Закрытый сектор: ИМЭМО (Горбачевцы_Примаков) - п. 3 ч. 36
Преемником А.Н. Яковлева на посту директора ИМЭМО в ноябре 1985 г. стал Евгений Максимович Примаков, которого хорошо знали в Институте по его прежней там работе. По свидетельству Яковлева, с его переходом на работу в ЦК, на престижный пост директора ИМЭМО претендовали несколько человек, среди которых наибольшие шансы были у члена-корреспондента АН СССР, директора Института Африки Анатолия Андреевича Громыко 2 , а также у Михаила Степановича Капицы, заместителя министра иностранных дел СССР. Однако Инстанция в итоге сделала выбор в пользу академика Е.М. Примакова, рекомендованного А.Н. Яковлевым и поддержанного Президиумом АН СССР.
Яковлев же познакомил Примакова с Горбачёвым, что имело далеко идущие последствия для судьбы Евгения Максимовича, который вскоре сам станет членом команды молодого Генерального секретаря и будет принимать непосредственное участие - беспрецедентный до тех пор случай для директора академического института - в формировании внешнеполитического курса СССР. В этом смысле возвращение Примакова в ИМЭМО имело принципиально важное значение для Института, интеллектуальный потенциал которого в течение второй половины 80-х годов был востребован в полной мере.
----------------------------
1 Личное дело А.Н. Яковлева // Архив ИМЭМО РАН.
2 М.С. Горбачёв, во многом обязанный своим избранием на пост Генерального секретаря ветерану Политбюро Андрею Андреевичу Громыко, по всей видимости, обещал освободившийся пост директора ИМЭМО его сыну, но под давлением Яковлева и академического сообщества, настаивавших на кандидатуре Примакова, вынужден был отказаться от своего намерения. Зато самого А.А. Громыко Горбачёв выдвинет на пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР.
Из воспоминаний академика Е.М. Примакова 1 : "
---------------------------
1 Извлечения из книги: Примаков Евгений . Годы в большой Политике. М., 1999. С. 20-64.
<…> На моей кандидатуре настаивал Александр Николаевич. Горбачёв вначале колебался, а потом под "прессингом" Яковлева все-таки согласился. Я переходил с директорской должности в Институте востоковедения - тоже очень важного академического института, не уступающего по размерам ИМЭМО. И все-таки ИМЭМО был значимее в плане выработки новых идей, новых подходов, нового отношения к процессам, происходившим в мире. Да и занимал особое место среди других академических институтов гуманитарного профиля своей близостью к практике, к структурам, вырабатывавшим политическую линию. <…>
В стремлении преодолеть догматическое мышление, навязываемое официальной идеологией, большую роль сыграл Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО), в котором я работал трижды. Первый раз в 1962 году при переходе из иновещания Гостелерадио в газету «Правда». Это был вынужденный «транзит» - только что был назначен руководителем Гостелерадио М.А.Харламов, и Н.С.Хрущев обещал ему, что подкрепит его журналистскими кадрами. А я был не на плохом счету, став в 1956 году, 26 лет от роду, главным редактором вещания на арабские страны, а затем, после структурной реорганизации, - заместителем главного редактора информации на все зарубежные страны. Но «осязаемо» чувствовал скверное отношение ко мне заведующего сектором ЦК (он занимался радио): в течение нескольких лет после сопровождения Н.С.Хрущева в его поездке в Албанию в 1958 году я фактически оказался «невыездным». «Рубили» даже туристические поездки.
В это время Валентин Зорин, известный радиожурналист, познакомил меня с заместителем главного редактора «Правды» Н.Н.Иноземцевым, отвечавшим в газете за международную тематику. От него я и получил приглашение перейти в «Правду» обозревателем отдела стран Азии и Африки. Понимая, насколько ответственно работать в органе Центрального Комитета, я сказал Иноземцеву, что за мной тянется какой-то «хвост». Николай Николаевич при мне вызвал заведующего отделом кадров: «Запросите соответствующие органы о возможности использовать Примакова в качестве собственного корреспондента «Правды» в одной из капиталистических стран». Я понял, что меня направляют на проверку по самому высшему разряду.
Для такой проверки нужно было определенное время - такие уж тогда были порядки. Иноземцев предложил мне подать документы на конкурсное замещение (я уже был кандидатом экономических наук) должности старшего научного сотрудника в ИМЭМО.
