Константин Симонов. В башкирской дивизии
К.Симонов || « Красная звезда» №178, 31 июля 1942 года
Враг продолжает рваться вперед. Во что бы то ни стало остановить врага! Умелой и стойкой обороной сделать неприступным каждый наш рубеж!
# Все статьи за 31 июля 1942 года.
В ДОНСКИХ СТЕПЯХ
(От специального корреспондента «Красной звезды»)
«Из-за дальних долин поднимается белокаменный гребень Иран-Быка. Много видят и всюду бывают джигит и его конь. Высоки на Урале горы, широки за Уралом степи. Воюют за землю свою и воду джигит и его конь»… Гортанная, протяжная песня несется над средне-русской степью. Горько пахнет пригретая солнцем полынь, сладко пахнут степные цветы. Тонкий запах свежего сена несется от пожелтевшей, сожженной травы. Песня длинна, как степная дорога, и широка, как сама степь.
Далеко, за тысячу верст от мест, где они родились, поют в воронежской степи, под знойным солнцем башкирские джигиты свою старинную песню «Урал». Они сидят в узкой лощине у наблюдательного пункта, и рядом с ними торчат из глубоких «ласточкиных гнезд» длинные стволы противотанковых ружей. Лошади с коноводами пасутся подле, в глубокой расщелине, заросшей мелким степным кустарником. Полдневный жар, затишье. Только слева, у ведущей в тыл дороги, изредка рвутся мины, и пыльным клубом встает ссохшаяся горячая земля.
Правнуки Салавата Юлаева, сражавшегося вместе с Пугачевым за свободу русской земли, снова воюют рядом с правнуками Пугачева за свободу и честь своей родины - ибо есть один родной дом под Уфой, в предгорьях Урала у Гарифулы Гафарова, и есть одна единственная и равная для всех советских людей великая родина - Россия.
На широком уфимском плацу, в скрипучий мартовский мороз, в конном строю, молчаливо стояли полки башкирской кавалерийской дивизии. Позвякивали удила, и лошади переминались с ноги на ногу, скрипя на снегу копытами. Правительство воинственного народа вручало боевое багровое знамя своему народному войску, и, склонившись на одно колено, целовал край его шелкового полотнища половник Мингалий Шаймуратов. 25 лет прослужил он в русской армии, изучил много языков, и в дни отечественной войны правительство оказало ему честь, назначив его командиром 1-й Национальной дивизии башкирских джигитов.
Вместе с полковником принимал знамя вчерашний секретарь райкома партии - комиссар дивизии Мубарак Назыров. Люди, встречавшиеся на пленумах обкома партии, на обледеневших лесах новостроек, в холодных бараках лесоразработок, сейчас встретились здесь на плацу, впереди полков. На конях рядом с командирами сидели комиссары, посланные в бой своей республикой. Тут был и бывший наркомпрос Алибаев, и бывший наркомлес Саитгалин, и секретарь обкома комсомола Абдулин. Народ снаряжал на войну свое войско, и лучшие сыны народа шли с ним комиссарами полков и политруками. На левом фланге одного эскадрона сидел на коне человек с лейкой, надетой поверх дубленого полушубка. Это был Якубов, бывший директор фототреста, а теперь доброволец.
Как всякое истинно народное дело, история создания дивизии была проста и величественна. Башкирский народ захотел создать свою национальную дивизию из своих людей, своим иждивением, своими руками. Сталин удовлетворил народную просьбу, и сотни заявлений потекли в районные комиссариаты. В башкирских колхозах отбирали для джигитов лучших коней, портные шили обмундирование, кожевники дубили полушубки, седельщики делали седла. В лютые пятидесятиградусные сибирские морозы выезжали полки на долгие зимние учения, ночевали в снегах, палили дымные лесные костры. Всю зиму народ учился воевать, и вот март, и на хрустящем плацу пляшут кони и трепещет на ветру знамя, и завтра, стуча колесами, поедут эшелоны на запад, на священную войну.
Расплавленные жарой июльские дни. Далеко позади остался Урал. На берегах узких, степных речек идут кровавые бои с наступающими немцами. На этом участке фронта немцы остановлены, но бои не стихают. Каждый день и каждая ночь приносят новые жертвы. Деревни переходят из рук в руки, и по ночам над горизонтом встают зарева. Там и в конном, и в пешем строю дерутся башкиры.
Уже многих нет, уже не вернется в родную Башкирию командир полка майор Нафиков. На исходе дня он прискакал в штаб дивизии. Полковник Шаймуратов вручил ему приказ и долгим взглядом проводил своего любимца. Нафиков пришпорил гнедого, дареного коня, и пыль взвилась следом за цокнувшими по камням копытами. Небо заволокло тучами, и, уже судя по вечеру, ночь обещала быть черной, как сажа. Растянувшись цепочкой, дивизия задерживала немцев до подхода наших танков. Но задерживать - значит драться, а драться - значит атаковать. Полковник приказал Нафикову ночной атакой вторгнуться в занятое немцами село.
