Золотой фонд Заповедника Сказок
Избранное, том 1 (2011)
Никита Харлаута
Семь и одна полночь
( начало)
История о саире
...А пока двое убийц увлеченно играли с принцессой Зипад в кровавые игры, третий, младший из них, оставленный у дверей наприглядку за всякой случайностью, стал от скуки рассматривать старый сундук изнутри. И заметил он вдруг золотую монету, прилипшую к стенке. Отколупал кое-как и узнал в ней саир - по изображённому на ней танцующему червю, пронизывающему обе стороны монеты. Мало кому довелось подержать саир в собственных руках - а легенд о нём ходило немало. Разных всяких, порою совсем нелепых, но в каждой из них непременно упоминалось, что фальшивым саир быть не может, и ещё: что у всякой такой монеты - свой характер, и только одной ей присущие магические свойства. Ведь саиры никто никогда не чеканил. Как они появлялись, куда исчезали - тут мнения расходились.
И не знал того младший убийца, что монета, которую он нашёл, вызывала у своего господина желание её поскорее потратить. Да ни на что-нибудь, а только лишь на еду. А чтобы хозяин её не транжирил бы понапрасну, монета делала так, что мучил беднягу свирепый голод, и не мог он его утолить, сколько б ни забивал свой желудок. Кроме того, саир отличался от прочих монет удивительной преданностью и всегда возвращался обратно, пока господин его жив. Обрадовался юный убийца драгоценной находке, но потом рассудил, что братья захотят поделить, а то и вовсе отобрать у него монету. Поэтому он, не думая долго, её проглотил. Тем временем братья помыли руки, отёрли кривые ножи и вернулись обратно.
- Что-то младший от нас скрывает… - молвил старший убийца, старый чёрт, провести его было весьма нелегко. Всё-то чуял он жадным нутром.
- Нет! Как такое могли вы подумать! Просто жалко немного принцессу, хоть и сука была ещё та...
Не поверили ему братья, обыскали и так, и иначе, но, ничего не найдя, успокоились.
- Если жалко тебе принцессу, сбегай в соседнюю комнату, может, отыщешь себе сувенир на память - ухо там или пальчик-мизинчик… - рассмеялся средний убийца, самый весёлый из них.
- Ну да ладно, - оборвал его старший, - давай хоть сундук заберём, раз у принцессы ничего больше нету, вроде выглядит дорого.
- Да и весит недёшево! - сказал средний, пытаясь приподнять сундук. Так и сделали.
И потащили убийцы сундук на запад, потому что в тот час был западный ветер, а по ветру и сундук полегче и дорога шустрее. Но, хоть и по ветру шли, а всё равно усталость быстрее - уже к вечеру их нагнала. На ближайшем же перекрёстке решили убийцы заночевать. Западный ветер не стал дожидаться, а свернул на другую дорогу - только его и видели. Разожгли убийцы костёр из того, что смогли отыскать, уселись под самой луной, стали ужинать и молчать. А поужинав и помолчав немного, уснули. Но спали недолго - всего-то только успели, что веки сомкнуть. Разбудила их визгом истошным птица чёрная, злая. Разбудила, нагадила прямо в костёр и улетела с миром. Нет, подумали убийцы, не годиться так спать. Кто-то должен всё ж сон охранять. И решили так: что один будет спать в сундуке, а двое бдеть, потому как поодиночке боязно, да и задремать риска больше. А ночи тогда стояли длинные - в иную ночь можно было на год вперёд выспаться. А когда пришёл черёд младшего быть в сундуке, то никак он уснуть не сумел, как не пытался. Хоть и поужинал крепко, всё одно - пустота бесновалась в утробе. Так монета ему намекала, что пора бы её потратить.
И как раз в это время, пока младший пытался уснуть, из глубокого мрака прямиком на костёр вышел вдруг огромный косматый мужик, освещавший себе дорогу искрами, сыпавшимися из глаз. Чтобы искры сыпались, он то и дело бил сам себя по голове огромной дубиной. Убийцы сразу признали в нём гула, великана-людоеда, что не оставляют после себя ни костей, ни другого сора. Мигом они вскочили на ноги и бросились наутёк. А во тьме, сыпля искрами, приближались к костру ещё двое гулов, таких же огромных и неопрятных. Людоед оглядел сундук, поднял на руки и проглотил, чтоб другим ничего не досталось. Дождался, пока братья подковыляли и решили они втроём, что неплохо б догнать человечков. Пустились гулы в погоню, не разбирая, в ту ли сторону или нет. И, конечно же, так никого и не догнали. Особенно переживал первый гул, он про сундук уже и забыл совсем, а вот голоден стал пуще самого лютого ета, а всем вроде известно, что голоднее етов никого не бывает, только кролики-бабочки. Из-за саира, конечно, который был рад получить сразу пару хозяев. Только тратить монету они не спешили, хоть саир и старался на славу.