Я прошел по конкурсу в 1962-м, одновременно получив звание старшего научного сотрудника. Мое первое четырехмесячное пребывание в ИМЭМО закончилось после ночного телефонного звонка от главного редактора «Правды» П.А.Сатюкова.
Спецкор «Правды» на Ближнем Востоке. Курдистан, 60-е годы
Второй мой приход в ИМЭМО состоялся после того, как, будучи корреспондентом «Правды» на Ближнем Востоке, я «умудрился» защитить докторскую диссертацию, тоже по экономике. «Главным» в «Правде» в то время был М.В.Зимянин. Он отнюдь не был сторонником моей научной деятельности, предоставив мне перед защитой отпуск на две недели без сохранения содержания. Но я его не виню в этом. Может быть, он знал, что перед защитой, которая проходила в ИМЭМО, я получил предложение от Н.Н.Иноземцева, в то время уже назначенного директором института после смерти А.А.Арзуманяна, перейти на работу его первым заместителем. Аналогичное предложение мне сделал Г.А.Арбатов - директор нового, отпочковавшегося от ИМЭМО Института США и Канады.
Иноземцев с воодушевлением рассказывал мне, как отреагировал М.С.Горбачев - в то время секретарь ЦК - на замечания некоторых членов Политбюро, потребовавших исключить из готовившейся речи Генсека ссылку на необходимость дать большую хозяйственную самостоятельность колхозам.
- Если это не пройдет, - с восторгом пересказал Иноземцев слова Горбачева, - тогда народ сам все равно решит эту задачу.
Я понимал, что дискуссии в рабочих группах идут нешуточные, и они давали определенный простор для новых идей. Но, опять-таки по словам Иноземцева, Брежнев, который был настроен на серьезную реформаторскую деятельность в партии и в обществе, коренным образом изменился после 1968 года - так его испугала «пражская весна».
- Николай, мы же с тобой фронтовики, неужели нам занимать мужества? - говорил он, прогуливаясь с Иноземцевым во время работы на даче. За этим следовали рассуждения о необходимости радикальнейших перемен в стране, партии, кадрах. Такие разговоры прекратились после того, как советские танки вошли в Прагу. А потом к этому прибавились недомогание Брежнева и старческий склероз...
С постоянным нахождением Иноземцева в «брежневских группах», очевидно, было связано и сделанное мне предложение стать его первым замом в ИМЭМО - я оставался им с 1970 по 1977 год. Все серьезные, особенно кадровые, вопросы я решал только с Николаем Николаевичем, но повседневно практически руководил институтом.
Третий раз пришел в ИМЭМО уже в 1985 году, сменив на посту директора А.Н.Яковлева, который перешел на работу в ЦК заведующим отделом пропаганды. На моей кандидатуре настаивал Александр Николаевич. Горбачев вначале колебался, а потом под «прессингом» Яковлева все-таки согласился. Я переходил с директорской должности в Институте востоковедения - тоже очень важного академического института.
По-настоящему ИМЭМО расцвел в те годы, когда его директором стал академик Николай Николаевич Иноземцев. У меня к нему особые чувства. Нас связыали, помимо служебных, дружеские и, что особенно важно, доверительные отношения. Это был несомненно выдающийся человек - образованный, глубокий, интеллигентный, смелый - прошел всю войну офицером-артиллеристом, получив целый ряд боевых наград, и в то же время легкоранимый, главным образом тогда, когда приходилось решительно отбивать атаки своих личных противников, а таких было немало - злобных, завистливых. <…>
Сегодня, с расстояния пройденных лет, когда думаешь о том, какие идеи приходилось нам доказывать, пробивать через сопротивление, мягко говоря, консервативных элементов, иногда становится просто смешно. А тогда было совсем не до смеха… А сколько сил ушло, например, на то, чтобы доказать очевидное для нас, но не совпадавшее с работами классиков Марксизма-Ленинизма положение о существовании универсальных законов в отношении производительных сил вне зависимости от характера производственных отношений. Иными словами, что существует ряд одинаковых закономерностей независимо от того, где развивается производство - в социалистическом или капиталистическом обществе. А ведь противники этого очевидного положения практически захлопывали дверь для использования у нас опыта западных стран.