Пять километров ржаных полей отделяли рощу, где собрался для прыжка полк, от села, где засели немцы. К девятому часу стало темно. Полк пошел в атаку. Все широкое ржаное поле оказалось усеянным немецкими автоматчиками. То стреляя в них, то убивая их молчаливой сталью, башкиры пробивались к селу.
В такую ночь трудно управлять. Подразделения полка в темноте зашли слева и справа и заняли соседние деревни и перелески, а сам Нафиков с полусотней собравшихся вокруг него бойцов ворвался в село. Это был ночной налет, жестокий и страшный своей неожиданностью. На улицах села сгрудились в кучу обозы, артиллерия. Немцы стреляли с чердаков, из подворотен, забивались в сараи, разбегались в рожь, лежали на черных улицах, молчащие, расстрелянные, изрубленные. Разрывы гранат короткими вспышками освещали куски улиц, с визгом летели осколки и развороченные колеса. Обломки повозок загораживали путь. Четыре тяжелых орудия с изуродованными, взорванными механизмами стояли на главной улице.
Всю ночь в селе шла рукопашная. Четыреста немцев было убито за ночь. Часть отряда Нафикова легла рядом с ними. Но когда начало светать, то оказалось, что не четыреста и не пятьсот, а больше тысячи немцев было в селе. И не только оставшиеся в живых тридцать бойцов Нафикова увидели, что немцев здесь тысяча, но и тысяча немцев увидела, что в селе только тридцать кавалеристов. Немцы стали высыпать отовсюду - с чердаков, из подвалов, с задних дворов. В утреннем тумане стояла сплошная автоматная трескотня. Нафиков решил пробиться во что бы то ни стало.
На улицах села снова разгорелась рукопашная. Окружив цепью бойцов своих раненых, Нафиков приказал им отступить через последний свободный проулок, а сам с горстью автоматчиков прикрывал отход. Немцы стреляли снизу, сверху, со всех сторон. Все меньше людей оставалось вокруг него. Какой-то немецкий автоматчик выстрелил сзади ему в спину. Автоматчика убили, но раненому Нафикову становилось все труднее итти. Он шел, тяжело дыша, отстреливаясь и останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Горло пересохло, хотелось пить.
На улицах совсем рассвело. Группа бойцов, отход которой он прикрывал, уже выбралась из села в рожь и была в сравнительной безопасности. Но ему самому с горстью оставшихся в живых нужно было пройти еще несколько домов, а двигаться было все труднее. Он истекал кровью. Наконец, рядом с ним осталось всего двое автоматчиков - Абсалямов и Юдашбаев. Они вели взятого в плен немецкого офицера-артиллериста. Майор совсем истек кровью, он уже несколько раз падал и снова поднимался.
Другого выхода не было. Бойцы понесли на руках обессилевшего майора. На углу, в конце деревни, выскочившие из-за дома немцы открыли по ним в упор автоматный огонь. Все трое упали на землю, и майор, не выпускавший автомата, скрипнув зубами, упер его в раненую руку и лежа дал несколько очередей. Он уже умирал, но все еще дрался. Немцы упали. Абсалямов и Юдашбаев снова приподняли и понесли майора. Стрелять он еще мог, но двигаться - нет. Через минуту еще одна пуля поразила его. Он неподвижно повис на руках бойцов, и они понесли его бездыханное тело по ржи, через крутые степные овраги. И они несли бы его до своих, если бы на их пути у стежки не лежал тяжело раненый лейтенант Назыров. Он стонал, бредил. Они не могли унести двоих и, как ни любили своего майора, но живого предпочли мертвому. Они положили тело майора в овраге и накрыли от чужих глаз ветвями кустарника и колосьями, а потом, пригибаясь под пулями, понесли дальше раненого лейтенанта.
Ночью Абсалямов и Юдашбаев с тремя разведчиками отправились через вражеские цепи за телом своего командира. Они не нашли его в первую ночь, не нашли и во вторую, но на третью ночь решили найти во что бы то ни стало, а когда люди так решают, то они делают. И они это сделали.
