это фиксация того, что мы договорились считать это наблюдение и описание верными, общественно на него полагаться - до тех пор, пока не уточним более хорошо, пока не получим новые сведения, потребующие иной формулировки договоренности.
***
Носитель «монархического» («государственнического») мышления придает, вероятно, больше значения фигуре «суверена», нежели «республиканец».
«Республиканец» знает, что его свойства (права) будут обеспечены и защищены; что все действия других людей будут согласовываться с ним, и будут заключаться договоры. Соответственно, ему не слишком важно, кто именно будет «верховным». Какое-то значение это, конечно, имеет: с кем-то проще найти общий язык, с кем-то сложнее; с кем-то больше интересов совпадает, а с другим - иначе. И все же не слишком большое: наиболее привлекательный в любом случае будет столь же ограничен необходимостью искать согласие со всеми остальными, и, наоборот, наименее желанный будет договариваться с «республиканцем».
А вот у «монархиста» иначе. Он, как я писал вчера, даже собственной волей владеет не вполне, и не с ним ищут согласия, а он подстраивается под волю «государя», способный рассчитывать только на его благоВОЛение. И в этом случае, конечно, очень важно, под кого подстраиваться и как, - разброс вариантов очень широк, вплоть до почти полного уничтожения конкретной личности, какая будет вынуждаться отказываться от наиболее важных ее свойств, черт индивидуальности.