Нас обуревала гигантомания. Мы строили огромные заводы - чуть ли не единственных производителей той или иной продукции в стране, считая, что выигрываем на производительности труда, и ставили себе в заслугу отсутствие конкуренции, в то время как на Западе давно уже поняли преимущества мелкого и среднего производства, рассредоточенного по всей стране. Или многоотраслевая структура Управления - около 95 процентов корпораций в США многоотраслевые, а это высшая форма организации производства, над которой уже не стоят ни министерства, ни ведомства. Такая же картина в Японии, Западной Европе. Или создание всех условий, вплоть до организации безлюдных третьих смен, для того, чтобы быстрее амортизировать передовое и дорогостоящее оборудование. Или создание "венчурных" предприятий, призванных решить определенную задачу на острие Научно-технического прогресса. Или оптимальная организация сбыта и утилизации сельскохозяйственной продукции. Этот список, конечно, можно было бы продолжать и продолжать. Эти и многие другие проблемы становились содержанием записок, направляемых руководству страны. Щедро снабжал ими ИМЭМО и рабочие группы при Брежневе, а во времена Горбачёва прорывался с такими записками на самый верх.
Много шишек набил себе ИМЭМО, доказывая изменившийся характер Капитализма. Очень нелегко было вопреки совершенно очевидным вещам, в эпоху научно-технической революции, быстро меняющей облик всего мира, преодолеть сопротивление тех, кто все ещё считал, что производственные отношения при Капитализме выступают как тормоз развития производительных сил. В штыки встречались Догматиками - а они верховодили во всяком случае в соответствующих секторах отделов Науки и пропаганды ЦК КПСС - такие бесспорные теоретические положения, выдвигаемые сотрудниками ИМЭМО и некоторых других институтов, как способность производственных отношений меняться в рамках Капитализма, приспосабливаясь к требованиям научно-технической революции. Писали, в том числе и я, что этот процесс затрагивает такую политэконо-мическую "святая святых", как собственность, причем меняются не только её формы, но и содержание.
Мы показывали, насколько серьезных успехов добился современный Капитализм в контролировании инфляции, а подчас и в использовании её для роста производства, вообще в регулировании на макро- и микроуровнях.
Можно считать, что впервые в ИМЭМО вовсю заговорили об интеграционных процессах, о качественном сдвиге, связанном с созданием транснациональных компаний (ТНК). Это кажется забавным, но ИМЭМО не без причины считал тогда одним из своих несомненных достижений "идеологический прорыв", который заключался в том, что впервые было заявлено о необратимости и объективном характере экономической интеграции в Западной Европе.
Следовательно, сближение между Государствами при Капитализме, а не рост противоречий как магистральная линия развития?
Новому осмыслению начало подвергаться и такое, казалось бы, "железобетонное" положение Марксизма-Ленинизма, как неизбежность циклических кризисов при Капитализме, разрушающих производительные силы и отбрасывающих все общество назад. Этому противопоставлялось в виде несомненного преимущества бескризисное развитие при Социализме. Вместе с тем становилось все очевиднее, что, во-первых, циклические кризисы в капиталистических странах теряли свою первоначальную остроту, видоизменялся сам цикл и, во-вторых, именно на время спада производства приходилась наиболее активная фаза его структурной Перестройки в пользу наукоемких направлений и его модернизации, что позволяло делать очередной рывок. <…>
Но самым главным препятствием, мешавшим реальному представлению об окружавшей нас действительности, было, пожалуй, отрицание Конвергенции, то есть взаимовлияния двух Систем - социалистической и капиталистической. Защита понятия Конвергенции считалась полным отступничеством от Марксизма-Ленинизма. Впервые Ленин, а затем, в гораздо более отчетливой форме, Сталин утверждали, что, в отличие от всех других исторических формаций, Социализм, как таковой, не возникает в недрах предшествовавшего ему Капитализма. Материально - заводы, рудники, города, сельскохозяйственные угодья - да, это достается по наследству. Но ни одного элемента, составляющего отношения к производительным силам.
«теория конвергенции»
«В мире - и «у нас», и «у них» - постепенно начинали осознавать, что масштабы современной созидательной человеческой деятельности, независимо от различий в социально-экономическом устройстве государств, требуют рационального управления, сталкиваясь с новыми проблемами, порожденными НТР, а их решение требует разумного сочетания централизации и децентрализации».