Утомила гулов погоня - чай, не волки, не ноги кормят, а сугубо дубина. Отыскали какую-то кучу, что пахла приятно для гульего нюха и завалились там спать. А не случайно воняла та куча. Это из-за нехороших зубов. Потому как то, что людоеды за кучу приняли, на самом деле была голова паладина-колосса. Кто её отрубил - неизвестно, но очень давно, в те ещё времена, когда выше деревья были и солнце вращалось вокруг земли с такой быстротой, что ни ночи, ни дня - одно озорное мельканье. Гул, в котором сундук, как и юный убийца, тоже не мог заснуть из-за голода. Всё ворочался с боку на бок, пока не доворочался до того, что голову разбудил. А та как проснулась, так первым делом зевнула. Да так сладко, что заглотила всех людоедов разом.
Долго так голова паладина-колосса зевала, пока не почуяла где-то внутри себя мысли о пище. Удивилась тогда голова - прежде с нею такого ещё не бывало. Добывать себе пищу, конечно, она не умела, не нужна голове никогда была пища. И решила тогда голова, что заморит червячка своего славной песней. Этому голова от волков научилась - коли жрать нечего, пой. Много знал паладин-колосс славных песен. Одних только припевов хватило б, чтоб померяться с Байбаюном.
Так и пел он, пока не прослышал его Хамхарбат, самый на свете первый охотник за головами. Не по нраву пришлась Хамхарбату песня, и уже очень скоро был он тут как тут. Быстро разделал охотник голову под орех. Много ума он оттуда извлёк, долго глупые чёрные птицы тем умом ещё жили. И гулов достал Хамхарбат, и их тоже почикал на части, не по злу, так, по старой привычке. И сундук обнаружил, и убийцу, лежавшего в том сундуке. Но не очень-то рад был убийца, увидев, что спас его сам Хамхарбад. И взмолился тогда он:
- Не лишай меня головы, о блистательный воин! Моя голова мало стоит. Нет ничего в ней такого, чтобы было тебе интересно. Отплачу я за это тебе золотою монетой, что с утра уже самого во чреве ношу своём.
Посмеялся на то Хамхарбад. По рукам, говорит. И тут же острым шамширом разрезал убийце живот. Ну, говорит, где там твоя монета? А монета и выпала. Сунул её Хамхарбад в карман и пошёл пропивать. Но, едва он ещё к кабаку подошёл, как почувствовал, что напиваться не хочет, а хочет чего-нибудь съесть, да побольше.
Целый год Хамхарбад ходил от таверне к таверне. Жрал повсюду от пуза, и пузо его становилось всё обширней. Уж с трудом волочил он себя самого по дороге, когда оказался вблизи Семохата. Обессиленный, но всё такой же голодный, он упал под кустом, где росли свиньи ягоды. Эти ягоды, хоть и невзрачны на вкус, но если такую проглотишь, станешь как пороховая свинья. И если чуть двинешься - тут же взорвёшься. Знал о том Хамхарбад, но голод его оказался сильнее рассудка. И уже через пару минут от него только клочья остались, да саир, прочь откатившийся грустно.
Тут Семоха вздохнул глубоко, будто время на пару мгновений остановил, и голос его, растворившейся было в полночи, вновь вернулся на место:
- Тот саир я нашёл и отнёс к кузнецам, что для райских волквов куют голоса. Из этой монеты мне они сделали ложку. В чёрный час я её доставал и внимал своему аппетиту, всё печальное за борт тарелки отринув.
История о незадачливом мудреце Ершане
В одном небольшом городке жил такой Ершан-горшечник. И не было у него ни жены, ни детей, только кот Инганеш, да пёс Хатармут. Был Ершан человек постепенный, с маленькими, вспыхивающими при взгляде на собеседника глазками и животом, столь круглым, что дразнили его соседи Еркунлашмахтамбером, что означало: «Ершан, проглотивший шар», а по-нашему будет - Ершаром. Как начнут ему люди кричать: «Эй, Ершар, осторожнее, смотри, чтобы шар твой не лопнул!» - Так Ершан сразу сердится и надувает щёки, отчего всем ещё смешнее.
Дожил Ершан до сорока одинаковых лет и вылепил за эти годы горшков столько, что, если поставить их друг на друга, можно было б взобраться по ним на луну.
С этого-то всё и началось. Про горшки, которые следует друг на друга ставить и на луну по ним забираться, собственно, сам Ершан и придумал. А другие ремесленники это выражение тотчас подхватили, и стало оно популярным во всём подхалатном мире. Правда, на автора никто никогда не ссылался, но Ершан-то знал, что этот автор - он. И загордился немного. А загордившись, задумался, и много под это дело стало ему всяких умных мыслей в голову приходить. А Ершан, поглаживая свой внутренний шар, разгуливал по базару и все эти мысли вслух проговаривал. И уже очень скоро никто не дразнил его, наоборот, зауважали Ершана и стали даже обращаться к нему за советами. На советы Ершан не скупился и, видимо, дельными были советы. А однажды сосед, тот самый, кто первый его обзывал Ершаром, пришёл к нему в гости, принёс подношений, свалил их у ног Ершана и сказал:
- Пора тебе, Ершан, заступать в Семиарий, где, гнездуя великую мудрость, восседают учёные старцы. Толку от них немного, только пыль одна, да и то пресная. Но вот если ты среди них уместишься, то будет тогда от Семиария городу нашему и пригородам его хорошая польза. Слышал я, что на днях один из семи старейшин ушёл за небесный халат, и место его пустует. Очень многие в городе нашем будут рады, если ты это место займёшь.