Так кончился этот бой, похожий на старую богатырскую сказку. Нафиков погиб, но его сосед и друг, командир соседнего полка майор Тагир Кусимов, на следующую же ночь дрался с немцами за себя и за своего друга у переправы через узкую степную реку. И хотя река только называлась рекою, и через ее русло в эти раскаленные жарой степные дни могла вброд перейти курица, немцы не сумели перейти через нее. Им даже не дали разведать брод ни днем, ни ночью. Они думали, что река глубока, и пробовали переправиться на лодках. Резиновые обрывки разодранных огнем надувных лодок лежали на берегу, прибитые к нему водой. Тогда немцы попробовали перейти сразу во многих местах. Майор Кусимов был слабее их повсюду, но решил оказаться сильнее их в одном месте и там победить. Он собрал вокруг себя всех конников, разведчиков и сам бросился навстречу немцам. Немцы не перешли эту, речку и устлали ее берег своими телами.
В жестоких схватках проходил июль. Командир взвода автоматчиков Карим Нарбеков переходил по ночам через реку с двумя-тремя разведчиками. Перестреляв и вырезав с десяток немцев, иногда с «языком», а иногда без «языка», возвращался к рассвету на свою сторону.
В жестоких схватках проходил июль. Грохотала артиллерия, по пыльным дорогам ползли танки, но десятки башкир-бронебойщиков, и в их числе колхозный счетовод Гарифула Гафаров, бестрепетно встречали их в своих «ласточкиных гнездах». И однажды, когда не было времени приготовить все самому и окоп, вырытый не своей рукой, оказался слишком глубок, Гафаров увидел ползущий танк. Чтобы лучше разглядеть его, вылез из окопа на ровную, как стол, степную землю вместе со своим ружьем. Подпустив на сто шагов стреляющий и ревущий танк, зажег его первым выстрелом. В танке рвались снаряды, а Гафаров, лежа на земле в ста шагах от своего поверженного врага, в первый раз в жизни чувствовал себя богатырем.
В жестоких схватках проходил июль. Немецкие разведчики оставляли в кустах ночью записки: «Рус, давай не стрелять и не ходить к нам ночью, мы тоже не будем». Они боялись, что их застрелят ночью или воткнут в их глотку короткий кинжал. Они нервничали, и с наступлением темноты автоматы стучали торопливо и беспрерывно. И в шахматном порядке впереди их позиции ложились мины. Но ненависть не знает отдыха ни днем, ни ночью. И снова с наступлением темноты скользили через кусты и овраги тихие башкирские разведчики. И снова утром в немецких окопах находили ничего не способные об’яснить трупы.
Вечерело. В штабе Шаймуратова у завешенного одеялом окна сидели над картой командиры. Они обсуждали план очередной ночной атаки. Неровный свет лампы освещал их широкоскулые бронзовые лица. А за деревней, у пруда, отбрасывая в воду длинные вечерние тени, верхом на конях, нагишом купались кавалеристы. Веселые парни из уральских деревень, они брызгались, свистели, гикали. Им было весело, им нравилось, что все-таки есть в их жестоком боевом дне одна минута, совсем не похожая на войну. // Константин Симонов. ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ.
________________________________________________
И.Эренбург: Башкиры ("Красная звезда", СССР)
И.Эренбург: Душа народа ("Красная звезда", СССР)
**************************************************************************************************************************************************
Сознание опасности должно удесятерить силы каждого воина Красной Армии. Отважно и стойко, не щадя жизни, биться с врагом!
☆ ☆ ☆
Геройский подвиг сержанта Никулина
ЛЕНИНГРАДСКИЙ ФРОНТ, 30 июля. (По телеграфу от наш. корр.). Весь Ленинградский фронт облетела весть о подвиге сержанта Никулина, который предпочел смерть фашистскому плену. Дело было так. На рассвете группа наших бойцов, в числе которых был и сержант Никулин, незаметно подобралась к переднему краю немецкой обороны и ворвалась во вражескую траншею. Завязался ожесточенный бой.
В этой схватке сержант Никулин оторвался от своих и его окружили враги. Он расстреливал немцев из автомата, бил прикладом. Сержант был ранен, со всех сторон тянулись к нему немцы, хотели взять его живым. Силы уже покидали смелого воина, но мужество не покинуло его ни на минуту.
- Советский воин в плен не сдается, - бросил он в лицо фашистам и слабеющей рукой выдернул кольцо гранаты. Немцы попытались уйти, но было уже поздно. Взорвавшейся гранатой было убито несколько гитлеровцев.
★
ОТРЕЧЕНИЕ
Вернулся сын в родимый дом
С полей войны великой.
И запоясана на нем
Шинель каким-то лыком.
Не брита с месяц борода.
Ершится - что чужая.
И в дом пришел он, как беда
Приходит вдруг большая.
Но не хотели мать с отцом
Беде тотчас поверить.
И сына встретили вдвоем
Они у самой двери.
Его доверчиво обнял
Отец, что сам когда-то
Три года с немцем воевал
И добрым был солдатом.
Навстречу гостю мать бежит:
- Сынок, сынок, родимый...
Но сын за стол засесть спешит
И смотрит как-то мимо...
Беда вступила на порог -
И нет родным покоя.