Идеи «конвергенции», проникнутые, на первый взгляд, гуманистическим пафосом и чувством ответственности за судьбы всего человечества, разрабатывались, однако, не только и не столько учеными-энтузиастами («ботаниками»), сколько предельно прагматичными и циничными аналитиками.
Но косвенное согласие с тезисом о взаимовлиянии двух Систем содержалось во многих экономических работах академических институтов и в меньшей степени - в работах высших учебных заведений. Главный вывод, который отстаивали мы, состоял в тезисе о совместимости Социализма с рынком, рыночными отношениями. По этому вопросу ученые ИМЭМО, ЦЭМИ, Института экономики и некоторых других "наглухо" разошлись со многими обществоведами, преподавателями политэкономии. Сама жизнь подталкивала к этому выводу. Здесь сказывалось большое влияние практики, которая демонстрировала ряд преимуществ рыночных отношений.
В этом вопросе я разделяю взгляды Г.Х. Попова, изложенные в его интересной книге "Будет ли у России второе тысячелетие". Я так же, как и он, считаю, что в применении к сегодняшнему дню нет никаких оснований оперировать такими категориями, как Социализм и Капитализм. В чистом виде их попросту нет. В работах ИМЭМО исподволь проглядывала эта идея. <…>
Митинг в Лужниках. Митинг в Лужниках. 21 мая 1989 года. Слева направо: Гавриил Харитонович Попов, Вячеслав Игрунов, Борис Ельцин, Глеб Павловский, Андрей Сахаров. Сидит на переднем плане с диктофоном - Илья Заславский. Фото Фреда Гринберга.
В работах ИМЭМО исподволь проглядывала эта идея. Были и «живые» примеры, ее подтверждающие. В середине 70-х годов я познакомился с Василием Васильевичем Леонтьевым - одним из крупнейших американских экономистов, получившим всемирное признание за разработку и внедрение в экономическую практику США линейного программирования. Леонтьев в 20-х годах работал в Госплане, в Москве, был направлен в торгпредство в Берлин, стал «невозвращенцем», а затем переселился в Соединенные Штаты, где смело и умно применил некоторые госплановские идеи.
В 70-х он был гостем ИМЭМО, и Иноземцев пригласил его поужинать к себе домой. Это, правда, не имело никакого отношения к теории конвергенции, но просто интересный эпизод. Незадолго до этого Ник Ник въехал в шикарную квартиру - построили дом для членов Политбюро, но те в последний момент не захотели жить все вместе, и этот «нестандартный» дом отдали Академии наук, которая распределила квартиры среди ученых. Василий Васильевич обошел многочисленные «закоулки» - зимний сад, библиотеку, гардеробную, сервировочную комнату, холлы - и, прищурив глаз, спросил: «Николай Николаевич, вот смотрю и думаю, а может, мне и не стоило уезжать?»
Василий Васильевич Леонтьев - один из крупнейших экономистов современности. Он родился 5 августа 1906 года в Петербурге. В 1924 году В. Леонтьев окончил Ленинградский университет и до весны 1925 года работал там же на кафедре экономической географии, затем выехал в Германию для продолжения учебы и работы над докторской диссертацией в Берлинском университете. После этого - работа в институте мирового хозяйства в Киле. В 1928-1929 годах В. Леонтьев - экономический советник правительства Китая в г. Нанкине. После возвращения в Германию снова работал в институте мирового хозяйства. В 1931 году директор Национального бюро экономических исследований Уэсли Митчелл пригласил В. Леонтьева на работу в бюро, и он переезжает в США. Здесь он работает профессором Гарвардского университета, в 1946 году создает Гарвардский экономический исследовательский институт, который бессменно возглавляет до 1972 года. В 1970 году В. Леонтьев был избран президентом Американской экономической ассоциации.
Новая страница в жизни 69-летнего Василия Леонтьева началась после его перехода в 1975 году в Нью-Йоркский университет. В 1978 году он организует при университете Институт экономического анализа и многие годы является его директором. Когда ему исполнилось 80 лет, он оставил этот пост, но продолжал активную исследовательскую работу. 83-летнего Василия Леонтьева и сейчас нелегко «поймать» в Нью-Йорке, так как он выполняет заказы многих стран.