На следующее же утро пошёл Ершан в Семиарий. А идти туда - прямо через базарную площадь. Проходя по базару, Ершан совершенно случайно увидел, как какой-то мальчишка незаметно для всех запустил свою руку в корзину с товаром - а торговец не видит, видимо, задремал, пока покупателей мало. И наполнилось праведным гневом сердце Ершана. Схватил он тогда прямо за руку вора. Собралась тут толпа, оттеснила горшечника и давай колотить мальчишку. А когда расступились - глядят, а паренёк-то уже и не дышит. Как-то не по себе стало Ершану, а благодарный торговец ещё и «успокоил» новоявленного мудреца: мол, он всё равно бы, не сегодня, так завтра от голода помер.
- Что-то я поступил не особенно мудро, - засомневался Ершан и не пошёл в тот день в Семиарий.
Но минуло несколько дней, а сосед наседает - иди да иди. Ладно, думает Ершан, с кем не бывает - одной глупостью разума ведь не испортишь всего. И снова пошёл. И, как только ступил на базарную площадь, смотрит - та же картина! Снова какой-то оборванный грязный мальчишка руку тянет к чужому добру. И снова наполнилось гневом сердце. Но, сжав кулаки, ничего не сказал Ершан, сделал вид, что ничего не заметил. От торговца ведь не убудет, а мальчик еды себе сможет купить, хоть и грязная это еда, а всё ж без неё ещё хуже. И дошёл он с этими мыслями до самого Семиария. Стоит у ворот, а зайти не решается. Что-то не так.
Час стоит, два стоит, целый день простоял. Вдруг сосед подбегает, красный весь, запыхавшийся:
- Слушай, Ершан, покуда ты тут на простое, твой дом подчистую ограбили! Когда я заметил, уж сложили грабители всё добро твоё на повозку - да и след их простыл. А один из них, совсем ещё юный мальчишка, даже фигу мне показал.
Стал расспрашивать Ершан, как выглядел тот злодей, и по описанию соседа понял, что это тот самый парень, которого видел он на базаре утром.
Опечалился сильно Ершан. Не столько по потерянному добру, что он сорок лет наживал, сколько по своей пресловутой мудрости. Это ведь надо - опять оплошал! Всё этот гнев мой паршивый. То он думать мешает, а то без него - беда... Как вернулся Ершан, так стал из своей бороды волоски выдирать и развеивать их на ветру. Плачет, бороду рвёт, ругается страшно. Даже весёлый сосед и то отводит глаза, так больно смотреть на Ершана.
Но не только сосед наблюдал за истерикой. На заборе сидела, качая пронзительным клювом, Птица-Рован. Не простая, само собой, птица. Прилетела она с самого Маона, чтоб потом доложиться начальству, как тут, в подхалатном мире, дела идут.
И сказала ему Птица-Рован:
- Вот ты вроде неглупый парень, Ершан, а ведёшь себя ровно, как опустевшая дварфья жена. Дай мне, что ли, чего на ужин, может, и помогу...
Порыскал Ершан по пустому дому, ничего не нашёл, вернулся во двор и рванул на себе халат, обнажая свой внутренний шар и мохнатую грудь:
- Ничего у меня не осталось! Если хочешь - жри меня самого!
Растрогалась Птица-Рован. Говорит: - Завернись-ка обратно в халат, помогу, так и быть. Ну, проси, чего хочешь.
И пожаловался Ершан, что никак совладать он не может с гневом своим. Как-то всё невпопад, да без толку.
- Что ж, - ответила Птица-Рован, помогу тебе, как обещалась. Дам тебе я, Ершан, два чудесных горшка. Первый, утренний, что из белой глины, ты поставишь у себя на чердаке и всякое утро, едва встав с постели, должен будешь его навестить. Там увидишь, в чём дело. А второй, подгоревший, чёрный вечерний, ты отнесёшь в чулан. И вечером, перед сном, непременно наведаешься туда - и так каждые сутки.
Отдала ему Птица-Рован те горшки и улетела.
Так и сделал Ершан, как сказала священная птица. И вот что стало происходить.
