Записки отца: октябрь 1941 г. (продолжение 1)
Продолжение (начало - здесь).
Прибыв примерно в семь часов утра 16 октября в Москву, на Северный вокзал, я был поражен творящимся беспорядком на вокзале и особенно на привокзальной площади и на прилегающих к ной улицах. Метро не работало, автобусы, троллейбусы и другие виды наземного транспорта, очевидно, еще с вечера брошенные своими водителями, сиротливо стояли где попало. На привокзальной площади скопилась огромная масса людей всех возрастов. Объятые страхом, люди метались из стороны в сгорону. Многие из них были нагружены домашними вещами, причем в данной ситуации совершенно ненужными, захваченными в суматохе. Некоторые приспособили для этой цели детские коляски, велосипеды - в них, вместе с вещами, даже сидели маленькие дети.
Паника была ужасная, большими волнами толпы людей двигались навстречу друг другу, что-то кричали, передавали какие-то слухи. Разобраться в этом хаосе было невозможно. Поскольку никакого транспорта не было, я пошел на шахту пешком, от Северного вокзала на улицу 25 октября. Я шел, как во время демонстрации, пробиваясь через большое скопление народа. На улице Кирова и на площади Дзержинского, так же как и на Комсомольской площади, охваченные страхом люди с вещами и с маленькими детьми метались из стороны в сторону, не зная, куда лучше бежать. На площади Дзержинского я невольно обратил внимание на очень ветхую старушку, которая не шла, а как-то семенила ножками. На плечах у нее была такая же ветхая, как она сама, темно-серого цвета шаль. В руках она держала старый, изрядно помятый самовар - очевидно, в минуту всеобщей паники самовар показался ей самым ценным предметом.
Когда я, наконец, добрался до шахты и вошел в контору управления, то увидел картину, которая меня буквально поразила. Сохранившиеся еще от старых хозяев две кирпичные печки полыхали огнем, сотрудники подносили к ним папки с бумагами и жгли их. Я возмутился и спросил, кто им это разрешил? Они ответили: "Начальник шахты Лысенков Ю.С., он сейчас находится в управлении Метростроя, но скоро должен вернуться". Я открыл его кабинет и остолбенел: в середине комнаты лежала большая куча домашних вещей и наверху, под потолком, сидела теща начальника шахты. Она была закутана в большую шерстяную шаль и сидела, как мумия, не двигаясь и совершенно не реагируя на мой приход.
Вскоре пришел Лысенков, мы поздоровались, и я спросил его: "В чем дело, Юрий Сергеевич? Что здесь происходит?". Он был сильно расстроен и страдальческим голосом ответил: "Александр Никанорович, дорогой мой, беда! Сегодня в пять часов утра я получил указание начальника Метростроя: забрать инженерно-технический персонал и лучшую часть рабочих и эвакуироваться. Для этой цели НКПС выделил в наше распоряжение три эшелона. Первый эшелон должен отправиться в 9 часов утра, второй в 11 часов и третий в 13 часов дня. Эшелоны должны стоять у Северного вокзала, на участке 3-я Москва. Первый эшелон уже заполнен и должен был уже уйти. В наше распоряжение выделена одна полуторатонная автомашина, Вы забирайте ее и поезжайте быстрее за вещами. Я лично еду с первым эшелоном. Времени осталось очень мало, я уже опаздываю, а там меня ждут люди, без меня эшелон не отправится".
Я поблагодарил его и сказал: "Нет, Юрий Сергеевич, за такое короткое время я собраться не смогу. У меня жена с сыном находятся в сорока километрах от Москвы, а вещи здесь, в Москве, я все равно не успею. Поэтому Вы, Юрий Сергеевич, поезжайте, а я останусь. В крайнем случае отступлю с войсками". "Ну что ж, Александр Никанорович, не поминай лихом! У меня приказ начальника Метростроя, я должен ехать. Не знаю, увидимся ли мы с Вами когда-нибудь или нет", - сказал он со слезами на глазах. Мы обнялись на прощанье, и он уехал.
В конторе шахты все опустело. Неотвязно мучила мысль: неужели все кончено, и враг войдет в Москву? Но какой-то внутренний голос упорно твердил, что нет, нет, этого не случится. Я велел уборщице и оставшимся сотрудникам, чтобы привели комнаты в порядок, и пошел в управление - выяснить, что делать дальше.
В помещении Метростроя все двери были открыты настежь, шкафы и столы были раскрыты и частично опрокинуты, в полном беспорядке валялись брошенные папки с бумагами, пишущие машинки, арифмометры… Никого из сотрудников не было, здание было совершенно пусто. Я повернулся и пошел обратно. По дороге встретил парторга соседней шахты Генералова. Он тоже не знал, что делать, звонил в райком - там никто не отвечал. Проходя мимо нашей шахты, он слышал шум и крики: "Наверное, у тебя там неблагополучно". Я поспешил в контору. Открыв дверь, я опешил: помещение было битком забито рабочими-шахтерами. Среди них выделялась группа человек в 10 15 - они были сильно выпивши, с криком и бранью ходили по комнатам, ломали все, что попадало под руку, опрокидывали столы, стулья, шкафы, рвали оставшиеся папки с бумагами, топтали их ногами, матерились.