В течение всей своей научной деятельности В. В. Леонтьев большое внимание уделяет подготовке научных кадров. Экономическое общество при Гарвардском университете, которое он возглавлял в течение 11 лет, предоставляет молодым ученым стипендию, возможность повышать свою квалификацию в Гарвардском университете. Большую помощь В. В. Леонтьев оказывал нашим молодым ученым, приезжавшим на стажировку в США.
Работа Василия Леонтьева высоко оценена во всем мире. Только перечень его титулов и наград составляет несколько страниц. Он почетный доктор более десятка университетов, в том числе Парижского (Сорбонны), Пенсильванского, Брюссельского, Ланкастерского, Йоркского, Тулузского, Будапештского им. Карла Маркса. В числе его наград орден Херувима (Италия), орден Почетного легиона (Франция), орден Восходящего солнца (Япония), Французский орден искусства и литературы. В активе выдающегося экономиста десятки различных премий. Вершиной оценки его заслуг является Нобелевская премия по экономике, которая присуждена ему в 1973 году за разработку метода «затраты - выпуск» и за его применение при решении важных экономических проблем. В СССР к В. Леонтьеву относились и относятся с большим уважением. В 1988 году он был избран иностранным членом Академии наук СССР.
В это время в ИМЭМО и некоторых других научных центрах, от него отпочковавшихся, - особенно в Институте США и Канады, а затем в Институте Европы, возглавляемом академиком В.В. Журкиным, - началась разработка новых внешнеполитических подходов с целью переломить тенденции, ведущие к термоядерной войне, и одновременно оптимизировать соотношение, с одной стороны, между средствами, выделяемыми в СССР на надежную оборону и, с другой - на рост Гражданского производства и развитие социальной сферы. Появился термин "разумная достаточность".
Одновременно в ИМЭМО и ряде других институтов Академии Наук серьезно анализировали деятельность Организации Объединенных Наций, которая, по нашему мнению, должна была сыграть самую активную роль в установлении нового миропорядка. Не скажу, что уже в то время мы всерьез задумывались над тем, что в конце 90-х годов США будут искать замену ООН в виде "натоцентристской модели", стремясь таким образом сохранить свою превалирующую роль при отходе от двуполюсного конфронтационного мира. Но уже в те времена, ещё до отхода от глобальной конфронтации, мы в ИМЭМО и других институтах международного профиля просматривали варианты преобразований в ООН, которые позволили бы адаптировать эту организацию к реальностям будущего.
Основной фигурой в этих Исследованиях был мой друг профессор Григорий Иосифович Морозов. <…>
Григорий Морозов (Мороз) был первым мужем дочери Сталина Светланы
Григорий Морозов, став кандидатом юридических наук, очень быстро проявил себя как крупный специалист по международному праву. Его статьи, которые регулярно печатались в журнале "Советское государство и право" и других научных журналах, в том числе за рубежом привлекли внимание многих юристов в СССР и за его пределами. Григорий Иосифович успешно защитил докторскую диссертацию. Он преподавал в МГИМО. Был профессором кафедры международного права, первый выпуск которого сам окончил. Его перу принадлежат многие монографии, в частности о структуре и деятельности ООН. По написанному им в соавторстве учебнику "Курс международного права" обучались все студенты юридических факультетов. На многие языки переведены монографии Григория "Международные организации. Некоторые вопросы теории" (М, Мысль, 1974), "Терроризм - преступление против человечества", изданная в 1997 году и многие другие. Именно Григорий Морозов первым обосновал необходимость специального комплексного изучения международных организаций как важного элемента международных отношений.
Одновременно с преподавательской деятельностью он работал главным научным сотрудником Института мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР, а затем Российской академии (ИМЭМО). Он был одним из тех, кто стоял у истоков создания института. По его инициативе в ИМЭМО был создан сектор, а затем отдел международных организаций, которым он руководил почти четверть века.
Сам Сталин, по-видимому, был убежден в том, что появление Григория Морозова в его семье не было результатом только увлечения Светланы. Позже, когда Светлана вышла замуж за Андрея Жданова, Сталин как-то сказал ей: «...Сионисты подбросили тебе твоего первого муженька...» [ 29]
Примаков - Яковлев - Шеварднадзе
"Новое политическое мышление" в СССР связывают в основном с "эрой Горбачёва". Действительно, в это время было сделано много. Разрабатывались эти новые подходы на государственной даче в Лидзаве (Абхазия) в 1987 году. Главным автором был Александр Николаевич Яковлев.