Каждое утро поднимался Ершан на чердак, а там, из утреннего горшка вылетал к нему ангел, и беседы с ним вёл, и массаж ему делал, и даже читал из книги, где точно такие же буквы, как и на подкладке небесного халата, но видимы те только ночью, да и то не каждому. Исполненный мудростью и покоем, день напролёт Ершан бродил по базару и давал всем советы. А под вечер, когда уже всё раздражало, и хотелось то ли больно дёрнуть за хвост Инганеша, то ли Хатармута пнуть пообидней, шёл Ершан прямиком в чулан. А из чёрного злого горшка вдруг выскакивал демон и начинал над Ершаном глумиться и плевать в него едкой слюной. Брал тогда разъярённый Ершан пасатиновую дубинку и дрался с тем демоном люто, до тех пор, пока чёрт не скрывался обратно в горшке. И всегда побеждал Ершан, а потом, облегчившись от гнева, шёл спокойно домой.
Прожил так целый год, но опять тут сосед прицепился: - Сколько можно, заждались тебя в Семиарии. Дуй скорее туда!
Что ж, раз добрые люди настаивают - надо исполнить. Только вот незадача: чтобы стать мудрецом и присесть на почётное место, претендент обязан сначала жениться. Да ни на ком-нибудь, а на самой злой и сварливой женщине, какую только сможет сыскать. Только тогда и дозволено будет занять в Семиарии место - такой уж обычай. Что ж поделать, стал искать Ершан себе злую жену. И никак не мог найти, пока не забрёл в полуразвалившуюся лачугу на самой окраине, где жила старая дева Ираш. Как увидела пузо Ершана она, так давай сквернословить. Долго Ираш так ругалась, а Ершан терпеливо ждал. Когда же фурия утомилась, он сделал ей предложение. Подумала Ираш, что с нею он месяца не протянет, а тогда и достанутся ей и хозяйство, и дом. И ответила - да. Только вот просчиталась старая ведьма. Стал Ершан восседать среди мудрых мужей в Семиарии, вершить благородный суд, разбирать нескладушки, и очень все были довольны. А дома, при помощи ангела и, разумеется, чёрта, тоже было всё чинно, и на скандалы, что учиняла Ираш, он смотрел снисходительно, лишь иногда усмехаясь. По утрам он всё так же любезничал с ангелом, а под вечер вымещал свою злобу на чёрте.
Начала понимать Ираш: что-то тут не в порядке. Не может мужчина держаться так долго. Вдруг её будто бы подменили. Стала милой жена Ершана и приветливой, даже волосы все перемыла и густые усы расчесала. Так держалась неделю, пока довольный Ершан не открыл ей, в чём секрет его невозмутимости. Он-то думал, что примером своим изменил Ираш, не без гордости, надо заметить, думал. А тем временем та подмешала ему в напиток несколько капель отвара из сволчьих ягод, от которых рассудок мрачнеет на долгое время.
Проснулся Ершан - в голове раскалённый чугун, а во внутреннем шаре - вулканы и вихри. Озирается тупо вокруг и понять ничего не может:
- Что, моя дорогая жена, сейчас на дворе - утро или вечер?
- Утро, утро, любимый мой муж, - отвечала ему Ираш, посмеиваясь в усы.
А на самом деле был вечер. Ну, раз утро, подумал Ершан, пора идти на чердак, может, хоть там полегчает. Но, к его удивленью, горшочек был пуст. Ангел-то лишь по утрам прилетал - много у ангела всяческих дел было, кроме Ершана. Просидел там Ершан всю ночь напролёт, потирая напрасно горшочек, до мозолей дотёр, а без толку. И тогда, обессиленный, слез - еле ноги волочит, мало что понимает, а злость колет сердце железными иглами. Дай-ка, думает, навещусь я в чулан, может, чёрт мне поможет. И как только зашёл, получил оплеуху. Чёрт, не к сроку разбуженный, выскочил. Он и так-то был достаточно крут, а теперь и подавно. Шарит слабой рукой Ершан, ищет свою пасатиновую дубинку - а дубинки и нет. Щурится, всё вроде в пятнах каких. Чёрт же, знай себе, то правой щеке, то по левой наотмашь хлещет. Отбивается вяло Ершан и злится бессильно. Тут демон увидел, что ничего-то с ним толком Ершан нынче поделать не может, почуял власть, а чем больше у чёрта власти, тем больше и силы чёрной волшебной.
- Что ты пляшешь тут передо мною, как пьяная обезьяна! Раз сражаться не можешь, как воин - быть отныне тебе навсегда баблуином!
И понял Ершан, что совсем его дело плохо, собрался было с силами, но всего-то и вышло, что зубы оскалил, да руку левую поднял. Откусил руку демон, выплюнул и подул на Ершана чудным смрадом. И свершилось тогда превращение. Стал Ершан баблуином, один только внутренний шар и остался как был, в остальном же - обычная обезьяна.
Расхохотался чёрт и вылетел прочь. А баблуин побежал через город, обиженно скалясь на всех, и бросился в лес. С тех пор его здесь не видали. Говорили, что он долго скитался и точно б погиб, но поймали странного баблуина охотники и продали в Сутистане за большие деньги. Говорили также, что живёт Ершан нынче в гареме самого суть-султана и развлекает суть-султановых жён и наложниц.