- Как на войне дела, сынок?
А сын махнул рукою.
А сын сидит с набитым ртом
И сам спешит признаться,
Что ради матери с отцом
Решил в живых остаться...
Родные поняли не вдруг,
Но сердце их заныло.
И край, передника из рук
Старуха уронила.
Отец себя не превозмог,
Поникнул головою.
- Ну что ж, выходит так, сынок,
Ты убежал из боя?..
И замолчал отец-солдат,
Сидит, согнувши спину,
И грустный свой отводит взгляд
От глаз родного сына.
Тогда глядит с надеждой сын
На материн передник.
- Ведь у тебя я, мать, один -
И первый, и последний...
Но мать, поставив щи на стол,
Лишь дрогнула плечами.
И показалось, день прошел,
А может год в молчаньи.
И праздник встречи навсегда
Как будто канул в омут.
И в дом пришедшая беда
Уже была, как дома.
Не та беда, что без вреда
Для совести и чести,
А та, нещадная, когда
Позор и горе вместе.
Такая боль, такой позор,
Такое злое горе,
Что словно мгла на весь твой двор
И на твое подворье.
На всю родню твою вокруг.
На прадеда и деда,
На внука, если будет внук.
На друга, и соседа...
И вот поднялся, тих и строг
В своей большой кручине,
Отец-солдат. - Так вот, сынок,
Не сын ты мне отныне.
Не мог мой сын, - на том стою, -
Не мог, забыв присягу,
Покинуть родину в бою,
Притти домой бродягой.
Не мог мой сын, как я не мог,
Забыть про честь солдата,
Хоть защищали мы, сынок,
Не то, что вы. Куда там!
И ты теперь оставь мой дом,
Ищи отца другого.
А не уйдешь, так мы уйдем
Из-под родного крова.
Не плачь, жена. Тому так быть.
Был сын - и нету сына.
Легко растить, легко любить,
Трудней из сердца вынуть.
И что-то молвил он еще
И смолк. И, подняв, руку,
Тихонько тронул за плечо
Жену свою старуху.
Как будто ей хотел сказать:
- Я все, голубка, знаю,
Тебе еще больней, ты - мать,
Но я с тобой, родная.
Пускай наказаны судьбой.
Не век скрипеть телеге,
Не так нам долго жить с тобой,
Но честь живет вовеки...
А гость, качнувшись, за порог
Шагнул, нащупал выход...
Вот, думал, кликнут: «Сын, сынок,
Вернись!» Но было тихо...
И, как хмельной, держась за тын,
Прошел он мимо клети.
И вот теперь он был один,
Один на белом свете.
Чужой, непринятый в семье.
Что отреклась от сына.
Чужой на всей родной земле.
Что двадцать лет носила...
И от того, как шла тропа,
В задворках пропадая,
Как под ногой его трава
Сгибалась молодая;
И от того, как свеж и чист.
Сиял весь мир окольный,
И трепетал неполный лист
Весенний, - было больно...
И, посмотрев вокруг, вокруг
Глазами не своими. -
- Кравцов Иван! - назвал он вслух
Свое, как будто, имя.
И прислонился головой
К стволу березы белой...
А что ж ты, что ж ты над собой,
Кравцов Иван, наделал.
Дошел до самого конца,
Худая песня спета.
Ни в дом родимого отца
Тебе дороги нету.
Ни к сердцу матери родной,
Поникшей под ударом.
И кары нет тебе иной
Помимо смертной кары.
Иди, спеши, беги туда,
Откуда шел без чести.
И не прощенья, а суда
Себе проси на месте.
И на глазах друзей-бойцов,
К тебе презренья полных,
Свой приговор, Иван Кравцов,
Ты выслушай безмолвно.
Как честь, прими тот приговор.
И стой. И будь, как воин.
Хотя б в тот миг, как залп в упор
Покончит счет с тобою...
А может быть еще тот суд
Свой приговор отложит.
И вновь ружье тебе дадут,
Доверят вновь. Быть может.
А.ТВАРДОВСКИЙ.
**************************************************************************************************************************************************
ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ. На снимке: майор Г.Макаев и майор Т.Кусимов.
Снимок нашего спец. фотокорр. В.Темина.
________________________________________________
И.Эренбург: Евреи ("Красная звезда", СССР)
И.Эренбург: Узбеки ("Красная звезда", СССР)
И.Эренбург: Кавказ ("Красная звезда", СССР)
И.Эренбург: Казахи* ("Красная звезда", СССР)
И.Эренбург: Татары* ("Красная звезда", СССР)**
И.Эренбург: Киргизы ("Красная звезда", СССР)
Великая дружба народов СССР ("Правда", СССР)
Газета «Красная Звезда» №178 (5242), 31 июля 1942 года