В.М. Фалин утверждает, что "новое политическое мышление" под руководством А.Н. Яковлева "сочиняли" три человека: он, Георгий Арбатов и "отчасти Анатолий Ковалёв", бывший тогда первым заместителем министра иностранных дел [868].
Одной из составных частей "нового мышления" стала концепция "общеевропейского дома", которая 26 марта 1987 г. была представлена А. Ковалёвым на рассмотрение Политбюро [869], а затем 10 апреля озвучена М.С. Горбачёвым во время его пребывания в Праге [870].
Фалин Валентин Михайлович
Родился 3 апреля 1926 года в г. Ленинграде. Родители: отец - Фалин Михаил Михайлович (1899 - 1970); мать - Фалина Вера Васильевна (1904 - 1992). Супруга - Фалина Нина Анатольевна, родилась 20 августа 1955 года.
В 1940 году Валентин окончил семь классов средней школы и воспользовался предложением поступить в Московскую специальную артиллерийскую школу № 5. В школе царила строгая дисциплина, курсанты носили военную форму и изучали ряд специальных предметов, включая системы стрелкового и артиллерийского оружия. Им давали углубленные знания по физике, математике, ряду гуманитарных дисциплин. Были и обязательные уроки бальных танцев, введенные в подобных учебных заведениях после поездки военной делегации во главе с тогдашним наркомом обороны К.Ворошиловым в Турцию, где сопровождавшие его офицеры и представители советского военного атташата не смогли откликнуться на приеме на приглашение к танцу со стороны турецких дам.
Из артиллерийской школы родители забрали Валентина в 1941 году, когда началась война ввиду эвакуации семьи вместе с семьями других работников ВЦСПС в Пермскую область.Новые подходы к международным делам проявились прежде всего в решении задач Безопасности СССР. При сохранении оборонного потенциала страны на первый план были выдвинуты политические средства обеспечения Безопасности нашего Государства.
По окончании МГИМО в 1950 году В.М.Фалин был командирован в должности референта в действовавшую тогда в Берлине Советскую Контрольную комиссию, где проработал целый год. По возвращении в Москву он заболел и вознамерился поступить в аспирантуру МГИМО. Однако, оформление, которое проходило через высокие партийные инстанции затягивалось. Поэтому когда Фалину предложили работать в Комитете информации при МИД СССР, он не стал отказываться. В комитете - закрытом аналитическом центре, изучавшем всю совокупность материалов, поступавших по линии МИД, разведорганов и по открытым каналам - готовились аналитические записки по разнообразной тематике для руководства страны и, в первую очередь, для секретариата И.В.Сталина.
Аналитические обзоры и записки Комитета информации по-разному воспринимались в руководстве страны: некоторые учитывались, другие вызывали недовольство и воспринимались в штыки. Зачастую их выводы не совпадали с выводами, содержавшимися в материалах других ведомств, в частности, разведки. Закулисное межведомственное соперничество привело к тому, что по инициативе тогдашнего главы службы безопасности Серова Комитет информации в 1958 году был упразднен. Одновременно тремя сотрудниками Комитета информации, в их числе В.М.Фалиным, на имя Н.С.Хрущева было направлено предложение о создании независимого аналитического центра, который не воспроизводил бы лишь точки зрения отдельных ведомств, а осуществлял независимую экспертизу, называя вещи своими именами. Так был создан Отдел международной информации ЦК КПСС, в котором Фалин проработал ровно год.
В 1964 году Фалину было поручено возглавить группу советников Громыко. Это был сугубо закрытый "мозговой центр", обрабатывавший для министра всю совокупность поступавших на его имя документов. Ежедневно на рабочий стол Валентина Михайловича ложилось до 300-400 страниц только телеграфной переписки, а еще были ежедневные двухразовые доклады министру, подготовка выступлений министра иностранных дел, подготовка текстов документов и заявлений, которые обнародовались от имени Советского правительства или Политбюро ЦК КПСС. В 1966 году В.М.Фалину предложили вести 2-й Европейский отдел, занимавшийся проблемами стран Британского Содружества. И хотя это было новым для него направлением дипломатической работы, он освоился на "британском поприще" и установил хорошие рабочие отношения с тогдашним министром иностранных дел Великобритании Джорджем Брауном и личный контакт с премьером Гарольдом Вильсоном.