Никита Харлаута
Семь и одна полночь
( начало)
История о саире
...А пока двое убийц увлеченно играли с принцессой Зипад в кровавые игры, третий, младший из них, оставленный у дверей наприглядку за всякой случайностью, стал от скуки рассматривать старый сундук изнутри. И заметил он вдруг золотую монету, прилипшую к стенке. Отколупал кое-как и узнал в ней саир - по изображённому на ней танцующему червю, пронизывающему обе стороны монеты. Мало кому довелось подержать саир в собственных руках - а легенд о нём ходило немало. Разных всяких, порою совсем нелепых, но в каждой из них непременно упоминалось, что фальшивым саир быть не может, и ещё: что у всякой такой монеты - свой характер, и только одной ей присущие магические свойства. Ведь саиры никто никогда не чеканил. Как они появлялись, куда исчезали - тут мнения расходились.
И не знал того младший убийца, что монета, которую он нашёл, вызывала у своего господина желание её поскорее потратить. Да ни на что-нибудь, а только лишь на еду. А чтобы хозяин её не транжирил бы понапрасну, монета делала так, что мучил беднягу свирепый голод, и не мог он его утолить, сколько б ни забивал свой желудок. Кроме того, саир отличался от прочих монет удивительной преданностью и всегда возвращался обратно, пока господин его жив. Обрадовался юный убийца драгоценной находке, но потом рассудил, что братья захотят поделить, а то и вовсе отобрать у него монету. Поэтому он, не думая долго, её проглотил. Тем временем братья помыли руки, отёрли кривые ножи и вернулись обратно.
- Что-то младший от нас скрывает… - молвил старший убийца, старый чёрт, провести его было весьма нелегко. Всё-то чуял он жадным нутром.
- Нет! Как такое могли вы подумать! Просто жалко немного принцессу, хоть и сука была ещё та...
Не поверили ему братья, обыскали и так, и иначе, но, ничего не найдя, успокоились.
- Если жалко тебе принцессу, сбегай в соседнюю комнату, может, отыщешь себе сувенир на память - ухо там или пальчик-мизинчик… - рассмеялся средний убийца, самый весёлый из них.
- Ну да ладно, - оборвал его старший, - давай хоть сундук заберём, раз у принцессы ничего больше нету, вроде выглядит дорого.
- Да и весит недёшево! - сказал средний, пытаясь приподнять сундук. Так и сделали.
И потащили убийцы сундук на запад, потому что в тот час был западный ветер, а по ветру и сундук полегче и дорога шустрее. Но, хоть и по ветру шли, а всё равно усталость быстрее - уже к вечеру их нагнала. На ближайшем же перекрёстке решили убийцы заночевать. Западный ветер не стал дожидаться, а свернул на другую дорогу - только его и видели. Разожгли убийцы костёр из того, что смогли отыскать, уселись под самой луной, стали ужинать и молчать. А поужинав и помолчав немного, уснули. Но спали недолго - всего-то только успели, что веки сомкнуть. Разбудила их визгом истошным птица чёрная, злая. Разбудила, нагадила прямо в костёр и улетела с миром. Нет, подумали убийцы, не годиться так спать. Кто-то должен всё ж сон охранять. И решили так: что один будет спать в сундуке, а двое бдеть, потому как поодиночке боязно, да и задремать риска больше. А ночи тогда стояли длинные - в иную ночь можно было на год вперёд выспаться. А когда пришёл черёд младшего быть в сундуке, то никак он уснуть не сумел, как не пытался. Хоть и поужинал крепко, всё одно - пустота бесновалась в утробе. Так монета ему намекала, что пора бы её потратить.
И как раз в это время, пока младший пытался уснуть, из глубокого мрака прямиком на костёр вышел вдруг огромный косматый мужик, освещавший себе дорогу искрами, сыпавшимися из глаз. Чтобы искры сыпались, он то и дело бил сам себя по голове огромной дубиной. Убийцы сразу признали в нём гула, великана-людоеда, что не оставляют после себя ни костей, ни другого сора. Мигом они вскочили на ноги и бросились наутёк. А во тьме, сыпля искрами, приближались к костру ещё двое гулов, таких же огромных и неопрятных. Людоед оглядел сундук, поднял на руки и проглотил, чтоб другим ничего не досталось. Дождался, пока братья подковыляли и решили они втроём, что неплохо б догнать человечков. Пустились гулы в погоню, не разбирая, в ту ли сторону или нет. И, конечно же, так никого и не догнали. Особенно переживал первый гул, он про сундук уже и забыл совсем, а вот голоден стал пуще самого лютого ета, а всем вроде известно, что голоднее етов никого не бывает, только кролики-бабочки. Из-за саира, конечно, который был рад получить сразу пару хозяев. Только тратить монету они не спешили, хоть саир и старался на славу.