Увидев меня, пьяные заправилы буквально взревели от ярости: "Ага, один начальник появился, не уехал. Запирай, ребята, дверь, и не выпускай его, пока не выдадут нам зарплату. Если выпустим, он тоже уедет, и тогда пропали наши денежки".
Я понял, что ни в коем случае не должен показать, что испугался, хотя внутри у меня все трепетало. Громким голосом я крикнул: "Что здесь за безобразие, кто нахулиганил, кто поломал мебель? Вы знаете, что за порчу государственного имущества виновные будут строго наказаны по законам военного времени, вплоть до расстрела? Обязываю всех немедленно навести порядок в своих отделах: расставить мебель, инвентарь и другое имущество. Ответственные за исполнение - оставшиеся сотрудники. Предупреждаю, что исполнение буду проверять ".
Я старался идти из комнаты в комнату спокойно, не подавая вида, что мне страшно. За спиной я чувствовал дыхание десятков разгоряченных до предела рабочих-шахтеров. В одно мгновение они могли смять меня при малейшей ошибке с моей стороны.
В самой большой комнате я взобрался на стол и обратился к рабочим - говорил о сложившейся обстановке в Москве и Подмосковье, о кровопролитных боях, которые ведут наши воины с захватчиками, о том, что долг каждого жителя Москвы оказывать всемерную помощь родной армии в разгроме врага, обеспечивать образцовый порядок в тылу. Просил всех строго соблюдать дисциплину и обещал, что никуда не уйду, пока не разберусь с выдачей зарплаты.
Зайдя в кабинет начальника шахты, я стал звонить по всем телефонам управления Метростроя, но там не отвечали. Стал звонить по шахтам, и на 22-й шахте застал заместителя начальника Метростроя Андрея Семеновича Чеснокова, которого близко знал. Я рассказал ему об обстановке, о том, что рабочим не выдали зарплату. Выяснилось, что он приехал на шахту № 22 потому, что там такая же ситуация. Чесноков обещал немедленно заняться этим вопросом, а меня попросил временно взять на себя руководство шахтой. "В первую очередь, - сказал он, - необходимо проверить, работают ли насосы по откачке воды в шахте. Если камеронщицы ушли, немедленно организуйте дежурные бригады из числа проверенных рабочих-активистов и обеспечьте беспрерывную работу насосов, иначе шахту может затопить". Мне удалось найти нескольких человек, которых я знал и которым доверял. Объяснил им задачу, и они немедленно пошли в шахту.
Вскоре я услышал громкие крики и брань в коридорах конторы. Выскочив из кабинета, увидел страшную картину: окруженные ревущей толпой, двое шахтеров тащили за шиворот главного бухгалтера Шикина, а двое других старательно подталкивали его кулаками в спину. Те, кто был в конторе, особенно группа подвыпивших горлопанов, встретили их громкими криками: "Попался, голубчик! Думал сбежать, да не вышло! Ставь его на стол, мы его сами будем судить, своим рабочим судом". Ни о чем не думая, я рванулся вперед, загородил собою главного бухгалтера и закричал: «Не сметь подходить к нему! Кто вам дал право его судить? Если он виноват, его будет судить наш советский суд. Предупреждаю: если хоть один волос упадет с его головы, вы будете отвечать по законам военного времени». Это подействовало, шум начал стихать, и я уже хотел увести главбуха к себе в кабинет. Но вдруг раздался голос счетовода конторы, которую все звали тетей Машей. Обращаясь к рабочим и показывая на главного бухгалтера, она запричитала, прикладывая к глазам платочек: "Товарищи рабочие, это он украл ваши деньги, он. Я сама видела, как он их брал - 70 тысяч рублей, ваши трудовые копеечки".
Тут уже все начали кричать в полный голос, а заправилы ревели, как бешеные, потрясая перед моим лицом кулаками: "Он вор, а Вы его защищаете! Он наши трудовые украл, наших детей хотел оставить без хлеба. На стол его, будем его судить!" Меня силой оттерли в сторону, а его схватили под руки и подняли на стол.
Воспользовавшись тем, что они отвлеклись, я протиснулся через толпу в кабинет и позвонил в транспортный отдел НКВД. К телефону подошел начальник отдела Цыганков, и я попросил у него срочной помощи, чтобы предотвратить самосуд. Он ответил, что помощь прибудет немедленно. И действительно, буквально через 5-10 минут на мотоциклах прибыли двое чекистов, вбежали в помещение и стали энергично наводить порядок. У самых рьяных горлопанов начали отбирать документы, остальным предложили покинуть помещение и разойтись по своим отделам и участкам.
Продолжение здесь