В.М.Фалин - кавалер орденов Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени (трижды), Дружбы народов, награжден многими медалями, имеет ряд иностранных наград.
В 70-х и первой половине 80-х годов, когда у нас были лишь эпизодические контакты с США и другими западными странами по правительственной линии, особое значение приобрели дискуссии по самым злободневным внешнеполитическим вопросам, так сказать, на организованно-общественном уровне. Если по линии Советского комитета защиты мира (я был заместителем, а затем первым заместителем его председателя) ( первое место работы Жириновского) мы главным образом пытались разъяснять нашу политику, приобрести друзей и единомышленников за рубежом, апеллируя, как правило, к интеллигенции, деятелям науки, культуры, то появились и другие каналы.
Сыграли свою роль связи ИМЭМО со Стратегическим центром одного из крупнейших в США научно-исследовательских институтов - Стенфордского (SRY). Не обходилось без казусов. Например, на нашей встрече в Вашингтоне (другие проходили и в Москве, и в Калифорнии) представители Пентагона чуть ли не зааплодировали профессору (впоследствии действительному члену АН СССР) Ривольту Михайловичу Энтову, который доказал порочность и абсолютную непригодность методики подсчета советского военного бюджета, предложенную специалистами из Эс-эр-ай. Оказалось, что за эту методику военное ведомство США заплатило институту кругленькую сумму, - как было не порадоваться военным, когда «ученые-шпаки», получившие деньги, оказались нокаутированными.?
Торжествовали свою «маленькую победу» и мы. Сколько сил было потрачено на то, чтобы Энтова выпустили в США! Хорошо, что в КГБ в то время были толковые руководители и во втором главке, например В.К.Бояров, к которому я обратился. Помогал нам в этом плане и заместитель начальника Управления КГБ по Москве В.И.Новицкий.
Сопоставление методик подсчетов военных бюджетов подводило к началу сокращения вооружений. Большую роль в этом сыграли два движения - Пагуошское и советско-американские Дартмутские встречи. Первое объединяло ученых различных стран. Особое место в нем занимали физики, в том числе выдающиеся. Много сил отдали этому движению академики А.В.Топчиев, М.Д.Миллионщиков, Н.Н.Семенов, М.А.Марков, В.И.Гольданский, В.С.Емельянов. В недрах Пагуошского движения формировались общие идеи о смертельной опасности для всего человечества использования ядерного оружия.
Джермен Гвишиани (слева), Норман Казинс, Виктория Сирадзе, и Хедли Донован, Тбилиси, СССР, 1974
Револьд Антонов (от левого, переднего ряда), Джордж Шерри, Дэвид Рокфеллер, и Станислав Борисов; Георгий Арбатов (два справа, задний ряд) Юрий Бобраков, Уильямсбург, Вирджиния, 1979 года
Юрий Жуков, Збигниев Бжезинский, Генрих Трофименко, Георгий Арбатов,и Лэндрум Боллинг, Москва, 1975
Что касается Дартмутских встреч, то они регулярно проводились для того, чтобы обговаривать и сближать подходы двух супердержав по вопросам сокращения вооружений, поисков выхода из различных международных конфликтов, создания условий для экономического сотрудничества. Особую роль в организации таких встреч играли два института - ИМЭМО и ИСКАН с нашей стороны, у американцев - группа политологов, отставных руководящих деятелей из госдепартамента, Пентагона, администрации, ЦРУ, действующих банкиров, бизнесменов. Долгое время американскую группу возглавлял Дэвид Рокфеллер, с которым у меня сложились очень теплые отношения. У нас - сначала Н.Н.Иноземцев, а затем Г.А.Арбатов. Активно участвовали в Дартмутских встречах В.В.Журкин, М.А.Мильштейн, Г.И.Морозов. Я вместе с моим партнером Г.Сондерсом, бывшим заместителем госсекретаря США, были сопредседателями рабочей группы по конфликтным ситуациям.
продолжение
использовано
http://www.sovsekretno.ru/articles/id/402/
http://www.sovsekretno.ru/articles/id/392/
другие темы:
Украинский гамбит
ГРУ
Закрытый сектор
Открытый сектор
Операция - Преемник 2.0.
Психотехнологии на службе СЕКты
Экстремальная политика
Заговор Коржакова Операция - Преемник
материалы по ЭТЦ
Ельцинизм
The Tragedy of Russia's Reforms