Утомила гулов погоня - чай, не волки, не ноги кормят, а сугубо дубина. Отыскали какую-то кучу, что пахла приятно для гульего нюха и завалились там спать. А не случайно воняла та куча. Это из-за нехороших зубов. Потому как то, что людоеды за кучу приняли, на самом деле была голова паладина-колосса. Кто её отрубил - неизвестно, но очень давно, в те ещё времена, когда выше деревья были и солнце вращалось вокруг земли с такой быстротой, что ни ночи, ни дня - одно озорное мельканье. Гул, в котором сундук, как и юный убийца, тоже не мог заснуть из-за голода. Всё ворочался с боку на бок, пока не доворочался до того, что голову разбудил. А та как проснулась, так первым делом зевнула. Да так сладко, что заглотила всех людоедов разом.
Долго так голова паладина-колосса зевала, пока не почуяла где-то внутри себя мысли о пище. Удивилась тогда голова - прежде с нею такого ещё не бывало. Добывать себе пищу, конечно, она не умела, не нужна голове никогда была пища. И решила тогда голова, что заморит червячка своего славной песней. Этому голова от волков научилась - коли жрать нечего, пой. Много знал паладин-колосс славных песен. Одних только припевов хватило б, чтоб померяться с Байбаюном.
Так и пел он, пока не прослышал его Хамхарбат, самый на свете первый охотник за головами. Не по нраву пришлась Хамхарбату песня, и уже очень скоро был он тут как тут. Быстро разделал охотник голову под орех. Много ума он оттуда извлёк, долго глупые чёрные птицы тем умом ещё жили. И гулов достал Хамхарбат, и их тоже почикал на части, не по злу, так, по старой привычке. И сундук обнаружил, и убийцу, лежавшего в том сундуке. Но не очень-то рад был убийца, увидев, что спас его сам Хамхарбад. И взмолился тогда он:
- Не лишай меня головы, о блистательный воин! Моя голова мало стоит. Нет ничего в ней такого, чтобы было тебе интересно. Отплачу я за это тебе золотою монетой, что с утра уже самого во чреве ношу своём.
Посмеялся на то Хамхарбад. По рукам, говорит. И тут же острым шамширом разрезал убийце живот. Ну, говорит, где там твоя монета? А монета и выпала. Сунул её Хамхарбад в карман и пошёл пропивать. Но, едва он ещё к кабаку подошёл, как почувствовал, что напиваться не хочет, а хочет чего-нибудь съесть, да побольше.
Целый год Хамхарбад ходил от таверне к таверне. Жрал повсюду от пуза, и пузо его становилось всё обширней. Уж с трудом волочил он себя самого по дороге, когда оказался вблизи Семохата. Обессиленный, но всё такой же голодный, он упал под кустом, где росли свиньи ягоды. Эти ягоды, хоть и невзрачны на вкус, но если такую проглотишь, станешь как пороховая свинья. И если чуть двинешься - тут же взорвёшься. Знал о том Хамхарбад, но голод его оказался сильнее рассудка. И уже через пару минут от него только клочья остались, да саир, прочь откатившийся грустно.
Тут Семоха вздохнул глубоко, будто время на пару мгновений остановил, и голос его, растворившейся было в полночи, вновь вернулся на место:
- Тот саир я нашёл и отнёс к кузнецам, что для райских волквов куют голоса. Из этой монеты мне они сделали ложку. В чёрный час я её доставал и внимал своему аппетиту, всё печальное за борт тарелки отринув.
История о незадачливом мудреце Ершане
В одном небольшом городке жил такой Ершан-горшечник. И не было у него ни жены, ни детей, только кот Инганеш, да пёс Хатармут. Был Ершан человек постепенный, с маленькими, вспыхивающими при взгляде на собеседника глазками и животом, столь круглым, что дразнили его соседи Еркунлашмахтамбером, что означало: «Ершан, проглотивший шар», а по-нашему будет - Ершаром. Как начнут ему люди кричать: «Эй, Ершар, осторожнее, смотри, чтобы шар твой не лопнул!» - Так Ершан сразу сердится и надувает щёки, отчего всем ещё смешнее.
Дожил Ершан до сорока одинаковых лет и вылепил за эти годы горшков столько, что, если поставить их друг на друга, можно было б взобраться по ним на луну.
С этого-то всё и началось. Про горшки, которые следует друг на друга ставить и на луну по ним забираться, собственно, сам Ершан и придумал. А другие ремесленники это выражение тотчас подхватили, и стало оно популярным во всём подхалатном мире. Правда, на автора никто никогда не ссылался, но Ершан-то знал, что этот автор - он. И загордился немного. А загордившись, задумался, и много под это дело стало ему всяких умных мыслей в голову приходить. А Ершан, поглаживая свой внутренний шар, разгуливал по базару и все эти мысли вслух проговаривал. И уже очень скоро никто не дразнил его, наоборот, зауважали Ершана и стали даже обращаться к нему за советами. На советы Ершан не скупился и, видимо, дельными были советы. А однажды сосед, тот самый, кто первый его обзывал Ершаром, пришёл к нему в гости, принёс подношений, свалил их у ног Ершана и сказал:
- Пора тебе, Ершан, заступать в Семиарий, где, гнездуя великую мудрость, восседают учёные старцы. Толку от них немного, только пыль одна, да и то пресная. Но вот если ты среди них уместишься, то будет тогда от Семиария городу нашему и пригородам его хорошая польза. Слышал я, что на днях один из семи старейшин ушёл за небесный халат, и место его пустует. Очень многие в городе нашем будут рады, если ты это место займёшь.
