Форма спасения
В дальней юности - и даже ещё в детстве, когда мне хотелось, мечталось и планировалось ещё заниматься литературой профессионально, мне не затем хотелось писать, чтобы, как учили нас в тогдашней советской школе да и не только в ней, кого-то чему-то учить, и даже не для того, чтобы, как можно было догадаться, высказывать в ней какие-то мысли - но единственно затем, чтобы спасти от исчезновения всё сущее и живое, а особенно - внутреннее, которого не видно. И желательно не заморозить и засушить, а спасти именно живым. Такая у меня была персональная форма невозможности.
Мне и по сей день жаль, что я этого не умею.
И ещё казалось, что именно это - «центральное» (у воображавшейся тогда, в начале начал, жизни были «центр» и «периферия»), а комментарии и анализ (при том, что это захватывающе интересно само по себе) - всё-таки с краю, на обочине. Вся жизнь на обочине прошла. Придорожная собачонка, как сказал Чеслав Милош.
Мне и по сей день жаль, что я этого не умею.
И ещё казалось, что именно это - «центральное» (у воображавшейся тогда, в начале начал, жизни были «центр» и «периферия»), а комментарии и анализ (при том, что это захватывающе интересно само по себе) - всё-таки с краю, на обочине. Вся жизнь на обочине прошла. Придорожная собачонка, как сказал Чеслав Милош.