На следующее же утро пошёл Ершан в Семиарий. А идти туда - прямо через базарную площадь. Проходя по базару, Ершан совершенно случайно увидел, как какой-то мальчишка незаметно для всех запустил свою руку в корзину с товаром - а торговец не видит, видимо, задремал, пока покупателей мало. И наполнилось праведным гневом сердце Ершана. Схватил он тогда прямо за руку вора. Собралась тут толпа, оттеснила горшечника и давай колотить мальчишку. А когда расступились - глядят, а паренёк-то уже и не дышит. Как-то не по себе стало Ершану, а благодарный торговец ещё и «успокоил» новоявленного мудреца: мол, он всё равно бы, не сегодня, так завтра от голода помер.
- Что-то я поступил не особенно мудро, - засомневался Ершан и не пошёл в тот день в Семиарий.
Но минуло несколько дней, а сосед наседает - иди да иди. Ладно, думает Ершан, с кем не бывает - одной глупостью разума ведь не испортишь всего. И снова пошёл. И, как только ступил на базарную площадь, смотрит - та же картина! Снова какой-то оборванный грязный мальчишка руку тянет к чужому добру. И снова наполнилось гневом сердце. Но, сжав кулаки, ничего не сказал Ершан, сделал вид, что ничего не заметил. От торговца ведь не убудет, а мальчик еды себе сможет купить, хоть и грязная это еда, а всё ж без неё ещё хуже. И дошёл он с этими мыслями до самого Семиария. Стоит у ворот, а зайти не решается. Что-то не так.
Час стоит, два стоит, целый день простоял. Вдруг сосед подбегает, красный весь, запыхавшийся:
- Слушай, Ершан, покуда ты тут на простое, твой дом подчистую ограбили! Когда я заметил, уж сложили грабители всё добро твоё на повозку - да и след их простыл. А один из них, совсем ещё юный мальчишка, даже фигу мне показал.
Стал расспрашивать Ершан, как выглядел тот злодей, и по описанию соседа понял, что это тот самый парень, которого видел он на базаре утром.
Опечалился сильно Ершан. Не столько по потерянному добру, что он сорок лет наживал, сколько по своей пресловутой мудрости. Это ведь надо - опять оплошал! Всё этот гнев мой паршивый. То он думать мешает, а то без него - беда... Как вернулся Ершан, так стал из своей бороды волоски выдирать и развеивать их на ветру. Плачет, бороду рвёт, ругается страшно. Даже весёлый сосед и то отводит глаза, так больно смотреть на Ершана.
Но не только сосед наблюдал за истерикой. На заборе сидела, качая пронзительным клювом, Птица-Рован. Не простая, само собой, птица. Прилетела она с самого Маона, чтоб потом доложиться начальству, как тут, в подхалатном мире, дела идут.
И сказала ему Птица-Рован:
- Вот ты вроде неглупый парень, Ершан, а ведёшь себя ровно, как опустевшая дварфья жена. Дай мне, что ли, чего на ужин, может, и помогу...
Порыскал Ершан по пустому дому, ничего не нашёл, вернулся во двор и рванул на себе халат, обнажая свой внутренний шар и мохнатую грудь:
- Ничего у меня не осталось! Если хочешь - жри меня самого!
Растрогалась Птица-Рован. Говорит: - Завернись-ка обратно в халат, помогу, так и быть. Ну, проси, чего хочешь.
И пожаловался Ершан, что никак совладать он не может с гневом своим. Как-то всё невпопад, да без толку.
- Что ж, - ответила Птица-Рован, помогу тебе, как обещалась. Дам тебе я, Ершан, два чудесных горшка. Первый, утренний, что из белой глины, ты поставишь у себя на чердаке и всякое утро, едва встав с постели, должен будешь его навестить. Там увидишь, в чём дело. А второй, подгоревший, чёрный вечерний, ты отнесёшь в чулан. И вечером, перед сном, непременно наведаешься туда - и так каждые сутки.
Отдала ему Птица-Рован те горшки и улетела.
Так и сделал Ершан, как сказала священная птица. И вот что стало происходить.
Каждое утро поднимался Ершан на чердак, а там, из утреннего горшка вылетал к нему ангел, и беседы с ним вёл, и массаж ему делал, и даже читал из книги, где точно такие же буквы, как и на подкладке небесного халата, но видимы те только ночью, да и то не каждому. Исполненный мудростью и покоем, день напролёт Ершан бродил по базару и давал всем советы. А под вечер, когда уже всё раздражало, и хотелось то ли больно дёрнуть за хвост Инганеша, то ли Хатармута пнуть пообидней, шёл Ершан прямиком в чулан. А из чёрного злого горшка вдруг выскакивал демон и начинал над Ершаном глумиться и плевать в него едкой слюной. Брал тогда разъярённый Ершан пасатиновую дубинку и дрался с тем демоном люто, до тех пор, пока чёрт не скрывался обратно в горшке. И всегда побеждал Ершан, а потом, облегчившись от гнева, шёл спокойно домой.
Прожил так целый год, но опять тут сосед прицепился: - Сколько можно, заждались тебя в Семиарии. Дуй скорее туда!
Что ж, раз добрые люди настаивают - надо исполнить. Только вот незадача: чтобы стать мудрецом и присесть на почётное место, претендент обязан сначала жениться. Да ни на ком-нибудь, а на самой злой и сварливой женщине, какую только сможет сыскать. Только тогда и дозволено будет занять в Семиарии место - такой уж обычай. Что ж поделать, стал искать Ершан себе злую жену. И никак не мог найти, пока не забрёл в полуразвалившуюся лачугу на самой окраине, где жила старая дева Ираш. Как увидела пузо Ершана она, так давай сквернословить. Долго Ираш так ругалась, а Ершан терпеливо ждал. Когда же фурия утомилась, он сделал ей предложение. Подумала Ираш, что с нею он месяца не протянет, а тогда и достанутся ей и хозяйство, и дом. И ответила - да. Только вот просчиталась старая ведьма. Стал Ершан восседать среди мудрых мужей в Семиарии, вершить благородный суд, разбирать нескладушки, и очень все были довольны. А дома, при помощи ангела и, разумеется, чёрта, тоже было всё чинно, и на скандалы, что учиняла Ираш, он смотрел снисходительно, лишь иногда усмехаясь. По утрам он всё так же любезничал с ангелом, а под вечер вымещал свою злобу на чёрте.
Начала понимать Ираш: что-то тут не в порядке. Не может мужчина держаться так долго. Вдруг её будто бы подменили. Стала милой жена Ершана и приветливой, даже волосы все перемыла и густые усы расчесала. Так держалась неделю, пока довольный Ершан не открыл ей, в чём секрет его невозмутимости. Он-то думал, что примером своим изменил Ираш, не без гордости, надо заметить, думал. А тем временем та подмешала ему в напиток несколько капель отвара из сволчьих ягод, от которых рассудок мрачнеет на долгое время.
Проснулся Ершан - в голове раскалённый чугун, а во внутреннем шаре - вулканы и вихри. Озирается тупо вокруг и понять ничего не может:
- Что, моя дорогая жена, сейчас на дворе - утро или вечер?
- Утро, утро, любимый мой муж, - отвечала ему Ираш, посмеиваясь в усы.
А на самом деле был вечер. Ну, раз утро, подумал Ершан, пора идти на чердак, может, хоть там полегчает. Но, к его удивленью, горшочек был пуст. Ангел-то лишь по утрам прилетал - много у ангела всяческих дел было, кроме Ершана. Просидел там Ершан всю ночь напролёт, потирая напрасно горшочек, до мозолей дотёр, а без толку. И тогда, обессиленный, слез - еле ноги волочит, мало что понимает, а злость колет сердце железными иглами. Дай-ка, думает, навещусь я в чулан, может, чёрт мне поможет. И как только зашёл, получил оплеуху. Чёрт, не к сроку разбуженный, выскочил. Он и так-то был достаточно крут, а теперь и подавно. Шарит слабой рукой Ершан, ищет свою пасатиновую дубинку - а дубинки и нет. Щурится, всё вроде в пятнах каких. Чёрт же, знай себе, то правой щеке, то по левой наотмашь хлещет. Отбивается вяло Ершан и злится бессильно. Тут демон увидел, что ничего-то с ним толком Ершан нынче поделать не может, почуял власть, а чем больше у чёрта власти, тем больше и силы чёрной волшебной.
- Что ты пляшешь тут передо мною, как пьяная обезьяна! Раз сражаться не можешь, как воин - быть отныне тебе навсегда баблуином!
И понял Ершан, что совсем его дело плохо, собрался было с силами, но всего-то и вышло, что зубы оскалил, да руку левую поднял. Откусил руку демон, выплюнул и подул на Ершана чудным смрадом. И свершилось тогда превращение. Стал Ершан баблуином, один только внутренний шар и остался как был, в остальном же - обычная обезьяна.
Расхохотался чёрт и вылетел прочь. А баблуин побежал через город, обиженно скалясь на всех, и бросился в лес. С тех пор его здесь не видали. Говорили, что он долго скитался и точно б погиб, но поймали странного баблуина охотники и продали в Сутистане за большие деньги. Говорили также, что живёт Ершан нынче в гареме самого суть-султана и развлекает суть-султановых жён и наложниц.